Часть вторая. Светлейший князь
Глава 1
Парк окончательно зарос. От широкой некогда дорожки, ведущей от ворот к замку, осталась тропинка, на которой не сумели бы разминуться два всадника. Грэм медленно ехал по ней, отводя рукой нависающие почти до самой земли ветви. Кое-где приходилось пригибаться; над головой нависал свод – арка, сплетенная из зелени. Грэм вдыхал чистый, прохладный воздух, наполненный слабыми ароматами осенних цветов.
Собирался дождь; тяжелое небо нахмурилось над притихшим парком, птицы попрятались. Стало так тихо, как бывает только перед бурей. Грэм знал, что вот-вот должны упасть первые капли, но и не думал торопить коня. Впервые за долгое время он чувствовал что-то вроде умиротворения, и не хотел нарушать это состояние спешкой.
На полпути он и вовсе остановился, спешился и пошел в сторону от тропы, ведя коня в поводу. Где-то здесь, он помнил, лежал большой плоский камень, упрятанный так хитро, что с дороги его ни за что не разглядишь, а с него хорошо было видно всех проходящих. Они с Гатой иногда сидели на нем, никем не видимые.
Камень лежал все там же. Грэм обмотал поводья вокруг низкой ветки рябины и сел на камень, подвернув под себя ноги. На секунду ему показалось, что не было прошедших пятнадцати лет, что он снова юный мальчик, и сейчас из близрастущих кустов выглянет озорное личико Гаты. Наваждение оказалось так сильно, что он зажмурился.
И услышал шум.
Кто-то припрыжку шел по тропинке, напевая себе под нос веселую песенку, и понятно было, что голос детский. Грэм открыл глаза и выпрямился. Через минуту из-за сплетения ветвей он увидел девочку лет двенадцати, с двумя длинными черными косами, с синими глазами на заостренном личике. Она скакала по дорожке, поддернув немного кверху длинную юбку зеленого шерстяного платья, и беззаботно напевала. Странно, но с ней Грэм не увидел ни служанки, ни няньки. Если это дочь Нинели, то почему она разгуливает по парку одна?
Девочка, не подозревая о чужом присутствии, остановилась у куста, усыпанного красными ягодами шиповника. Грэм, не шевелясь, наблюдал за ней; почему-то ему не хотелось потревожить ее.
Послышался далекий женский голос; Грэму показалось, что звали Катрину. Девочка вздрогнула, вскинула голову, нетерпеливо дернула плечами, но никакого желания пойти на голос или обнаружить себя не выказала.
К сожалению, лошадь Грэма не имела намерений вести себя тихо. Она фыркнула и шумно переступила с ноги на ногу. Девочка обернулась, глаза ее стали огромными, но ничуть не испуганными.
- Кто тут? – спросила она на наи, и звуки родного языка, произнесенные детскими устами, отдались в ушах Грэма сладкой музыкой. – Эй!
Не получив ответа, она нахмурилась и решительно направилась прямо туда, где сидел Грэм. Он мысленно поаплодировал ей: девять из десяти девчонок ее возраста, оставшись в заросшем парке одни и заслышав подозрительный шум, улепетывали бы со всех ног к няне. Но встречаться с девочкой он сейчас не хотел, а потому, соскользнув с камня, взялся за поводья с тем, чтобы быстро размотать их и вместе с лошадью исчезнуть в густых переплетениях кустарника. Но поводья запутались и девчонка выскочила на него аккурат в тот момент, когда ему удалось, наконец, освободить их от ветки.
- Вы кто, сударь? – поинтересовалась девочка без малейшего испуга. – Что вы тут делаете? Это наш парк!
Теперь мой, мысленно поправил ее Грэм, а вслух сказал:
- Здравствуй, Катрина.
- Ой! – девочка прижала ладошки ко рту. – Откуда вы знаете мое имя?! А, знаю! Вы слышали, как звала меня няня.
- Умница. Впрочем, хотя ты и не помнишь, мы познакомились с тобой давным-давно.
Катрина окинула его взглядом, и на личике ее проступило явственное сомнение:
- Я не помню вас, сударь!
- Ну конечно, не помнишь. Ведь ты была совсем крошкой. Ты здесь одна?
- Нет… с няней и братом, - девочка нерешительно оглянулась. Похоже, до нее только сейчас дошло, что она оказалась наедине с незнакомым человеком, у которого на поясе висит меч, голова повязана наискось черным платком, как у пирата, а на губах змеится недобрая улыбка. Потрепанная одежда и золотые серьги в ушах завершали колоритную картину, которую являл собой Грэм.
Снова послышался женский голос, на этот раз уже ближе.
- Мне надо идти… сударь, - Катрина присела в не слишком изящном книксене и явно намеревалась сбежать, но Грэм быстро ухватил ее за руку. – Ох! Отпустите меня, сударь, мне надо идти!
- Ты сейчас и пойдешь, не бойся. Проводишь меня к своей маме… или бабушке.
- Но вы не сделаете им ничего плохого?!
Однако, храбрая птаха. Грэм невесело усмехнулся.
- Я настолько страшно выгляжу? Я не причиню им вреда. Как и тебе, княжна.
Не отпуская руку девочки, он двинулся за ней к тропинке, ведя в поводу коня. Катрина снизу вверх недоверчиво косилась на него; а поскольку она не смотрела под ноги, то постоянно спотыкалась. Грэму это быстро надоело, и когда они вышли на дорогу, он подхватил девчонку и усадил ее в седло. Конь недовольно фыркнул, но Грэм не обратил на него внимания и сказал:
- Сиди тут. Да смотри не крутись, Бес не любит беспокойных пассажиров.
- Бес? – оживилась Катрина и потянулась потрогать жеребца между ушей. – Его так зовут?
- Да, его так зовут. Не трогай его, а то укусит.
Девчонка была не из пугливых и предупреждению не вняла. Жеребец, повернув к ней морду, еще раз фыркнул и потянулся с явным намерением укусить. Фамильярностей со стороны незнакомых девочек он не терпел. Грэм бесцеремонно хлопнул его по морде.
- Без пальцев остаться хочешь?!
Катрина сделала большие глаза и хотела сказать что-то, но тут вдруг в поле зрения появилась женщина, с растрепанными волосами, запыхавшаяся и раскрасневшаяся. За ней тащился мальчик чуть помладше Катрины, надутый и недовольный. Грэм предположил, что женщина эта – няня, и стал ждать, что будет дальше.
- Ох, - сказала женщина, увидев свою воспитанницу в седле здоровенного злющего черного жеребца, а рядом – не менее злющего и убийственно серьезного Грэма. – Княжна! Что вы там делаете?!
- Сижу, - резонно ответила Катрина и хотела спрыгнуть. Грэм удержал ее за колено. Женщина, увидев такую вольность, чуть не лишилась чувств. Мальчик смотрел круглыми глазами с явным восхищением, адресованным в основном статному жеребцу.
- Немедленно слезайте! Сударь! – это уже было обращено к Грэму. – Кто вы такой? Как вы смеете так обращаться с княжной?
- Как это – так? – поинтересовался Грэм. – Княжна любезно согласилась препроводить меня к своей матушке.
- Я не могу отпустить ее с вами!
- Почему? Я ее не съем. Она проводит меня к княгине, и мы распрощаемся. На время.
- Княжна не может уехать с незнакомым человеком!
- Мы познакомимся по дороге, - хмыкнул Грэм.
- Слушайте вы, проходимец! Я сейчас позову стражу, и вас отведут не к княгине, а в подвал! И закуют в цепи!
- Да сроду тут не было никакой стражи, - отозвался Грэм. Ему уже надоело препираться, и он заскочил в седло, потеснив Катрину так, что она оказалась впереди него. Тихо тронул коня, направляя его по тропинке в сторону замка.
- Немедленно остановитесь! – закричала ему вслед женщина. В голосе ее было больше страха, чем угрозы.
Грэм пустил коня рысью, чтобы она не вздумала плестись следом.
- Продолжайте с мальчиком ваш прогулку, - бросил он через плечо. – С княжной будет все в порядке.
Катрина беспокойно заерзала в седле перед ним. Он придержал ее одной рукой, чтобы случайно не упала. Впрочем, для своих лет она держалась в седле весьма уверенно.
- Мне, в самом деле, лучше пойти к няне… - неуверенно вымолвила Катрина.
- Она тебе еще не надоела? Княжна, разве так тебя учили встречать гостей? Убегать от них к няне?
- Кто вы, сударь? – снова спросила Катрина, но уже на полтона ниже, чем в прошлый раз.
Грэм усмехнулся.
- В самом деле, неудобно выходит: я тебя знаю, а ты меня нет. Но ты потерпи, мы приедем в замок, и твоя матушка все объяснит про меня. А, Безымянный! Она, пожалуй, наговорит тебе такого… Ну ладно. Я, видишь ли, намереваюсь стать хозяином этих владений.
- Как это?! – Грэм не видел лица девочки, но мог предположить, что глаза у нее размером стали с плошку. – Хозяйка поместья – бабушка!
- Была до вчерашнего дня.
- Не понимаю вас, сударь. Вы… купили наш дом?
- Еще чего! Просто получил то, что причитается мне по наследству. Я – брат твой матушки, княжна. То бишь, твой дядя.
- Не может быть! – Катрина заметно напряглась и вся вывернулась, чтобы взглянуть ему в лицо. – Матушка никогда не говорила мне про братьев! Да вы и не похожи!
- Уверен, она тебе многого не говорила.
- Но вы совсем не похожи! – настаивала девчонка.
- Мало ли. У нас были разные матери.
- А! Так вы… - она запнулась. – Незаконный сын деда?
- Уже законный.
- Не понимаю…
- А и не надо. Подрастешь – поймешь. Ага, мы уже почти приехали! Скажи-ка мне, княжна, кто у вас распоряжается на конюшне? По-прежнему Николас?
- Да… Он совсем старый стал.
- Надо думать. Ну-ка, поедем, поздороваемся. А заодно посмотрим, узнает он меня или нет.
Посмотреть на реакцию Николаса не пришлось. Встречать гостя вышел совсем не он, а мальчишка лет семи или восьми – босой, растрепанный, с темными вьющимися волосами, которые постоянно лезли ему в глаза. Грэму почему-то показалось знакомым его бледное, с большим неулыбчивым ртом и серьезными темно-серыми глазами, лицо.
Спешившись, Грэм помог Катрине слезть на землю и передал поводья мальчишке. Его лицо почему-то притягивало взгляд, заставляло снова и снова возвращаться к нему. Грэм, несколько озадаченный, спросил:
- Тебя как зовут, парень?
- Мэнни, сударь, - отозвался мальчик. Он смотрел немного исподлобья, с любопытством.
- Кто твои родители?
- У меня их нет, сударь.
Грэм озадачился еще больше. Неужели Нинель начала заниматься благотворительностью и собирает по окрестным деревням сироток? На нее не похоже. Он собирался продолжить расспросы, но тут во двор вышел Николас; не глядя, цыкнул на мальчишку и, прищурившись, уставился на Грэма. За прошедшие годы он здорово сдал и выглядел совершенным стариком.
- Уж не врут ли мне мои глаза? – произнес он не слишком любезно. – Неужто молодой князь к нам пожаловал снова?
- Ты еще помнишь меня, надо же, - отозвался Грэм в том же тоне. Он стоял, удерживая за руку Катрину, которая явно хотела убежать куда-нибудь.
- До смерти не забуду, - подтвердил Николас. – Уж сколько вы неприятностей и бед причинили и старому князю, и дочерям его… Как же забыть?
Лицо Грэма дернулось, он упрямо сжал и без того узкие губы. Ну надо же, и конюх будет тыкать его носом в прошлое.
- И сейчас, полагаю, не к добру явились.
- Ты думай, как говоришь с хозяином, конюх, - резко сказал Грэм. – Распустились вы тут…
- Хозяином? Неужто решили-таки?..
- Не твое дело. Смотри лучше за лошадьми. Да если Беса не обиходят – узнаешь, что я решил. Пойдем, княжна. Мне не терпится поговорить с милой сестрицей.
Грэм ушел со двора, провожаемый хмурым взглядом Николаса. Да, слуги совсем уже распустились, чувствуется отсутствие хозяйской руки. Странно, что Нинель позволяет им так вести себя. Интересно, здесь ли Гата? Если да, то ей должно нравиться это. Она всегда была запанибрата со слугами.
- Княжна, что это за мальчишка в конюшнях?
- Мэнни, - неохотно отозвалась Катрина. – Мануэль…
- Это я и без тебя знаю. Он помощник Николаса?
- Не совсем. Его и на кухне гоняют, и во дворе… мальчик на побегушках. Всю грязную работу сваливают, в общем.
- Интересно. А откуда он взялся? Кто его родители?
- Да нет у него родителей, - с еще меньшей охотой ответила девочка. Грэм понял, что что-то тут неладно.
- Но ведь были же.
- Мама говорит, что он бастард.
- Еще интереснее. Ты знаешь, кто его мать?
- Ничего я не знаю! Сударь, я не могу идти так быстро! – взмолилась Катрина.
Грэм и впрямь шел не медленно, таща за руку девчонку, и не обращал внимания, что ей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы выдержать такой же темп. Он замедлил шаг, глянул вниз, на Катрину.
- Так лучше? Хорошо. Что-то мне сдается, княжна, врешь ты. Не можешь ты не знать ничего про мальчишку. Тем более, раз ты знаешь, что он бастард… чей?
Катрина молча хлопала глазами и пыталась напустить на себя жалобный вид. Получалось у нее не слишком хорошо, выдавали упрямо сжатые губы. Сколько раз Грэм видел такое выражение упрямства на личике Гаты! Впрочем, воспоминания не слишком его растрогали. Он стиснул ручку девочки так, что Катрина даже всхлипнула.
- Это сын покойной маминой сестры! – сдалась она.
В глазах у Грэма потемнело, словно от удара по голове. Он остановился, едва удержавшись на ногах.
- Покойной?! Ты говоришь про Гату, княжна?!
- Да…
Грэм отпустил руку девочки и прислонился спиной к тяжелой входной двери. В голове стоял звон, взгляд застилала пелена. Он прижал руку к груди. Сердце вело себя так, словно собиралось вот-вот остановиться.
- Вам плохо, сударь? – Катрина осторожно приблизилась и коснулась его руки.
- Все в порядке, - Грэм выпрямился, встряхнул головой. Грудь жгло невыносимо; он прерывисто вздохнул. – Все хорошо…
- Простите… я… я не знала…
- Да ты тут причем? Скажи, и давно… Гата мертва?
- Шесть лет прошло…
Грэм покусал губы. Шесть лет… Через два года после того, как он в последний раз ее видел. У нее уже родился сын… От кого? Замужем она, скорее всего, не была, просто не успела бы выйти и забеременеть. Так неужели?..
Свои подозрения он озвучивать не стал, не до того пока. Успеется. К тому же, кто бы ни был отцом мальчишки, матерью его была Гата, а значит, он – племянник Грэма, да и Нинели тоже. И со стороны последней просто подло и бессердечно держать ребенка на черной работе. Уж я поговорю с ней, подумал Грэм мрачно.
- Похоронена Гата где? Здесь, в склепе?
- Да, - едва слышно шепнула Катрина.
- Хорошо… ну ладно, пойдем в дом.
Каменные плоские ступени замшели. Картина общего запустения и развала вдруг проступила отчетливо, словно весть о смерти Гаты, единственного живого человека здесь, пробудила ее к жизни. Грэм заметил, что каменная кладка стен крошится, и замок выглядит так, словно вот-вот покосится и рухнет. Это было странно. В распоряжении княгини находилось более чем достаточно денег, чтобы содержать хозяйство в порядке, так почему же она не делает этого? Или ей стало все безразлично после смерти мужа и дочери?
Тяжелая дверь открылась не без труда, и Грэм ступил в знакомый сумрачный холл, вслед за ним тихо проскользнула Катрина. Холодно и тихо… как в склепе. Вовсе не так было при князе, да и потом, когда жива была Гата – не так. Неужели – дом? подумал Грэм с горечью. Это – мой дом теперь? Как странно. Я выбрался из одного склепа, чтобы опочить в другом?
- Живой кто-нибудь есть? – спросил Грэм как бы про себя и повернулся к Катрине. – Невесело тут. Где твоя матушка?
- В это время она обычно отдыхает в своей комнате наверху. Она не любит, чтобы ее беспокоили.
- Придется потерпеть. Кроме того, она не видела меня так долго, что… - он не договорил, усмехнулся. – Проводи меня.
Очень неохотно, еле волоча ноги, как осужденный на плаху, Катрина направилась к лестнице. Грэм с любопытством наблюдал за ней. Похоже, девчонка боится матери, и не хочет показываться ей на глаза. Это она-то, бестрепетно разговаривающая в запущенном парке с незнакомцем при оружии. Он мог бы найти комнату Нинели и сам; Катрину можно было и отпустить, но Грэм не хотел. Ему было интересно, что скажет Нинель, когда увидит дочку с ним рядом.
- Вот здесь, - Катрина остановилась у двери материной комнаты и подняла на Грэма прозрачные синие глаза. – Можно мне уйти, сударь?
- Подожди. А бабушка где?
- В своей спальне. И почти не выходит оттуда. Она очень больна, сударь.
Грэм кивнул. О болезни княгини Мирали он знал, поверенный рассказал ему, когда передавал официальные бумаги. Странно, правда, что он не упомянул о смерти младшей княжны. Впрочем, он мог и забыть от страха; Грэм немного перестарался с запугиванием.
- Тогда все-таки поговорим с твоей матушкой для начала. Пойдем, сообщишь обо мне.
Он галантно открыл перед девочкой дверь, пропустил вперед. Катрина остановилась на пороге комнаты, сцепив руки за спиной. Вид у нее был несчастный. Грэм зашел вслед за ней, опустил на пол свою дорожную сумку, быстро огляделся. Кажется, в комнате не произошло никаких изменений за долгие годы. Так же чисто, прибрано… и неуютно. И шторы плотно задернуты, отчего в комнате царит сумрак. Грэм разглядел женскую фигуру, полулежащую на кушетке у дальней стены; он был уверен, что она его не видит.
- Мама! – позвала Катрина. – К тебе пришел… человек. Он хочет с тобой поговорить.
- Что за человек? – послышался холодный, тягучий голос Нинели. – Ты же знаешь, Катрина, я не люблю, чтобы меня беспокоили в эти часы… Если это кто-нибудь из арендаторов, пусть подождет.
- Это не арендатор, мама.
- Глупая девчонка. Неважно, кто это. В любом случае, он может подождать.
Катрина с надеждой взглянула на Грэма, ожидая, что он ей поможет. Но он молчал, сжимая и разжимая кулаки, как перед схваткой. Впрочем, именно схватка, хотя и особого рода, его сейчас ожидала. Каждый разговор с сестрой всегда походил на сражение.
- Этот господин… мама, он утверждает, что он – твой брат, - обреченным тоном сказала Катрина в темноту.
Пауза. В полной тишине послышался тихий шелест платья, и Грэм увидел, как темный женский силуэт приподнимается с кушетки.
- Брат? – слово это, судя по всему, далось Нинели с большим трудом. – Какой еще брат? О чем ты говоришь, глупая?
- А ты уже успела забыть о том, что у тебя есть еще и брат? – тихо проговорил Грэм, не двигаясь с места. – Впрочем, неудивительно. Думаю, тебе не пришлось прикладывать усилий для этого.
- Грэм?! – голос Нинели не казался уже ни холодным, ни тягучим, а истеричным. Знакомая интонация, иначе она с ним и не говорила. – Откуда ты взялся?! Ты же обещал, что никогда не вернешься!
- Жестокое разочарование, - усмехнулся он. – Не правда ли, сестрица? Ты только не паникуй. Я сейчас присяду, и мы с тобой спокойно поговорим.
- Мне не о чем разговаривать с тобой, - Нинель удивительно быстро взяла себя в руки. – Если только это действительно ты, а не какой-нибудь проходимец, присвоивший себе чужое имя.
- Ну так подойди и посмотри, убедись. Катрина, беги по своим делам. Мы с твоей мамой хотим поговорить.
Девочка охотно выскользнула за дверь. Тем временем, Нинель поднялась с кушетки, отдернула плотные шторы, впуская в комнату свет неяркого осеннего дня, и подошла к Грэму. Долго-долго рассматривала его. Грэм старался хранить невозмутимое выражение лица.
- Пожалуй, это и впрямь ты, - проговорила Нинель через минуту. – Хотя и несколько изменившийся. Не в лучшую сторону. Вид у тебя дикий.
- Я знаю. Ну так что, присядем, поговорим?
- Не знаю, о чем с тобой можно говорить. Все уже было сказано много лет назад, разве нет? Я предлагаю тебе уйти и забыть, что ты приходил сюда. До истечения десяти лет осталось всего ничего.
Не обращая внимания на постную физиономию сестры, Грэм прошел в комнату и вольготно устроился на кушетке, откуда не так давно поднялась Нинель. Потом вынул из-под одежды пакет с документами и небрежно бросил его на стол.
- Что это? – с подозрением спросила Нинель, подходя.
- Это имеет прямое отношение к тем десяти годам, о которых ты только что упоминала. В самом деле, я обещал, что наследство достанется твоему сыну. Но, видишь ли, обстоятельства изменились. Я официально вступил во владение титулом, землями и прочим состоянием, - Грэм проговорил это даже с некоторым удовольствием. Его забавляла вытянувшаяся физиономия сестры. – Вот здесь – бумаги, подтверждающие это. Я теперь князь Соло, сестрица.
- Нет, - сказала Нинель.
- Да. Посмотри. Все бумаги заверены отцовским поверенным и вступили в силу со вчерашнего дня.
Нинель опустилась в низкое кресло так, словно ее вдруг перестали держать ноги. Взяла со стола стопку бумаг, бегло просмотрела их. Грэм заметил, что руки ее дрожат. Жалости он не испытывал – по крайней мере, к ней. Вот сын у нее симпатичный, конечно, но… пацану хватит и отцовского наследства. Зачем ему старый осыпающийся замок, в котором больше мертвых, чем живых?
- Ты… - выговорила Нинель непослушными губами. – Ты – подонок… негодяй! Ублюдок! Почему тебя не убили до сих пор? Почему Борон не забрал тебя?! Будь ты проклят!
- Спасибо на добром слове, сестрица, - сказал Грэм. – Не представляешь, как приятно, вернувшись в место, которое ты хочешь назвать своим домом, услышать ласковые приветствия. Верни мне бумаги, пожалуйста. Ты в них так вцепилась, что, боюсь, порвешь.
Вместо того, чтобы отдать документы, Нинель действительно сделала такое движение, словно хотела порвать их. Грэм, быстро наклонившись, схватил ее за запястья и вытащил из сжавшихся пальцев бумаги.
- Осторожнее, сестрица. Мне не хотелось бы ехать к уважаемому господину Клайссу за копией. Он и так перенервничал. Вот так. Спокойно. Тебе дать воды?
- Убирайся к Безымянному!
- Что-то не хочется. Да без истерики! Возьми себя в руки. Разве тебе и твоим детям мало оставил твой опочивший супруг? Так выйди замуж второй раз.
- Ты ничего не понимаешь! Этот замок – мой дом. Мой, понятно, а не твой, безродный приблуда! Я не позволю тебе выгнать меня и моих детей отсюда!
Грэм расхохотался, откинувшись на спинку кушетки.
- Да кто говорит о том, чтобы выгонять тебя?! Оставайтесь, мне-то что… Хотя, - он стал серьезным. – У меня есть большой соблазн прогнать тебя на конюшни. Как ты поступила с этим мальчиком…
- С каким мальчиком? – Нинель подозрительно быстро успокоилась. Можно было подумать, что ее истерика – напускная и хорошо продуманная.
- Здесь так много мальчиков на конюшнях? Я говорю о Мэнни. О своем – и о твоем, кстати, тоже – племяннике.
Глаза Нинели прищурились, тонкие изящные губы некрасиво скривились, и Грэм подумал, что сейчас она стала похожа на него самого так, как никогда не походила. Не слишком приятное зрелище.
- Племяннике? Никогда не назову его так! Он – ублюдок, и порождение ублюдка! Гата опозорила себя и меня, и всю нашу семью, прижив ребенка от этого грязного наемника, которого ты притащил с собой! Его следовало удушить в колыбели или отдать крестьянам в деревню, но Гата так вцепилась в него, словно он был величайшим сокровищем.
- Он был ее сыном. Странно, что ты этого не понимаешь, у тебя же самой двое детей, - процедил Грэм сквозь зубы. Он с трудом удерживался, чтобы не ударить сестру, пальцы его сжимались и разжимались; но, несмотря на обычно отрезвляющую боль, он чувствовал, что понемногу теряет контроль над собой. – А если кого-то и следовало удушить в колыбели, так это тебя. Так-то ты чтишь память умершей сестры? Помыкая ее сыном? Будь твоя воля, ты и ее запихнула бы на конюшни, не так ли? Между прочим, как она умерла? Ты подсыпала ей яду в вино?
- Думай, что говоришь, бастард! – вспыхнула Нинель. – О боги! Я… я не желаю больше слушать тебя! Если бы не болезнь матери, я не осталась бы здесь ни секунды долее! – она вскочила и стремительно направилась к двери. – Надеюсь, когда я вернусь, тебя уже не будет здесь. Я имею в виду – в моей спальне. Из дома, боюсь, тебя уже не прогнать.
Нинель вышла, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла. Грэм с полминуты сидел неподвижно, потом медленно сгорбился на кушетке, уткнул лицо в ладони. Мало того, что разговор с Нинелью не принес никакой радости, – а он этого и не ждал, - но не оставил и чувства удовлетворения. Он надеялся насладиться злостью Нинели, ее бешенством, но вместо этого чувствовал какую-то… пустоту, что ли. Так было в первые дни после освобождения из подвалов Северной – полное безразличие и равнодушие…
И зачем мне дом, если в нем нет ни одного человека, которому я был бы нужен? - подумал Грэм. Это не дом, это и впрямь склеп… Да в склепе, пожалуй, будет даже уютнее, ведь там лежит Гата. Для которой я был братом, а не остался незаконнорожденным ублюдком и выскочкой.
Он несколько раз глубоко вздохнул и выпрямился. Нет, не для того он заполучил наследство, чтобы теперь сидеть и киснуть. Есть дом, а чтобы в нем появились любящие люди, это уж его забота. Ведь он стал князем для того, чтобы получить возможность приблизиться к Ванде, значит, о ней и надо думать. А есть еще и Мэнни, которого, конечно же, нельзя оставлять среди слуг. Не хватало еще, чтобы он стал таким же, как его отец.
Грэм встал, взял со стола бумаги и вышел из комнаты, прихватив с пола сумку и прикрыв за собой дверь. Постоял немного в коридоре, раздумывая, куда направиться теперь. Стоило бы поставить в известность о своем появлении старую княгиню, но он не хотел сейчас разговаривать с ней. Кроме того, Нинель обязательно расскажет ей, а значит, нужды торопиться нет. Да и не играет уже старая княгиня никакой роли…
Коридор был пуст и темен. Грэм огляделся в поисках слуг, не увидел никого и медленно пошел в сторону своей комнаты. Точнее, в сторону той комнаты, где жил раньше, когда жив был отец. Он намеревался занять ее, пусть даже она заросла пылью и паутиной. Позже можно найти слуг и заставить их все вычистить.
Комната оказалась запертой, но Грэма это не остановило. Пальцы слушались плохо, но все-таки простой замок он вскрыть еще мог. Через минуту дверь распахнулась перед ним, и он увидел знакомую комнату: большая кровать, старый, но все еще пышный ковер на полу, стол темного дерева у окна, полускрытого темно-синими портьерами. Никакой пыли и паутины, но вид совершенно нежилой. Грэм бросил сумку на пол у кровати, бумаги сунул в запирающийся ящик стола, ключ забрал с собой и снова вышел в коридор. С одной сестрой он уже поздоровался, теперь хотел поздороваться со второй. Рассказать ей, как умер отец ее ребенка.
Глава 2
Нельзя сказать, чтобы посещение склепа принесло Грэму успокоение, хотя он и просидел там до темноты, мысленно беседуя с мертвой сестрой. Это было чистой воды безумие, но не раз и не два он уже слышал о себе: "он тронулся умом". Еще раз сказать это было некому, а если бы и нашелся кто… что ж, снова повторенные слова ничего не изменили бы. Грэм и сам знал, что мозги у него после Северной не совсем в порядке, и не нуждался в подсказках.
В склепе было темно, хоть глаз выколи, но Грэм не взял с собой ни свечи, ни фонаря. Ему, проведшему в могильной тьме четыре года, света вполне хватало, чтобы различить очертания надгробий, а большего и не требовалось. Он, правда, не знал, где лежит его сестра, но на камнях были вырезаны имена покоящихся здесь людей, а пальцами он умел читать не хуже, чем глазами. Во всяком случае, раньше умел, да и сейчас, к счастью, пальцы его, переломанные и плохо зарубцевавшиеся, не утратили чувствительности полностью. Так что надгробие Гаты он разыскал.
Когда он выбрался наружу, была ночь. Осенью в Наи, когда садилось солнце, становилось темно и холодно, но сентябрьская ночь показалась днем после склепа. Что до холода, то Грэма научила не замечать его та же Северная крепость.
С минуту он стоял рядом со склепом, размышляя, куда же ему теперь пойти. В душе царило полное опустошение, усугубившееся еще безумным разговором с мертвой сестрой, и он был близок к тому, чтобы вернуться в склеп, лечь среди покойников и лежать так, пока… Он не знал, что кроется за этим "пока".
А потому в склеп не вернулся.
Почти ни одно окно в замке не горело, что и понятно – время позднее, все уже спят. Свет Грэм увидел только лишь в некоторых хозяйственных помещениях, в том числе на кухне, и невольно улыбнулся. Ну конечно же, Укон. Она всегда ложилась спать позже всех, и не изменяла своей привычке и теперь, когда из хозяев замка не осталось в живых, считай, почти никого. Грэм, вспомнив про Укон, тут же понял, что хочет есть, что не ел со вчерашнего вечера, не до того было. Что ж, значит, стоит пойти на кухню. Толстая жизнерадостная Укон привечала его раньше, так может, и сейчас не прогонит?
Грэм не стал утруждать себя поисками двери, а просто подошел к окну и постучал в него. За мутным запотевшим стеклом мелькнула тень, и спустя секунду кто-то прильнул к окну с другой стороны.
- Мэнни, - раздался знакомый ворчливый голос. – Опять ты шалишь? Вот дождешься, поганец, выйду, да как надеру тебе уши!
- Нет, Укон, это не Мэнни, - отозвался Грэм. – Но можешь выйти и надрать уши мне, если хочешь.
Пауза. Затем – настороженный голос Укон:
- Кто это?
- Это я, Грэм. Помнишь?
Эта пауза была еще длиннее. Потом окно распахнулось так стремительно, что Грэм едва успел отпрянуть, и пышная фигура Укон высунулась на улицу чуть ли не по пояс. В руке она держала свечу.
- Молодой князь? И впрямь это вы?
- Я, - Грэм встал так, чтобы она могла видеть его в свете, падавшем из окна. – А ты что же, не знаешь еще, что я приехал?
- Слыхала я о вашем возвращении, - отозвалась Укон. – Да не очень мне верилось, хотя и говорили о том и госпожа Нинель, и дочка ее. Где ж вас до ночи-то носило? И за ужином вас не было…
- Сестрицу я ходил навещать. Гату.
- Понимаю, каково вам было вернуться и найти только камень над ней… - покачала головой Укон. – Ох и шебутная была девица, все бы ей по лесам гонять, словно парню какому. И после того, как мальчишку своего родила, ничуть не исправилась… да что ж вы на улице-то? – спохватилась она вдруг. – Заходите, я и перекусить вам чего-нибудь соберу. Проголодались, небось, да и худы вы – только глаза и остались.
Приглашением Укон Грэм не замедлил воспользоваться, хотя и не совсем так, как она ожидала. Он просто перемахнул через подоконник, не желая идти в обход до двери. Повариха ахнула и присела от неожиданности.
- Все такой же шальной, - сказала она с неодобрением и со стуком захлопнула окно. – Садитесь. Помните еще, где ваше местечко-то?
Кивнув, Грэм уселся на грубый стул, стоявший почти у самого очага, вытянул ноги. Здесь он когда-то просиживал целые часы в зимние дни, прячась от учителя, или просто дурачась с Гатой. Воспоминания нахлынули с новой силой, и вместе с ними пришла новая волна боли. Гата, сестричка… Не посидим мы с тобой, как раньше бывало. Как же ты так?..
- Ну-ка, дайте-ка я на вас посмотрю хоть, - бесцеремонно проговорила Укон, вставая перед ним. – Показалось или нет, что совсем вы на князя-то, отца вашего, теперь не похожи? В прошлый раз, когда приезжали, ну не отличить было, а сейчас, гляди-ка… ну ровно другой человек. Видать, сильно вас по свету помотало?
- Сильно, Укон, - кивнул Грэм. – Только теперь, надеюсь, прибило меня к месту…
- И то дело. Нечего бродяжничать-то, пора и ума набираться. Жениться вам надо, детишек завести…
Грэм вздохнул. Жениться… Ради чего же он вернулся сюда, как не ради женитьбы? Всю эту безумную аферу он затеял исключительно для того, чтобы было куда привести ему жену, и не как человеку без роду и племени, а как высокородному князю, который не считает денег. Не знал он только, выйдет что из его планов или нет.
- Хозяйство поднять, - продолжала Укон, живо собирая на стол. – А то дом, того и гляди, развалится. И земли в запустенье приходят без батюшки вашего. Княгиня-то старая совсем плоха стала, а княжна не может одна с двумя поместьями управляться.
- Посмотрим, Укон, - устало сказал Грэм. Не было у него никакого желания заниматься хозяйством. Но без этого – никуда… - А управляющего у княгини нет?
- Вроде бы есть, да толку от него никакого… да вы кушайте, кушайте, а то заговорились совсем!
Невольно улыбнувшись, Грэм подвинулся к столу. Да, Укон постаралась на славу и вытащила из закромов для непутевого нового хозяина все самое вкусное. Здесь было и мясо, и сыр, и колбаса, и свежий хлеб, и яблоки, а еще – кувшин с легким белым вином.
Приглашать его дважды не пришлось. При виде всего этого великолепия зверский голод прорезался в нем с новой силой, и Грэм с удовольствием принялся за еду.
- А вы, значит, в самом деле, решили насовсем остаться?
- Трудно говорить заранее, - отозвался Грэм. – Но хотелось бы насовсем.
- Хорошо бы, коли так…
Слова эти удивили, но и обрадовали Грэма – насколько он еще умел радоваться. Есть все же в доме хоть один человек, не считающий его появление злом. И что с того, что человек этот – повариха?
- Послушай, Укон, - вдруг проговорил он. – А скажи-ка мне, этот мальчик, Мэнни… давно он при конюшнях?
Укон явно смутилась.
- Да как сестрица-то ваша умерла, так княгиня и отдала его слугам. Мол, нечего ему с господскими детьми делать. Хотя какие тут господские дети?.. Только детишки старшей княжны и приезжали время от времени…
Годовалого ребенка – отдать слугам? Грэм не удивился бы, исходя такой приказ от Нинели, но княгиня… княгиня, несмотря на всю свою холодность по отношению к нему, казалась ему человеком не жестоким. Отдавать своего внука, словно какого-то щенка! Грэм зло скривился. Нет, он этого просто так не оставит…
- Где он сейчас? Знаешь? Спит уже?
- Да едва ли спит… - Укон совсем смутилась. Что-то тут было нечисто. – Раньше полуночи он почти никогда не ложится…
- Почему?
- Ну когда как… Когда мне помогает, дел-то много…
- И сейчас, я полагаю, тоже тебе помогает?
- Я велела ему отдраить один из котлов, - совсем убитым голосом ответила Укон. – Помните, тот, большой, медный? Он его и драит, поди, во дворе. Упрямый парнишка, ни за что спать не ляжет, пока не закончит.
- И будет сидеть до утра? – разозлился Грэм. – Нет, Укон, с сегодняшнего дня, - или, точнее, с сегодняшней ночи, - придется тебе поискать другого помощника. Мальчишка – мой племянник, и я хочу, чтобы с ним обращались соответствующе… Спасибо за ужин.
Он резко поднялся, кивнул Укон и вышел с кухни.
Через несколько минут он был во дворе. Мальчишку увидел сразу, и не только потому, что рядом с ним стоял горящий фонарь, от которого вверх поднималась копоть. Мэнни производил неимоверно много шума, надраивая огромный, почти с себя размером, медный котел, и был здорово увлечен своим занятием. Так увлечен, что не заметил подходящего Грэма, пока тот не ступил в круг света, и только тогда, вздрогнув, поднял голову. На секунду Грэму показалось, что мальчишка начнет оправдываться, и тогда, пожалуй, он разочаровался бы и оставил все как есть. Но Мэнни оказался достойным сыном своих родителей. Он молчал, смотрел исподлобья и не выказывал никакого страха. Грэм присел рядом с ним на корточки и с минуту тоже молчал, разглядывая его. Мальчишка был измазан не хуже трубочиста, весь в саже и жире, особенно черными были его маленькие руки с обломанными и обкусанными ногтями; а на физиономии красовались черные же полосы размазанной сажи.
- Хорош, - сказал, в конце концов, Грэм. – Как успехи, парень?
- Не отскребается, - серьезно ответил Мэнни.
- И немудрено, - бросив на закопченный котел взгляд, скривился Грэм. – Бросай-ка ты эту посудину и давай поговорим.
- Не могу, Укон накажет меня, если я не…
- Не накажет. А если попробует, то будет иметь дело со мной. Ты знаешь, кто я?
Мальчишка молча помотал головой.
- Твой дядя. Брат твой матери. Знаешь, кто была твоя мать?
- Нет, сударь, - серые глаза Мэнни стали большими-пребольшими, и в них явственно виднелось недоверие. Нет, даже не так. Боязнь поверить – вот что там было. – Я ее не помню. Она умерла, когда я был совсем маленьким…
Так. Они, значит, даже не сказали ребенку, кто были его родители, хотя каждый человек в доме, даже конюх, знал это. И все молчали столько лет?.. Грэм сжал пальцы в кулак. Нет, определенно, здесь нужно навести порядок.
- Про отца, как я понимаю, ты тоже ничего не знаешь?
- Нет, сударь! Он тоже умер давно…
- Он умер всего-то год назад, - не выдержал Грэм. Глаза у мальчишки стали такими огромными, что заняли пол-лица. – К сожалению, он не знал ничего о том, что у него есть сын. И даже не догадывался.
- Это… это правда, сударь? Вы знали моего отца?
- Да, парень. Он был храбрым человеком, ты можешь им гордиться… - Грэм вдруг понял, что начинает говорить пафосные вещи, и решил, что надо завязывать. – Сейчас уже поздно. Оставь этот котел, умойся и иди спать. Мы с тобой поговорим завтра.
- Но Укон…
- Она тебя не тронет. И вообще… Я могу предложить кое-что получше, чем возня с грязными котлами и уборка навоза в конюшнях. Если ты этого захочешь, конечно.
Он протянул мальчишке руку, и тот, сначала недоверчиво покосившись на нее, вложил в нее свою грязную ладошку. Грэм легко поставил его на ноги, весу в нему было, как в птичке.
- Не забудь фонарь. Ну, пойдем. Где ты спишь? Надеюсь, не на конюшне?
Мэнни помотал головой и с гордостью сообщил:
- У меня есть своя комната!
Наверняка какая-нибудь кладовка, подумал Грэм про себя. А может, и нет. Чего-чего, а пустующих комнат в замке хватает. Княгиня могла и расщедриться, выделить мальчишке какую-нибудь крошечную спальню.
- Ну, тем лучше. Сам доберешься или проводить?
- Я сам! – вскинулся Мэнни. И тут же с робостью взглянул снизу вверх, в лицо Грэму. – Сударь… А вы на самом деле – мой дядя?
- На самом деле, - скрипнул зубами Грэм. – И уверяю, тебя ждут еще и не такие сюрпризы… Ну, беги. Поговорим утром.
Мальчишка одарил его неожиданно сияющим взглядом и тут же, сорвавшись с места, убежал со скоростью летящей стрелы. Фонарь мотался в его руке, отбрасывая по стенам причудливые тени. Грэм проводил его глазами и отправился в свою комнату.
Конечно же, никто и не подумал там убраться. Он иного и не ожидал, и подумал со злостью, что слуги, не иначе, совсем распустились, и пока не дашь им хорошего пинка, ничего не сделают. Хотя, конечно, могло быть и так, что Нинель дала им прямое указание игнорировать нужды брата, пока тот не соизволит, в свою очередь, сделать что-либо.
Посреди ночи не имело смысла идти, будить горничную, брать ее за шкирку, и заставлять вычищать комнату. Хотя соблазн был велик. Грэм все же не стал устраивать бучу, проверил, на месте ли сумка, перевязь с мечом, и, как был в одежде и сапогах, повалился на застеленную покрывалом кровать. Уж как только ему не приходилось спать… сон на кровати, пусть даже и поверх покрывала, был чуть не лучшей возможностью выспаться в течение всей его жизни.
Впрочем, спал он все равно плохо, как и все последние годы. Редкой была ночь, когда он не видел кошмара, от которого, в лучшем случае, просыпался сразу же, в холодном поту, а в худшем – только утром, не веря, что все уже кончено, и он давно уже не в Северной, и удивляясь, как это он не умер во сне.
Вот и в эту ночь он проснулся всего-то через пару часов после того, как уснул. Даже не проснулся, а очнулся, с полустоном-полувсхлипом, перевернулся на живот, вцепился зубами в подушку, зарычал от бессильной ярости и отчаяния. Когда рядом была Джулия, она старалась успокоить его, и у нее это почти всегда получалось, и он засыпал снова, уже спокойно. Сейчас же никого рядом не было, и он просто-напросто боялся уснуть снова. Так и пролежал до утра с открытыми глазами, стараясь не думать о том, что видел во сне.
Едва только в окнах начало светлеть, Грэм поднялся и вышел из комнаты. Находиться там одному у него не было больше сил. На лестнице он столкнулся с Нинелью – та тоже была ранней птахой, но зато и ложилась рано. Она едва посмотрела в его сторону и процедила что-то сквозь зубы.
- Доброе утро, - ответил ей Грэм насколько мог светским тоном. Впрочем, для кого как, а для него это утро вряд ли было добрым. Чувствовал он себя совершенно разбитым. К счастью, существовало практически универсальное средство, чтобы прийти в порядок, и он отправился в парк.
Вода в черном пруду даже и летом никогда не становилась теплой, а уж сейчас, в середине сентября, была почти родниковой. Грэма это не остановило; наоборот, он собирался взбодриться, а для этого требовалась именно холодная вода. Он разделся донага и, не задумываясь, бухнулся в пруд; от леденящего холода перехватило дыхание и свело мышцы. Быстро, пока руки и ноги не отказали ему, он доплыл до противоположного берега, потом обратно, и выскочил на берег. Чувствовал он себя гораздо лучше, хотя и зуб не попадал на зуб. Кое-как оделся и, чтобы согреться, он ломанулся через парк бегом, взлетел по лестнице, подхватил с пола меч и, не снижая темпа, помчался на задний двор, чтобы немного размяться.
И застал там живописную картину.
Посреди двора валялся котел, брошенный ночью Мэнни, а рядом с ним стояла Укон – руки в боки, - и Нинель, с плотно сжатыми губами и лицом, не обещающим ничего хорошего. Одной рукой она удерживала за воротник Мэнни; глаза у него были на мокром месте, щеки горели, как от оплеух, но он стоял ровно, не вырывался. Грэм невольно потянул из ножен меч, но тут же вспомнил, с кем имеет дело, и разжал пальцы.
Он не спешил выходить вперед, чтобы его заметили, стоял в тени и наблюдал.
- Тебе что было велено? – вопросила Нинель с леденящим холодом в голосе. – Кажется, тебе было сказано отчистить этот котел так, чтобы он сиял, как солнце! И чтобы не вздумал ложиться спать, пока дело не будет сделано. Почему ты ушел спать?
Мальчишка молчал, упрямо сжав губы. Он мог бы легко оправдаться, упомянув вчерашний разговор с Грэмом, но почему-то не стал этого делать. Впрочем, неизвестно, приняла бы Нинель такое оправдание.
- Мне кажется, ты заслуживаешь хорошей порки, - поджала губы Нинель. – Давненько ты не встречался с розгой, не правда ли?
Как Мэнни не крепился, упоминание розги его напугало. Он вскинул глаза, губы его вздрогнули. Грэм понял, что мальчишка сейчас разревется. И неудивительно, ему ведь всего семь лет! Пожалуй, пора было вмешиваться.
- Что за шум? – поинтересовался Грэм сухо, вполголоса, выходя в центр двора. – Нинель, что ты собралась делать с мальчишкой?
- Выпороть его, - отозвалась Нинель возмущенно. – Чтобы в следующий раз неповадно было!
- Если ты про это, - Грэм пнул носком сапога котел, - то я освободил его от работы. Так что отпусти парня.
- Что значит – "освободил"? Какое ты имел право…
- Забыла уже? Такая короткая у тебя память? Запомни, Нин, отныне я распоряжаюсь всем и всеми в доме. Я здесь хозяин, а не ты и не твоя матушка. Кроме того, я не позволю, чтобы моего племянника использовали для черной работы. Да еще и стегали розгами. Я ясно выражаюсь?
- Бастард! – прошипела Нинель. Непонятно, кого она имеет в виду, Грэма или Мэнни, да это и неважно было. Главное, что мальчишку она отпустила. – Забирай это отродье! Вы с ним два сапога пара!
- Возможно, - холодно ответил Грэм и взглянул на мальчишку. Тот стоял, едва заметно подрагивая, и не шевелился. – Иди сюда, - сказал он мягче. Мэнни послушался сразу, подошел. – А вы, дамы, можете идти по своим делам. Укон! Я хочу, чтобы ты нагрела воды. И побольше.
Нинель, вскинув голову так высоко, что вряд ли теперь видела что-то, кроме низкого осеннего неба, удалилась со двора. Вслед за ней ушла и Укон, так и не произнеся ни слова. Грэм и Мэнни остались вдвоем.
Что ж, подумал Грэм, стоит все-таки заняться тем, ради чего я сюда пришел. Он до сих пор так и не согрелся, и его била дрожь.
- Пойдешь к Укон, - повернулся он к Мэнни. – И вымоешься как следует. Переоденешься. У тебя есть другая одежда?
- Нет, сударь…
- Прекрасно. Придется позаимствовать у Моргана. Тебе будет великовато, ну да ничего… Но это я сам. А раз так, пожалуй, подожди меня, если хочешь. Посиди где-нибудь тут.
- А что вы собираетесь делать, сударь? – с интересом спросил Мэнни.
- Увидишь.
Грэм скинул кожаную куртку, рубаху, на нем остались только штаны, высокие сапоги и тонкие перчатки, которые он не снимал почти никогда. Обнаженную кожу обжег холодный ветер, но он знал, что это ненадолго, скоро ему станет жарко. Вытянул из ножен меч, вскинул его над головой, замер в стойке. Мэнни смотрел круглыми глазами. Грэм прикрыл глаза, глубоко вздохнул и затанцевал по двору. Длинный клинок пел в его руках, рассекая воздух, размазываясь в нем. В течение последних двух лет каждый день у него начинался с такой вот пляски, в виде разминки, а нередко ею же и заканчивался, если приходилось идти в бой. Впрочем, это было уже не совсем то же самое.
Наконец, он остановился, тяжело дыша. Он уже не мерз, по коже стекали струйки пота. Вот теперь можно начинать день.
- Здорово, - тихо выдохнул Мэнни за спиной.
Грэм обернулся и встретился взглядом с сияющими глазами мальчишки. Наверное, тот ничего подобного никогда не видел.
- Я тоже… хотел бы так уметь, сударь! – ужасаясь собственной наглости, почти прошептал Мэнни.
- Если хочешь – значит, сумеешь, - серьезно сказал Грэм и, подойдя, потрепал его по густым взлохмаченным волосам. Такие же черные волосы были и у Роджера… Только испачканные в крови, а не в саже. Нет, подумал он. Не надо об этом вспоминать. Хватит с меня страшных ночей…
Одевшись, Грэм спрятал под одежду латунную гравированную бирку, подхватил с земли меч, опоясался перевязью. Здесь не было смысла ходить при оружии, но многолетняя привычка оказалась неистребима.
- Пойдем, парень. Сделаем из тебя человека.
Мальчишка не возражал.
В холле они наткнулись на Элис, занимающуюся утренней уборкой. При виде Грэма она шарахнулась в сторону так, словно сам Борон сошел на землю, и только что не пробормотала "чур меня". Грэм вздохнул. Все-таки, Элис была излишне нервной женщиной.
- Элис, - он решил приступить к делу без лишних слов. – Отвлекись-ка и послушай меня. Возьми вот этого господина и отмой его хорошенько.
- Мэнни? – не поверила Элис.
- Его. Горячая вода должна быть у Укон. Да поживее, я хочу, чтобы он стал похож на человека к завтраку. И вот что: одежды у него на смену нет, так договорись с нянькой Моргана, чтобы та выделила пока все, что нужно. Понятно? А когда закончишь с этим, уберись в моей комнате. Чтобы она стала похожа на спальню, а не на прибежище призраков. И еще приготовь ту маленькую спальню, которая расположена рядом.
- Но княгиня... – пробормотала Элис.
- Что – княгиня? – прищурился Грэм. – Не в курсе?.. Ничего, я сам поговорю с ней, – кстати, а ведь и впрямь пора, подумал он. Нинель, конечно же, уже рассказала ей о моем прибытии, но надо же и лично засвидетельствовать почтение. – Уже сегодня. Да! Когда помоешь мальчишку, приведи его ко мне в комнату.
Жестом Грэм отпустил потерявшую дар речи Элис, и та поспешила удалиться, уводя за собой Мэнни. Сам же он поднялся в свою комнату, чтобы сменить пропыленную одежду и побриться.
Его смена одежды была ничуть не лучше той, что надета на нем: такая же простая рубаха, черные шерстяные штаны. Куртку, усеянную заклепками, он бросил на кровать, в замке она ему не понадобится. Здесь, конечно, не жарко, особенно осенью, но все же не настолько холодно, чтобы носить ее. Покончив с процедурой переодевания, Грэм решил, что с бритьем придется обождать, поскольку ни воды, ни бритвенных принадлежностей в обозримых окрестностях не наблюдалось. Что ж, придется походить с бородой, благо не привыкать.
Теперь можно было и навестить старую княгиню. До завтрака у него оставалось еще с полчаса, и он полагал, что вполне успеет. Долго разговаривать с княгиней он не собирался, ибо особо не о чем было.
Без всяких церемоний Грэм зашел в спальню княгини и остановился в дверях, оглядываясь. Странно, но в этой комнате он не был ни разу, ни при жизни отца, ни потом. Ему показалось, что здесь гораздо приятнее, чем в спальне Нинели. Приятнее в смысле обстановки, а не атмосферы. Ибо если в покоях княжны было всего-навсего холодно и неуютно, то тут пахло болезнью, да и воздух казался затхлым. Впрочем, подумал Грэм, так всегда бывает в комнатах тяжелобольных.
Княгиня возлежала на груде подушек посреди огромной кровати. В первую минуту Грэм подумал, что она спит, но, заслышав тихий щелчок захлопнувшейся двери, она встрепенулась и тихо, с напряжением спросила:
- Кто здесь?
- Я, - отозвался Грэм.
- Кто – я? – в голосе княгини прорезалось раздражение. – Кто ты такой и что делаешь в моей спальне?
Пускаться в дальнейшие объяснения не имело смысла, и Грэм молча подошел, склонился над кроватью. То, что он увидел, заставило его удивиться. И задуматься.
Когда он видел княгиню в последний раз, она была моложавой, красивой еще женщиной, немного полной, но полнотой, которая ее только красила. Теперь же на кровати лежала почти мумия, так она похудела и высохла. На вид ей можно было дать не пятьдесят пять, а все семьдесят лет. При виде Грэма голубые поблекшие глаза княгини расширились, губы искривились в гримасе ужаса, она вжалась в подушки, словно увидела перед собой что-то жуткое. Грэм не успел удивиться, как она выдохнула в священном ужасе:
- Морган!.. Уйди! Оставь меня!..
Ну надо же! А Укон-то говорила, что сын ничуть уже не похож на отца. Почему-то это показалось Грэму таким забавным, что он, расхохотавшись, повалился на ближайший же стул. Морган! Да князь в худшие минуты своей жизни не выглядел так, как выглядел сейчас его отпрыск – то ли наемник, то ли разбойник, то ли бродяга.
Ужас на лице княгини сменился удивлением.
- Ты – не Морган?.. – прошептала она.
- Конечно же нет! – сквозь смех ответил Грэм. – Князь мертв много лет, а мертвые не возвращаются на землю!
- Тогда кто же ты?
- Его сын, - Грэм справился, наконец, с безумным смехом и снова склонился над кроватью. – Помните, княгиня?
- Сын… - проговорила княгиня так, словно это было какое-то грязное ругательство. – Так ты – тот щенок, которого он притащил в дом много лет назад, утверждая, будто ты – его сын?.. Что ж, глядя на тебя и на него, с этим было трудно поспорить. Как и теперь, когда щенок вырос и превратился в настоящего пса. К сожалению, в беспородного.
Да что ж это такое, подумал Грэм. Неужели я и впрямь так похож на пса? Это становится просто традицией. Или то имя, каким он назвался наемникам из сотни Изолы, прикипело к нему?
- Я помню тебя, - продолжала княгиня. – И я помню твое обещание не появляться в этом доме никогда более.
- Не в природе псов давать обещания, и уж тем более сдерживать их, - криво усмехнулся Грэм. – Надо понимать, Нинель уже рассказала вам, зачем я здесь?
- О да. Ты заполучил то, что не должно было принадлежать тебе. Поместье, деньги, титул – все должен был получить мой внук!
- Должен был получить я, еще много лет назад. Вы ведь знакомы с завещанием вашего мужа? И знаете, кому он оставлял все.
- Но тебе это не было нужно! Ты сам отказался…
- А теперь стало нужно. Господин Клайсс еще раз подтвердил мои права, и теперь все здесь – мое.
Княгиня неожиданно закашлялась. Приступ длился долго, кашель словно душил ее, и она боролась за каждый вздох; Грэм, выпрямившись, равнодушно наблюдал за ней. И лишь когда она с трудом прокашляла: "Воды!", - он протянул ей кубок с водой, стоявший тут же рядом, на столике.
Приступ закончился так же неожиданно, как и начался. Княгиня, бледная до синевы, дышащая тяжело и хрипло, сунула Грэму в руки кубок и проговорила тихо:
- Убирайся отсюда. И не показывайся мне на глаза больше. Хочу умереть спокойно.
- Как скажете, княгиня, - Грэм склонился в поклоне, иронично улыбаясь. – Я и заходил к вам только для того, чтобы вы знали истинное положение дел.
- Убирайся, - повторила она, снова закашлявшись.
Ничуть не расстроенный таким окончанием разговора, он вышел из комнаты.
У двери своей комнаты он наткнулся на Элис, ведущую за руку Мэнни, отмытого, переодетого и до нельзя сумрачного. Одежда, – рубашка, курточка, штанишки, - была ему велика, но это все-таки гораздо лучше, чем старые отрепья. В чистом виде мальчишка выглядел гораздо симпатичнее, и можно было предположить, что вырастет он таким же красавцем, как был его отец до того, пока кто-то не разрубил ему щеку, а Илис не сломала нос.
Самому Мэнни его вид не нравился, если судить по его хмурому виду. А может быть, мрачное настроение объяснялось тем, что Элис не слишком-то церемонилась с ним, отскребая грязь и сажу.
- Все в порядке? – спросил у него Грэм. Мальчишка кивнул с похоронным видом. – Ну, ну… Давай руку. Элис! Убери комнату. И соседнюю тоже.
- Хорошо… - пролепетала Элис. Он смотрела на него с явной опаской.
- А мы пойдем завтракать, - заявил Грэм.
Они спустились на первый этаж, направляясь в столовую. По дороге Мэнни вдруг заметно занервничал.
- Сударь! – тихонько позвал он. – Я никогда не ем здесь! Княгиня вообще запрещает мне находиться в этой части дома.
- Княгиня? – Грэм остановился, присел рядом с ним на корточки, заглянул в серьезные серые глаза. – Отныне забудь все, что запрещала тебе княгиня. А заодно и все, что она когда-либо тебе говорила.
Глава 3
Мэнни оказался замечательным парнишкой. Грэм смотрел на него и с каждым днем жалел все больше и больше, что ни его отец, ни мать, не смогут увидеть его. Оба они могли бы им гордиться. В его характере смешались черты Гаты и Роджера: задиристый, смелый, дерзкий, и вместе с тем удивительно обаятельный. А временами ласковый, ну просто как котенок.
Впрочем, ласковым он был исключительно с Грэмом, что жутко удивляло последнего. С другими людьми он вел себя по-другому, замыкался, смотрел исподлобья и почти все время молчал. Или, редко-редко, огрызался.
Через неделю Мэнни смотрел на Грэма влюбленными глазами и ходил за ним хвостом, а тот и не возражал. Мальчишка ему нравился, кроме того, его грело чувство, что хоть кому-то в доме он нужен. Можно даже сказать, что он и сам привязался к нему.
Сначала он подумывал о том, чтобы привести дом и парк в приличный вид, а это требовало значительных усилий, поскольку и то, и другое было сильно запущено еще при жизни отца. Парк превратился в лес, в котором кое-где встречались одичавшие розовые кусты, выродившиеся в шиповник, а дом… дом, черный, замшевший, походил на склеп более, чем сам склеп. Восстановление всего требовало массу денег, но Грэм золота не считал. Он в первые же дни узнал точный размер наследства и не удержался от кривой улыбки. Такой астрономической суммы хватило бы не только ему, но и его детям, и внукам, чтобы жить безбедно, ни в чем себе не отказывая. Князь умел вести дела…
Но, поразмыслив подольше, Грэм решил пока не менять принципиально почти ничего. Он лишь нанял нескольких плотников и каменщиков, чтобы они подлатали замок в тех местах, где он откровенно уже осыпался, и привел в порядок большинство внутренних помещений, перестроил систему отопления. Он хорошо помнил, какой промозглый холод царил зимой в больших старых залах, где не было каминов. Да какая зима! Уже и сейчас, в сентябре, некоторые комнаты вполне годились на роль ледников. По ночам поддувало в многочисленные щели, и временами ветер гулял даже в собственной спальне Грэма, где камин отсутствовал.
Целыми днями он или просиживал с хозяйственными книгами, или лазал по заросшим паутиной и мхом комнатам, объясняя строителям, что и где менять, а временами работал вместе с ними, чем немало их озадачивал. Мэнни всегда был рядом: или сидел тихо в уголке, если Грэм был занят с книгами и беседовал с управляющим, или помогал ему в работе, если он был со строителями.
Княгине и Нинели вся эта бурная деятельность не нравилась, да кто ж их спрашивал? Грэм почти и не видел их, разве только случайно сталкивался с сестрой в переходах замка. Ел он на кухне, вместе с Мэнни. Постная физиономия Нинели, не желающей возвращаться в дом супруга, отбивала у него аппетит напрочь, как и в старые времена. Княгиню он и вовсе не видел – она не выходила из комнаты, - и о ее недовольстве узнавал лишь от слуг. Которые, кстати, побаивались молодого угрюмого хозяина и тоже старались ему без нужды на глаза не показываться. А Николас его так и вовсе откровенно невзлюбил. Он, правда, молчал и словами свою нелюбовь не выражал – еще бы он попробовал, - но смотрел так… Грэм делал вид, что ничего не замечает. Конюха он менять пока не собирался.
День его начинался еще до рассвета. Он вставал в темноте и через окно вылезал в парк, где несся к пруду. Вода с каждым днем становилась все холоднее и холоднее, но он заставлял себя прыгать в нее и доплывать до противоположного берега и обратно, потому что только так он мог полностью забыть ночные видения. После он направлялся во двор, где его уже ждал Мэнни, напросившийся-таки на уроки фехтования. Грэм сам сделал для него деревянный меч, утяжеленный свинцом, чем привел мальчишку в полный восторг. Деревянный клинок, конечно, получился вовсе не такой тяжелый, как настоящий, но для семилетнего мальчишки подходил как раз. А, посмотрев немного на то, как Мэнни им орудует, Грэм пообещал найти или заказать ему настоящий, подходящий к росту и руке.
Ибо было понятно, что мальчишка станет великолепным фехтовальщиком, он унаследовал ловкость и грацию отца, и учился поразительно быстро. Ему не хватало силы, но придет со временем. А уж глаза-то у него как горели, когда он брал свой ненастоящий еще меч! Совсем как у Роджера…
Как-то раз во время их занятий во дворе оказался Морган. Это было событие поистине удивительное, поскольку он любил поспать, и что подняло его в столь ранний час, осталось загадкой. Кроме того, он побаивался своего новоявленного свирепого дядюшку (ибо Грэм не слишком миндальничал со слугами и прочими домочадцами и вовсе не был образцом вежливости) и старался лишний раз не попадаться ему на глаза. Но сейчас, увидев полураздетого, мокрого от пота Грэма с тонкой бастардой в руках, а напротив него сосредоточенного Мэнни, бывшего кухонного мальчика, с деревянным мечом, он забыл все свои страхи и антипатии. Он проторчал во дворе все два часа, пока шла тренировка, и потом еще несколько дней так же молча сидел в уголке и наблюдал, разинув рот. Грэм усмехался про себя, но делал вид, что не замечает старшего племянника. Ему было интересно, что будет дальше.
А дальше Морган все-таки набрался храбрости и подошел к нему с просьбой научить и его тоже.
- Нет проблем, - отозвался Грэм. – Но что скажет твоя матушка?
Он знал, что Нинель запретила детям приближаться к нему и уж тем более – разговаривать. Катрина то и дело нарушала этот запрет, прибегая к нему поболтать (она, как и Мэнни, ничуть его не боялась, а наоборот, ходила гоголем оттого, что оказалась первым человеком, встретившимся ему в день приезда и проводившим его до дома), но Морган был послушным мальчиком.
И сейчас Морган заметно посмурнел и отвел глаза.
- Я ей не скажу ничего, - едва слышно сказал он.
Для него, для маминого сынка, как презрительно называл его Мэнни, это был подвиг. Грэм только усмехнулся и кивнул. Он знал, что для Нинели занятия ее отпрыска не останутся тайной. Во всяком случае, ненадолго. Ей обязательно сообщит кто-нибудь из слуг. А Грэму было интересно, что тогда будет делать Морган.
Некоторое время они занимались втроем; Грэм, кроме того, что обзавелся теперь учениками, получил еще возможность наблюдать за взаимоотношениями двух мальчишек. А они друг друга не любили. Мэнни оставался для Моргана, находящегося под сильным влиянием матери, бастардом и кухонным мальчиком, Мэнни же… Он просто не любил своего братца. Возможно, он был еще слишком маленьким, чтобы суметь сформулировать причины нелюбви. Грэм полагал, что ему раньше нередко доставалось от Моргана. Но, каковы бы ни были их взаимоотношения, при Грэме они никогда не проявляли свою вражду открыто. Правда, он не раз и не два замечал, что Морган – явно специально – пребольно охаживает братца деревянным мечом. Он не вмешивался. Пусть Мэнни сам учится защищаться. Мэнни и учился, и мальчишки ходили в синяках.
Как-то раз Морган привел во дворик и Катрину. Девчонке было отчаянно скучно без компании, а тут вдруг она прознала о занятиях брата и напросилась посмотреть. Конечно, поклявшись страшной клятвой, что ни за что не проговорится.
- Тебе тоже нужен меч? – поинтересовался Грэм не без иронии, завидев Катрину, с независимым видом прохаживающуюся по двору.
Девчонка ответила не сразу, ее отвлекло рассматривание живописной картины, явившейся ее взору. А именно, шрамов и татуировок, хитро сплетающихся между собой на теле Грэма (он, несмотря на то, что уже прошел первый снег, продолжал заниматься по пояс голый). Мальчишки тоже постоянно пялились на них, но не так откровенно. И никогда не спрашивали, откуда они.
Любопытство же Катрины было воистину женским.
- Откуда это у вас? – поинтересовалась она без тени смущения.
- Много будешь знать – скоро состаришься, - отозвался Грэм нелюбезно. – Ты слышала, что я спросил у тебя, княжна?
- Слышала. Нет, мне меч не нужен… Что я, сумасшедшая? Я просто посмотреть хочу.
- Ну смотри, - усмехнулся Грэм.
И отныне Катрина тоже каждое утро болталась по двору, но без оружия, и, в отличие от братьев, закутанная в теплый плащ. Тем не менее, наблюдала она с большим интересом, хотя и заявляла, что драка – занятие для мальчишек.
Нинель довольно долго не подозревала, чем занимаются ее отпрыски по утрам. Два месяца прошло, прежде она проведала, что Морган и Катрина, вопреки ее запретам, проводят время на заднем дворе с ее непутевым братом. И проведала только потому, что Морган заработал замечательный фингал под глазом, который сам же себе и поставил: не удержал удар, и приложился об свой собственный меч, деревянный, но увесистый. Конечно, Нинель захотела узнать, откуда у сына, который всегда был тише воды, ниже травы, такой огромный синяк. Последовал допрос с пристрастием, и в результате Морган признался во всех своих грехах. "Заложив" заодно и сестру.
На следующий же день Нинель отправила в мужнино поместье обоих своих отпрысков, а сама осталась в замке, чтобы, по ее словам, ухаживать за матерью. Грэма не особо расстроил ни факт отбытия племянников, ни факт дальнейшего пребывания в доме сестры. Дел у него хватало, чтобы не заморачивать себе голову еще и этим. А вот Мэнни был явно доволен, одним махом избавившись от врага и заполучив все внимание Грэма целиком.
Таким образом Грэм прожил в отцовском доме почти до конца ноября. Уже лежал снег, Мэнни бегал в близлежащую деревню играть с тамошними мальчишками в снежки, а Грэма по-прежнему снедал тот же внутренний огонь, и по ночам он видел во сне одно и то же: подвалы Северной крепости и Ванду. И неизвестно, что именно причиняло ему большие муки.
Иногда, проснувшись, он едва сдерживался, чтобы в этот же момент не рвануть в Медею, к Ванде. Но он заставлял себя ждать. А огонь разгорался все жарче. Когда становилось совсем уж невмоготу, он уходил в склеп, чтобы поговорить с Гатой. Тогда он просиживал там весь день, и становилось значительно легче.
И вот, когда однажды он снова пришел к склепу, пробудившись от очередного, особенно яркого кошмара, он еще из-за деревьев увидел, что там кто-то есть. Какой-то человек. Вряд ли это была Нинель, она боялась таких мест и почти никогда не приходила к склепу. Грэм удивился, но прятаться не стал. В своем собственном парке бояться ему было некого. Он подошел ближе и с удивлением понял, что нежданный посетитель – женщина. Высокая, статная, она стояла, слегка склонившись, у входа в склеп. Видимо, она пребывала в такой задумчивости, что даже не услышала скрипа снега под его сапогами. Грэм, остановившись в десятке шагов от нее, кашлянул. Женщина вздрогнула, выпрямилась и обернулась.
Из-под опушенного мехом капюшона на Грэма взглянули темно-зеленые колдовские глаза, изумрудами сверкающие на маленьком бледном личике. Тонкая рука в черной перчатке поднялась, прикрывая удивленно округлившиеся бледные губы. Грэм же застыл, словно в него попала молния. Вот уж кого он не ожидал увидеть в своем парке, так это ее… Камиллу. Он узнал ее сразу, невзирая на прошедшие почти десять лет.
Она тоже его узнала, но, в отличие от него, не стала стоять столбом. Сделала несколько маленьких неуверенных шагов к нему, остановилась, вопросительно и требовательно взглянула из-под темных загнутых ресниц.
- Грэм? Это вы?
- Конечно же, я, - буркнул Грэм, стряхивая с плаща снег, осыпавшийся с веток деревьев. – Не ожидал встретить вас здесь, Камилла.
- Ага! – обрадовалась она. – Вы меня помните!
- Помню, - еще менее приветливо ответил Грэм. Он поцеловал протянутую ему маленькую руку и сухо поклонился. – Здравствуйте.
- Здравствуйте… А почему же вы не ожидали меня увидеть? Нинель разве не рассказала, что я иногда захожу в ваш парк, чтобы… чтобы зайти на могилу Гаты?
- Мы с Нинелью не разговариваем.
- Вот как… - протянула она. Теперь Грэм понял, что она все же изменилась: мелкие морщинки у глаз и губ, совсем иное выражение в глазах. Еще бы, тридцать три года – это не двадцать три. – Понимаю. Она отзывалась о вас без восторга.
- Так вы знали, что я вернулся? – немного удивился Грэм. – Почему же не заглянули в гости?
Она улыбнулась. Впрочем, улыбка ее больше походила на гримаску.
- Я не знала, обрадуетесь ли вы мне. Боялась, что мой визит будет вам неприятен, что я чем-то обидела вас. Ведь вы так неожиданно уехали… ничего не объяснив.
- Это было давно.
- Да, - согласилась Камилла. – Очень. Помогите-ка мне выбраться из этого сугроба.
Молча Грэм протянул ей руку. Вдвоем они вышли на относительно широкую тропинку, расчищенную Николасом по настроянию Грэма.
- Вы приехали верхом?
- Угу. Лошадь я оставила вон там, - она махнула куда-то в направлении ворот. – Не стала беспокоить вашего конюха из-за получаса…
- Николас не перетрудился бы, - буркнул Грэм. – Гости у нас бывают нечасто. А говоря точнее, и вовсе не бывают.
- Я помню ваш характер, - бледно улыбнулась Камилла. – Вы и раньше были не слишком-то гостеприимным молодым человеком…
- И едва ли вежливым. Боюсь, сейчас мой характер стал только хуже.
- Это нестрашно, - она немного помолчала, неспешно ступая с ним рука об руку по заснеженной тропинке. Ее роскошные каштановые локоны выбились из-под капюшона, и наполовину скрывали точеный профиль. Грэм поймал себя на том, что не может оторвать от них глаз. – Как вы считаете, будет очень невежливо напроситься к вам на чай? Я ужасно замерзла.
Через двадцать минут они вдвоем сидели в голубой гостиной, и страшно удивленная Элис составляла на столик перед ними с подноса чайник, чашки и все остальное. Камилла жалась к камину, протягивая к пламени замерзшие руки. Грэм наблюдал за ней, пытаясь понять свои чувства. Когда-то он почти любил ее, но сумел сбежать до того, как она полностью прибрала его к рукам. Сейчас и речи не могло идти о прежних чувствах – все заслонила Ванда, - но Грэм не мог не признаться, что Камилла волнует его. Во всяком случае, он смотрел на нее вовсе не равнодушно.
Ее бледное личико раскраснелось в тепле, блестящие локоны отсвечивали золотом, простое светло-серое платье сидело, как на королеве. Грэм отвернулся. Еще не хватало, чтобы… Ну просто Безымянный знает что!
- Вы совершенно зря побеспокоили Николаса. Я долго не задержусь, с моей лошадью ничего не случилось бы. Какой вкусный чай! – сказала она. – Ваша кухарка, - ее, кажется, зовут Укон? – замечательно готовит.
- Угу, - неопределенно отозвался Грэм, раздумывая, как бы половчее узнать, замужем она или нет.
- Вы насовсем вернулись в поместье, Грэм? Нинель рассказала, что вы приняли титул, и теперь именуетесь князем Соло официально?
- Это так.
Она рассмеялась.
- Вы все так же неразговорчивы. Или все же я вам мешаю? Скажите, и я уеду. Мне не хотелось бы создавать помех.
- Не мешаете, - ответил Грэм. И неожиданно для себя добавил. – Даже наоборот.
- Ну просто фонтан красноречия, - Камилла снова засмеялась. – Не обижайтесь, Грэм. Или я теперь должна называть вас князем?
- Не говорите чепухи…
- Вот что! Вы должны приехать к нам в гости. Мой муж все время жалуется, что я слишком много говорю, вы как собеседник ему очень понравитесь…
- Вы замужем? – Грэм пропустил мимо ушей "шпильку".
- Да, - она подняла на него свои зеленущие глаза. – Я вышла замуж вскоре после вашего исчезновения. Мой муж немолод, но он хороший человек. Я не любила его, и сейчас не люблю, но мы… друзья.
Безымянный! подумал Грэм. Для чего она рассказывает мне все это?
Он чувствовал себя последним идиотом. Общение с прекрасным полом никогда не было его сильной стороной. Даже после того, как Джулия преподала ему кое-какие уроки.
- Знаете, Грэм, - задумчиво проговорила Камилла. – Есть кое-что, что мне хотелось бы сделать. Хотелось на протяжении всех десяти лет, - она аккуратно поставила чашку на стол, встала, подошла к Грэму, и взяв его за руку, тоже заставила подняться. – Вот… возвращаю вам ваш поцелуй.
И она его действительно вернула, да такой, что на минуту или около того у Грэма перехватило дыхание.
Глава 4
- Скажи мне, кто она такая, Грэм?
- Кто? – он лениво перевернулся со спины на бок, приподнялся на локте и намотал на палец длинный блестящий локон.
Камилла неожиданно резко высвободилась, откинула волосы за спину.
- Она. Та, чьим именем ты меня все время называешь.
- Что?!
Грэм порывистым движением сел в кровати, накинув на себя меховое одеяло, подбитое атласом. В спальне, несмотря на усилия, предпринятые артелью строителей, было все же прохладно. Пожалуй, даже излишне прохладно.
Уже два месяца они с Камиллой встречались, не слишком скрываясь от посторонних глаз, которых, впрочем, было не так уж и много в округе. Тот поцелуй, что Камилла пожелала возвратить Грэму, оказался вовсе не символическим, и чересчур многозначительным и пылким, чтобы им все закончилось. Конечно же, им ничего и не закончилось, а только началось. Незаметно для себя они переместились в спальню Грэма, на его широченную, заваленную мехом и атласом, кровать, и события пошли по нарастающей. Как десять лет назад Грэм был сдержан в отношении любви, так теперь оказался до нее жаден. В первый же вечер Камилла заявила, что он выжал ее, как лимон, и добавила, что он жесток в любви. Не только в любви, отозвался он, да таким тоном, что ей расхотелось продолжать этот разговор. Чему Грэм был только рад. О высших материях вообще и о чувствах в частности он разговаривать не хотел. Камилла была красива, страстна и умела (и где только научилась, со своим-то престарелым мужем), а большего ему не требовалось. Ей вроде бы тоже, и никаких разговоров касательно личности Грэма она не заводила и вопросов не задавала, даже ни разу не спросила про шрамы и татуировки.
И вот теперь, в разгар зимы, она вдруг задала этот странный вопрос. Грэм даже не понял, о чем она.
- Каким это именем я тебя называю?!
Она с грустью рассмеялась.
- Ты даже не заметил?.. Последнюю неделю ты постоянно называешь меня чужим именем, причем в такие моменты…
Грэм почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Если он и произносил чье-то имя, то это могла быть лишь одна женщина…
Чтобы Камилла не заметила его смятения, он отвернулся. Нехорошо, конечно, называть любовницу именем женщины, о которой ты мечтаешь и во сне и наяву. Камилла понимает все, но такого может не понять.
- Так кто она, Грэм? Я не знаю ни одной женщины с таким именем на десяток лиг вокруг.
Вопрос был задан вполне миролюбиво, и он понял, что скандала не будет; просто Камилла проявляет обычное женское любопытство. А значит, можно – и нужно – ответить, иначе ни за что не отстанет.
- Эта женщина – медейка.
- Тогда понятно. И ты ее любишь.
Грэм промолчал. О чем тут говорить? Да и тон, которым Камилла произнесла эту фразу, вовсе не был вопросительным. Она утверждала.
Не дождавшись ответа, Камилла тихонько вздохнула.
- И это тоже понятно. Не хочешь поговорить об этом?
- Не хочу, - он откинул одеяло и встал с кровати; в чем мать родила, прошелся по комнате. Камилла, усевшись и подобрав под себя ноги, наблюдала за ним. – Камилла, ты меня, конечно, извини… Не для меня такие разговоры.
- Я не обижаюсь. Хочешь – молчи, пожалуйста. Только, может быть, тебе стало бы легче, если бы ты…
Молчание.
- Если ты любишь ее, почему не поедешь к ней и не скажешь об этом?
- Я поеду, - с трудом выговорил Грэм, рывком повернувшись к ней. – Обязательно поеду. Но еще не время.
- И чего ты ждешь? Впрочем, не надо. Не говори. Не все ли равно?.. Мне будет грустно, когда мы расстанемся.
- Извини.
- Не извиняйся. Иди сюда, - когда Грэм подошел и опустился на край кровати, она склонилась и слегка коснулась губами сначала его поджарого живота, потом изуродованной груди, запустила пальцы в густую белую гриву сверх меры отросших волос. – Пока что ты мой.
- Очень самоуверенное утверждение, - заметил он.
- Да, да, я знаю, - она хмыкнула. – Ты – кот, который гуляет сам по себе…
- Вот котом меня еще никто не называл, - пробормотал Грэм. – Псом – случалось, и частенько… Ну-ка, иди сюда, выясним, я – твой, или ты – моя…
Он подмял ее под себя, довольно грубо прижал к простыням, заведя руки за голову. Камилла засмеялась, запрокинув лицо. Как-то она призналась, что ей нравится, когда он груб с ней. Мол, в этой грубости чувствуется какая-то первобытная сила. Грэм, как обычно, отмолчался. Впрочем, Камилла тоже не оставалась в долгу, и от ее ноготков оставались весьма глубокие кровоточащие отметины.
- Безымянный! – вдруг Грэм жестом велел Камилле молчать и, приподнявшись на локтях, повернулся к двери, в которую кто-то тихо, но настойчиво стучал. – Кого там принесло?
- Господин князь, - послышался робкий голос Элис. – Прошу прощения, но к вам пришел господин. Он очень хочет вас видеть.
- Я же сказал: меня не беспокоить! – прорычал Грэм. – Отправь этого господина, кто бы он ни был, подальше к Безымянному! Пусть убирается! Скажи ему, что меня нет!
- Я сказала, - еще более робко ответила служанка. – Но он очень желает вас видеть. Сказал, что не уйдет, пока не переговорит с вами; будет сидеть в холле до вашего возвращения.
Грэм выругался с таким чувством, что Камилла, в общем-то довольно спокойно относящаяся к крепким словцам, даже покраснела.
- Кроме того, - продолжила Элис, - княжна уже сообщила ему, что вы дома.
Если бы Нинель могла услышать те слова, что адресовал ей брат в эту минуту, с ней несомненно случился бы сердечный приступ.
- Будь она проклята, - добавил Грэм зло. – Вот даровали мне боги сестричку… Скажи этому господину, Элис, что я сейчас спущусь. И пусть молится богам…
- Кто бы это мог быть? – шепнула Камилла тревожно. Она натянула одеяло почти до самого носа, так что видными оставались только зеленые огромные глаза и каштановая шапка волос. – Ты не знаешь?
- Понятия не имею, - Грэм надел бриджи и присел на край кровати, чтобы натянуть сапоги. – Но сейчас узнаю. Как бы этому господину не пришлось пожалеть о том, что он выбрал такой неудачный момент для визита.
- Ты что, собираешься брать с собой оружие? – Камилла, выпростав из-под одеяла тонкую руку, указала на перевязь с мечом, которой опоясался Грэм.
- Я никогда не хожу без оружия.
- Но ты же в своем доме.
- Ну и что? – он поправил перевязь, накинул поверх рубахи тяжелый бархатный камзол и пригладил волосы. – Посиди тут и веди себя тихо. Я скоро вернусь.
Он вышел в коридор. Что кто-нибудь из слуг заглянет в его спальню и обнаружит там, в его кровати, совершенно обнаженную Камиллу, он не опасался: слуги никогда не совали нос в его комнату, если только он не приказывал Элис прибрать там.
- Дядя! – навстречу ему откуда-то выскочил Мэнни. – Вас внизу ждет какой-то человек.
- Я знаю.
- Он очень сердит.
- Серьезно? – Грэм слегка удивился. Кто бы это мог быть? – Ну надо же. Беги к себе, Мэнни, я спущусь и поговорю с сердитым господином.
- Я лучше во двор! Поиграю в снежки.
Грэм кивнул и стал спускаться по лестнице, раздумывая, кто же такой этот сердитый господин, жаждущий его видеть? Бывало, конечно, что к нему являлись арендаторы, в том числе и сердитые, но такие настойчивые среди них не встречались.
Внизу, в холле стоял высокий полный человек и беседовал с Нинелью. Княжна, заслышав неровные шаги брата (почти всю зиму его донимала разболевшаяся покалеченная нога), очень быстро распрощалась и ушла, даже не взглянув в его сторону. Ее собеседник поднял глаза навстречу хозяину дома.
Гостю на вид казалось лет пятьдесят-пятьдесят пять; поредевшие, поседевшие волосы были заплетены в довольно жиденькую косу. У него было не слишком приятное, какое-то обвисшее лицо с кустистыми бровями, серые глаза и полные губы. Плечи его укрывал темно-зеленый плащ из богатого материала, под ним Грэм заметил перевязь с мечом, хотя гость явно скрывал ее и не желал, чтобы она была замечена. Похоже, что не с добром он пожаловал.
- Чего вы хотите? – не слишком вежливо спросил Грэм, останавливаясь на нижней ступеньке лестницы.
- Вы – князь Соло? – гость подошел к нему, глянул недобро в глаза.
- Он самый. А вы кто такой?
- Тан Ланс Лорейн.
Грэм сдержал удивление, надеясь, что ему удалось сохранить невозмутимое выражение лица. Супруга Камиллы он ожидал увидеть в своем доме меньше, чем кого бы то ни было… и, как видно, напрасно. Во всяком случае, у тана Лорейна причин появиться здесь было не меньше, чем у его жены. Если даже не больше.
- Так что вам нужно в моем доме, тан? – Грэм небрежно оперся о резные перила лестницы.
- У меня есть разговор к вам.
- Слушаю, - он даже не и подумал предложить гостю пройти в другую комнату, более удобную для беседы. Ему было совершенно безразлично, отнесется ли тан как к оскорблению к тому факту, что его продолжают держать буквально в дверях, или нет. К тому же, он обещал Камилле вернуться быстро.
- Вы знаете мою супругу, князь?
- Знаю, - ага, подумал Грэм, значит, дело все-таки в Камилле. Никак тан прознал о неверности своей женушки? Ну надо же. Грэм готов был заложить голову, что тан сейчас предъявит ему обвинения, но решил валять дурака до последнего. Лично он скандала не боялся, но не хотел бы ни во что вмешивать Камиллу, не хотел, чтобы ее имя смешали с грязью. – А в чем дело?
- Дело в том, что поговаривают, князь, будто она очень часто бывает у вас.
Грэм весьма неприятно усмехнулся, продемонстрировав обломанный зуб.
- Ваша супруга, как мне кажется, много где бывает. Очень общительная женщина.
Тан явственно потемнел лицом.
- Так бывает она у вас?
- Разве моя сестра вам еще не рассказала? – равнодушно спросил Грэм. – Уверен, вы знаете, что бывает. Только я не понимаю, почему это так вас волнует.
- Скажите мне, князь… как мужчина мужчине… что связывает вас и мою супругу?
- Нежная дружба, - осклабился Грэм. – Воспоминания о годах юности и все такое.
- Я имею в виду, - тан мог поспорить сумрачностью с грозовой тучей, - есть ли между вами… интимные отношения?
Трудно было удержаться перед лицом такого наивного человека, и Грэм, конечно, не удержался, расхохотался безудержно и громко, отчего тан вконец почернел.
- Вы хотите спросить, сплю ли я с ней, не наставляет ли она вам рога со мной?! Если так, то почему бы вам для начала не поговорить с ней самой? Или вы уже говорили? Полагаю, что нет, иначе она съездила бы вам по физиономии, оставив заметный след на вашей внешности. Или, возможно, вы сначала хотите получить по зубам от меня?
- Так да или нет, князь? – воистину, тан обладал ослиным упрямством.
- Отправляйтесь домой, тан, и спросите свою супругу. Не нарывайтесь.
- Я полагал, князь, что у вас хватит мужества ответить мне правдиво, - сквозь зубы проговорил тан Лорейн. – Но теперь вижу, что ошибался; а люди, отзывавшиеся о вас как о подонке и мерзавце, были правы. К прискорбию. Примите же мой вызов. Я не позволю позорить имя своей жены и мое имя.
С этими словами он стащил с руки перчатку и швырнул ее к ногам Грэма. Тот презрительно проводил ее взглядом и поднял горящие бесовским синим огнем глаза на тана.
- У вас что-то упало, - процедил он холодно, едва разжимая зубы. – Поднимите. На честь вашего имени мне плевать. А что касается имени вашей супруги, то позорите его вы. Не я.
- Трус! – окончательно потерял выдержку тан Лорейн, хватаясь за меч. – Обнажите ваше оружие, я убью вас!
- Мне жаль вашего сына, - медленно проговорил Грэм. – Конечно, отец вы дерьмовый, но лучше уж такой, как никакого. Убирайтесь из моего дома, и когда увидите свою супругу, на коленях молите ее о прощении, - он повернулся спиной к гостю и стал подниматься по лестнице.
- Подонок! – вслед ему хрипло выкрикнул тан. – Я ославлю тебя на все королевство! Каждый человек, встретивший тебя, будет плевать тебе в глаза!
- И пожалеет об этом, - не оборачиваясь, ответил Грэм. – Идите домой, иначе я прикажу слугам выставить вас силой.
- Я еще доберусь до тебя, - пообещал гость и, развернувшись на каблуках и оставив перчатку лежать у последней ступеньки, ринулся вон из холла.
Грэм даже не замедлил шаг и, как ни в чем не бывало, поднялся на второй этаж, прошел по коридору… и только у двери своей спальни смог, наконец, расцепить судорожно стиснутые зубы.
Камилла по-прежнему валялась в кровати, высунув из-под одеяла один лишь нос. Когда Грэм вошел и остановился в дверях, закрыв их за собой и привалившись к ним спиной, она приподнялась навстречу, явив его взору изумительной формы полные груди.
- Все в порядке? – поинтересовалась она без особого беспокойства.
- Да как тебе сказать, - Грэм смог, наконец, оторвать взгляд от ее груди и взглянуть ей в лицо. – Видишь ли, это был твой супруг.
- Ланс?! – непонятно, чего было больше в голосе Камиллы – страха или удивления. – Чего он хотел?
- Искал тебя.
- Здесь?!
- Здесь. И хотел знать, изменяешь ли ты ему со мной или нет.
- О боги! Что ты ему сказал?
Грэм криво улыбнулся.
- Я похож на идиота? Ничего. Он мне, кажется, не поверил, потому что хотел зарубить меня.
- И что?
- Да ничего. Я ему не позволил. Да не бледней ты, жив твой благоверный. Я его пальцем не тронул. Велел ему отправляться домой и просить у тебя прощения за идиотские подозрения.
- И он отправился?
- Угу.
Камилла слегка нахмурилась.
- Он угрожал тебе, да? Боюсь, что просто так Ланс этого не оставит. Будь осторожен, он может подловить тебя где-нибудь и попытаться убить…
- Ну пусть попробует, - Грэм снял перевязь, кинул ее в угол. – Сколько лет вашему сыну, Ким?
- Шесть, а почему ты спрашиваешь? Причем тут вообще наш сын?.. Грэм, нам надо подумать, что делать дальше!
- Я лично ничего не собираюсь, - пожал плечами Грэм. – Его это волнует, пусть он и делает… так? – он подошел с кровати и сдернул с Камиллы одеяло. – Я хочу тебя, Ким.
- Сейчас? – занервничала она. – Но как же?.. Может быть, лучше и мне тоже отправиться домой?
- Успеешь.
- Что ты делаешь? Мне больно! Пусти!
- Тебе же нравится.
- Так – уже нет! О-о-ох… ну пожалуйста… Грэм! О-о-о-о! Да…
Через час Грэм помог Камилле, с ног до голову закутанной в теплый плащ, сесть в седло (Николас, шатающийся вокруг, недобро косился на него), и проводил ее до парковых ворот, ведя лошадь под уздцы. За ними увязался Мэнни, они с Камиллой друг другу весьма симпатизировали, и весь путь до ворот Грэм слушал их веселую болтовню ни о чем. Сам он не принимал в ней участия, а молча наблюдал за Камиллой, которая под маской веселья прятала пусть небольшое, но беспокойство. Шел снег, но он еще не успел замести следы, оставленные конем тана Лорейна, и Грэм заметил, что Камилла старается не смотреть на них.
У ворот они расстались, уговорившись, что в ближайшие несколько дней Камилла воздержится от визитов, чтобы не будить подозрений. Она немного нервничала в ожидании объяснений с мужем, но вообще не слишком расстроилась и совсем не испугалась. Она лишь – по ее словам – немного тревожилась за Грэма; как бы Ланс, сочтя себя оскорбленным, в самом деле, не подстерег его где-нибудь со своими друзьями или слугами. Самого Грэма это вовсе не беспокоило.
Он в последний раз за сегодняшний день поцеловал Камиллу (весьма целомудренно, в щечку, ведь с ними был Мэнни), и они распрощались. Грэм медленно побрел обратно к дому; он снял капюшон, и огромные хлопья снега запутывались в его волосах, таяли на лице. Мэнни бежал за ним или, говоря точнее, вокруг него, то и дело ныряя почти с головой в очередной сугроб. Грэм рассеянно наблюдал за ним.
Ему было приятно чувствовать на коже холодные уколы снежинок, и он задержался ненадолго перед дверью, запрокинув лицо и ловя их губами. Мэнни не стал стоять с ним, унесся куда-то, взметая за собой клубы снежной пыли.
В холле Грэм снова наткнулся на сестру. Она холодно посмотрела на него и, поджав губы, спросила:
- Эта шлюха уже уехала?
Нинель стояла почти у противоположной стены, но Грэму хватило двух шагов, чтобы оказаться рядом; и он с силой ударил ее по лицу. Княжна пошатнулась и поднесла ладонь к щеке, на которой уже проступало ярко-красное пятно; вскинула на брата ненавидящие глаза.
- Попридержи язык, - хрипло сказал Грэм. – И не смей так говорить о Камилле.
- Разве я сказала что-то не то? Сказала неправду? Все знают, что ты и она…
- Ни слова больше, иначе… У меня просто чешутся руки, сестричка.
- Ну, так дай им волю, - скривилась Нинель. – Если тебя интересует, не я ли проинформировала тана Лорейна о ваших отношениях, могу тебе сказать – не я. Не в моих привычках совать нос в чужие дела, а это дело – твое и тана.
- Да что ты говоришь, - с издевкой произнес Грэм.
- Но в следующий раз, - продолжала княжна, словно бы и не заметив его реплики, - в следующий раз, если он меня спросит, я ему отвечу.
- Ну, ну.
Разговор продолжать смысла не было, и Грэм, развернувшись, направился в свою спальню, где кровать еще хранила тепло тел – его и Камиллы.
Глава 5
Хотя свои отнюдь не невинные встречи Грэм и Камилла возобновили буквально через неделю после визита тана Лорейна, Камилла еще довольно долго вела себя более беспокойно, чем обычно. Визит супруга к любовнику никак ей не аукнулся – тан так и не решился на серьезный и откровенный разговор с ней, и она за себя не беспокоилась. Опасения ее вызывали неясные намерения мужа, который, хотя и не сказал ей ни слова, и был к ней подчеркнуто внимателен, смотрел на нее мрачно и как будто все время о чем-то думал. Он был, по ее словам, человеком вообще незлобивым, но уж доведенный до крайности был способен на многое.
Грэма же возможная месть оскорбленного мужа ничуть не волновала. Он вообще о нем не вспоминал. Впрочем, нет, вспоминал, но в особенном контексте. Ему доставляло странное, прямо-таки извращенное удовольствие размышлять о том, что тан по вечерам ласкает в супружеской постели Камиллу, в которую еще час назад глубоко и яростно входил он. Если бы тан точно знал об этом, а не только подозревал, было бы еще более забавно, но пока оставалось развлекаться и такими мыслями.
Камилла оказалась мудрее него, и ему пришлось признать это спустя буквально месяц. Она не одобряла его легкомысленного отношения к угрозам тана, считая их достаточно серьезными, чтобы к ним прислушаться. Несколько раз она заводила речь о том, чтобы Грэм, который к тому времени стал выезжать за ворота парка во время длинных и чаще всего одиноких прогулок, брал с собой хоть кого-нибудь. Грэм отвечал ей усмешками и неизменно вопрошал – кого? Мэнни? Или может быть, Укон? Камилла сердилась и указывала на то, что вокруг полно наемных охранников, которые только и ждут предложения от богатого князя; он смеялся и говорил, что охранному псу не нужен телохранитель.
И, в конце концов, как и следовало ожидать, он нарвался-таки на неприятности.
Март в Наи – это еще зима, с вьюгами, сугробами, морозами и прочей зимней атрибутикой. Редки годы, когда снег сходит к концу апреля. Но и в марте иногда случаются дни, когда в воздухе, несмотря на холод и снег, ощутимо веет весной.
Такие дни Грэм любил. Ему нравилось само состояние предвкушения, ожидание, которое находило на него, хотя чего именно он ждет – сказать он не мог. Но он, хотя и родился поздней осенью, осень терпеть не мог (тем более, что все неприятности валились на него в это время года, как из рога изобилия), а любил весну – с первого и до последнего ее дня.
И в один из подобных мартовских деньков Грэм в очередной раз отправился на прогулку по окрестным рощам – верхом и в гордом одиночестве. Мэнни с утра пропадал в деревне; еще вчера вечером он сообщил дядюшке, что тамошние мальчишки собираются строить гигантскую снежную бабу, и он будет участвовать в забаве. Грэм с легкой душой отпустил его. В деревне с ним ничего плохого случиться не могло, все местные знали, что мальчик – племянник молодого князя, и если кто обидит его, то будет иметь с тем дело. А с лютым нелюдимым князем связываться никто не хотел.
В своих собственных владениях опасаться было некого, но Грэм все равно брал с собой оружие – крепкая привычка прошедших лет, когда он, просыпаясь утром, не знал, будет ли еще жив вечером. Кроме того, он, понимая, что при подобном образе жизни оружие никогда более ему не понадобится, как-то все не решался расстаться с ним и повесить клинок на стену в спальне. Это было бы равносильно тому, что распрощаться с собой… С той частью себя, которая была настоящим Грэмом Соло, а не сиятельным князем Соло.
Сегодня небольшая рощица была необычайно тиха. Бес медленно ступал копытами по наезженной тропе – здесь часто бывали крестьяне и арендаторы, и Грэм, ссутулившись в седле, раздумывал над тем, что могло вызвать подобное затишье. Заслышав мерный постук копыт, он встрепенулся. Кто-то ехал ему навстречу; и судя по звуку, это вовсе не была крестьянская тягловая лошадь, тяжеловоз. И впрямь – из-за поворота тропы показались двое всадников, оба на хороших конях.
В одном их всадников Грэм без труда узнал тана Лорейна. Он натянул поводья и заставил Беса отойти в сторону, уступая дорогу. Ни говорить, ни – тем более – вступать в распри с соседом ему не хотелось.
Но тан, поравнявшись с ним, остановился сам, и в этот момент Грэм заметил у второго всадника в руках арбалет.
- Вот и встретились, князь, - холодно проговорил тан Лорейн. – Не правда ли, великолепная погода?..
Грэм молчал и разглядывал его, прищурившись. Рука его словно сама собой поползла к рукояти меча. Тан заметил движение и усмехнулся.
- Вы сегодня не очень разговорчивы, но горите жаждой деятельности, как я посмотрю. Может быть, сегодня вы согласитесь на поединок?
- Я думал, недоразумение улажено, - холодно заметил Грэм. Интересно, и как это Камилла позволяет ему целовать и ласкать себя? Совершенно отвратная рожа…
- Вы изволите называть это так? Недоразумением? – в голосе тана отчетливо зазвучала сталь. Сегодня он держал себя в руках и истерику устраивать очевидно не собирался. – Сойдите с коня, князь, и мы с вами решим это… недоразумение.
Грэм, не стесняя себя в выборе выражений, объяснил тану, куда тот должен пойти со своим требованием. Тана пробрало – он сначала побагровел, потом побелел, и совсем другим голосом сказал:
- Если вы не сойдете с коня, я прикажу своему человеку убить его.
Спутник его поднял арбалет. Заряженный.
А вот это было серьезно. Грэм, конечно, отомстил бы сполна за убийство Беса… только коня-то уже не вернешь. А ведь он ни капли не виноват в блуде своего хозяина.
Грэм медленно сошел на землю с седла, холодно взглянул на тана – тот спешиваться не торопился.
- Отойдемте на середину дороги. Даю слово, что не причиню вреда вашей животине.
Ничуть не сомневаясь, что дело нечисто, Грэм все же повиновался. Едва Бес оказался в пределах досягаемости, спутник тана шлепнул его ладонью по спине. Жеребец, не выносивший вольного обращения со стороны посторонних людей, взвился на дыбы и шарахнулся в сторону. И исчез в зарослях.
- Вам придется его ловить, - сухо сообщил Грэм. – Конечно, в том случае, если вы выживите.
- Жеребец вам уже не понадобится, князь, даю вам в том слово.
Человек с арбалетом коротко свистнул, и тут же со всех сторон из леса выступили люди, все с оружием, всего человек десять. Грэм с проклятиями выдернул из ножен меч и закрутился волчком, пытаясь удержать всех в поле зрения, но уже понимая, что бесполезно это – слишком много их. Он мог справиться с двумя, ну – с четырьмя, но десять… Да, все сразу они ни за что не нападут, поскольку будут только теснить друг друга, но ничто не помешает им атаковать одновременно с двух, с трех сторон…
- Если это называется поединком один на один, - сквозь зубы выдохнул Грэм, - то, должно быть, у меня множится в глазах…
Ему не ответили.
Церемониться с ним тоже не стали – нападали, как он и предполагал, по двое и по трое; удары наносили не слишком изысканные и беспорядочные, но так, чтобы каждый – наверняка. Они и были бы почти все – наверняка, если бы попадали в цель…
Но Грэм знал, что это – безнадежно. Один против десятерых, без возможности вырваться из круга, долго не проживет, даже если превышает мастерством всех противников скопом на порядок.
Сколько продолжалась схватка, он не знал, потеряв счет времени, и думая лишь о том, как бы успеть вовремя вскинуть меч, принимая очередной удар. Его одежду заливала кровь, он с трудом держался на ногах. Лишь краем рассудка отмечал, что глубокая рана в бедре не затронула, к счастью, артерии; а вот его полоснули по груди – самым кончиком меча, с оттягом, чтобы наверняка прорубить толстую кожаную куртку, а еще – распороли предплечье левой руки от запястья и аж до локтя. Жить ему оставалось всего несколько секунд, и он лишь успел подумать, что все же умрет, как и виделось ему, в бою, но тут всех его противников словно ветром сдуло. Так же неожиданно, как появились, они исчезли в лесу, а с ними вместе – и тан Лорейн со своим арбалетчиком. Грэм, шатаясь, отступил к краю дороги, привалился спиной к стволу дерева, и сквозь кровавую пелену в глазах увидел выворачивающие прямо на него сани, запряженные тройкой крепких лошадок. Он смотрел на них, не в силах сделать и шага, и в нескольких футах от него они остановились, на тропу спрыгнул человек в овечьей накидке и подбежал к нему.
- Князь! – услышал Грэм удивленный и почтительный грубоватый голос. – Что ж это с вами?!..
Отвечать сил не было; Грэму казалось, что разомкни он сейчас хотя бы губы, тут же повалится на землю замертво. Крестьянин понял, и вместо того, чтобы продолжать расспросы, обхватил его за плечи и повлек в сани.
Потом Грэму смутно вспоминалось, что он лежал в этих самых санях, закутанный в шкуры чуть ли не до глаз, и над ним неслись, как ему показалось, с бешеной скоростью, вершины деревьев. Зрелище будило неприятные ассоциации – точно так же, навзничь, лежал он на самодельных волокушах, когда Роджер вытаскивал его, проткнутого практически насквозь, из разбойничьего леса десять лет назад.
Верхушки деревьев сменились каменными сводами, замельтешило лицо причитающей Укон. Она снимала с него окровавленную одежду, промывала раны, накладывала повязки. Потом ему показалось, что он находится в своей спальне; по крайней мере, балдахин на высоких стойках кровати был знакомым. Насколько раз заходила Укон, спрашивала, не нужно ли чего. Грэм был так слаб, что не мог даже повернуть головы и ответить ей. Страшно хотелось пить.
Вслед за слабостью пришла лихорадка, и уже почти в бреду Грэм увидел склоняющуюся над ним Камиллу. Кажется, она плакала. Она бросилась бы ему на грудь, если бы не повязки.
Потом Камилла и Укон, кажется, о чем-то спорили – вполголоса, но яростно, и появилась третья женщина – молодая, миловидная, и совершенно незнакомая. Она сняла повязки и наложила на раны какую-то вязкую массу, жегшую плоть словно огнем и причинявшую боль гораздо более сильную, чем сами ранения. Убедившись, что мазь производит нужный эффект (увидеть это было несложно по реакции Грэма), она дала ему выпить какой-то жидкости, от которой он сразу провалился во тьму, плавно перешедшую в сон.
Как ни странно, во сне этом его не доставали обычные кошмары, и проснулся Грэм совершенно обычно, а не подскочив на кровати в холодном поту. Он чувствовал дикую слабость, под вновь наложенными повязками жгло, но, в остальном, все вроде было в порядке. Лихорадка прошла.
Он ощутил чужое присутствие и, немного повернув голову, увидел рядом с кроватью свернувшуюся в кресле Камиллу. Она спала, по-кошачьи положив голову на простертую руку. Интересно, и как же давно она тут?
- Ким, - позвал он тихо.
Ее подбросило в кресле. Сонными, совершенно зелеными от слез глазами она уставилась на него.
- Грэм! Ты очнулся, слава Перайне! Хочешь чего-нибудь?
- Воды.
Она помогла ему принять полусидячее положение и сама напоила его из серебряного кубка водой с несколькими каплями вина.
- Давно ты здесь? – спросил Грэм, откидываясь обратно на подушки.
- Всего два часа… или три. Ночью я почти не спала, и поэтому… Скажи, Грэм, что случилось? Кто посмел напасть на тебя? Неужели это…
- Ты была права, Ким… твой благоверный способен на большее, чем я рассчитывал… и мне еще повезло, что парень решил выбрать именно эту дорогу, и никакую другую.
- Значит, это Ланс, - упавшим голосом сказала Камилла. – Он был один?
- Конечно, нет, иначе ты сейчас сидела бы у его постели, не у моей.
Камилла судорожно стиснула руки.
- Он хотел убить тебя?.. Я понимаю, он хотел отомстить, но натравливать на тебя сброд… Неужели мой супруг такой трус, что испугался поединка один на один?
- Ты все же плохо знаешь своего мужа. Он предлагал мне поединок – два раза. Я отказался.
- Но почему?.. – прошептала Камилла. – Ты ведь мог убить его…
- Вот именно.
Она молча смотрела на него, комкая в руках кружевной платок, и тогда он подумал, что, кажется, ничегошеньки не понимает в ее отношениях с мужем. Как-то слишком легко он поверил в слова о том, что ее и тана связывает дружба.
- Ким, - сказал он, - неужели ты хочешь остаться вдовой? Или, может быть, ты рассчитываешь, что, убив твоего мужа, я сам женюсь на тебе?
- Нет! – вспыхнула Камилла. – Я знаю, что ты не женишься. Но… эх, ничего-то ты не понимаешь.
- О чем ты? – озадачился Грэм.
- Мэнни несколько раз заглядывал, пока ты не приходил в себя, - быстро сменила тему Камилла. – Очень беспокоился… Представляешь, он сказал, что если бы был с тобой рядом, то никто не посмел бы напасть на тебя. А если бы кто и посмел, то плохо тому пришлось бы. Еще он сказал, что теперь всегда будет ездить с тобой.
- Парень перегибает палку, - пробормотал Грэм, немного смущенный таким выражением преданности.
- Он просто тебя очень любит… Грэм, но ты хотя бы потребуешь суда над моим супругом? Ведь это было совершенно по-разбойничьи…
- Да как я докажу, что это был он? У меня нет ни одного свидетеля, а кто примет мои слова на веру? Да еще против слова твоего мужа, которого в округе знают и уважают?
- А тот крестьянин…
- Он появился позже и ничего не видел.
Камилла поднялась с кресла и, склонившись над Грэмом, поцеловала его в лоб, потом отошла к двери и там остановилась, обернувшись.
- Наверное, мне не стоит больше приходить к тебе. Я не хочу, чтобы Ланс еще раз попытался убить тебя.
- Будешь ты приходить или нет – это уже ничего не изменит, Ким. Тану хватит прошлых оскорблений, чтобы мстить за них.
- Наверное… - она немного задержалась, словно ожидая еще чего-то, каких-то других слов. И Грэм даже знал, чего именно – она ждала, надеялась, что он скажет что-нибудь вроде того, что будет скучать без нее, что ему будет грустно, если она больше не придет… Пожалуй, нечто подобное он чувствовал в душе, но словами выразить не мог.
Да и, откровенно говоря, не хотел.
Раны заживали медленно. Целый месяц Грэм пролежал в постели, и у него бывали лишь Укон, Камилла (не могла она удержаться от визитов к нему, несмотря на страх перед мужем), и та самая молодая женщина, которая, как оказалось, не пригрезилась в бреду, а была лекаркой, которую привела Камилла. Ни разу не зашла Нинель, хотя бы лишь для того, чтобы узнать, жив он еще или уже нет.
Дольше всего, несмотря на расцветающую за стенами старого замка весну, с ним просиживал Мэнни, которого гораздо больше волновало здоровье дяди, чем мальчишеские забавы с ровесниками. Грэм воспользовался моментом и заставлял его заниматься с книгами – чего уж время-то терять?
Мэнни же и принес ему весть, что Бес найден и пойман, и водворен в конюшни. Жеребец, в отличие от своего хозяина, совершенно не пострадал, вот только совладать с ним оказалось нелегко. Ловили его втроем – Николас, Мэнни и крестьянин, который отвез истекающего кровью Грэма в замок.
- Узнай, кто таков этот человек, - велел Грэм мальчишке, выслушав его рассказ. – Хочу отблагодарить его…
Шустрый мальчишка все узнал в точности – и как зовут крестьянина, и из какой он деревни. Грэм про себя решил, что как только сможет передвигаться, обязательно навестит человека, буквально спасшего ему жизнь.
Хотя, возможно, было бы к лучшему, позволь он зарубить себя…
Но тогда стоило поблагодарить крестьянина хотя бы за Беса.
Свою комнату, уже окончательно надоевшую, Грэм смог покинуть только в апреле, и еще пара дней ему понадобилась на то, чтобы выбраться во двор. Раненая нога все еще болела, и он старался опираться на нее с осторожностью; левую руку носил на перевязи. В первый же выход он наткнулся на Нинель; сестра с минуту молча понаблюдала, как он ковыляет по коридору, опираясь здоровой рукой о стены, а потом как бы про себя сказала:
- Кажется, усилия благородного тана Лорейна не принесли плодов…
Грэм вкинул на нее загоревшиеся волчьим огнем глаза.
- А тебе, конечно, хотелось бы, чтобы его мясники зарубили меня? Так что же может быть проще – попроси его повторить "поединок" еще раз; теперь у него будет гораздо больше шансов расправиться со мной, и твой сын останется единственным наследником…
Нинель ничего не ответила, только посмотрела так, словно сама с удовольствием убила бы его, будь у нее оружие.
На коня Грэм смог сесть только в конце апреля, а до этого каждый день по несколько часов разрабатывал заново руку. Занятие было не из легких, рука на каждое движение отзывалась болезненным толчком, но рана, к счастью, не открывалась. Лекарка свое дело знала. Она, кстати, считала, что Грэм спешит с упражнениями, и предлагала повременить, но он лишь отмахивался. Чем раньше он придет в форму, тем лучше, ибо, как ему подсказывала интуиция, конфликт с Камиллиным супругом отнюдь не исчерпал себя.
Едва Грэм оказался в силах выдержать несколькочасовую конную прогулку, он отправился в деревню, указанную ему Мэнни – в гости к крестьянину. Мальчишка увязался за ним, отговорить его оказалось невозможно, взыграло семейное упрямство. К поездке он отнесся с полной ответственностью, взял с собой меч, и не позволял своему пони отходить от Беса далее нескольких шагов. Грэму было забавно наблюдать за ним. Восьмилетний пацан со всей серьезностью играл роль телохранителя при своем не оправившемся от ран опекуне.
Деревня располагалась недалеко от замка, буквально за той самой рощицей, где произошло столкновение с таном. Дорогу до нее после последних дождей изрядно размыло, и кони увязали в грязи по самые бабки.
Привычный путь (Грэм бывал в этой деревне иногда, проездом), занял времени больше, чем обычно. Грэм не рисковал пускать Беса рысью и уж тем более галопом, и двигались через рощицу шагом. Дорога была пуста, по обеим сторонам зеленела прозрачная лесная дымка. Щебетали птицы.
Искомый крестьянин – его звали Арен, - был в поле, но жена его оставалась дома с младшей дочерью. Она очень удивилась и, пожалуй, испугалась, когда прямо к двери ее подъехал молодой князь на своем злобном жеребце, известном на всю округу, в сопровождении юного воспитанника. Грэм быстро объяснил, зачем пожаловал, она не слишком успокоилась, но предложила подождать мужа в доме. Грэм взглянул на небо – ему вовсе не хотелось возвращаться домой в темноте, а солнце уже заходило. Впрочем, не ехать же обратно ни с чем. Он согласился подождать.
В результате, он и Мэнни остались ужинать с Ареном и его семьей – крестьянин, в отличие от своей супруги и детей, был человеком отнюдь не робким, и пригласить князя разделить с ними скромную трапезу ему было, как говорится, не слабо. Арен, конечно, удивился, с чего это князю вздумалось приехать и поблагодарить его скромную персону, но ничуть не растерялся, а от благодарности только отмахнулся. По его словам, ничего особенного он не сделал, а что помог человеку в беде – так что ж тут такого?
Грэм подивился такому бескорыстию – другой бы если не потребовал, то попросил бы у князя награды, - и поинтересовался, не видел ли Арен лиц людей, убежавших при его появлении. Нет, с сожалением ответил тот, не видел… А жаль. Грэму было не жаль, потому что обращаться за справедливым судом он не собирался, а для того, чтобы отомстить – если вдруг возникнет такое желание – ему чужие свидетельства не нужны.
К тому времени, как скромная трапеза была завершена, совершенно стемнело. Грэм немного поколебался, но принял приглашение Арена переночевать у него. Откровенно говоря, ему не очень-то и хотелось возвращаться в замок, тем более, в такую чудесную весеннюю ночь.
Кроме того, ночевать на широкой скамье в крестьянском домике оказалось гораздо приятнее, чем в огромной спальне с застоявшимся воздухом. Жаль, что сейчас не лето, думал Грэм, засыпая. Как хорошо было бы устроиться на сеновале… Совсем как в юности. Как ни странно, в эту ночь кошмары его не преследовали, и спал он не менее безмятежно, чем Мэнни.
После этой ночи он окончательно решил: мстить он не станет. И не только потому, что не желает оставлять сиротой сына Камиллы. Просто… не хотелось марать руки. И Грэм не искал встречи с таном Лорейном, а тот, к его огромному удивлению, не искал встречи с ним. И лето прошло спокойно и лениво, без особых происшествий. Можно было ни о чем не думать и наслаждаться любовью Камиллы. Он и наслаждался, но до поры, до времени. Потому что Ванда не переставала ему сниться, и с наступлением осени Грэм понял: тянуть больше нельзя. Нужно ехать в Медею.
Глава 6
Народу все-таки собралось видимо-невидимо. Очередь выстроилась такая длинная, что Грэм, обернувшись, не смог увидеть, где же она заканчивается. Он стоял тут уже минут тридцать, и хотя двери, украшенные золоченой резьбой, виднелись впереди на расстоянии вытянутой руки, радости по этому поводу он не чувствовал, а чувствовал одну только злость и усталость. Его раздражала вся эта толпа разодетых высокородных болванов, от смешанного запаха духов мутило, а от приглушенного гула голосов звенело в ушах. Окружавшие его люди постоянно перешептывались между собой; они хорошо знали друг друга, он же держался особняком, и не раз и не два ловил на себе откровенно любопытные взгляды. Он делал вид, что не замечал их.
Взгляды некоторых дам по-настоящему веселили Грэма (веселье это, впрочем, было довольно злое). Они оценивающе разглядывали его роскошное платье из белого атласа, шитого серебром и мелкими рубинами, и быстро отводили глаза, встретившись с Грэмом взглядом. Отворачиваться их заставляло не какое-то явное уродство, а всего лишь выражение смуглого, узкого, хищного лица.
Одна или две молодые дамы все же осмелились взглянуть на него вторично, и даже улыбнулись. Грэм смотрел равнодушно. К интересу женщин он привык удивительно быстро.
Даже таких роскошных женщин, какие собрались здесь, в Стеклянном дворце, резиденции медейского короля.
Привык и к тому, что интерес их длился ровно до того момента, пока он не улыбался в первый раз. Улыбка его к себе не располагала.
Наконец, Грэм преодолел последние несколько футов, едва не наступая на длинный шлейф идущей впереди дамы, и оказался перед сине-золотым церемониймейстером. Грэм небрежно протянул старикашке с медейским грифоном на плаще свой золоченый пригласительный билет, и, не глядя, стал ждать, пока его изучат. Через минуту церемониймейстер распахнул перед ним дверь, ударил черным жезлом в пол и неожиданно громким для такого тщедушного тельца голосом объявил:
- Светлейший князь Грэм Соло, Ваандерхелм, Наи!
Грэм шагнул в залу, щуря глаза от яркого света миллиона свечей.
Всей своей шкурой он чувствовал всеобщее внимание, прикованное к нему – а здесь, в огромной длинной зале, присутствовало несколько сотен человек. Имя было никому незнакомо, и поэтому Грэма разглядывали особенно пристально. Он, не оглядываясь по сторонам, быстро пошел по проходу, образованного живыми стенами людей справа и слева. Он видел впереди возвышение с троном, спинка которого была сделана в виде раскрывшего крылья грифона, и его интересовали только лишь люди, находившиеся там, на возвышении.
Зала казалась бесконечно длинной, но все же он шаг за шагом приближался, чувствуя, что сердце колотится все сильнее и сильнее. В какой-то момент он подумал, что сейчас оно выскочит из груди, даже почувствовал сильную боль, и замедлил шаг, невольно поднеся руку к сердцу, но почти сразу отпустило. Нелепо было бы упасть именно сейчас…
Ибо Грэм уже выделил глазами фигуру на помосте, которая интересовала его более всего. Именно при взгляде на нее у него захолонуло сердце. Он с трудом оторвал от нее взгляд, чтобы рассмотреть остальных людей.
Сейчас, подойдя ближе и с трудом опустившись на одно колено, Грэм впервые в жизни увидел короля Медеи Тео Первого Тира, за которого он сражался без малого два года. Это оказался крепкий мужчина с волосами того непонятного цвета, какого они становятся у рыжевато-белокурых людей, когда седеют. Грэм поискал в его чертах сходство с дорогим лицом, и нашел без труда. Такие же большие, прозрачные серые глаза. Выражение их, впрочем, было совсем иным. Тео был воин, это чувствовалось даже сейчас, когда он облачился в обычное платье; казалось, что ему гораздо привычнее носить доспехи.
Слева от него, на троне поменьше, сидела королева Даньела, женщина потрясающей красоты. Черноволосая, белокожая, в платье цвета красного вина, она была обворожительна, и мило улыбнулась Грэму, когда он склонился в поклоне.
Наследный принц, по правую руку от Тео, не улыбался. Дэмьен Кириан во все глаза смотрел на Грэма, и краска медленно сходила с его смуглого лица. Его сестра Ванда, побледнела еще быстрее. Казалось, она с трудом сдерживала крик. Она подалась вперед, словно хотела подбежать к Грэму, но осталась на месте, только пальцы ее плотно сомкнулись на подлокотнике маленького кресла. Грэм отвесил ей отдельный поклон, при этом пристально, без улыбки, взглянул ей прямо в глаза. Тут уж у нее даже губы побелели.
Завершив поклон и поднявшись, Грэм отступил. Мельком окинул взглядом тех, кого он не знал: молодая беременная женщина рядом с Дэмьеном, вероятно, его жена; и молодой человек лет двадцати пяти, стоящий за креслом Ванды с таким видом, будто имел на это право. Грэм внимательно вгляделся в него: высокий, широкоплечий, черноглазый, настоящий красавец. Его пышные пепельные волосы удерживал в относительном порядке золотой обруч с зубцами в виде виноградных листьев. Видимо, это была какая-то особа королевской крови, хотя и не медейской – в медейской короне зубцы были выполнены в виде лезвий мечей. Грэму совсем не понравилось, что виноградный тип стоит именно за Вандиным креслом.
Ну ничего, еще будет время выяснить его личность.
Он протиснулся сквозь первый ряд гостей и смешался с толпой, постаравшись, впрочем, встать так, чтобы помост с троном оставался в поле зрения.
Церемониймейстер продолжал объявлять гостей, но Грэм видел, что Ванда уже не слушает. Она нервно оглядывалась по сторонам, и он был уверен: она ищет именно его, и никого другого. Выражение ее лица стало просто-таки страдальческое. Он отступил еще на шаг назад. Ничего, пусть поищет, помучается. Что значит ее нетерпение по сравнению с четырьмя годами в могиле?
В свою очередь, он прекрасно видел ее, и пожирал ее взглядом. Оказывается, за прошедшие семь лет он не забыл ни единой черточки; конечно, она изменилась, но только к лучшему, она буквально расцвела. Вандины огненные волосы, уложенные сегодня в сложную прическу, стали еще ярче, глаза – прозрачнее, а светло-зеленое парчовое платье шло ей, несомненно, гораздо больше, чем рубаха и мужские штаны, в которых запомнил ее Грэм. Низкий вырез открывал соблазнительно пышную грудь, а вышитый золотом пояс подчеркивал тонкую талию. Не выдержав, Грэм отвернулся, закусил губу. Она прекрасна… захочет ли она смотреть на него теперь? И когда только закончится этот поток гостей, чтобы он мог беспрепятственно приблизиться к ней?
Внезапно он почувствовал, что кто-то бесцеремонно тянет его за рукав. Грэм обернулся и увидел очень знакомую круглую веснушчатую физиономию молодого человека лет двадцати пяти – двадцати шести. Изумленные карие глаза по размеру могли поспорить с Вандиными.
- Оге, - сказал Грэм.
- Да, это я, - согласился тот. – А ты откуда взялся?
Оге был при полном параде; его волосы, обычно встрепанные, были тщательно расчесаны и лежали на плечах красивыми, слегка подвитыми прядями; драгоценная вышивка на дублете сверкала во все стороны, тяжелый плащ удерживали на плечах золотые пряжки в виде медвежьих голов.
- Не надо так на меня таращиться, - посоветовал Грэм. – И рот закрой, а то муха залетит…
Усилием воли Оге уменьшил размер своих глаз и стал выглядеть почти как обычно.
- И, ради богов, тан, отпусти мой рукав. Оторвешь.
- Вроде, он у тебя крепко держится, - отозвался Оге, но от рукава отцепился. – Так в самом деле… ты жив?
- Как видишь. Мне кажется, привидение не так просто схватить за рукав.
- Да уж… мы тут сами чуть не загнулись, когда твое имя услышали. Думали, ты давно мертв…
- И так крепко были в этом уверены, что даже не вернулись посмотреть, где я застрял, - сухо отозвался Грэм.
Оге потупился.
- Мы ждали тебя…
- Не оправдывайся.
- Но мы в самом деле ждали! Как было условлено, два дня! Когда ты не появился, Ванда хотела вернуться к форту, узнать, что с тобой случилось, но Ив удержал ее…
- Я сказал – не надо.
- А что с тобой случилось? Почему ты появился именно тут, и только сейчас?
Грэм скривился.
- Вот об этом я хочу поговорить с Вандой.
- А со мной?
- Нет.
Некоторое время Оге, к великому облегчению Грэма, молчал. И, судя по нахмуренным рыжим бровям, о чем-то усиленно размышлял. Грэм продолжал разглядывать Ванду, все глубже утверждаясь в мысли, что она – единственная женщина, которая нужна ему.
- Хочешь поздороваться с Ивом и Корделией? – Оге, к сожалению, был не из тех людей, которые способны молчать больше пяти минут. – Они знают, что ты тут.
- И горят желанием засвидетельствовать свое почтение. Особенно Ив. Нет, Оге, не сейчас. Потом.
- Они будут рады увидеть тебя, - настаивал Оге.
- Отвяжись, - отмахнулся Грэм. Никто его сейчас не интересовал, кроме Ванды. – Я сказал – потом. Скажи-ка лучше, кто этот тип позади Ванды?
Оге проследил направление его взгляда и хмыкнул.
- Этот "тип" – не про нас с тобой. Ричард Гум, наследник Лигии.
- А почему наследник Лигии торчит за креслом Ванды, как у себя дома?
- Потому что прибыл он сюда по ее душу. Свататься, то бишь…
- Свататься, говоришь… - Грэм потемнел лицом. – А она – как?
- Кто? – Оге напоролся на мрачный взгляд Грэма и сразу сообразил. – А, Ванда? Да кто ж ее знает… Помнишь сам, какой у нее характер. А ты… случаем… не свататься ли к ней тоже собрался?
- Не твое дело.
- Ну… - ничуть не обиделся Оге. – Если да, то сильно не огорчайся, если она тебе от ворот поворот даст.
- Оге, - потерял терпение Грэм. – Не выводи меня из себя! Замолчи, сделай одолжение.
Гости все шли. Грэм прикинул, сколько еще людей стояло за ним, и мысленно застонал. Этак можно прождать до ночи, а ожидание невыносимо. Может быть, подойти прямо сейчас? Да, это дерзко, не по этикету… но плевать он хотел на этикет.
Уже совсем было решившись, Грэм сделал шаг вперед, но тут же его окликнул чей-то голос. Очень знакомый голос; его невольно передернуло. Значит, Ив не дождался, пока Грэм соизволит подойти, потерял терпение и решил прийти сам.
Он сделал вид, что не слышит. Вот уж с кем ему меньше всего хотелось разговаривать, так это с Ивом. Но его уже крепко ухватили за локоть. Он резко вырвался, но был вынужден обернуться.
Ив был великолепен. Действительно, великолепен. Богатое придворное платье делало его совершенно неотразимым. Роскошные черные волосы обрамляли гордое смуглое лицо с безупречно правильными чертами; их прекрасно оттенял серебристо-серый плащ. Рядом, держа его под руку, стояла Корделия – нежная, бледная, и, вопреки заверениям Оге, отнюдь не радостная.
- Соло, - сказал Ив, сощурив черные глаза. В его голосе тоже не слышалось радости. – Живой, надо же. И при титуле. И рожа еще более паскудная, чем была.
- Уж какая есть, - сухо ответил Грэм. – Корделия, - он повернулся к девушке, с поклоном галантно поцеловал ей руку. – Ты ничуть не изменилась.
- А ты очень изменился, - отозвалась Корделия. – Но я рада тебя видеть.
- Надеюсь. Правда, подозреваю, что радости твоей никто не разделяет.
- Призракам лучше оставаться в своих склепах, - сообщил Ив.
- В склепе я уже побывал. Мне посчастливилось выйти оттуда, и возвращаться нет желания. Так что – извини.
- Про какой это склеп ты толкуешь?
- Про касотский. Тот, что в Северной крепости. Касотцы, кстати, тоже разделяли твое мнение о том, что мне место под землей… К их сожалению, я так не думал.
- Хотел бы я поговорить с тобой как следует, - поджал губы Ив. – Но, увы, сейчас не время и не место. Кстати, позволь спросить, каким ветром тебя занесло сюда?
- Все тем же, Ив, все тем же.
- То есть, ты хочешь сказать, что по-прежнему намерен таскаться за Вандой? Учти: стоит тебе прикоснуться к ней или хотя бы приблизиться на расстояние вытянутой руки, ты будешь иметь дело со мной.
- Неужели тебя понизили до телохранителя? – скривился Грэм и отвернулся. Он не намерен был продолжать этот глупый разговор.
Краем глаза он видел, что Ив сделал попытку развернуть его обратно, но его оттащил в сторону Оге (не без помощи Корделии, надо сказать), и между ними завязался тихий спор. Грэм не стал прислушиваться. Разговор медейцев его, в общем, не интересовал.
Хотелось бы, правда, знать, почему Корделия расхаживает под ручку с Ивом, а рядом с ее ненаглядным Дэмьеном стоит совершенно посторонняя беременная женщина.
Но и это тоже может подождать.
Старичок-церемониймейстер замолк, и Грэм нетерпеливо взглянул в его сторону. Кажется, поток гостей иссяк, по крайней мере, тех, о которых стоило бы сообщать августейшему семейству. Черный жезл перестал грохотать по полу, а старичок – надрываться.
- Очень хорошо, - сказал себе Грэм и направился к помосту с троном.
Гости, тем временем, распределялись по залу более равномерно, живой коридор рассыпался; откуда-то с верхней галереи полилась музыка. Потихоньку стали образовываться пары для танцев. Грэм понял, что должен поспешить, если не хочет, чтобы Ванду кто-нибудь пригласил вперед него, и ускорил шаг. Конечно, с его покалеченной ногой танцор из него не слишком хороший, – хромота стала заметна, лишь только он пошел быстрее, - но сейчас главным было просто оказаться с Вандой в паре, а тогда можно будет и уединиться где-нибудь для разговора. В танце все равно не очень-то поговоришь.
Он успел вовремя. Виноградный наследник Лигии уже вышел из-за кресла и склонился над Вандой, галантно предлагая ей руку. Девушка же не спешила вставать и, выдавив из себя вымученную улыбку, нервно оглядываясь по сторонам.
Грэма она заметила, когда он был уже в нескольких шагах от нее, и рывком поднялась из кресла, не слишком много внимания обращая на недоумевающего Ричарда. Грэм небрежно поклонился королю и королеве, взирающим на него в удивлении, и криво улыбнулся Дэмьену, который подался к нему, словно желая что-то сказать. Дорогу заступили стражники с алебардами, до того стоявшие неподвижно, как статуи, по обе стороны от помоста.
- Оставьте его! – властно крикнула Ванда и повернулась к родителям. – Отец, матушка, позвольте представить вам князя Грэма Соло. Он…
- Разрешите пригласить вас, ваше высочество, - прервал ее Грэм, нарушая все правила этикета. Ему вовсе не хотелось никаких объяснений. Потом. Все потом. – Один только танец.
- Князь! – это заговорил виноградный лигиец. – Ее высочество Ванда уже приглашена мною на весь вечер, так что соблаговолите найти себе другую даму. Здесь так много прелестных девушек…
Король молчал и, нехорошо прищурившись, изучал Грэма. Даньела рассеянно улыбалась.
- Князь, - вступил Дэмьен. Видно, он решил каким-то образом спасти ситуацию, но Ванда его опередила.
- Принимаю ваше приглашение, князь. Ричард, один только танец! – она спорхнула с помоста, оперлась на предложенную Грэмом руку. И вздрогнула.
Этикет и элементарная вежливость требовали, подавая даме руку, снимать перчатки. Грэм, в основном пренебрегающий правилами и условностями и почти никогда не снимающий перчаток, все же не мог хамить открыто даме. Особенно – этой даме. Поэтому он стянул тонкую белую перчатку, являя взглядам изуродованные искореженные пальцы.
И Ванда заметила их, не могла не заметить.
- Что у тебя с руками? – шепнула она.
- Касотцы пытались их укоротить, да не преуспели, - отозвался Грэм хмуро.
Среди присутствующих, рядом с помостом, наблюдалось некоторое смятение. Люди расступались перед Грэмом и Вандой, провожали их взглядами, перешептывались.
- Заинтриговал ты всех, - тихо сказала Ванда.
- Плевать.
- Отец захочет узнать, кто ты такой и почему ведешь себя так нагло. Как будто мы знакомы давно.
- Но мы действительно знакомы давно.
- Он этого не знает. А ты не дал мне объяснить…
- Зачем? К чему объяснения?
- Отец рассердится… он уже сердится.
- Пусть.
- С тобой совершенно невозможно стало разговаривать! – вспыхнула Ванда. – Ты очень изменился.
- Ты даже не представляешь, насколько, - серьезно сказал Грэм.
Они встали первой парой друг напротив друга в ряду с другими танцующими.
- Ты умеешь танцевать этот танец? – вдруг забеспокоилась девушка при первых звуках, полившихся с галереи.
- Когда-то умел.
Грэм не стал уточнять, что танцевал он лет пятнадцать назад, когда был гораздо моложе, привлекательнее и грациознее, и не так сильно хромал. После четырех лет в подвалах Северной крепости тело его потеряло изрядную долю гибкости, а нога частенько отказывалась слушаться вовсе. Не говоря уже о пальцах на руках: три на левой не сгибались, а остальные сгибались плохо и болели. Схватки на мечах, которые по-прежнему привлекали его, стали для него настоящим испытанием.
Оказалось, что и танец тоже.
Со стороны все выглядело не так уж и плохо: быстрота и излишняя легкость, как бы поверхностность движений изящной, яркой девушки уравновешивали некоторую скованность высокого, прихрамывающего, угрюмого мужчины, только и всего. Но Грэм сам ощущал себя деревянной куклой, не умеющей сделать ни одного плавного, правильного движения. Ощущение это усилилось, когда в ходе танца партнершей его стала совсем юная девушка – вероятно, лет пятнадцати, не более, легкая, как стрекоза. Наблюдая, как она порхает, он почувствовал себя даже не куклой, а старым замшелым пнем, и горячо пожелал оказаться подальше от этой залы, наполненной беззаботными танцующими людьми в ярких одеждах. Он пожалел, что пришел сюда.
К счастью, Ванда скоро вернулась к нему – разрумянившаяся, улыбающаяся. Грэм предположил, что причиной ее радости стало вовсе не возвращение, а какой-нибудь милый галантный комплимент, сказанный молодым щеголем, с которым она танцевала.
Грэм, взглянув на нее, скрипнул зубами и сказал, не дожидаясь окончания танца:
- Ванда, нам надо поговорить.
- О чем? – лицо Ванды, обратившись к нему, потухло, словно туча затянула его.
- Не здесь.
- Но если я не вернусь к Ричарду после танца…
- Он подождет. Ты можешь уважить мою просьбу? Все-таки, мы не виделись довольно долго, не находишь?
Поколебавшись, покусав губы, Ванда неохотно согласилась. Еще до того, как окончилась очередная фигура, она взяла Грэма за руку и повела за собой, не обращая внимания на то, что их уход спутал ряды танцующих.
Они пересекли залу; за одной из нарядных портьер, драпирующих стены, обнаружилась застекленная дверь, ведущая на небольшой балкон. Ванда прикрыла за собой дверь, задернула портьеру и встала у резной балконной оградки, опершись о нее руками и перегнувшись вниз, словно что-то высматривая в ночи. Грэм прислонился спиной к двери и перевел дыхание. Здесь, на свежем воздухе, в ночной прохладе, он почувствовал себя гораздо лучше. Гораздо увереннее.
- Ты и впрямь князь? – проговорила Ванда приглушенно. – Это по правде?
- А ты думаешь, что я сам сделал приглашение или подкупил этого старикашку, который объявляет прибывших?
- Корделия рассказала мне о разговоре с тобой. Ну, том, когда она уговаривала тебя явиться с повинной пред светлые очи моего отца. Она рассказала, что ты побочный сын наинского князя. Но она не упоминала, что ты официально носишь титул.
- Тогда я его и не носил. Это свежее приобретение. Но этот титул – титул моего отца, можешь не сомневаться. Я не покупал его, а получил по наследству.
- Ты выглядишь… не совсем по-княжески.
- Знаю.
- Тогда… давно… в тебе было больше аристократизма.
- Возможно, - отозвался Грэм и подумал – о чем мы говорим? Зачем какие-то титулы?
- Ванда… - сказал он глухо. Имя, тысячу раз повторенное за долгие годы, отозвалось стародавней болью в сердце. – Ванда… Ты знаешь, зачем я здесь?
- Откуда мне знать?
- Ты помнишь, что сказала мне перед расставанием? Помнишь, что я ответил тебе? Я сказал, что обязательно вернусь. Я вернулся.
- Грэм, - она, наконец, произнесла его имя. Произнесла совсем не так, как произносила тогда. – Это было так давно…
Вот. А чего он, собственно, ждал? Что она бросится ему на шею и повторит те волшебные слова, которые он не забывал никогда? Глупец, сказал он себе, и медленно сжал пальцы в кулак, потом так же медленно разжал их. Резкая боль помогла удержать мысли в относительном порядке – испытанный прием.
- Слова за давностью лет теряют силу?
- Давай не будем вспоминать об этом. Пожалуйста. Там, в зале, находится мой жених, ты видел его. Через месяц я стану его женой. Все решено.
Нет, так невозможно. И почему она не повернется? Почему она лишает его даже возможности видеть ее лицо?
Всего пару шагов нужно сделать, чтобы оказаться рядом с ней. Грэм положил руки ей на плечи; Ванда вздрогнула.
- Что ты делаешь?
- Я люблю тебя.
- Убери руки!
- Стань моей женой. Зачем тебе этот виноградный принц?
- Зачем мне ты?
Ванда вывернулась в его руках; теперь она стояла к нему лицом, но его ладони по-прежнему лежали у нее на плечах. Грэм стоял так близко, что мог слышать запах ее волос, он был такой же, каким запомнился ему – осенние листья, красные осенние листья… Он понял, что дрожит.
- Что происходит? Я знаю тебя как бродягу и вора, и вдруг ты являешься ко мне весь в драгоценностях, с титулом, и предлагаешь мне руку? Это очередная твоя авантюра? – Ванда старалась говорить твердо, но Грэм знал – чувствовал – что она смущена и испугана.
- Ты мне не веришь?
- Не знаю, что ты себе вообразил! Я была глупой девчонкой, ты привлекал меня, только и всего…
- А его ты любишь?
- Кого? Ричарда? Конечно, люблю… - она запнулась и покраснела. Грэм неотрывно смотрел на нее. – Безымянный… почему тебе так трудно врать? Не смотри на меня так! Не люблю, ну и что? Ричард любит меня.
- Я тоже люблю тебя. Почему же он, а не я? Он богаче? Знатнее? Красивее?
Грэм провел тыльной стороной ладони по щеке Ванды, по шее и груди. Девушка вздрогнула и отпрянула… отпрянула бы, если бы было куда – но она упиралась спиной в перильца.
- Тебе противно чувствовать мое прикосновение?
Тогда она не отпрянула бы. Наоборот – прильнула… Грэм слишком хорошо помнил ее тело, прижимающееся к нему.
- Я закричу, - шепотом сказала Ванда.
- Кричи.
- Ричард убьет тебя.
- Я уже давно мертв, пусть убивает. Ну, что же ты не кричишь?
- Отпусти, - голосок ее звучал жалобно.
- Ни за что. Пока ты не объяснишь, почему Ричард лучше меня.
- Дурак!
- Согласен.
Грэм заглянул ей в глаза и увидел там отчаянную решимость. Решимость на что? Он не мог понять. Ванда уперлась маленькими кулачками ему в грудь и отклонилась назад, и он крепче схватил ее за плечи, притягивая к себе.
- Говори же, я слушаю.
Пощечины давать она еще не разучилась. Если бы Грэм не перехватил ее руку, оплеуха ему досталась бы весьма ощутимая. Пока она не ударила еще раз, он схватил ее за запястье второй руки и отступил на шаг. Ванда не растерялась и попыталась ударить его коленом в пах. Грэм без труда увернулся.
- Глупая, что ты делаешь?
- Отпусти меня, и поговорим спокойно. Так я не могу.
- Хорошо.
Отпустив ее руки, - надо сказать, весьма неохотно, близость к Ванде приводила его плоть в настоящее неистовство, - Грэм вернулся к двери, снова привалился к ней спиной. На всякий случай, чтобы Ванда не вздумала уйти. Что она перемахнет черед перила, он не опасался. Балкон располагался высоко над землей, а принцесса была умной девушкой. Ванда поискала взглядом, куда сесть, и устроилась прямо на перилах. Поза, не слишком подходящая для знатной дамы (так она выглядела как мальчишка, сидящий на заборе), была в самый раз для Ванды.
- Слушаю тебя внимательно.
- Сначала расскажи, что же произошло тогда в форте. Как получилось, что Ив и Дэмьен выбрались, а ты остался?
- Ив разве не рассказал? – удивился Грэм.
- Он сказал, что ты мертв.
- А Дэмьен? Не опроверг это?
- Мы говорили наедине, - тихо ответила Ванда. – После того, как мы прождали тебя два дня, и собирались уходить. Я не хотела, тогда Ив отвел меня в сторону и сказал, что тебя убили в форте.
- Вот как, - медленно сказал Грэм. – И никому больше он этого не говорил? Интересно.
- Никто и не спрашивал. Всем остальным он рассказал другое. Что вы разделились, чтобы было проще выбраться, и договорились увидеться у Гернота. Тот факт, что ты так и не появился, можно было расценивать двояко: или ты погиб, схвачен, короче, так или иначе остался в крепости, или вышел оттуда и пошел своей дорогой. Ни у кого не было ни желания, ни времени проверять.
- А Дэмьен? Что он?
Ванда пожала плечами.
- Не знаю. Он не возражал, когда все решили возвращаться в Медею. Перед этим, правда, он долго беседовал о чем-то с Ивом…
- Все ясно, - кивнул Грэм. Лицо его совсем помрачнело, глаза потемнели. – Ничего другого я и не ждал…
- Я… я оплакивала тебя… - Ванда опустила голову, спрятала глаза за пушистыми темно-рыжими ресницами. – Мне было очень больно, что ты погиб из-за нас.
- Приятно услышать, что хоть кого-то опечалила моя мнимая гибель, - криво усмехнулся Грэм и вздрогнул: в дверь стучали. Он одновременно и услышал стук, и почувствовал его спиной.
- Открой, - нервно сказала Ванда.
Грэм покачал головой.
- Мы еще не договорили.
- Открой! Это, наверное, Ричард. Если мы откроем, он Безымянный знает что подумает.
- Пусть думает.
Стук стал настойчивее; Грэм и не думал отходить от двери. Он встретился взглядом с умоляющими глазами Ванды, и на лице его медленно проступила весьма неприятная улыбка.
- Ванда? – раздался из-за двери мужской голос. Это был не Ричард – Дэмьен. – Ванда, все в порядке?
- Да, - ответил за Ванду Грэм. – Не беспокойтесь, ваше высочество. У нас все прекрасно. – И добавил тихо, чтобы не услышал никто, кроме него самого: - Безымянный бы тебя побрал…
- Князь! – тут же переключился на него Дэмьен. – Извините, если я вам помешал, но… разрешите присоединиться к вам. Нам надо поговорить.
- Нам тоже.
- Да впусти ты его! – Ванда вцепилась в его одежду и с неожиданной силой дернула на себя, на секунду оторвав от двери. – Хватит валять дурака, в самом деле.
Несколько ошарашенный, Грэм чуть не потерял равновесие, – не ожидал он от Ванды такой прыти, - и отошел в сторону.
- Входите, ваше высочество, - сказал он сквозь зубы, одарив Ванду взглядом, на мгновение сверкнувшим дикой яростью. Он почувствовал приступ бешенства, и чтобы справиться с ним, сжал пальцы в кулак.
Дверь нетерпеливо распахнулась, и на пороге появился медейский наследник собственной персоной. Грэм видел его всего один раз, в спешке, но запомнил на всю жизнь его смуглое, резко очерченное лицо с высокими скулами, сросшиеся на переносице брови, черные глаза. Сейчас стало ясно, до чего он похож на свою мать. Черты его отличала такая же дерзкая красота, но несколько загрубленная, более жесткая.
- Прошу прощения, - проговорил он, коротким движением откидывая за спину пряди черных густых волос. – Ванда, тебе лучше вернуться. Ричард обеспокоен твоим исчезновением.
- Я сейчас приду в залу, - быстро сказала Ванда и бросила на Грэма непонятный взгляд. Кажется, в нем проскользнуло изрядное облегчение. – Князь, мы поговорим позже.
Грэм сухо кивнул. Проводил глазами ее гибкую фигурку, в мгновение ока исчезнувшую за портьерой, и сам сделал шаг к двери.
- А вас, князь, я попрошу остаться, - остановил его Дэмьен. – Я бы хотел поговорить.
Глава 7
Несколько минут прошло в тишине. Нет, не совсем в тишине – из залы доносилась приглушенная музыка, в кронах деревьев в парке шумел ветер. Грэм отошел к перилам и подставил ему лицо, наслаждаясь прохладой после жаркой, душной залы, полной насквозь искусственными ароматами духов. Он вырос на севере, и хотя его здорово помотало по свету, до сих пор иногда скучал по холодным ветрам зимы и летней прохладе.
Он почти забыл о присутствии принца, но тот напомнил о себе, тихо кашлянув:
- Князь…
- Да, мой принц? – Грэм неохотно повернулся. И зачем его сюда принесло?
- Я… Безымянный, даже и не знаю, как начать. Глупо, столько лет прошло… Мне кажется, было бы идиотизмом сказать: "Мне жаль, что мы сочли вас мертвым".
Грэм пожал плечами.
- Так не говорите. Что мне ваши сожаления? К тому же, и в самом деле, прошло много лет.
- Но ведь вы не забыли.
- Трудно забыть такое, - Грэм кинул быстрый взгляд на изуродованные пальцы и поморщился. – Но вас это не должно волновать.
- Нет! – вскинул голову Дэмьен. – Меня это волнует! Вам я обязан своей жизнью и своей свободой, а отблагодарил вас, оставив в руках касотцев! Я знал, что будет, если они вас схватят, но не попытался даже разузнать о вашей судьбе.
Грэм промолчал. У него никогда не находилось слов, чтобы говорить о пережитом в касотской крепости. Один-единственный раз он смог заговорить об этом, но это оказалось так больно, словно горящей головешкой тыкали в незажившую рану. Так больно, словно он еще раз проходил через это.
- Я знаю, что нет смысла приносить извинения и оправдываться – теперь, - продолжал Дэмьен. – Да предательство и не прощают. Но позвольте мне отблагодарить вас. Хоть как-нибудь.
- Я польщен, - медленно сказал Грэм, слегка поклонившись. – Но у вас нет ничего, чего бы мне хотелось. Или, скажем так, есть нечто, что мне нужно, но чего вы мне дать не можете.
Дэмьен слегка нахмурился.
- Что же это? Я могу дать вам все: деньги, славу, почести, землю…
- Но не свою сестру.
Молчание. Музыка в зале стихла, сменившись едва слышимым шуршанием одежды и шелестом шагов, приглушенными голосами и смешками. Дэмьен стоял, наклонив породистую голову, не шевелясь, словно статуя. Грэм покосился на дверь, ведущую в залу. Ему хотелось уйти туда, уйти от этого разговора, разыскать Ванду, и поговорить с ней еще раз, по-другому. Или вообще уехать отсюда, из этого сверкающего стеклом и хрусталем дворца, похожего на шкатулку, из Медеи, вернуться в свой черный, осыпающийся замок… Забиться туда, как раненный зверь забирается в нору поглубже, чтобы зализать раны или умереть. Который раз Грэм подумал, что произошла ошибка, что он должен был умереть еще три года назад, в Северной, что факт его выживания – страшный просчет, и боги просто не знают, что теперь делать с ним. Линия жизни его оборвалась тогда, и судьбы, предопределенности для него больше не было, не могло быть.
- Вы откровенны, князь, - сказал, наконец, Дэмьен, не поднимая головы. – Предпочитаете рубить с плеча?
- Предпочитаю говорить сразу о деле.
- Но Ванда помолвлена.
- О чем и речь. Ее руку вы отдать мне не можете.
- Князь… Я думаю… я уверен – здесь вы ради нее. Ради Ванды. Но, прошу вас, будьте моим гостем, буквально на час. Позвольте предложить вам вина и… свою компанию. Поговорим в более удобном месте.
Ну о чем мне с ним говорить? - с глухой тоской подумал Грэм. Ванда, Ванда ходит где-то здесь, в нескольких футах от меня, танцует, разговаривает, улыбается жениху, не мне… А я буду пить вино с ее братом. Зачем?!
Впрочем, не все ли равно. Всего час или два…
- Почту за честь, мой принц, - глухо сказал он, еще раз поклонившись.
- Прошу за мной, князь.
Стеклянный дворец не зря назывался так. Дело было не только в двух изящных башенках из толстого граненого стекла, только каким-то чудом не обрушивающихся с той высоты, на которой их воздвиг гениальный мастер много лет назад. Внутренние покои тоже сверкали и искрились в свете солнечных и звездных лучей, проникающих в них через огромные окна. Некоторые комнаты и вовсе казались высеченными внутри огромного куска хрусталя. Грэм, проходя по блистающим залам, полным разряженных гостей, недоумевал, как можно жить в таких помещениях и не ослепнуть от блеска. Впрочем, это его глаза были крайне чувствительны к свету после четырех лет тьмы; остальные люди могли воспринимать великолепие резиденции медейских королей не так болезненно.
К счастью, в медейском дворце были не только безумно ослепительные покои, но и вполне обыденные, если не сказать скромные. Судя по тому, что переходы между ними скрывались за портьерами и ширмами и глазу не были заметны, это были частные апартаменты, куда допускались не все.
- Сюда, князь!
Маленькие, сумрачные комнаты, некоторые сплошь завешаны гобеленами, в некоторых так много книг, что не видно стен. Грэм со слабым любопытством осматривался по сторонам, в королевских дворцах ему бывать не приходилось. Оказывается, это настоящие соты!
- Сюда.
Они остановились в маленькой, даже крошечной комнатке без окон; тем не менее, полной темноты здесь не было. Грэму такое освещение вполне подошло бы, не пришлось бы утомлять глаза, но для Дэмьена было темно. Грэм почувствовал на плече его руку.
- Обождите, князь, я зажгу светильник. Осторожно, стойте пока на месте.
Грэм только пожал плечами, криво улыбнувшись. Все равно принц улыбки не увидит. Грэм мог бы поспорить, что ориентируется в темноте лучше, чем Дэмьен при свете, но говорить ничего не стал. Ни к чему выдавать свои маленькие секреты. Он только смотрел, как Дэмьен идет к низкому столику, на котором стоит лампа, идет так, как ходит человек в знакомой до мельчайших деталей, но неосвещенной комнате.
Засветилась маленькая лампа, по стенам, завешенным темными от времени гобеленами, заплясали тени. В комнате, более похожей на кладовку, из обстановки имелись только два кресла рядом со столиком, и секретер, на котором лежали несколько пухлых томов.
- Садитесь, князь.
Сам Дэмьен садиться не спешил. Подойдя к секретеру, он позвонил в маленький колокольчик, стоявший на его крышке. Звон оказался таким тихим и мелодичным, что за стеной его едва ли было слышно. Тем не менее, через полминуты из-за одного из гобеленов вынырнул парнишка лет тринадцати, темноглазый, с прямыми русыми волосами, одетый не богато, но и не как слуга. Принц тихо сказал ему несколько слов, и он, кивнув, исчез. Дэмьен сел в кресло напротив Грэма.
- Я попросил мальчика принести вина и чего-нибудь перекусить, - пояснил он.
- Вы очень любезны, мой принц.
Дэмьен вдруг поморщился.
- Давайте оставим формальности. Не знаю, как вас, а меня они успели утомить.
- Лично я не успел еще к ним привыкнуть, - криво улыбнулся Грэм. – Титул я ношу не так уж и долго.
- Тем более. Правда, я хочу заметить, что в освоении великосветских манер вы весьма преуспели.
- Это давняя практика.
- Вот как? – Дэмьен приподнял бровь, хотел что-то спросить, но тут вернулся мальчик, и он замолк. С подноса на стол были составлены серебряные кубки, кувшин с вином, блюда с фруктами и хлебцами, после чего мальчик поклонился и исчез так же быстро и незаметно, как появился. Принц своей рукой разлил вино, предложил Грэму отпить. – Попробуйте, оно должно быть недурно.
Грэм сделал глоток. Дэмьен скромничал, называя это вино недурным. Оно было великолепно. Терпкое и густое, оно вызывало в памяти жаркие дни лета и наполняло теплом. Вино было довольно крепким, и Грэм подумал, что хорошо бы захмелеть. Сейчас это пришлось бы очень кстати.
- Отлично, - сказал он.
- Рад, что оно пришлось вам по вкусу… Так где же вам пришлось практиковаться в хороших манерах? Не сочтите за оскорбление, но Корделия, - Грэму показалось, что голос Дэмьена едва заметно дрогнул, - рассказывала, что вы – побочный сын некоего наинского князя, отказавшийся от титула и наследства…
- Перед тем, как отказаться, я все же прожил два года в отцовском доме, - сухо сказал Грэм. – И не будем говорить о моей прежней жизни. Она никого не касается, кроме меня.
В частности, ему очень не хотелось вспоминать и обсуждать обстоятельства, предшествующие получению им титула. Визит к поверенному был не слишком приятен для них обоих, и для Грэма, и для поверенного, - и меры воздействия, примененные к последнему с тем, чтобы он признал в явившемся к нему видавшем виды наемнике наследника светлейшего князя, кому-то могли показаться не совсем правомерными. Да что там говорить: вряд ли они могли даже с натягом сойти за законные.
- Я бы так не сказал, - Дэмьен подался немного вперед, сжал в руках кубок. – Я, например, знаю, что семь лет назад вас разыскивал… мой отчим с тем, чтобы предать вас правосудию.
- Во-первых, это было семь лет назад, - сказал Грэм. – Что было, то быльем поросло; не думаю, чтобы сейчас кто-то вспомнил о том приказе. А если бы даже и нашелся такой человек… Что ж, разыскивался убийца, вор и бродяга Грэм Соло, а не высокородный князь Грэм Соло, сиятельный владелец Ваандерхелма.
- И то верно. В частности, я точно знаю, что на сей момент никакого приказа по вашу душу нет.
- Вот видите.
- Но все-таки, о прошлом мне хотелось бы поговорить. В частности, о том, что связывало вас и Ванду.
Грэм скривился.
- Это имеет смысл? Вы же не можете отдать мне ее, так зачем толочь в супе воду?
- Я не могу отдать ее вам, верно. Но мог бы отдать Тео… при условии, если бы захотела Ванда.
- За человека с таким, как у меня, прошлым? Сильно сомневаюсь.
- Вы же сами минуту назад сказали, что никто не сопоставит вашу персону и разыскиваемого семь лет назад преступника. А вашего отца Тео, может статься, и знает. На севере Медеи ваше родовое имя наверняка известно.
- Возможно, - медленно сказал Грэм. – Но все эти заключения умозрительные, потому что Ванда никакого восторга при виде меня не выразила.
- Вы должны понять, - на удивление мягко отозвался Дэмьен. – Для нее ваше появление стало шоком. Она похоронила и оплакала вас. А мертвецов, согласитесь, встречаете не каждый день. Я отчасти способствовал ее заблуждению. Или, скорее, поддерживал его. Я не знал наверняка, живы вы или мертвы, но согласился соучаствовать Иву в его легенде. Видите ли, я… Попробую объяснить. По дороге в хутор Ив рассказал мне кое-что о вас. По его словам, вы силой навязались их компании и, хотя, спору нет, некоторые ваши услуги оказались полезными, вашей целью было получить от Тео вознаграждение в случае удачного окончания похода. Все бы ничего, говорил мне Ив, если бы вы были просто одним из наемников, от которых все-таки больше пользы, чем вреда, но вы ходили за Вандой, намереваясь соблазнить ее. Ив присягал на верность нашей семье, а значит, должен был защищать Ванду. Я мог судить о происходящем только с его слов, ведь я сам ничего не знал, а он… он мой лучший друг. Я не то чтобы до конца поверил ему, но просто взял на заметку. Ванда была так юна, так неопытна… Мне не хотелось бы, чтобы она натворила глупостей из-за какого-нибудь проходимца. Шестнадцатилетнюю девушку так просто обмануть, имея хоть крупицу обаяния. Мне же показалось, что именно этого качества у вас в избытке, хотя я и видел вас всего ничего.
- Хочу справедливости ради отметить, что мои личные впечатления, сложившиеся о вас, не совсем совпадали с мнением Ива. По его словам, вы были человек без чести и совести. Мне это показалось сомнительным. Разве человек, ищущий во всем свою выгоду, пошел бы на такой риск, на какой пошли вы? Даже самая высокая награда не стоила того. Я сразу подумал, что вас должно было вести что-то иное, не корысть и жажда денег.
- В общем, ни о какой однозначности в суждениях речи быть не могло. И я решил подождать, не делать выводов. Приехав на хутор, я поговорил с сестрой. Возможно, Ванда говорила вам, что мы с детства близки, и никогда у нас не было никаких тайн друг от друга. На этот раз, впрочем, я почувствовал, что она что-то скрывает. Вы ее, несомненно, волновали, но полностью раскрыть своих чувств она не захотела. А возможно, не смогла. Ванда – человек настроения, как говорит матушка, она всегда делает так, как хочет в данный момент ее правая пятка. Насколько я знаю, она никогда не стремилась выразить словами свои чувства. Вообще, она девушка легкомысленная, и легко относилась к прежним своим поклонникам, а их было немало, молодых людей всегда привлекала и внешность, и положение Ванды. Я знаю, как она крутила ими, не испытывая ни малейших привязанностей. Но теперь я почувствовал: происходит что-то серьезное. Меня это озаботило. Можно было, конечно, предполагать, что Вандина влюбленность – если это была влюбленность, - пройдет сама собой, но… Вы зацепили ее. Сильнее, чем ей того хотелось бы.
А как она-то меня зацепила, подумал Грэм мрачно. Семь лет прошло, ей хоть бы что, и забыла давно, замуж собирается, а у меня до сих пор сердце болит при одном воспоминании.
Дэмьен внимательно взглянул на него, ожидая каких-то слов, но Грэм молчал, вцепившись в опустевший кубок так, словно этого зависела его жизнь. Что он мог сказать?
- Еще вина? – получив согласие, Дэмьен наполнил кубки себе и гостю и продолжил. - Она ни в какую не хотела уезжать, не дождавшись вас. Пожалуй, ее можно было только силой уволочь оттуда. Я успел поговорить со всеми, и узнал, что Ванда хочет уговорить вас вернуться с нами в Медею, кинуться в ноги Тео и попросить о прощении. После этого она планировала оставить вас рядом с собой в качестве телохранителя. Ив воспринял такую идею в штыки, но Оге и Корделия поддерживали ее. Особенно Корделия; она рассказала, что лично пыталась уговорить вас, но вы отказались. Тогда я подумал, что у вас достаточно благоразумия, чтобы не делать глупостей. Мне эта идея не понравилась. И не только из-за того, что она грозила вам плахой, а еще и потому, что мне не хотелось, чтобы мою сестру охранял сомнительный человек. Она же была настроена серьезно.
- Когда стало ясно, что вы не вернетесь, встал вопрос, что делать. Ванда настаивала на том, чтобы вернуться и попытаться разузнать о вашей судьбе, остальные колебались. Было ясно, что возвращаться опасно, но она ничего не хотела слушать. Говорить с ней было то же самое, что кидать горохом об стену. На нее не действовали никакие доводы. Тогда Ив пошел на неблаговидный поступок. Он рассказал ей, что вас будто бы убили у нас на глазах, а он умолчал об этом, щадя ее чувства. Я не присутствовал при этом разговоре, но знаю, что Ванде стало плохо. Она ничего не рассказала, но когда речь снова зашла о том, что же нам делать, она молчала. Я был удивлен, Ив это заметил, и объяснил мне свой замысел. Мне, с одной стороны, было неприятно обманывать сестру; к тому же существовала вероятность, что вы действительно попали в беду, с другой же стороны… Возвращаться, в самом деле, было безумно опасно, я не мог рисковать жизнью сестры и друзей. К тому же, мне пришлось признаться себе, мне не нравилась такая влюбленность Ванды; вы казались мне не тем человеком, который ей нужен. Я согласился поддержать Ива в его выдумке, хотя и не понимал его ненависть к вам, как и сейчас не понимаю. Признаюсь, тогда я пошел наперекор совести.
- Я понимал, что нужно торопиться, и это понимание заставило меня поступить так, как я поступил. Если вы все же попали в руки касотцев, думал я, они будут вас допрашивать, и вы рано или поздно заговорите. И скорее рано, чем поздно. Мне же не хотелось, чтобы нас накрыли прямо на хуторе. В общем, мы уехали.
- Долго рассказывать о нашем обратном путешествии, да и нужды нет. Могу только сказать, что всем было невесело. Ванду печалила ваша мнимая гибель, Оге расстраивался из-за потери друга – в общем-то, по тому же поводу, что и она; Корделия… у нее имелись свои причины. Я же к тому времени узнал о том, что из моего отряда не выжил никто, кроме меня и Ива, и это было мне горько. Кроме того, я предвкушал неприятности, ожидающие меня по прибытии, а их было немало. Но не обо мне речь.
- Как я уже сказал, Ванда сильно горевала. В таком расстройстве чувств я ее никогда не видел. Дни шли, а лучше ей не становилось. Я уже начинал жалеть, что мы не вернулись к Северной и не навели справки. В любом случае, было уже поздно.
- Не понимаю, - медленно сказал Грэм. Он держал кубок перед лицом, чтобы Дэмьен не видел его зло кривящихся губ. – Не понимаю, зачем вы рассказываете все это. Меня не интересует прошлое.
- Не думаю, что это в самом деле так, - Дэмьен коротким характерным движением откинул волосы назад. – К тому же, мне хочется, чтобы вы знали: со стороны Ванды чувства не были показными. Это не был каприз. Больше года после возвращения она ходила сама не своя. Если бы не боязнь осуждения родителей и друзей, она, пожалуй, надела бы траур.
- Я думал, Ванда меньше всего прислушивается к общественному мнению, - хмыкнул Грэм.
- Общественное мнение – это одно. Мнение родных и друзей – это другое, - возразил Дэмьен. – Минуту, князь, я прикажу принести еще вина.
Грэм кивнул. Вино понемногу начинало оказывать на него действие, а ему только того и надо было.
Мальчик появился и исчез, оставив на столе еще один кувшин без лишних указаний.
Интересно, подумал Грэм, к чему был весь этот длинный рассказ. Если Дэмьен хотел просветить его относительно чувств Ванды, то зря старался, Грэм и так все знал. Если же хотел высказать свою точку зрения, так она абсолютно Грэма не интересовала.
- Так вот, о Ванде, - продолжил принц, откинувшись на спинку кресла. Его лицо казалось странно бледным на фоне темного бархата. – Через некоторое время все прошло, как и следовало ожидать. Ванда успокоилась, перестала просыпаться в слезах. Тем временем, Тео начал подыскивать ей жениха; и хотя сначала она отказывала всем, со временем начала приглядываться. Потом кончилась война, а Ванда остановила выбор на Ричарде. Несколько месяцев они время от времени встречались на приемах, а теперь назначен день свадьбы. И вдруг появляетесь вы.
- Понимаю, - зло сказал Грэм. – Понимаю, вся эта длинная речь была сказана к одному: сидел бы ты, князь, в своей норе и не показывался на глаза добрым людям, не морочил бы им головы и не волновал души. А лучше, подох бы в Северной, как все и рассчитывали.
- Вы не поняли, - с неожиданным спокойствием ответил Дэмьен. – Я имел в виду совсем иное. А именно – если вы хотите получить Ванду, вы еще можете попытаться сделать это. Произвести впечатление на Тео, вынудить его разорвать помолвку… снова склонить симпатии Ванды на свою сторону.
- Мне показалось, это нереально.
- Дайте ей время оправиться от шока. Пусть она все обдумает.
Грэм, прищурившись, взглянул на него.
- А вам-то что за печаль? У сестры прекрасный жених, хорошего рода, красавец, и без темного прошлого…
- Но я же говорил, что хочу отблагодарить вас. Да и мои симпатии на вашей стороне, как бы то ни было. Кроме того… - Дэмьен вдруг помрачнел и замолк.
Грэм живо припомнил бледную и грустную Корделию под руку с Ивом. И молодую беременную женщину рядом с принцем.
- Кажется, вы сами заключили совсем не тот брак, на какой рассчитывали.
- Вот именно.
Поскольку комментариев не последовало, а Грэм вовсе не намеревался щадить чувства собеседника, он предположил:
- Ив перехватил вашу невесту?
- Корделия никогда не была моей невестой в полном смысле этого слова.
- Надеюсь, она счастлива, - очень серьезно сказал Грэм. Девушка всегда вызывала у него только симпатии.
- Я тоже… надеюсь, - выражение лица Дэмьена живо свидетельствовало о неискренности этих слов и наводило на мысли, что он вовсе даже не уверен. – Ну так что же вы скажете? Желаете вы поговорить с Тео относительно Ванды?
Грэм представил себя таким, каким увидит его Тео: высокий мужчина, все еще сохранивший худощавую фигуру молодого парнишки, прихрамывающий на одну ногу, в богатых одеждах, ничуть не сочетающихся с его хмурым, худым лицом. Глубокие складки у губ и между бровей, злые синие глаза, шрам, пересекающий бровь и часть лба. Золотые массивные кольца в ушах, которые было принято носить, скорее, не в аристократической среде, а среди наемников и бандитов; белые, небрежно приглаженные волосы с вплетенной в них черной тесьмой. Сломанный передний зуб. Пожалуй, Тео хватит того, что он увидит, чтобы решить – его дочери такой жених не нужен. А сколького он не увидит: татуировку, густо покрывающую спину и руки; шрамы, причудливо сплетаясь с которыми, она производила несколько пугающий эффект.
- Нет, - покачал головой Грэм. – Оставим короля в покое. О Ванде я буду говорить с Вандой.
- Только подождите немного, - повторил Дэмьен. – Дайте ей время прийти в себя… Вы уже остановились где-нибудь? Здесь не слишком много приезжих, и можно без труда подыскать комнату во дворце, где вы сможете провести несколько дней.
- Не надо. Я снял комнату в одном из постоялых дворов в городе.
- Вы уверены? Постоялый двор не слишком подходящее место для знатного человека.
- Хозяин принял меня, кажется, за бандита, а не за знатного человека, - зло рассмеялся Грэм. – И он отчасти прав. В душе я никудышный князь.
- Но наследственность не пропьешь, - заметил Дэмьен.
Грэм рассмеялся еще злее и громче.
- Вы так уверены в этом?! Может быть, ее и нельзя пропить, но можно позабыть! Знали бы вы, сколько подонков благородного происхождения мотаются по свету, забыв, кто они и откуда, в таком виде, что их и мать родная не признает! И я точно так же мотался… А то, что я напялил на себя эту одежду и взял отцовский титул, ничего не меняет… Абсолютно ничего. Сущность-то та же осталась, как ни назови.
- Вы такого о себе мнения, и тем не менее явились сюда за Вандой?
- Да. Глупо, наверное, но есть во мне маленькая надежда, что она сумеет вернуть былое… поможет мне вспомнить, каким я был. Хотя, - Грэм усмехнулся, - вряд ли раньше я был намного лучше.
Впрочем, подумал он, есть еще одна причина. Но тебе, принц, я не скажу.
Где-то в глубине души ему хотелось причинить Ванде боль. Четыре года он умирал из-за нее, два года жил как собака, ежедневно рискуя жизнью, так неужели нельзя сделать так, чтобы и она почувствовала хоть немного его боли?
- Ну что ж, - сказал Дэмьен, поднимая бокал, - желаю вам удачи. А насчет комнаты во дворце все же подумайте.
- А насчет места в королевской гвардии? – скалясь, поинтересовался Грэм. – Точнее, в вашей личной гвардии?
- Что?
Ага, так он не в курсе…
- Было дело, Ив предлагал поговорить с вами, чтобы по возвращении в Медею устроить мне место в личной гвардии принца. Как я понимаю, он не поговорил. Забыл, наверное, - расхохотался Грэм. Вино все-таки было крепким.
Дэмьен нахмурился.
- Я ничего об этом не знаю. Ив предлагал вам? Верится с трудом. Мне казалось, что он ненавидит вас.
- Вы что же, думаете, я вру?
Нет, подумал Грэм, нужно взять на полтона ниже. Иначе, на пьяную-то голову, они договорятся до того, что бросятся друг на друга. Или, пожалуй, принц позовет стражу и прикажет арестовать зарвавшегося гостя. Будь при Грэме оружие, его это не слишком волновало бы, но, направляясь в королевский дворец, он оставил меч в своей комнате, под присмотром Мэнни. Возможно, это было не очень разумно, но…
К счастью, Дэмьен был умным человеком – и еще достаточно трезвым, - и не обратил внимания на тон Грэма. Только улыбнулся хмуро и сказал:
- Как бы то ни было, это легко исправить. Моя личная гвардия существует, и я мог бы предложить вам в ней место офицера.
- Боюсь, я буду вынужден отказаться, - с убийственной серьезностью, которую было вовсе не легко сохранить, ответил Грэм. – Представляю, какое скучное это место. На придворную должность меня и калачом не заманишь… равно как и в армию. Двух лет мне хватило с избытком.
- Вот как? Вы служили в армии?
- О да… В медейских войсках, - Грэм дернул ворот камзола и извлек из-под одежды латунную бирку с выгравированными на ней опознавательными личными знаками. – Вольная сотня под командованием Даниэля Изолы. Клянусь Рондрой, было весело… только окончилось не слишком благополучно.
- То есть?
- Да неважно. Так или иначе, офицером личной гвардии принца я не стану. Хотя и благодарю за предложение, - насмешливо сощурился Грэм.
Насмешку Дэмьен так же проигнорировал. Выдержка у него была, поистине, королевская. Полная противоположность Ванде с ее бурей взрывных эмоций.
- Вольная сотня Изолы… - повторил как бы про себя Дэмьен и вдруг вскинул голову. – Но ведь, кажется, именно эта сотня брала в 64м году Северную? Значит, это они…
- Да. Это они.
Глава 8
За вторым кувшином вина последовали третий и четвертый, каждый последующий – лучше предыдущего. Грэм пил много и ожидал, что с минуты на минуту его наконец-то развезет, но этого не происходило. Зато принца проняло. Правда, было у Грэма подозрение, что еще до начала разговора Дэмьен успел выпить и уже тогда был немного нетрезв. Иначе, с чего бы его пробило на такие откровения?
После того, как они вспомнили Северную крепость, повисла неловкая пауза. Грэм совершенно не хотел разговаривать на эту тему, а Дэмьен, кажется, понял это, но не знал, как перевести разговор на другое. Грэм раздумывал, что вот, кажется, удобный шанс вежливо откланяться, но тут его собеседник вдруг заговорил снова:
- Князь, я… хотел бы вам вернуть кое-какую вещицу.
- Что? – удивился Грэм.
- Минутку.
Дэмьен тяжело встал и подошел к секретеру не слишком твердой походкой. А ведь он и впрямь пьян, подумал Грэм. И гораздо сильнее меня.
Выдвинув один из украшенных чеканкой ящичков секретера, Дэмьен пошарил в нем, потом зажал в пальцах какую-то небольшую вещичку и вернулся в кресло, оставив ящик открытым. Грэм, заметив это, криво улыбнулся. Если бы сюда забрел вор, какое поле для деятельности он нашел бы для себя! Но, к сожалению, в королевский медейский дворец воры не заходили.
- Вот, - Дэмьен осторожно положил что-то на гладкую поверхность стола. – Это ведь ваше, князь. Помните?
Грэм взглянул, прищурившись, и вздрогнул. О да, он помнил. На столе лежал сапфировый перстень очень тонкой работы, дорогой и эффектный. Грэм получил его от касотского магика Эмиля Даниса, оказавшегося на самом деле императором Касот Барденом; а потом отдал Иву, чтобы он и принц смогли выбраться из крепости беспрепятственно.
- Вы не хотите его взять? – удивился Дэмьен.
Удивление его было понятно, поскольку Грэм, вместо того, чтобы забрать перстень, отодвинулся от него подальше, откинувшись на спинку кресла.
- Нет. Не хочу. Да и вещь эта, на самом деле, принадлежит вовсе не мне.
- Я так и думал, учитывая власть, которую перстень имел тогда, - понимающе кивнул Дэмьен. – Тем не менее, он был у вас. Пусть он к вам и вернется.
- Он мне не нужен. Если уж вы хотите отдать его кому-нибудь, верните настоящему хозяину.
Дэмьен слабо улыбнулся.
- Если я правильно понимаю, кто хозяин перстня, это будет нелегко.
- Можете просто выкинуть его в окошко, если он вам так мешает. Или выковырнуть из него камень и пустить на переплавку.
- Ну, все-таки произведение искусства, будет жаль переплавлять его. Что ж, пусть полежит в ящике. Как память.
- В гробу я видал такую память, - пробормотал Грэм тихо. Дэмьен сделал вид, будто не расслышал.
К счастью, на этом воспоминания о событиях семилетней давности иссякли, и разговор перетек-таки на другие темы. Терпкое, крепкое вино окончательно развязало принцу язык, а собеседником он оказался изумительным: образованным, начитанным, остроумным, хотя и несколько мрачноватым. Беда в том, что ни в каком собеседнике Грэм сейчас не нуждался. Не то у него было настроение, чтобы вести умные беседы, тем более, на темы, в которых он почти ничего не понимал. Как ни крути, в его образовании зияли огромные дыры, которые он не успевал заполнять за те короткие периоды времени, когда в его руки попадали книги.
Кроме того, единственным человеком, общества которого он сейчас желал, был вовсе не Дэмьен, а его сестра, которая в это время, наверное, любезничала со своим женихом. Принц же, похоже, успел забыть, зачем приехал его гость, и не обращал внимания на его нетерпеливые гримасы.
Проще всего было встать и уйти, но что-то мешало Грэму поступить так. И он продолжал сидеть, слушать Дэмьена, вставлять время от времени короткие замечания… и опрокидывать в себя кубок за кубком в тщетной надежде забыться.
Когда опустел и четвертый кувшин, речь принца стала заметно замедленной. Вино вообще действовало на него своеобразно. Он стал разговорчивым, но слова сходили с его губ все медленнее и неохотнее, как будто ему приходилось с трудом выталкивать их из себя. Да и сам он все мрачнел с каждой минутой, в темных глазах появился странный блеск, на высоких скулах выступил лихорадочный румянец. Грэм с некоторым интересом следил за ним. Ему стало интересно, чем же все кончится.
А кончилось все ничем. На пятом кувшине Дэмьен сломался. Его рука, унизанная перстнями, приподняла бокал, нерешительно замерла на несколько секунд в воздухе, потом медленно опустилась обратно. Принц уронил голову на спинку кресла и уснул.
Несколько минут Грэм сидел неподвижно, опершись щекой о кулак правой руки, и рассматривал лицо спящего Дэмьена. Даже во сне принц не походил на человека, ведущего легкий и необременительный образ жизни, слишком угрюмое лицо у него было: сдвинутые брови, нахмуренный лоб, черные тени под глазами. Наверняка Тео, хотя и не жалует своего пасынка, перекладывает на его плечи изрядную часть государственных забот. И уж вряд ли он оставляет себе самые трудные дела.
Что ж, Дэмьен спал, и Грэм не намеревался будить его. Не собирался он и сидеть и ждать его пробуждения; а в том, что сумеет сам выбраться из лабиринта комнатушек, он сомневался. Он всегда хорошо запоминал дорогу, но все же всех потайных дверок и переходов упомнить не мог. А выбираться было надо.
В задумчивости, Грэм допил то вино, что оставалось в его кубке, плеснул себе еще из почти полного кувшина. В голове немного шумело, но мысли оставались ясными. Грэм негромко выругался про себя. В последний год вино вообще перестало оказывать на него какое-либо заметное действие, сколько бы он ни пил. А пил он, нужно сказать, много; восемь лет назад такие дозы вина просто свалили бы его с ног. Сейчас же, от вина было ненамного больше толку, чем от чистой воды.
Он осторожно поставил кубок на стол и огляделся, припоминая, с какой стороны они с Дэмьеном пришли. И взгляд его наткнулся на маленький колокольчик, на звук которого приходил мальчик-слуга. Пожалуй, парнишка может вывести его отсюда. Если он прислуживает принцу, то уж наверняка знает все дворцовые переходы.
Недолго думая, Грэм поднялся с кресла и подошел к секретеру. Выпитое вино все-таки сказывалось, ноги словно свинцом налились и не очень хорошо слушались.
Мальчишка появился незамедлительно. На лице его не было ни малейшего следа недовольства, хотя и дергали его уже который раз. Он удивленно взглянул сначала на Грэма, потом на спящего Дэмьена.
- Господин? – вопросительно произнес он. – С его высочеством все в порядке?
- В порядке. Его высочество спит. Советую не трогать его до утра.
- Да, господин. А что вам угодно? Еще вина?
- Мне угодно, чтобы ты проводил меня к остальным гостям. И, желательно, побыстрее.
- Хорошо, господин. Следуйте за мной.
По дороге парнишка все время оглядывался на Грэма, словно проверяя, не потерялся ли тот еще в запутанных переходах, или опасаясь за свою спину.
В зеркальной зале продолжалось веселье. Грэм остановится на пороге, заново привыкая к свету, жестом отпустил мальчишку. Гостей было так много, что рябило в глазах, но никто из присутствующих не интересовал сейчас Грэма, кроме Ванды, а ее огненных кудрей он и не видел. Прищурившись, он вступил в залу и медленно пошел вперед, двигаясь сквозь людскую массу, оглядываясь по сторонам. Мимо скользили люди; иногда какая-нибудь дама проходила так близко, что задевала его своим платьем; несколько девушек с улыбками заглянули ему в лицо, но он не смотрел на них. Свет сотен свечей слепил его, аромат смешанных духов кружил голову, и он подумал вдруг, что если даже Ванда пройдет сейчас в шаге от него, он ее просто не заметит. Он остановился и прикрыл глаза. Нет, в этом мельтешении ему ни за что не найти ее. Только он успел подумать это, как почувствовал прикосновение к плечу; обернулся и увидел Оге – снова Оге.
- Уф, - сказал тот. – А я-то думал, что ты ушел. Где ты пропадал?
- Беседовал с вашим принцем, - угрюмо отозвался Грэм. – Ты знаешь, где Ванда?
Оге как-то странно скуксился.
- Ты знаешь, - доверительным голосом сказал он. – Не надо тебе сейчас к ней ходить.
- Где Ванда? Ты знаешь?
- А давай я тебя познакомлю со своей невестой? Очень милая девушка, тебе понравится.
Грэм потерял терпение, схватил Оге за локоть железной хваткой и потащил в угол, где было поменьше народу. Оге не вырывался и вообще делал вид, что ничего особенного не происходит.
- Где Ванда?! – прошипел Грэм, когда они оказались в относительно спокойном месте. От посторонних глаз их очень удачно скрывала зеркальная колонна, и никто не видел, как Грэм прижал Оге к стенке, упершись о нее руками по обеим сторонам от него. – По глазам вижу, что знаешь.
- Ты, это… - растерялся Оге. – Зачем она тебе?
- Поговорить хочу.
- Ты уже говорил! Она вернулась сама не своя!
- Не твое дело, - сквозь зубы сказал Грэм, жалея, что нет у него при себе никакого оружия. – Это касается только нас с ней.
- Неправда! – возмутился Оге. – И нас тоже! То есть меня! Я же ее друг!
- Ты рискуешь тем, что у Ванды станет одним другом меньше. Я не шучу.
Немного помявшись, Оге взглянул в глаза Грэму. Видно, ему очень не понравилось то, что он там увидел, потому что он тяжело вздохнул и сказал обреченным голосом:
- Только не наделай глупостей.
- Не наделаю.
- Что-то мне не верится… - снова вздохнул Оге. – Ванда в парке. С Ричардом. Во всяком случае, были с полчаса назад.
- Парк большой.
- Они недалеко. Здесь чуть поодаль есть беседка, вся заросшая виноградом, они там сидели.
- Хорошо, - буркнул Грэм, отвернувшись. Он понятия не имел, где находится эта беседка, но был полон решимости обшарить хоть весь парк, но найти ее. – А может, прогуляешься со мной, покажешь? А, Оге?
- Ну уж нет, - задрал нос Оге. – Сам ищи. Не люблю скандалы, а его не миновать, если ты сейчас к ним сунешься. Ричард, если разозлится, пошинкует тебя в капусту.
Грэм ухмыльнулся, продемонстрировав сломанный наполовину зуб. Пошинкует? Ну, ну…
Он решил больше не терять времени, оставил Оге приходить в себя у стены, а сам направился к выходу из залы. Он собирался спуститься в парк и разыскать сладкую парочку.
Пока еще он не знал, что будет делать после того, как найдет их; в груди разгорелся огонь, пожирающий душу, и наполняющий его неуемной яростью. Он знал, что в таком состоянии способен на все, что угодно, и потому не мог предсказать, что произойдет, если он застанет Ванду в объятиях Ричарда. Несколько женщин, попавшихся на его пути и взглянувших на него, отпрянули, как от пламени – такая мрачная, яростная гримаса застыла сейчас на его лице.
Почти бегом он спустился по широкой, пустой лестнице, и вышел в темный и молчаливый парк. Здесь не было ни одного огонька, тьму рассеивал лишь звездный свет, луна уже зашла. Но Грэму было вполне достаточно и такого света. Оказавшись под сенью деревьев, он замер на минуту и затаил дыхание, прислушиваясь. Единственными звуками, коснувшимися его слуха, было шептание ветра в листьях, и обрывки музыки из дворца, доносившиеся через приоткрытые окна. Если в парке кто и был сейчас, то не здесь, в пределах слышимости. Что ж, сказал себе Грэм, поищу их, все лучше, чем проводить время в душном дворце. Он тихо пошел по неширокой дорожке, рассудив, что беседка, о которой говорил Оге, едва ли находится в зарослях, в глубине парка. Не полезет же Ванда в бальном платье в переплетение ветвей?
После выпитого вина Грэму было жарко, и он сначала расстегнул дублет, а потом и вовсе скинул его, оставшись в одной тонкой шелковой рубахе. Вряд ли прилично ходить по королевскому парку в таком виде, но кто сейчас мог увидеть его? Подумав, он бросил дублет в траву, немало не заботясь о том, что роса, песок и земля испортят дорогой атлас и серебряную вышивку.
Он уже ушел по дорожке довольно далеко; огни дворца спрятались за ветвями деревьев. Грэм успел немного успокоиться, но сердце все равно бухало в груди как ненормальное, и жжение не проходило. Он чувствовал возрастающую досаду – на себя. Нужно было тащить Оге с собой, и чтобы он показывал эту беседку…
Вдруг ему послышался какой-то звук. Он остановился и прислушался. Да, кажется, голоса. Двое переговариваются тихонько и смеются. Дрожь прошла по его телу – он узнал голосок Ванды. Он не разбирал слов, говорила девушка совсем тихо, но ошибиться не мог. Постояв с полминуты, он пошел на голоса, стараясь ступать тихо.
Беседка и впрямь была вся увита диким виноградом. Эта естественная стена отлично скрывала сидящих внутри от посторонних глаз. Точнее сказать, скрывала бы, потому что в данный момент Ванда вольготно расселась на перилах беседки, и ее мог видеть каждый, кто проходил мимо. Грэм она не заметила, поскольку он подошел со спины, кроме того, его скрывали в своей тени низко нависающие ветви деревьев.
Ричарда почти не было видно; он, как нормальный воспитанный человек, сидел на скамье внутри беседки, и его заслоняла сплетенная из виноградника живая стена. Но Грэму и не нужно было видеть, он чувствовал его и так, всей шкурой.
Он нарочно шевельнулся так, чтобы ветки вокруг него зашуршали. Ванда тут же прервала свой веселый рассказ и с опаской оглянулась.
- Кто здесь? – спросила она шепотом.
- Тебе показалось, - отозвался безмятежно Ричард. – Это просто ветер.
- Нет, - возразила Ванда. – Не ветер. Эй! Есть тут кто-нибудь?
- Есть, - ответил Грэм, не выходя из своего укрытия. – Это я, Ванда.
- Что за… - начал Ричард; его темный силуэт шевельнулся, и Грэм понял, что лигиец встал. – Ванда, кто это?!
- Ричард, это князь Соло… - Вандин голос звучал так, словно она изо всех сил сдерживалась, чтобы не сорваться на крик.
- И что же нужно этому наглецу?
- Этому наглецу, - ответил Грэм с ледяным спокойствием, пряча за ним яростное пламя, бушевавшее в нем, - нужно всего-то поговорить с ее высочеством Вандой.
- Всего-то, - послышался смешок. – Вы что, следили за ней, князь? Поговорить можно было и в другом месте, например, во дворце. А то, что вы пришли сюда, я расцениваю как наглость и неуважение к девушке.
- Да расценивайте как хотите. Ванда! Отойдем, поговорим?
- Мы уже поговорили обо всем, - неохотно ответила Ванда. – Мне больше нечего тебе сказать.
- Но у меня есть, что сказать! Прошу тебя, Ванда…
Ему послышался тихий вздох, и вслед за этим девушка соскользнула с перил. Но Ричард ухватил ее за руку, остановил.
- Сиди. Я сам поговорю с этим наглецом. Так поговорю, что на всю жизнь запомнит.
- Ах, Ричард, оставь! Подожди меня тут, я сама…
- Ванда! Не смей…
Грэм понял, что эти почти уже семейные разборки будут продолжаться еще долго, и решил подойти сам. Придется говорить при Ричарде, ну что ж… Зато будет свидетель. Он раздвинул ветки, прятавшие его, и уже через несколько секунд оказался в беседке, не утруждая себя поисками входа и просто перемахнув через не слишком высокие перильца. Ванда ахнула от неожиданности и отпрянула, ее кавалер, наоборот, сделал шаг вперед.
- Князь, как это понимать?! – поинтересовался он сквозь зубы.
- Я уже объяснил вам, как. Мне нужно поговорить с Вандой, и я с ней поговорю. С вами или без вас.
- Послушайте, князь, вы здорово рискуете, нарываясь на неприятности. Будь у вас оружие, я вызвал бы вас на поединок, но поскольку вы безоружны, мне придется позвать стражу.
- Интересно, интересно, - заухмылялся Грэм. – Станете орать на весь парк? Хотелось бы послушать!
Забыв о своих же только что сказанных словах, Ричард схватился за меч, – сам-то он был при оружии, видно, как почетному гостю, ему это разрешалось, - и дернулся вперед. Грэм подобрался и чуть пригнулся. Схватки с вооруженным противником он не боялся, тем более – в темноте, где у него было явное преимущество. Но схватки не вышло – между ним и лигийцем встала Ванда.
- С ума сошли?! – гневно крикнула она. – До чего же вы все странные люди, лишь бы вам подраться! Ричард! Ради богов, убери меч. Неужели нападешь на безоружного человека? Грэм! А ты что? Хочешь, чтобы тебя зарубили на месте? Похоже, у вас в головах ни капли мозгов нет. Ну, что вы так смотрите на меня? Грэм, ты хотел поговорить со мной? Так пойдем, поговорим. Ричард, помолчи. Подожди меня здесь. Я вернусь через десять минут – больше наша беседа с князем, я думаю, не займет.
С этими словами она крепко взяла Грэма за руку и потянула за собой. Тот не сопротивлялся.
Они вышли на дорожку, и там Ванда остановилась, развернулась к нему лицом.
- Ну что? – сердито спросила она. – Что ты хотел сказать? Я слушаю!
Да, трудно будет в таком тоне говорить о любви. Грэм целую минуту молча смотрел на нее, размышляя, как ей объяснить, какие слова найти. Выводы получались неутешительные. Звездный свет давал возможность рассмотреть как следует ее лицо, и он понял, что никаких слов она просто не услышит. А если и услышит, то все равно не примет. И все же он решил попытаться.
- Я хотел сказать, - тихо произнес он, - что не оставлю тебя в покое. Я буду тенью следовать за тобой, и днем, и ночью. И так будет, пока ты не согласишься стать моей женой.
Ванда поджала губы и отвернулась. В глаза Грэму она не смотрела.
- Что я должна сделать, чтобы ты исчез из моей жизни? Навсегда?
- Ванда… неужели ничего не осталось?..
- Ничего и не было.
- Неправда! – Грэм сжал кулаки, стиснул зубы. Его била дрожь. Зачем она врет ему? Как она может? – Было.
- Не обманывай себя. Ничего не было, кроме интереса глупой молоденькой девчонки, и уж тем более ничего нет теперь.
- Я заставлю тебя вспомнить, - хрипло сказал он, в ту же секунду оказался рядом с ней и сгреб ее в охапку. Он уже плохо соображал, что делает. Он крепко прижал ее к себе, – так, чтобы она не могла высвободить руки и ударить его, - и поцеловал, грубо и страстно. Ванда замычала и укусила его за губу; он почувствовал во рту вкус крови, но не отстранился. Тогда она рванулась, но Грэм держал крепко и отпускать не собирался. В конце концов она врезала ему по ноге острым кончиком своей туфельки. Попала она как раз по больному месту, Грэм зарычал от боли и разжал руки. Не теряя времени, Ванда отскочила от него подальше и остановилась, тяжело дыша, готовая в любой момент сорваться с места и убежать. Грэм утер кровь с лица и мрачно посмотрел на нее. Ванда раскраснелась, волосы ее растрепались, кудрявые пряди выбились из прически, и выглядела она такой хорошенькой, что он с трудом сдержал стон вожделения. Да, пожалуй, маловато осталось и от его прежних чувств…
- Скотина, - прошипела Ванда с явственной ненавистью. Испуга в ней не было ни капли. – Сволочь пьяная! Руки распускаешь? Стоит мне лишь слово сказать, и ты опять окажешься в подвале в цепях за свою наглость! Хочешь этого? Могу устроить! Пожалеешь тогда, что вообще выбрался из Северной!
Грэм молчал. Теперь уже не имело смысла говорить что-либо. Он сам, идиот этакий, все испортил.
- Убирайся отсюда, - продолжала Ванда уже на полтона ниже. – И если хочешь сохранить свою шкуру, не показывайся на глаза ни мне, ни моему брату, ни моим родителям. Вообще никому! Понял?
Грэм скривил окровавленные губы.
- Ты слишком многого от меня хочешь. Я пришел сюда за тобой. Я шел три года, и не могу уйти просто так.
- Тогда тебя унесут по частям! Голову отдельно, все остальное – отдельно. Хочешь этого?
- Мне, откровенно говоря, все равно, - он сплюнул кровью, которая продолжала хлестать из прокушенной губы. Шелковая рубашка уже вся была закапана ею. – Можно и отдельно.
- Идиот! – в сердцах сказала Ванда. – Ты совсем дурной? Грэм, ну я прошу тебя – уходи. Пойми, ты меня не получишь. Никогда. Если будешь продолжать настаивать, лишишься головы.
- Тебя волнует моя судьба?
- Слушай… ну, хочешь я встану на колени и попрошу тебя уйти? А?
Грэм внимательно посмотрел на нее. Ему показалось, что в ее больших серых глазах блестят слезы. Он перевел дыхание и покачал головой.
- Не надо на колени. Я уйду, раз ты просишь. Но прошу, помни, что я всегда буду ждать тебя. Если ты вдруг переменишь свое решение… Ты знаешь, где найти меня. В моем имении. Иди, Ванда. Возвращайся к своему жениху. Он уже, наверное, начинает волноваться.
- Да… - она вдруг прикоснулась к своим губам, взглянула на пальцы. – Кровь… О боги. Твоя?
- Да, - Грэм снова сплюнул. – Не волнуйся, ты почти не испачкана. Если Ричард… не будет тебя целовать, он ничего не заметит. Прощай, принцесса, - он коротко поклонился, повернулся и пошел по дорожке прочь, обратно к дворцу.
Ночью, при свете луны и звезд центральный фонтан перед дворцовой лестницей казался феерическим зрелищем – даже для тех, кто не обладал ночным зрением. Струи, взлетавшие к небу и опадавшие каплями, большими и малыми, сверкали словно брильянты. При дневном свете вряд ли они были так же красивы.
Но Грэм не смотрел на сверкающие струи. Ему было не до красот природы и архитектуры, его волновали проблемы более приземленные. Он оперся о каменную стенку фонтана и наклонился к воде. Кровь уже не шла, но во рту ощущался ее железный привкус, а лицо и одежда были все в бурых пятнах. Нужно было привести себя в относительный порядок. Грэм хотя и не собирался возвращаться во дворец, но и появляться в городе в таком виде не хотел. Не то, чтобы он боялся, что его неправильно поймут – ему было плевать на мнение окружающих, - но ему хотелось избежать расспросов Мэнни. Мальчишка любопытен и не робок, он обязательно спросит, что произошло.
Грэм зачерпнул в ладонь воды из фонтана, – она оказалась неожиданно теплой, – и смыл кровь с лица, прополоскал рот. Наверное, со стороны могло показаться странным умываться и стирать одежду в фонтане королевского парка, но Грэм плевать хотел на условности. А он том, что поблизости могут оказаться стражники, он как-то не подумал.
Было очевидно, что замыть кровавые пятна на рубахе не удастся, и Грэм махнул на них рукой. Безымянный с ними. Все равно он вернется в город ночью, Мэнни будет спать и ничего не заметит. Если только он опять не сидит до рассвета, упрямо поджидая дядюшку…
- Соло, - услышал он вдруг за спиной тихий голос.
Обернувшись, Грэм увидел шагах в десяти от себя Ива. В руке его льдисто поблескивал обнаженный клинок. В бледном лунном свете можно было рассмотреть тонкую вязь на лезвии – Грэм помнил ее очень хорошо. Он откинул назад намокшие волосы, выбившиеся из прически, и, приподняв бровь, поинтересовался:
- В чем дело? В парке завелся василиск?
- Я тебя предупреждал, что если ты приблизишься к Ванде, то будешь иметь дело со мной?..
- Ага, значит, не василиск. И что же? Оружия у меня нет, поединка не выйдет.
- Я не хочу поединка, - отозвался Ив и сделал стремительный выпад.
Движение его оказалось неожиданным, и Грэм едва успел уйти в сторону. Клинок со всей силой обрушился на камни оградки, высекая искры; брызнула каменная крошка.
- Однако, - сказал Грэм. Теперь он стоял уже не так расслаблено, он подобрался и был готов в любую секунду двигаться. – Хочешь убить меня? Прямо тут? А как потом будешь объяснять наличие в парке хладного трупа? Тебя обвинят в убийстве, дюк.
Вместо ответа Ив ударил еще раз; Грэм нырнул под клинок, который прошел так близко, что он услышал шорох стали о воздух, и щекой почувствовал движение. Ив стремительно развернулся вслед за ним, меч выписал в воздухе сложную траекторию и снова обрушился на Грэма. Чтобы избежать удара, тому пришлось припасть на колено; подняться он не успевал – серебристая лента клинка снова летела на него. Он откатился в сторону и вскочил на ноги. Происходящее ему очень сильно не нравилось. Ив, похоже, рехнулся, если пытается убить его теперь, когда у него нет в руках оружия. Он всегда был таким благородным, что благородство из ушей у него лезло. Грэм коротко огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за оружие, не нашел ничего подходящего и понял, что придется выкручиваться, располагая только голыми руками. Мысль о бегстве пришла ему в голову и тут же ушла – Ив бегает не хуже него, догонит в три счета и убьет ударом в спину.
- Раз и навсегда, - выдохнул Ив, делая шаг вперед. – Раз и навсегда покончить с тобой, пес.
Глаза у него были такие… Безымянный! Ни у кого, никогда Грэм не видел таких глаз.
- Ив, ты пьян?
Удар. Грэм шагнул навстречу, поднырнул Иву под руку, чтобы оказаться у него за спиной, разворачиваясь в движении. Ив в замахе повернулся вслед за ним, но слишком медленно. Грэм успел со всей силы ударить его ребром ладони по шее и отскочить в сторону, чтобы клинок, продолжавший движение по инерции, не попал по нему. Он немного не рассчитал, и меч все же задел его плечо, оставляя длинный порез; но зато Ив, пошатнувшись, осел на землю. Грэм, быстро наклонившись, вынул из его ослабевших пальцев меч, закинул в кусты – пусть поищет, - и только после этого присел рядом, чтобы проверить, дышит он вообще или нет. Ив дышал, но был без сознания.
Соблазн затащить его в фонтан был слишком велик, но Грэм решил все-таки отказаться от этой мысли, хотя руки ох как чесались. Отказаться не ради Ива – ради Корделии. В ее глазах унижать этого идиота ему не хотелось. Поэтому он просто оттащил Ива в сторону и оставил там, а сам отправился в конюшни. Здесь ему делать было больше нечего.
В конюшнях горел свет и раздавались голоса – приглушенные, но веселые. Конюхи, судя по всему, тоже праздновали помолвку дочери короля, только на свой манер. Появившегося в дверях Грэма они сначала не заметили, и только какой-то парнишка, сидевший поодаль – наверное, помощник конюха, - увидел его, вскочил и согнулся в поклоне. Глаза у него стали – ого-го! Нечасто ему приходилось видеть князей в таком разодранном виде.
- Коня, - не допускающим возражений тоном сказал Грэм, и тут его заметили все остальные.
Переспрашивать и интересоваться его личностью никто не стал – узнали. Белые волосы запоминались всем, кто когда-либо его видел; кроме того, он оказался единственным гостем, который прибыл на праздник верхом, а не в экипаже.
По указанию одного из конюхов мальчишка отправился седлать коня; остальные же так и остались стоять, согнувшись в почтительном полупоклоне. Грэм махнул им рукой – сядьте, мол, - и пошел к стойлу, где с его Бесом уже возился парнишка. Надо сказать, с некоторой долей робости, косясь то на жеребца, то на его хозяина, который встал неподалеку, прислонившись к стене.
Получалось все ужасно глупо. Я бегу так, мрачно подумал он, словно совершил преступление. Словно это я напал в королевском парке на безоружного человека с целью убить его, а теперь скрываюсь. Пожалуй, Ив наплетет теперь с три короба, очнувшись. Впрочем, не все ли равно? Грэм не собирался более возвращаться в этот дворец… и в это королевство.
А может быть, стоило позволить Иву убить себя? Все равно Грэм не знал, как и зачем ему жить дальше. Он не представлял, чем будет заниматься, вернувшись домой. Да и домой ли? Старый замок так и не стал его домом в полном смысле.
- Все готово, господин князь, - оторвал его от размышлений голос парнишки-конюха. Грэм поднял глаза и встретился взглядом с его серыми глазами. Которые были так похожи на глаза Мэнни… Нет! по крайней мере, одному человечку на всей земле он нужен.
Грэм кивнул парнишке, бросил ему серебряную монету, вскочил в седло и выехал из конюшни уже верхом, не обращая внимания на удивленные взгляды конюхов.
Ворота парка стояли открытыми по случаю праздника, и Грэм проехал в них беспрепятственно, провожаемый не менее удивленным взглядами охраны.
До города было недалеко, какой-нибудь час пути, а если ехать быстро, и того меньше. Грэм, однако, не торопился, не гнал Беса. Торопиться ему, в общем, было некуда. Мэнни спит, а если и нет – наверняка не тревожится. Мальчик знал, что визит дядюшки может затянуться до утра – как-никак, это был королевский прием.
Дядюшка… Грэм, произнеся про себя это слово, в который раз усмехнулся. Чудно было, что кто-то называл его так. Нет, не совсем так. Мэнни теперь, когда привык окончательно, звал его "дядя" и на "вы", но в разговорах с другими – Грэм слышал пару раз, случайно, - говорил о нем именно как о "дядюшке". Вот на кого Грэм считал себя менее всего похожим, это на доброго дядюшку. Впрочем, говорят, что устами младенца глаголит истина, а Мэнни, хотя уже и не младенец, все же еще совсем ребенок.
Мысли о Мэнни, а так же ночная прохлада и тишь немного успокоили его. Огонь в груди жег уже не так невыносимо. Ванда отвергла его, это причиняло боль, но мысли о смерти отступили. Можно же научиться жить, не думая о ней… Она ведь научилась не думать о нем?
Нехорошо получилось с Ивом. Его ненависть оказалась сильнее любви принцессы, он сумел сохранить ее в течение столь долгого времени не потускневшей. Грэма это огорчало. Ив был по-своему хорошим человеком, смелым и прямым (а, впрочем, таким ли уж прямым? Ванде-то он сумел навешать лапши на уши), и Грэм предпочел бы видеть его среди своих – нет, не друзей, это была бы слишком смелая надежда, друзей у него почти никогда не было, - но хотя бы союзников. Таких людей всегда хочется видеть на своей стороне, а не на вражеской.
Город тоже гулял вместе с королевским дворцом, а потому ворота оказались открытыми, и подвыпившие веселые стражники не обращали внимания на въезжавших. А зря, мрачно подумал Грэм, проезжая под высокой аркой ворот, мало ли кто может шататься по дорогам по ночам. Воры должны слететься на праздник, как мухи на мед, со всех окрестных городов и деревень… а стража хлопает ушами. Грэм хмуро усмехнулся. Он был уверен, что если повнимательнее посмотрит по сторонам, то увидит не одно и не два знакомых – по Сумеречной гильдии, конечно, - лица. Смотреть по сторонам ему, правда, не хотелось, поскольку не хотелось встречаться с кем-нибудь из старых знакомых.
Впрочем, все равно его было непросто узнать.
На окраинных улицах было довольно тихо и темно, потому что фонарей здесь не зажигали никогда, даже в праздники – да здесь, кажется, их и не было вовсе. Но по мере того, как Грэм продвигался к центру, становилась заметнее царившая здесь веселая кутерьма. Все больше становилось веселых людей из самых разных сословий, большинство – мужчины, почти все с кружками или с бутылками. Женщины, которые попадались на глаза Грэму, в основном выглядели как жрицы Рахьи, вовсе не походили на благочестивых горожанок. Они тоже были не совсем трезвыми.
Грэм двигался через все это веселье, не смотря по сторонам; единственный хмурый человек на празднике. Он уже жалел, что выбрал постоялый двор, расположенный в центре, гораздо спокойнее было бы устроиться на окраине. Впрочем, когда он выбирал место для постоя, им двигали в основном соображения удобства и безопасности Мэнни. На окраинах было полно жулья, а Грэму не хотелось, чтобы с мальчишкой случилось что-нибудь плохое.
Веселящиеся горожане расступались перед ним, косились настороженно. Лишь одна женщина – точнее, девушка лет двадцати, в ярком, сильно открытом платье, - приблизилась к нему, схватила за уздцы обалдевшего от такой наглости Беса, и что-то проговорила, заливаясь хохотом. Она тоже была пьяна, обещала Грэму нечеловеческое блаженство в своих объятиях. Он молча покачал головой и медленно проехал мимо. Нечеловеческое блаженство ему могли дать ласки одной-единственной женщины… и эта женщина его прогнала, а остальные его не интересовали.
На постоялом дворе тоже вовсю шла пьянка. Грэм сдал коня на руки подвыпившему конюху, мрачно пообещав, что если вдруг Бес останется неухоженным, конюху никогда уже не пить вина, и прошел через общую залу, полную народу, к лестнице на второй этаж. Хозяин из-за стойки выжидающе посмотрел на него, но обратиться не рискнул – его счастье. Странный постоялец пугал его, и Грэм мог бы сказать, что не напрасно. Иногда он и сам себя боялся…
В комнате, которую он снимал, было темно. Но темнота не помешала ему увидеть распахнутое настежь окно, и на фоне темного осеннего неба – еще более темный силуэт мальчишки, прикорнувшего на подоконнике. Воздух в комнате был прохладный, но Мэнни, видимо, этого не замечал, спал, и все ему было нипочем.
Как бы не простудился, подумал Грэм, усмехаясь про себя – ну надо же, нашел себе занятие, присматривать за восьмилетним мальчишкой! Кто бы мог подумать… Он подхватил Мэнни на руки, перенес на кровать – парнишка так и не проснулся, - и закрыл окно.
Сам он спать не хотел, да и какой сон мог быть в таком нервном состоянии; с другой стороны, и на ночных улицах делать нечего, праздничное настроение толпы только раздражало его. А не пойти ли мне выпить? подумал он. Закончить дело, начатое во дворце… Конечно, вряд ли в подвалах хозяина постоялого двора найдется вино, подобное тому, что угощал его принц, но все-таки… все-таки…
Хозяин с удивлением и опаской глянул на него, когда он появился в зале – мрачный, с распухшей губой (хотя и в новой, чистой рубахе и даже в бархатном черном дублете поверх). Когда же Грэм велел принести ему самого крепкого вина, и побольше, он слегка повеселел.
К утру он был все еще трезв, хотя вином от него пахло чуть ли не на лигу; и, кажется, оставался единственным постояльцем, который твердо держался на ногах. Хозяин, вдохновленный тем количеством серебра, которое перетекло в его карманы от северного князя, решившего гульнуть, даже робко выразил свое восхищение его стойкостью… И тут же пожалел о своей смелости. Ибо Грэм, злой как оса, не выбирая выражений, послал его куда подальше вместе с комплиментами и сразу же поднялся наверх.
Там его уже поджидал проснувшийся Мэнни.
Северный Пес. Ч. 2
© Copyright: Светлана Крушина, 2008
Свидетельство о публикации №208012200520
Свидетельство о публикации №208012200520
Рецензии
Спасибо!
Но мнение издательств, как обычно, не совпадает с мнением читателей :)
Светлана Крушина 09.12.2008 06:56 Заявить о нарушении
Но мнение издательств, как обычно, не совпадает с мнением читателей :)
Светлана Крушина 09.12.2008 06:56 Заявить о нарушении