Северный Пес. Ч. 3

Часть 3. Чужеземец

Глава 1

Грэма всегда поражало свойство даже самых захудалых лигийских городов выглядеть не бедными и по-провинциальному грязными, а по-сельски очаровательными. То же самое относилось и к отдельным домам. Самая убогая хибара обладала каким-то едва уловимым внутренним достоинством. Пожалуй, больше никто на всем континенте не умел жить так, как жили лигийцы.
И все-таки, Грэм не любил эту страну. Не любил с тех времен, как первый раз попал сюда, проездом, еще тринадцать или четырнадцать лет назад. Тогда друг на друга наложились сразу несколько факторов – и его тогдашнее настроение, этакая юношеская злость на все и вся, и сама атмосфера в королевстве, только-только приходящем в себя после эпидемии чумы. Первое впечатление оказалось стойким. Даже сейчас, когда Лигия снова стала процветающим королевством, а в Грэме не осталось и капли юношеских настроений, он так и не смог заставить себя относиться к этой стране по-другому. Относиться хорошо. Может быть, теперь играл роль тот факт, что будущим правителем Лигии был Ричард? Тот самый, которого предпочла Ванда…
Осенью, вернувшись из Стеклянного дворца в свой замок, Грэм был близок к тому, чтобы перерезать себе горло. Семь лет жизнь в нем поддерживала исключительно надежда, что когда-нибудь он разыщет Ванду, сможет подняться до ее положения, и тогда уже ничто не сможет помешать им. Впрочем, он не заглядывал дальше той минуты, когда они с ней останутся вдвоем и, наверное, напрасно. Ибо эта минута пришла и ушла, и ничего, абсолютно ничего не изменилось. Ванда вернулась в объятия жениха, а он снова остался один.
Два дня он просидел в склепе, а когда вышел оттуда с твердым намерением сегодня же вечером вернуться туда уже навечно и упокоиться, наконец, рядом с сестрой, у входа его встретила Камилла. Поджидала ли она его специально, или оказалась там случайно, он так и не узнал, но факт оставался фактом. Она взглянула на его побелевшее, совершенно мертвое лицо, и поняла, что дело нечисто.
Нет, он так и не рассказал ей, что произошло, и уж конечно не поведал о своих намерениях, но Камилле слов не требовалось, ей вполне хватало женского чутья. Она пришла с ним в дом и, хотя он не приглашал ее задержаться, она осталась и с полчаса просидела в его спальне. Этого времени хватило ей, чтобы понять – Грэм намерен свести счеты с жизнью. Она не стала говорить прочувствованных речей, или устраивать душещипательные сцены со слезами, или читать нотации. У нее были свои методы.
И благодаря им Грэм не перерезал себе горло, как намеревался, и склеп не принял нового мертвеца. Правда, всю зиму Грэм практически не выходил дальше ворот парка, и даже слуги и домочадцы почти не видели его. Чему и были очень рады, потому что вид у него в те дни был устрашающий – посеревший и осунувшийся, с запавшими злющими глазами и искривленными губами, он бесшумно передвигался по дому, как призрак. Даже вездесущий Мэнни частенько терял его из виду. Впрочем, он тоже старался не слишком часто беспокоить своего дядюшку. Он был мал, но сумел понять, что той праздничной ночью в Медее произошел какой-то перелом.
Камилла тоже не стремилась часто попадать в поле его зрения. Она была женщиной рассудительной и не склонной к истерическим припадкам, и как должное приняла факт, что отношениям их, какими бы они ни были, пришел конец. Если она и расстроилась, то она ничем не показывала этого. В любом случае, в ту зиму Грэм был отвратнейшим собеседником. Он предпочитал проводить время один, а точнее, в компании с кувшином вина. Он пил так много, как не пил никогда в жизни, но единственным эффектом этого самого настоящего запоя было лишь окончательно испорченное настроение. Желанное забытье не приходило.
Потом пришла весна, умерла старая княгиня. После тихих похорон Нинель, не попрощавшись, собрала вещички и отбыла в свое поместье, к детям. В замке остались лишь Грэм с Мэнни и несколько человек слуг – Укон, Николас, Элис. Дом медленно умирал, а вместе с ним умирал и княжеский род Соло. Жилым осталось одно крыло дома, то, в котором находились спальни Грэма и Мэнни, столовая, комнаты слуг и несколько подсобных помещений. Остальные части здания Грэм приказал закрыть.
Он уже подумывал, не перебраться ли в малое поместье – там и дом не такой огромный, и для мальчишки найдется более интересная компания, чем в Ваандерхельме; деревень в тамошней округе на порядок больше. Правда, что там делать, он не имел ни малейшего понятия. Медленно умирать? Но он не хотел такой смерти. С другой стороны, он не видел причин для жизни. Вот только Мэнни…
Но мальчишка, как стаял снег, чаще бывал теперь в деревне, чем в замке. Там он нашел себе приятелей и играл с ними. Грэм не запрещал общаться с деревенскими. Несомненно, с ровесниками ему гораздо интереснее, чем с ним…
В малое поместье он так и не переехал.
Укон оставалась единственной, кто не шарахался от него, и когда он, наконец, стал вести себя более или менее как живой человек, а не как зомби, и после долгого-долгого перерыва пришел к ней на кухню – просто посидеть у огня, - она сама, первая завела разговор.
- Не дело это, сударь, совсем не дело, - проговорила она ворчливо, с усердием разминая тесто на большом дубовом столе. – Что ж вы делаете-то, а?
- Ты про что, Укон? – немного удивился Грэм. Он сидел перед очагом, склонившись вперед и протянув к пламени руки. Укон стояла у него за спиной, но он не повернул головы.
- Я про то, что негоже жить так, как вы живете. Был бы жив ваш батюшка, он бы не одобрил.
- Еще бы, - едва слышно вздохнул Грэм. – А то и прогнал бы взашей.
- Вот и я о том же, - Укон оставила тесто в покое и, уперев в бока обсыпанные мукой руки, встала перед ним, загородив огонь. Грэму волей или неволей пришлось посмотреть на нее. Добродушное обычно лицо ее выражало крайнюю степень неодобрения. – Где это видано – сидеть целыми днями, ровно сыч, и вино цедить? Дом забросили, парк, хозяйство все; мальчишка беспризорный шатается. И никто у вас не бывает, даже дама приходить перестала, и вы ни к кому не ходите. Разве ж так можно?
- Наверное, нельзя. Но что ж делать?
- Жениться вам надо.
- Жениться… - Грэм невесело усмехнулся и опустил глаза. – Да разве ж пойдет кто за меня? А, Укон?
- А то нет! – кухарка и не думала сдаваться. – Чем вы хуже остальных господ?
- Может, и не хуже, да из другого теста.
- Это верно, из другого. Так и что ж? Вы подумайте крепко, сударь. А то ведь вы последний в роду, помрете вы – и не останется больше князей Соло-то…
А ведь и в самом деле, подумал тогда Грэм, я последний. Дети Нинели носят фамилию ее мужа, а Мэнни… если разобраться да хорошенько посмотреть на него, то сразу станет ясно, что он больше сын Роджера, чем Гаты. Крови Соло в нем и есть всего ничего.
Грэму не хотелось бы, чтобы род Соло прекратил свое существование, но и мысль о женитьбе его не слишком грела. Брать в жены абы кого он не хотел; кроме того, что бы там ни говорила Укон, ни одна знатное семейство не отдаст за него свою дочь. Да, он богат и знатен, но он чужак. Его отца в округе знали и уважали; может быть, кто-нибудь даже вспомнит и его самого, точнее – язвительного молодого княжича, каким он был шестнадцать лет назад. Но принять его – не примут. Ни за что. Слишком темное прошлое стоит за ним…
Но если кто и решится выдать за него дочь, это проблемы не решит. Грэм не знал никого из местных девушек на выданье, но он знал эту породу в общем. Времени, чтобы изучить ее, у него хватило. А зная, не хотел брать в жены девушку из аристократической среды. Конечно, среди них наверняка были и такие, как Гата или Камилла, но он не хотел их искать среди множества кисейных барышень.
Все равно, они никогда не полюбят его, жена не станет близким человеком, а жениться исключительно ради того, чтобы жениться… Да зачем это надо?
А потом, апрельской ночью, пробудившись от очередного кошмара, он вдруг вспомнил колечки черных волос, щекочущих ему грудь, загрубевшие, но умеющие быть такими мягкими руки, тихий успокаивающий шепот, слетающий с обветренных губ. Джулия… Они никогда не говорили о чувствах, но Грэм знал, что он для нее не просто очередной любовник, мужчина, с которым она всего лишь делит постель. Да и она была для него чем-то большим, чем женщина на ночь. Она была его другом…
Конечно, княгиня из нее получится странная. Под стать князю, пожалуй, но такая, что знатные дамы будут обходить ее за лигу. Но Джулия не тот человек, чтобы обращать внимания на подобные глупости.
А вот как она встретит его предложение супружества? Над этим стоило задуматься. Не пошлет ли куда подальше, к Борону? Она может…
- Джулия Соло, светлейшая княгиня, владелица Ваандерхельма, - прошептал Грэм в ночной тишине, откидываясь на влажные от пота подушки. – Звучит ужасно, но… Безымянный меня побери! Женюсь.
Так он и оказался в ненавидимой всей душой Лигии – вместе с Мэнни, конечно, потому что он не хотел оставлять мальчика одного в доме. Правда, этому предшествовали долгие разъезды: сначала по Наи и Медее, потом по Бергонту, потому что разыскать предполагаемую княгиню оказалось очень непросто. Грэм понятия не имел, где она может находиться, но поскольку расстались они в Наи, оттуда он и начал раскручивать клубок.
Поиски изрядно осложнялись тем, что в их процессе Грэму пришлось столкнуться с некоторыми боевыми "товарищами", а они вовсе не обрадовались ему. Учитывая, при каких обстоятельствах они расстались, можно было предположить, что руки у них чесались свернуть ему шею. Грэм им, конечно, не дался, но разговор вышел напряженный; и у него, и у его собеседников руки так и лежали на рукоятях мечей, пока они разговаривали, и он подумывал уже, как бы незаметно отослать подальше Мэнни, чтобы случайно не попал под горячую руку.
К счастью, обошлось. Связываться с ним не стали, хотя он и был один против двоих, кроме того, вовремя подоспел Игни и умело разрядил обстановку. Уж чему-чему, а искусству гасить конфликты он у Галейна, своего бывшего командира, научился. Они с Грэмом даже посидели потом недолго в том же трактире и выпили, вспоминая прошедшие годы. Мэнни крутился рядом и слушал, разинув рот. О бурном прошлом своего дядюшки он знал немного, и латунной биркой на шее, если и видел ее, не интересовался никогда.
Разговор с товарищами по оружию оказался напрасным, поскольку они тоже не знали, где искать Джулию. В последний раз они видели ее тогда же, когда и его, то есть еще в Медее.
Рыская по материку, как сыскной пес, Грэм в очередной раз пожалел, что порвал в свое время с Ночной гильдией. Сейчас помощь собратьев очень помогла бы ему, но… но он решил не рисковать и не связываться, не будить лиха. Он не знал, числится ли он до сих пор в розыске как отступник, (а отступничество у сумеречных братьев каралось смертью), и не хотел проверять. Пока его не трогали. То ли за давностью лет забыли, то ли не узнавали (а сам он то и дело натыкался взглядом на знакомые лица), то ли просто не сопоставляли светлейшего северного князя Грэма Соло и вора с таким же именем. Впрочем, это вряд ли, не так уж они были глупы.
Но, сколько веревочке не виться… В конце концов, нашелся человек, который последним работал в паре с Джулией. Наемник, парень лет двадцати пяти, черноволосый и черноглазый красавец. Во время разговора он скептически разглядывал Грэма, видимо, пытаясь понять, зачем такому неприглядному типу могла понадобиться его бывшая напарница. Грэм не стал афишировать свое положение в обществе на данный момент, а пояснил, что во время войны Медеи и Касот они с Джулией сражались в одном отряде, и теперь он хотел бы разыскать ее. Черноволосый красавец поведал ему, что точно не знает, где именно сейчас Джули, но когда закончился их контракт, она собиралась ехать к родителям. Грэм, услышав это, очень удивился. Джулия, и к родителям? Это было ни на что не похоже. Она почти никогда и не вспоминала их.
- Она получила какие-то известия от них? – спросил он. – Что случилось?
- Не знаю, - парень пожал плечами. Его видимо забавляло удивление собеседника. Он не видел ничего странного в поступке Джулии. – Она, правда, говорила, что чувствует себя не очень хорошо в последние месяцы. Женщины, кто ж их знает. Может быть, поэтому и поехала домой – отдохнуть малость.
Это объяснение удивило Грэма еще больше. Джулия плохо себя чувствовала? Да никогда с ней такого не случалось.
- Ты знаешь, где живут ее родители? – он знал, что родом она из Лигии, но вот из какого именно города, понятия не имел.
А вот красавец знал. Это немного покоробило Грэма – вопреки его ожиданиям. Как это – ему Джулия ничего не рассказывала, а этому парню, значит, рассказывала? Конечно, обижаться было глупо. Грэм ведь и сам не слишком откровенничал. Тем не менее, симпатии к этому самодовольному красавцу у него сильно поубавилось. А уж за тон, которым тот неохотно назвал город, ему и вовсе следовало выбить зубы.
Но зубы Грэм выбивать не стал и вообще решил обойтись без рукоприкладства. Он просто холодно поблагодарил и откланялся.
И вот он стоял на главной площади в одном из маленьких городишек в самом центре Лигии. Место было на удивление чистое и уютное, и оставалось только дивиться, как в подобном тихом уголке девушка из семьи ремесленников могла вырасти такой, как Джулия. А уж когда он узнал, чем именно зарабатывали на хлеб ее родители, Грэм и вовсе перестал что-либо понимать.
Ибо, как оказалось, Пауля и Лилиан Амонтедо знали все в городке. Ну, или почти все. Да и как не знать, если Пауль Амонтедо был одним из трех хлебопеков, снабжавших жителей хлебом, булками и пирожками. Дорогу к его дому Грэму указал первый же прохожий. Совершенно деморализованный, он направился в указанном направлении мимо ухоженных домов, окруженных палисадниками. Все вокруг казалось игрушечным, и никак не верилось, что подобные города бывают на самом деле. Грэм, городской житель до мозга костей, все свое детство проведший на улице, хорошо знал грязь переулков и темные дела, творившиеся в них, но здесь, казалось, уже и думать забыли о грязи. И уж конечно, в таких вычищенных до блеска переулках трудно проворачивать темные делишки и аферы. Интересно, чем же живут здешние воры, если таковые, конечно, вообще есть? Пока что все люди, встречавшиеся Грэму, казались более или менее благополучными и порядочными. Конечно, вор не обязан ходить крадущейся походкой и носить лохмотья, но Грэм так долго обращался в их среде, сам был таким же, что он почти всегда без труда мог узнать сумеречного брата. Здесь же он пока не встретил ни одного.
Интересно, есть ли в городе вообще храм Фекса? Хотя, как не быть. Живут же в городе торговцы и купцы…
Искомый дом оказался не слишком большим, но зато двухэтажным. На первом этаже находилась лавка и, как решил Грэм, пекарня, а на втором располагались жилые комнаты. Он решил пока не ломиться наверх и, привязав у входа Беса и наказав Мэнни ждать и присматривать за конем, вошел внутрь лавки, придерживая ножны, чтобы не цеплять ими неширокий дверной проем.
Помещение оказалось не очень большим и не очень светлым; у дальней стены находился прилавок, за которым стояла женщина. Склонившись, она что-то высматривала внизу, но услышав шаги, выпрямилась. Немолодая, лет уже далеко за пятьдесят, с сединой в густых темных волосах, темноглазая, она чем-то неуловимо походила на Джулию. Грэм решил, что это ее мать.
- Госпожа Амонтедо? – спросил он негромко.
Она кивнула и посмотрела на него с недоумением.
- Да, это я. Что вам угодно, сударь?
Она разглядывала его – лицо, одежду, оружие, - и беспокойство на ее лице все росло. Грэм подошел ближе и облокотился на стойку.
- Я хотел бы видеть вашу дочь.
- Зачем это? – с подозрением спросила женщина, и у него вдруг быстро застучало сердце. Значит, Джулия здесь! – Вы ее знаете?
- Да, и она меня тоже.
Лилиан смерила его таким взглядом, что стало понятно: ее дочь ждет большая взбучка и допрос с пристрастием. Женщина явно считала, что негоже дочери водиться с подобными людьми.
- Что у вас к ней за дело?
- Я хотел бы обсудить это с ней, а не с вами, - сухо сказал Грэм. – Не беспокойтесь, я не причиню вреда ни ей, ни вам, госпожа.
- Ну хорошо. Только говорить вы будете здесь, при мне… Мария! – крикнула она, чуть повернувшись назад, туда, где темнел проход в смежную комнату. – Поди-ка сюда!
Мария? удивился Грэм. Какая еще Мария? Впрочем… Мало ли. Это может быть и работница, которую пошлют найти Джулию.
В комнату вошла молодая женщина лет двадцати семи, вытирающая об передник руки. Грэм взглянул на нее и все понял. Это была сестра Джулии. Она казалась немного выше, и обладала более мягкой, женственной красотой.
- Вот этот господин желает говорить с тобой, - без восторга сказала Лилиан. – Ты знаешь его?
На лице Марии отразилось явное удивление.
- Нет, я никогда его не видела…
- Подождите, - быстро сказал Грэм. – Это недоразумение. Я хотел видеть вашу старшую дочь. Джулию.
Воцарившееся вслед за его словами молчание ему не понравилось. И мать, и сестра Джулии смотрели на него такими глазами, словно увидели покойника.
- Увидеть Джулию? – наконец, проговорила Лилиан со странным смешком. – Хотела бы и я тоже увидеть Джулию. Сударь, мы не видели ее уже более полугода, и понятия не имеем, где она сейчас. Мы очень долго не получали от нее известий.
- Полгода… Но она была здесь?
- Была, - женщина взглянула на Грэма с новым интересом. – А вы кто ж все-таки будете?
Грэм назвался, не упоминая титула, и добавил:
- Во время войны с Медеей мы с Джулией были в одном отряде.
- Я так и подумала… Простите, сударь.
В лавку вошли две женщины, одетые как незнатные горожанки среднего достатка, в руках они держали по корзине. Лилиан приветствовала их, перебросилась с ними нескольким фразами на лигийском, повернулась к дочери и что-то сказала ей, потом обратилась к Грэму:
- Дочь обслужит покупателей. Пойдемте со мной, поговорим в доме.
 За лавкой, как Грэм и думал, находилась пекарня. Он успел мельком увидеть пышущую жаром печь и нескольких обсыпанных мукой человек в низкой комнате. Оттуда навстречу им вышел, переваливаясь на коротеньких ножках, ребенок лет полутора в одной рубашонке. Он уцепился за юбку Лилиан и уставился на Грэма огромными карими глазами, засунув палец в рот. Женщина подхватила его на руки и жестом предложила Грэму подняться на второй.
Наверху оказалась комната, чистая, светлая, очень обычная. Лилиан кивнула Грэму на скамью у стены, сама села напротив, в плетеное кресло, посадила на колени ребенка. Тот улыбался Грэму, пуская пузыри.
- Что я вам скажу, - проговорила женщина, машинально ероша светлые волосики малыша. – Если вы и впрямь ищете Джулию, то пришли не туда. С тех пор, как она сбежала из дома в шестнадцать лет, я видела ее только пару раз, когда она вдруг неожиданно вспоминала, что у нее все же есть мать. В промежутке между ее визитами я и знать не знала, где она, да и жива ли вообще.
- И давно она приезжала в последний раз?
- Объявилась года два назад. Думаю, она и не приехала бы ни за что, если б не забрюхатела. Допрыгалась в конце концов…
- Что?! – не поверил ушам Грэм.
Лилиан взглянула удивленно.
- Не знали? Давненько вы ее, должно быть, не видели. Приехала беременная, уж вот с таким пузом.
Сердце у Грэма екнуло, и нехорошо засосало под ложечкой. Неужели?.. Неужели именно поэтому она и распрощалась с ним так быстро? И ничего не сказала… да как она могла?!
- Она родила ребенка?
- Родила, а как же. Его вон, - Лилиан легонько встряхнула малыша; тот радостно захихикал. – Посидела еще с полгодика, или чуть больше, и опять исчезла, только ее и видели. Не могу, говорит, дома сидеть, тошно. А мальчишку вон оставила. Эй, сударь, вам плохо?
Грэм с трудом перевел дыхание и сжал кулаки. Вот это был удар под дых. Что он такого плохого сделал ей?!
- Она говорила, кто отец?!
- Да ничего она не говорила, - женщина с опаской посмотрела на него, как будто ожидала, что он вот-вот рухнет на пол. – Так, упомянула лишь, что убили его. Наверное, кто-нибудь из той солдатни, с какой она компанию водила. Вам-то, если вы воевали вместе, лучше знать, с кем она шашни крутила.
Стиснув зубы, Грэм еще раз посчитал мысленно. Да, все сходится. Джулия помахала ему ручкой и отбыла в неизвестном направлении. Потом подписала контракт на месяц, по окончании срока не стала его продлевать и отправилась к родителям. Там родила… и опять куда-то унеслась. Похоже на Джулию?.. Да Безымянный ее знает. Грэм понял, что запутался и, оказывается, совсем ничего не знал о женщине, на которой хотел уже жениться. Разве он ожидал он нее такого поступка?
Он посмотрел на мальчика, пытаясь найти в его личике свои черты. Бесполезно, он еще слишком мал. Потом посмотрел на мать Джулии – она, мягко улыбаясь и чуть склонив голову, перебирала светлые прядки малыша. Сказать ли ей о том, кто отец ребенка? Есть ли смысл? Поверит ли она незнакомцу, а тем более – доверит ли малыша? Своего внука, отпрыска пусть непутевой, но родной дочери? Грэм еще посмотрел на ее лицо и сжал губы. Отдал бы он Мэнни, сына сестры, какому-нибудь проходимцу, вдруг заявившему на него свои права? Вряд ли… а здесь… ребенок этот для Лилиан – родная кровь.
Соскользнув со скамьи, Грэм опустился рядом с ней на одно колено, осторожно коснулся щеки мальчика. Тот засмеялся и схватил его за палец. Грэм вздрогнул, почувствовав прикосновение маленькой теплой ручки. Как странно… этот малыш – его сын. Наследник. А ведь он поклялся, что никогда не допустит рождения бастарда. Хотя этим людям нет никакого дела до того, есть ли у ребенка отец или нет, они не будут звать его ублюдком. Так что же делать?..
- Что с вами, сударь? – тихо и удивленно спросила Лилиан.
- Как его зовут?.. Вашего внука?
- Грэхем.
Что ж… она переиначила имя на лигийский лад. Но это хоть что-то. Странно только, что Лилиан не обратила внимания на сходство имен внука и неожиданного гостя.
- Думаю, я знал его отца, - медленно сказал Грэм, поднимаясь. Пальцы его судорожно сжались на латунной бирке. – Возьмите эти деньги, пожалуйста, - он снял с пояса бархатный мешочек с золотом, опустил его на стол. – Прошу вас, не отказывайтесь. Они для ребенка. А если вдруг Джулия вернется… всякое бывает… отдайте ей вот это.
Цепочка, на которой висела бирка, была крепкой и порвалась не сразу. Но Грэм рванул яростно, так, что звенья цепочки брызнули во все стороны, а на шее выступила кровь.
И он вложил маленькую металлическую пластинку в ладонь удивленной женщины.

Глава 2

- И куда мы теперь? – деловито поинтересовался Мэнни, устраиваясь в седле своего вымуштрованного пони.
Взглянув на него, Грэм не смог удержаться от усмешки. Мальчишке исполнилось всего-то восемь лет, а держался он с уверенностью взрослого. Да и поступал иногда как взрослый, особенно, когда вспоминал об ответственности возложенной на него обязанности пажа. Да и дерзости ему было не занимать; держался он слишком уж гордо и независимо для такой должности. Грэм его не одергивал. Никогда. Ему было любопытно, что вырастет из отпрыска благородной княжны и безродного наемника, охотника за головами и наемного убийцы, если не слишком корректировать его наклонности. Однако, некоторые поправки все же пришлось вносить; например, Грэм учил его писать и читать, а заодно прививал основные правила хорошего тона. И фехтованию учил, конечно. Мальчишка обожал это дело, а с маленьким, но самым настоящим мечом, заказанным специально по его руке к восьмилетию, не расставался даже во сне. Клал его с собой в постель, как другие дети кладут игрушки. Он рос истинным сыном своего отца, кривые мечи которого казались продолжением рук.
- Пока не знаю, - отозвался Грэм. – Я все же хочу найти ее… - и взглянуть ей в глаза, добавил он про себя. И спросить, за что она поступила с ним так, за что лишила сына?
Легко сказать "хочу найти", но как это сделать? В руках у Грэма не осталось ни одной ниточки, которая могла бы привести к Джулии. И – редкий случай – он просто не знал, с чего начать. Ведь никто не знал, в какую сторону она двинулась, выйдя за порог родительского дома. Никто, кроме сумеречных братьев. Но обратиться к ним значило сунуть голову в петлю. Без гарантии того, что удастся ее из петли этой выдернуть. А если учитывать, что даже сумеречные братья могут не помнить ничего о женщине, которая ушла из города полгода назад, то игра и вовсе не стоила свеч.
Но это была единственная зацепка, и Грэм уже через несколько минут понял, что намерен рискнуть. Чистой воды безумие, но что ему оставалось делать? Только вот, как быть с Мэнни? Для своего возраста он самостоятельный парнишка, даже чересчур, но ему ведь только восемь лет, и у него никого нет на белом свете. Была – не была, решил Грэм, возьму его с собой. Если даже бывшие собратья решат поквитаться со мной за отступничество, ребенка они не убьют. Не звери же.
- Поехали, - решился он окончательно. – Навестим старых друзей.
Это было преувеличение: ни старых друзей, ни даже старых врагов у него в этом городке не было, поскольку прибыл он сюда в первый раз в жизни. Но им было еще не поздно появиться…
Без труда отыскав на чистеньких ровных улицах храм Фекса (о боги, как давно он не был там!), он спешился и сказал Мэнни серьезно:
- Останешься пока здесь. Если я не вернусь… ну, скажем, через два часа, пойдешь внутрь, и скажешь священнику, что приехал со мной. На рожон не лезь, оружие не обнажай, делай все, что тебе скажут. Понял?
- Понял, - не менее серьезно кивнул мальчик. – Но почему так? С вами может случиться что-то плохое?
- Может. Еще как может. Ну, Мэнни, жди.
Он растрепал темные волосы мальчишки и вошел в гулкую тишину храма.
Храмы Фекса почти всегда пустовали. Не потому, что не пользовались популярностью, а потому что поклоняющиеся Фексу люди не любили попусту терять времени на молитвы. Добропорядочная часть молящихся, торговцы и купцы, предпочитали по-быстрому жертвовать деньги и прочие материальные ценности, получать благословения, и возвращаться к своим делам. Неофициальная паства, воры и прочее отребье, вообще не задерживались во "внешнем" зале.
И теперь в продолговатом полутемном помещении находился один только священник – за алтарем, рядом с традиционным огромным барельефом, изображающим лиса. Грэм присмотрелся к нему и поморщился. Плохо. Священник был слишком молод, вряд ли он застал время, когда имя Грэма Соло знали во всех храмах материка. А вот старший храма должен помнить. К сожалению, сам Грэм не помнил, кто был гильдмастером в этом городе. А зря. Знание имени старшего очень пригодилось бы ему сейчас.
Он быстрым шагом пересек зал и, бесцеремонно облокотившись на алтарь (с Фексом он давно уже порвал всякие отношения, и потому мог позволить себе такое святотатство), обратился к священнику без всяких экивоков:
- Парень, мне нужен ваш гильдмастер.
- Что? – священник поднял голову от лежащей на коленях объемистой книги, в глазах его было удивление. – О чем это вы, добрый господин?
- Я не добрый господин. Мое имя Грэм Соло, если это что-то говорит тебе, - про себя Грэм отметил, что его имя не говорило собеседнику абсолютно ничего – парень смотрел на него как на безумца. – Мне нужно поговорить с вашим старшим. Проводишь или мне самому поискать?
- Прошу прощения, - парень захлопнул том, положил его на алтарь и медленно встал. Движения его были неспешными, но очень уверенными. – Я не понимаю, о чем вы говорите.
- Понимаешь, еще как. Я говорю о внутренних помещениях, в которых сидит ваш старший.
- Посторонним нельзя ступать во внутренние помещения, - твердо заявил священник.
- А я не посторонний, - Грэм выругался про себя. Вот идиотизм! Ему даже нечем доказать свою принадлежность к Ночной гильдии. Все, что у него есть – это старое кольцо, возвращенное Роджером, но оно не подтвердит его статус без надлежащего сопровождения. А сопровождения этого Грэм не мог воспроизвести. Его непослушные пальцы не годились больше для того, чтобы "говорить" на сложном жестовом языке сумеречных братьев. – А, потом разберемся.
Он перемахнул через алтарь и подошел к портьере сбоку от барельефа. За ней – он знал это – скрывался проход во внутренние помещения.
- Не сметь! – повелительно крикнул священник. – Ни шагу больше!
Понимая, что нарывается на неприятности, Грэм отдернул портьеру. В ту же секунду парень тонко переливисто свистнул; Грэм, вздрогнув от неожиданности, выхватил из ножен меч. Кажется, начиналось веселье. Он ничуть не сомневался, что свистом этим священник зовет подмогу. Выставив перед собой меч, он нырнул за портьеру, пока никто не появился. И тут же на него выскочили четверо молодых парней, все при оружии, и с очень решительными выражениями на лицах. Грэм отступил к стене, так, чтобы спина его не оставалась открытой. Драться он не хотел, но уверенности, что дело обойдется одним лишь разговором, не было.
- Брось оружие! – крикнул один из парней, русоволосый крепыш. – И отвечай, что тебе нужно в доме Фекса, на священной земле!
Ну надо же, как заговорили. Священная земля, значит. Раньше таких песен не было. Грэм быстро пробежал глазами по лицам четверых противников и присоединившегося к ним священника. Ничего хорошего он не увидел, только намерение развалить незваного гостя на два куска, а если посчастливится – то и больше.
- Я пришел с миром, - быстро сказал он, не убирая, тем не менее, меч. – Мне нужна помощь Фекса.
- Помощь Фекса не для таких, как ты, - отозвался второй парень, постарше, с каштановыми волосами и в ярком красном кафтане. – Ты не имеешь права здесь находиться, чужеземец, а Фекс не любит, когда нарушают его запреты. Тебе придется умереть.
- Ну попробуйте убить меня, посмотрим, что у вас получится, - скривился Грэм. Надо же, еще молоко на губах не обсохло, а туда же – угрожать. Он шевельнул меч так, чтобы кончик его выписал в воздухе сложную кривую. – Лучше давайте решим дело миром.
Парни переглянулись, потом священник качнул головой.
- Нет. Пришельцам – смерть.
- В любом случае, это решать не вам, а вашему старшему! – окончательно разозлился Грэм. Похоже, в этом храме царила полная анархия. – Вот и ведите меня к нему. Иначе вам придется хорошенько потрудиться, чтобы выполнить наказ своего любимого Фекса.
Они снова обменялись взглядами… и не только. Грэм заметил быстрое шевеление пальцев – они переговаривались на жестовом языке, принимая его за чужака. Он усмехнулся про себя, но ничем не выдал того, что прекрасно понимает их.
Заговорил парень в красном камзоле, сообщая то, что Грэм и так уже прочитал по пальцам:
- Хорошо, ты попадешь к старшему, и он будет решать, как поступить с тобой, чужеземец. Но будет это только после того, как ты сложишь оружие, и мы свяжем тебе руки и завяжем глаза.
Грэм скрипнул зубами, понимая, что выхода у него нет. В храме десятки вооруженных людей, и на рожон лезть бессмысленно – убьют сразу. Но и являться к гильдмастеру в путах и с завязанными глазами ему не улыбалось. Впрочем, он с самого начала понимал, что с распростертыми объятиями его не встретят.
И отступать теперь тоже было поздно – его просто не выпустят живым.
- Хорошо, - сказал он, отбросил в сторону меч, тут же подхваченный священником, и поднял руки, демонстрируя пустые ладони. – Я согласен.
- Лицом к стене, - скомандовал парень в красном. – И держи руки так, чтобы я их видел. Оружие еще есть?
- Нет, - ответил Грэм, разворачиваясь. Не иначе, как я сошел с ума, подумал он, раз позволяю так с собой обращаться. И все это – ради чего?!
Ему не поверили, быстро и очень профессионально обыскали. Грэм, стиснув зубы, ждал. Убедившись, что оружия и в самом деле нет, ему велели опустить руки, после чего их крепко, но без излишней жестокости связали за спиной. После этого на глаза ему наложили повязку из темной, очень плотной ткани, и крепко затянули узел на затылке.
- Пошли, - услышал он голос краснокафтанного парня, и его повели, придерживая с двух сторон за локти.
Шли довольно долго, по ощущениям – все время спускаясь вниз и часто поворачивая. Иногда его конвойные обменивались короткими фразами на лигийском языке между собой, иногда явно с кем-то встречным. Грэм не знал языка и почти ничего не понимал, только слышал, что часто поминают имя Фекса.
Остановились. Грэм ничего не видел сквозь плотную повязку, которую с него не спешили снимать, но, ориентируясь на слух, заключил, что привели его в довольно просторное помещение, заставленное мебелью; возможно, по стенам стояли сундуки. Послышался голос, принадлежавший очень пожилому человеку, он задал какой-то вопрос. Ему ответили, одновременно пихнув Грэма в спину, чтобы он опустился на колени. Грэм проигнорировал это молчаливое требование. Вообще-то, перед гильдмастером полагалось опускаться на одно колено, приветствуя, но он решил, что как отступник, может пренебречь этим. С другой стороны, если он хотел получить от сумеречных братьев помощь, стоило вести себя повежливее… додумать он не успел – его схватили за локти и силой швырнули на пол. После чего две сильных руки легли на плечи, удерживая его в таком положении, коленопреклоненным.
Послышались неверные, старческие шаги. Кто-то подошел к Грэму и остановился прямо перед ним. Он, хотя ничего и не видел, поднял голову туда, где, предположительно, должно было находиться лицо человека.
- Приветствую тебя, мастер, в доме Фекса, - произнес он фразу, с которой, вообще говоря, следовало начинать длинное ритуальное приветствие на языке жестов.
- Однако, - после короткой паузы сказал старческий голос. – Для чужака ты, кажется, слишком много знаешь. Кто ты такой?
- Мое имя Грэм Соло, мастер. Возможно, кольцо, которое лежит в кошеле на моем поясе, скажет больше, чем имя.
Он почувствовал, как дернули его за пояс, снимая кошель. Послышался глухой звон. Потом последовала пауза. Он ждал.
- Отступник, - произнес, наконец, старик с непонятной интонацией. – Снимите с него повязку, но не развязывайте руки. Этот человек опасен.
В глаза Грэма ударил свет. Он увидел комнату с низким потолком, но довольно обширную; освещало ее множество свечей в канделябрах, расставленных вдоль стен вперемежку с массивными, окованными железом, сундуками. У дальней стены стоял стол, заваленный толстенными талмудами, и несколько этажерок.
Человек, стоявший перед Грэмом, был действительно очень стар. Его иссушенную, почти как у мумии, плоть укутывала темно-серая хламида, лицо, изрезанное глубокими морщинами, наполовину скрывал капюшон. Глаз не было видно в тени под ним, но Грэм чувствовал их внимательный, пристальный взгляд.
- Я слышал о тебе, Грэм Соло, - проговорил старик негромко. – Правда, давно это было. Ты знаешь, что полагается за отречение от Фекса?
- Знаю, - не опустил голову Грэм.
- И тем не менее, ты здесь. Зачем? Ты пришел просить милости?
- Я пришел просить помощи.
- Ты дерзок не по годам, юноша, - щель рта старика разошлась в усмешке. Грэм вслед за ним тоже чуть было не улыбнулся. Вот уж у кого язык мог повернуться назвать его юношей, так это только у подобного старца, который, наверное, и сам уже не помнит, сколько ему лет. – И смел. Или же глуп. Ты знал, что отступников карают смертью, и ты пришел за помощью?
- Мне больше некуда было идти.
- И чего же ты хотел?
- Найти женщину, которую последний раз видели в городе полгода назад. Она – мать моего сына.
- Ты впрямь дерзок, - покачал головою старик. – Должно быть, отчаяние твое достигло последней степени, раз ты явился в храм. Ты подумал о том, что вместо помощи можешь получить здесь смерть?
- Я предал себя в ваши руки, мастер, - тихо ответил Грэм. – Вам решать мою судьбу.
В комнате повисло молчание. Гильдмастер думал, и никто не смел даже вздохом помешать ему.
- Принимая во внимание положение, что ты когда-то занимал в гильдии, - сказал старик медленно, - я не могу единолично решать твою судьбу и приговаривать тебя к жизни или смерти. Я должен посоветоваться с братьями. Ты будешь ожидать решения в одном из нижних помещений храма, ибо выпустить тебя я не могу. Не имею права.
Так, сразу его не убьют, и это уже хорошо. Но переговоры могут затянуться надолго, а ведь Мэнни… Да, он получил указание войти в храм и передать себя в руки братьев, но кто знает, вдруг мальчишке взбредет в голову что-то еще? Вдруг он решится на самодеятельность? Грэму очень не хотелось бы, чтобы с ним что-то случилось.
- Мастер, - проговорил он, - со мной пришел мальчик. Ему всего восемь лет, и на нем нет вины перед Фексом…
- Я понял, - перебил его старик. – Не волнуйся за своего… сына, Грэм Соло. Братья позаботятся о нем.
- Благодарю, - склонил голову Грэм. На глаза его тут же снова легла повязка, после чего его подхватили под локти, ставя на ноги, и повели куда-то.
Все время вниз и вниз.
О подвальных помещениях или, коротко говоря, узилищах храмов Фекса Грэм знал лишь понаслышке. Ему ни разу не приходилось там бывать, как это ни удивительно, несмотря на свою дерзость и временами неадекватное поведение. Сначала его защищало имя главы гильдии в Ите, потом – его собственное имя и репутация настоящего профессионала. Теперь же его не защищало ничего.
Подвалов Грэм боялся, как ничего на свете – четыре года в каменном мешке, в одиночестве, способны напугать кого угодно. И сейчас, почувствовав на лице дуновение промозглого застоявшегося подвального воздуха, он напрягся и сцепил зубы. Больше всего на свете ему хотелось заорать и рвануться, что есть сил, из рук своих конвойных. Огромным усилием воли он сдерживался, чтобы не подавать виду, как ему страшно. Странно, его ничуть не пугали склепы, но вот именно подвалы наводили дикий ужас.
Лязгнул замок, заскрипела дверь. Грэма не слишком вежливо толкнули в спину, сдернули с глаз ткань. Пока один из конвойных возился с веревкой на его запястьях, он осмотрелся при свете фонаря, который держал в руках второй. Комнатка была небольшой, пять на пять шагов, сложенной из шершавого камня. Здесь не было сыро или очень холодно, а было как-то промозгло. Мебель отсутствовала, лишь на полу небрежно валялся тюфяк, из дыр в котором торчала солома. Не слишком уютно, но братья, по крайней мере, не оставляли своих узников в кромешной тьме – на полу рядом с импровизированным ложем стоял фонарь. Его как раз зажигал парень, не занятый путами на руках Грэма.
Ему освободили руки и оставили одного, не сказав ни слова.
Грэм постоял немного, потирая припухшие запястья и усмиряя бухающее сердце и рвущееся дыхание, потом опустился на тюфяк. Его не связали и не заковали, и это уже радовало, но толку от такой свободы было немного. Возможно, он сумеет отомкнуть замок (что едва ли, замки здесь должны быть рассчитаны на таких умельцев, как он), но дальше что? Дороги он не помнил, а бродить одному и без оружия по переходам храма было чревато.
Впрочем, для начала стоило успокоиться. Тишина, не нарушаемая ни единым звуком, кроме потрескивания фитиля за стеклом фонаря, сводила с ума и будила мучительные воспоминания. Грэм попытался взять себя в руки. Не хватало еще, чтобы братья, придя за ним, нашли его забившегося в угол, скорчившегося и дрожащего. Он несколько раз сжал и разжал пальцы, боль помогла ему собраться с мыслями.
Сколько времени предстоит провести в ожидании, он не знал. Он мог предположить, что старший известит других гильдмастеров материка о поимке отступника и предателя, после чего последуют переговоры, которые займут, вероятно, несколько дней. А может, и недель, кто знает. Способ сообщения между храмами оставался для Грэма тайной – его ранга было недостаточно для посвящения в нее.
А значит, нужно приготовиться ждать, сколько потребуется.
Собственная судьба не слишком занимала его; если его приговорят к смерти, так тому и быть. Жаль только, что напрасно, выходит, он сунул нос в это осиное гнездо.
А вот как там Мэнни?
Через какое-то время в темницу вошли двое с оружием наготове. Грэм замер у стены, чтобы не провоцировать их резкими движениями, и спросил, не знают ли они, что с мальчиком, который пришел с ним? Один из визитеров, высокий мужчина в сером балахоне, ответил, что с ребенком все в порядке, он с братьями в храме. Грэм кивнул и вопросов больше не задавал.
Братья проверили фитиль в фонаре, поставили на пол кружку с водой, положили несколько ломтей серого хлеба и ушли. Грэму было пока не до еды, и он не притронулся ни к хлебу, ни к воде.
Время тянулось бесконечно. Он не мог занять долгие часы даже молитвами – после того, как он предал проклятию имена всех богов, когда находился в Северной крепости, он никогда не обращался к ним. Оставалось лишь думать, и думы приходили невеселые. Скоро он пришел к выводу, что напрасно сунулся сразу в храм Фекса, не попытавшись получить помощи в храмах других богов. Конечно, другие святилища не располагали такой обширной сетью осведомителей, но их служители могли что-то и знать. Так же, как и городская стража… Но жалеть о содеянном было поздно.
Несколько раз с долгими перерывами приходили сумеречные братья – парами и с оружием. Они меняли фитиль, приносили еду и уходили, односложно ответив на вопросы Грэма о времени.
Шли дни.
По истечении десяти дней Грэм понял, что выдержки его надолго не хватит. Он снова подходил к той грани, за которой была тьма безумия и того животного безразличия, какое охватило его в последние месяцы заточения в Северной. Пожалуй, думал он, пора ломиться в дверь и молить о быстрой смерти.
К счастью, до этой черты он не дошел. В следующий визит братья велели ему подниматься и следовать за ними. Ему снова завязали глаза и связали руки, и повели за собой. Вверх.
Вели долго, гораздо дольше, чем десять дней назад вниз. То ли путали дорогу, то ли просто направлялись в другую комнату. Второе предположение оказалось верным. Когда Грэма снова поставили на колени (пол казался каменным) и сняли повязку, он увидел маленькую комнату, стены которой были сплошь увешаны гобеленами, и в комнатке этой было тесно от набившихся в нее людей. И почти все они были вооружены.
Грэм в недоумении осмотрелся. Как это понимать? Его хотят казнить прямо здесь и сейчас? Впрочем, через минуту он понял, что казни не будет – по крайней мере, здесь, - а почти все эти люди – сопровождение некой личности среднего роста, в красном плаще с капюшоном, надвинутом на лицо. Эта личность была без оружия (по крайней мере, в явном виде), как и присутствующий здесь же местный гильдмастер.
- Я посоветовался с братьями, отступник, - проговорил старик. – В доме Фекса помнят и тебя, и твои деяния, и кое-кто колебался, какой приговор вынести. Кое-кто пытался тебя оправдать, говоря, что твои заслуги перед Фексом достаточно велики, чтобы искупить предательство. Но большинство братьев сошлось на том, что отступничество нельзя ни искупить, ни простить, оно карается смертью. Поэтому, Грэм Соло, слушай приговор: ты будешь лишен жизни, но, в память о прошлых заслугах, можешь сам выбрать способ умертвления. Ты можешь или убить себя сам своим оружием или, если у тебя не хватит на то мужества, принять смерть из рук любого из своих бывших братьев – тебе перережут горло. Выбирай, отступник.
Ничего себе, выбор, подумал Грэм мрачно. Он не был удивлен ни капли. Законы Фекса строги, и если в нем и теплилась надежда на снисхождение, то лишь по понятной человеческой слабости всегда надеяться на лучшее.
- Хорош бы я был, - насмешливо проговорил он, - если бы вынудил кого-то из братьев стать убийцей по моей вине.
- Значит, ты выбираешь смерть из своих рук?
- Именно.
Старик медленно кивнул.
- Хорошо. Когда придет час, тебе вернут меч.
- И когда же он придет? – осведомился Грэм без особого интереса.
- Это решать не мне. Госпожа гильдмастер из Танела лично прибыла сюда из Медеи, желая проследить за тем, чтобы ты был доставлен в вверенный ей храм и был казнен там. Если, конечно, ты – именно тот человек, который нужен госпоже.
Это еще что шутки? Грэм, не веря своим ушам, уставился на личность в красном плаще. Какая еще госпожа гильдмастер из Танела? Женщина? Неслыханно! Кроме того, старшим храма в Танеле уже много лет был господин Финн.
- Да, это он, - донеслось из-под капюшона.
- Чем я заслужил такую честь? – спросил Грэм, обращаясь, в основном, к фигуре в красном. Интересно, как это она умудрилась разглядеть его, в таком-то наряде?
С языка так и просилось: "Чем это я так не угодил тебе, девица?"
Красный плащ колыхнулся, капюшон сполз на плечи, являя взорам лицо гильдмастера из Танела. Грэм подавил судорожный вздох и все усилия приложил к тому, чтобы на его лице не отразилась вся буря чувств, поднявшаяся в ту секунду в душе.
На знакомом скуластом, смуглом лице в окружении темных гладких прядей проступала холодная, совершенно незнакомая улыбка.
- Я не обязана пояснять тебе причины своих поступков, отступник, - промурлыкала женщина. Ее темные глаза разглядывали Грэма с непонятным выражением, и тот засомневался – да помнит ли она его? Узнает ли? – Ты умрешь в моем храме, и это единственное, что тебе нужно знать, а почему и за что – уже неважно. Во всяком случае, для тебя, - она повернулась к старику. – Благодарю вас за то, что уступили моей просьбе. Теперь, если позволите, я хотела бы немедленно отправиться в обратный путь.
- Разумеется…
- Минутку! – Грэм вскочил на ноги так стремительно, что конвойные не успели его удержать, и только запоздало вцепились в руки. – Я не собираюсь оспаривать приговор, но желаю знать – что с ребенком?..
- Твой сын, - женщина сощурилась, как кошка, - поедет с нами к Танел, дабы ты смог перед смертью попрощаться с ним. После казни храм примет его на воспитание.
Грэм еще раз взглянул в непроницаемое, как бронзовая маска, немного надменное лицо, и неожиданно опустился перед женщиной на одно колено, склонил голову и произнес:
- Я благодарю вас от всего сердца, госпожа… госпожа Марьяна.

У храма, на улице, уже стоял оседланный Бес, которого – с явной опаской – удерживал под уздцы человек в стеганой куртке. Жеребец фыркал, приплясывал и нехорошо на него косился, но пока никаких попыток высвободиться не предпринимал. Рядом Грэм увидел пони, принадлежащего Мэнни, но самого мальчика пока не было.
- Помогите-ка ему забраться в седло, - произнесла Марьяна царственным тоном, кивая на Грэма. – Рук не развязывайте.
Сидеть в седле, когда руки у тебя скручены за спиной – удовольствие ниже среднего, в этом Грэм убедился, как только оказался на спине Беса. Вдобавок ко всему, на него еще накинули петлю, один конец которой удерживал вместе с поводьями жеребца тип в стеганке. Никогда еще Грэму не приходилось ездить так – как преступник на казнь, - и он скрипнул зубами от бессильной злости. Вот так, на веревке, его протащат через город… да, Борон их побери, через все королевство! Ну, Марьяна, ну, забавница…
Она словно услышала его мысли, небрежно взмахнула рукой, и тут же на плечи Грэма опустился широкий темно-коричневый плащ из грубой шерсти. Теперь только хорошенько присмотревшись, можно было заметить веревку, которая тянулась от его пут в руки "стеганого" человека.
Марьяна, не глядя на него, вспорхнула в седло подведенной ей гнедой кобылки, запахнулась плотнее в свою алую мантию. Грэм все пытался встретиться с ней взглядом, но внимание его было отвлечено появлением Мэнни. Его вел, крепко держа за руку, человек из числа вооруженного сопровождения Марьяны. Увидев Грэма, мальчишка рванулся к нему, но держали его крепко.
- Спокойно, парень, - остановил его Грэм, стараясь говорить ровным голосом. Если Мэнни начнет бороться, ему могут причинить вред. - Тебе лучше не подходить. Делай все, что тебе говорят.
- Разумные речи, - мурлыкнула Марьяна. – Подведите мальчика ко мне. Я хочу, чтобы он ехал со мной рядом.
Мэнни взглянул на Грэма совершенно несчастными серыми глазами, но позволил увести себя.
На улицах на кавалькаду оглядывались, и немудрено, процессия была не из маленьких. Впереди ехали двое парней из охраны госпожи гильдмастера, далее следовала сама Марьяна бок о бок с Мэнни, а за ними держались все остальные, среди которых был и Грэм, которого охраняли буквально со всех сторон. Он внимательно присматривался ко всем – все равно делать ему было нечего – и скоро высмотрел человека, у седла которого висел его клинок. Грэм еще не знал, как будет действовать дальше: позволит ли довезти себя до Танела и казнить там, или попытается сбежать по дороге. Говоря откровенно, после того финта, что устроила Джулия, у него совершенно отпала охота продолжать жить дальше. Но, с другой стороны, позволить тащить себя, как барана на бойню – это было как-то унизительно.
Вот если бы как-нибудь перекинуться словечком с Марьяной и узнать, что она задумала, действительно ли она хочет видеть его смерть в своем храме. Интересно то, что она вообще хотела его смерти. Странная перемена, однако. Хотя и лет прошло немало. Неужели ее так обидело то, что он оставил ее в Танеле десять лет назад, сбагрив на руки господину Финну? Никогда не поймешь этих женщин.
Из города их выпустили беспрепятственно, да еще и пожелали счастливого пути. Грэм только удивился. Кажется, Марьяну здесь знали, и относились к ней с симпатией и уважением. Просто удивительно, когда она успела так развернуться?
Для кого как, а для Грэма путь вовсе не был счастливым или хотя бы приятным. Пожалуй, он не мог припомнить столь же отвратительного путешествия, разве что только плавание в Самистр на каторжном судне. Ехали быстро, даже со спешкой, а такой темп передвижения только затруднял Грэму задачу держаться в седле. Руки у него затекли, спину ломило, а скрученные за ней кисти лишали возможности нормально облокотиться о луку седла. Кроме того, "личный" конвойный Грэма, тот самый, в стеганой куртке (его звали Тило, и это имя будило в Грэме не слишком приятные воспоминания), иногда увлекался и слишком сильно натягивал веревку, и тогда петля болезненно врезалась в тело там, где его не прикрывал расстегнутый кожаный дублет. Плащ, к счастью, с Грэма сняли, как только процессия покинула город, а иначе он просто-напросто спекся бы в нем под теплыми лучами лигийского весеннего солнца.
Мэнни ехал впереди, с Марьяной, которая, склонившись в седле, о чем-то с ним беседовала. Мальчик отвечал неохотно, то и дело оглядываясь на дядю. На мордашке его было написано нешуточное беспокойство, но ни малейшего страха.
К вечеру подобное путешествие утомило Грэма настолько, что еще немного, и он свалился бы с седла. Интересно, думал он, будут ли медейцы устраивать привал, или собираются ехать всю ночь? А если остановятся на ночь, то где: на постоялом дворе или просто в поле?
Едва солнце коснулось краем горизонта, он получил ответы на свои вопросы. Марьяна остановилась, и вокруг нее сгрудились ее люди, о чем-то переговариваясь. Женщина указала в сторону кромки леса, который виднелся по правую руку от дороги, и все, недолго посовещавшись, двинулись в ту сторону. Ага, подумал Грэм, постоялого двора не будет. Что и понятно, там труднее устроить пленного, да и хозяин может просто не захотеть связываться.
На лесной опушке Грэма довольно бесцеремонно стряхнули с седла, после чего его привязали между двумя деревьями с таким расчетом, чтобы он не мог свести руки вместе. Недалеко, так, чтобы держать его в поле зрения, устроился Тило, демонстративно положив на колени обнаженный меч. Очень мило, подумал Грэм, неужели мне придется провести ночь вот так вот распятым, да еще в компании такого дуболома? Не слишком приятная перспектива.
Тем временем, четверо парней быстро поставили шатер – небольшой, явно на одну персону. Грэм заметил, что Марьяна, усевшаяся на поваленный ствол недалеко от него, не отпускает от себя Мэнни, который уже явно не находит себе места от нетерпения. Парни управились с шатром быстро, после чего в таком же темпе распаковали сумки и стали вытаскивать оттуда всякую снедь. Грэм понял, что костра не будет. То ли ребята не хотели светиться, то ли просто решили не возиться с огнем. Все, в том числе и Мэнни, получили по куску хлеба и толстому ломтю холодного мяса. Грэм, напостившийся в темнице храма Фекса, голода, тем не менее, не ощущал. В том лихорадочно-возбужденном состоянии, в каком он пребывал в последние дни, ему было не до еды. Поэтому он не очень расстроился бы, если бы о нем забыли, но тут он увидел, как Марьяна, указывая прямо на него, дает мальчишке еще один кусок хлеба.
- Дама сказала, что это вам, - выдохнул Мэнни, подбегая.
- Передай даме спасибо, - отозвался Грэм отнюдь не любезным тоном, но хлеб взял. Он еле-еле мог дотянуться губами до ладони, и есть так было не слишком удобно; кроме того, и со стороны это наверняка выглядело в высшей степени по-идиотски, но все лучше, чем есть из рук восьмилетнего пацана.
- А кто эта дама? – с детским любопытством спросил Мэнни.
- Подруга юности.
- А почему она велела связать вас? Что она хочет сделать с вами?
- Не пугайся, Мэнни, но думаю, она хочет меня убить.
- Убить? Но за что?
- Если бы я знал, - вздохнул Грэм и, подняв глаза, встретился взглядом с Марьяной. Она смотрела словно бы сквозь него, задумчиво и как-то печально. Потом она встала со своего импровизированного стула, поманила к себе Мэнни. Тот сделал вид, что ничего не заметил, и тогда она подошла сама и взяла его за руку.
- Приятной ночи, - бросила она Грэму небрежно.
- И тебе того же, - ответил он. И, понизив голос, спросил: - Скажи мне, Марьяна, к чему все это идиотское представление?
- Попридержи язык, отступник, не то лишишься его раньше, чем настанет час твоей смерти, - разговаривала она так, словно не признала его. – Твой сын проведет эту ночь со мной, под охраной стражей.
Вот как. Она еще не расспросила Мэнни на сей счет и не знает, что мальчишка не сын Грэму? Или Мэнни сумел свалять дурака?
Ночь выдалась и не темной, и не светлой – обычной. Огрызок луны и звездный свет развеивали мрак, но все же их оказалось недостаточно, чтобы как следует видеть окружающие предметы. Грэм, проводящий ночь в сидячем положении (и с ужасом думающий о том, что завтра ему вновь придется целый день трястись в седле), видел, что его личный охранник – уже, впрочем, сменившийся, - не отходит от него дальше нескольких шагов. У шатра, в котором скрылась Марьяна с Мэнни, стояли двое. Остальные семеро спали прямо на земле, завернувшись в одеяла.
Спать хотелось неимоверно, глаза драло так, словно в них кинули горсть песку, но уснуть в таком положении, распяленным между деревьями, было делом совершенно нереальным. Поэтому Грэм следил за медленным движением луны по небу и размышлял, не обратиться ли к стражу с просьбой связать его как-нибудь поудобнее.
Но луна уже проделала половину пути, а он так ничего и не надумал.
И тут уловил какое-то движение.
Полог шатра с едва слышным шелестом откинулся, и оттуда, пригнувшись, выбралась фигура. Судя по ее росту, это не мог быть Мэнни, а значит – Марьяна. Грэм удивился. Женщина, тем временем, жестом велела стражам оставаться на месте, и, осторожно ступая, подошла к нему и жестом же отослала охранника. Тот послушно скользнул в сторону, растворяясь во тьме, а Марьяна уселась, подобрав ноги, рядом с Грэмом, на расстоянии вытянутой руки.
- Ты спишь? – услышал он ее шепот.
- А ты как думаешь? – спросил он в ответ. – Объясни мне, что происходит? Что за комедия? Как это ты оказалась гильмастером?
- Это долгая история, и речь сейчас не о том… - почему-то вздохнула она. – И вообще не обо мне.
- А о ком же?
- О тебе, конечно же. Видишь ли, Грэм, я запуталась. Еще вчера я знала, как мне поступить, а теперь… уже не знаю.
Он тихо засмеялся.
- Значит, ты все-таки узнала меня. А я-то уж подумал…
- Конечно, узнала! Я просто не могла тебя не узнать. Как только я услышала, что ты сам явился в храм, и тебя заключили в темницу, а теперь просят совета в том, как с тобой поступить, я тут же собралась в путь.
- Это ты напрасно. Не понимаю, зачем тебе понадобилось умерщвлять меня в своем храме, когда можно было просто посмотреть на казнь там.
Марьяна молчала, склонив голову.
- Если ты хочешь посмотреть на мою смерть, - продолжил Грэм, - то дай мне меч, и покончим с этим. Или, если ты не доверяешь мне, можешь убить меня сама.
- Как? – все так же не поднимая головы, будто бы удивилась она. – Ты даже не попытаешься бежать и спасти свою жизнь? Это не похоже на тебя.
- Даже если бы я захотел бежать, здесь десятеро твоих молодцев. Неужели ты думаешь, что они позволят мне уйти?
- Если я скажу…
- Их преданность тебе сильнее преданности Фексу? – холодно спросил Грэм. – Не думаю. Их всех убьют за подобную провинность. Кроме того, Марьяна… Ты – гильдмастер. Тебе-то уж точно не простят предательства.
Она медленно подняла голову, и Грэм увидел на ее лице серебрящиеся в лунном свете дорожки слез.
- Но что мне делать? – прошептала она. – После стольких лет незнания я, наконец, снова вижу тебя - живым… И я должна убить тебя?
- Преданность Фексу – прежде всего.
- Кто бы говорил, - она придвинулась к нему еще ближе, и теперь он почти чувствовал щекой ее дыхание. – Скажи, Грэм, зачем ты вернулся в храм? Ты же не мог не знать, что тебя ждет.
- Разве вам не рассказали? – равнодушно спросил он. – Я искал женщину. Мать моего сына.
- Вы не женаты?
- Нет.
- Она оставила сына и исчезла?
- Такой уж у нее характер…
Марьяна покосилась в сторону шатра и совсем уж неслышно сказала:
- У тебя красивый сын…
Сказать ей, что Мэнни не сын мне, или нет? подумал Грэм. Лучше, наверное, не говорить, иначе придется объяснять, почему он ездит со мной, а разговаривать так не хочется. С другой стороны, если мальчишка сам обмолвится, что Грэм не отец ему, то Марьяна может рассердиться.
- Чего ты хочешь, Марьяна? – он решил увезти разговор от скользкой темы. – Что тебе нужно от меня?
Она вздрогнула и подалась вперед, словно хотела прильнуть к нему. К счастью, поза его не располагала к объятиям.
- Мне нужно, чтобы ты остался жив, а я сама вызвалась убить тебя!
- Тебе не придется этого делать. По уговору, я сам убью себя. Ты же не собираешься изменять приговор, не так ли?
- Что ты говоришь, Грэм! Что ты говоришь! – Марьяна опустила голову и беззвучно зарыдала.
О боги, она все-таки ничуть не изменилась. Какой идиотизм, думал Грэм, пережидая ее приступ печали. Она спешила сюда из другого королевства (хотя и не сказать, чтобы за тридевять земель), специально для того, чтобы стать его тюремным надзирателем и палачом, а теперь проливает по этому поводу слезы. Просто удивительно, как при своем характере Марьяна вообще сумела подняться до гильдмастера? Она никогда не умела держать себя в руках и контролировать эмоции.
- Успокойся, - потерял он терпение. – Иначе твои охранники услышат. На что это похоже – госпожа гильдмастер проливает слезы над осужденным отступником? Марьяна! Я что же, должен еще тебя утешать?!
- Извини, - всхлипнула она. – Но мне так больно думать о том, что ты… Как бы ни было это глупо, Грэм, но я все еще люблю тебя. И, боюсь, буду любить до самой смерти. Поэтому… поэтому я сейчас сделаю вот что. Я освобожу тебя от пут и верну тебе меч. После этого ты тихо уйдешь.
Грэм подумал полминуты и покачал головой.
- Нет. Во-первых, в этом случае мне придется оставить Мэнни здесь, а во-вторых… твои люди ни за что не поверят, что я сумел освободиться сам, и обвинят тебя. Делай, что должно, Марьяна, и не пытайся перехитрить богов.
- Узнаю тебя, Грэм Соло. И не узнаю одновременно. Ты отказался от богов, но стал фаталистом? Что с тобой случилось?
- Место неподходящее для рассказов. Да и время тоже.
- Хорошо, - Марьяна порывисто встала. – Я понимаю. Я оставляю тебя… на время. Мы продолжим путешествие, и по дороге я подумаю, что тут можно сделать.
Да что тут можно придумать? подумал Грэм. Власть Марьяны как гильдмастера велика, но все же не бесконечна. Да и выбор небогат - или привести приговор в исполнение и получить благословение Фекса, или навлечь на себя его гнев, нарушив его волю. Или, точнее, волю его священнослужителей.
- Марьяна, - тихо проговорил Грэм, вдруг спохватившись. Гордость гордостью, но и спина тоже не железная. – У меня к тебе одна просьба.
- Слушаю.
- Прикажи своим людям привязать меня по-другому. Я не лошадь, и не могу спать ни стоя, ни сидя.
- Конечно! Извини, но я не подумала…
Буквально через четверть часа двое подошедших мужчин перевязали его путы так, чтобы он мог лечь. Лечь, правда, крестом; кроме того, теперь он не мог встать, но все же так было намного легче. Грэм внимательно следил за подручными Марьяны, но не смог угадать момент, в который они оплошали бы и дали ему хотя бы мизерную возможность освободиться. Парни были настороже и действовали очень аккуратно. Впрочем, даже поймай Грэм нужный момент, он все равно не воспользовался бы им. Освободись он, и Мэнни останется с Марьяной. Грэм не был уверен, что ему удастся увести с собой и мальчишку.
Путешествие в Медею продолжалось в таком же спешном темпе. Днем ехали почти без остановок, что доводило по-прежнему связанного Грэма до бессильного бешенства. С каждым днем ему все труднее становилось усидеть в седле со связанными руками, а петля, накинутая на него, успела натереть кровавую полосу под рубахой. Ночью останавливались в стороне от дороги. Мэнни к Грэму больше не подпускали, Марьяна тоже не приближалась к нему, так что у него было очень много времени для размышлений. Постепенно он утверждался в мысли, что предстоящая казнь его не слишком огорчает, все равно в этом мире делать ему больше уже нечего. Только вот тянуть до Танела казалось ему бессмысленным. Он согласился бы покончить с проблемой прямо сейчас. Конечно, чтобы Мэнни не видел этого.
К сожалению или к счастью, его мнение никто не разделял. Видимо, в храме Фекса предпочитали прилюдные казни. Грэм не был уверен, потому что за все годы его членства в гильдии ему ни разу не пришлось присутствовать ни на одной из них. Может быть, потому, что он никогда не сидел на одном месте подолгу.
Несколько раз он подумывал и о побеге. Смиренность смиренностью, но и то, что его тащат на веревке, ему не нравилось. Мягко говоря. Еще бы связали и по ногам тоже и перекинули через седло, как тюк с сеном. Но он понимал, что бежать ему не удастся, слишком удачного заложника выбрала себе Марьяна, осознанно или нет. Мэнни не был сыном Грэму, но кто мог сказать, любил бы Грэм своего сына так, как полюбил этого мальчишку, напоминавшего ему одновременно и сестру и друга? Он не мог ни расстаться с Мэнни, ни, тем более, спровоцировать сумеречных братьев на какой-нибудь неблаговидный поступок в отношении мальчишки.
Между тем, присмотр за Мэнни усилился: чтобы он, случаем, не ускользнул к "отцу", с ним рядом постоянно был кто-нибудь из парней, а то и сама Марьяна, которая частенько подзывала его к себе и заводила разговоры. Грэм, ехавший чаще всего в самом хвосте процессии, не слышал их, видел только, как то и дело мальчишка оглядывается на него, и глаза у него – встревоженные, потемневшие и распахнутые на пол-лица. При виде этих глаз сердце у Грэма неожиданно болезненно сжималось, и он с остервенением думал, что если Марьяна заставит мальчишку смотреть на казнь, то перед тем, как убить себя, он попытается добраться до нее.
А там – будь что будет.
Прошло пять дней, за которые Грэм устал так, как не уставал никогда в жизни. С рассвета до заката – в седле, связанные руки затекали к вечеру так, что он переставал их чувствовать, опухшие от веревок запястья саднили, спину ломило, не говоря уже о самочувствии той части тела, что находилась ниже спины. Он старался не подавать виду, но по вечерам валился на землю мешком, думая только о том, как принять горизонтальное положение. Сменявшие друг друга каждый вечер охранники приметили это и потому не слишком злобствовали, хотя исправно проверяли крепость веревок и узлов.
Когда до Танела, по прикидкам Грэма, оставался один дневной переход, Марьяна снова почтила его своим визитом. Она, как и в прошлый раз, прогнала стража, не слушая его возражений, и присела рядом с Грэмом, поставив на траву у своих ног горящий фонарь. Он, хотя и спал – или, точнее, дремал, - проснулся, заслышав шелест ее одежд. Но виду не подал, лежал неподвижно, лишь чуть приоткрыл глаза, наблюдая за Марьяной сквозь ресницы. Ночь выдалась темной, даже Грэм не различал предметы на расстоянии далее десяти шагов. Свет фонаря откидывал на лицо Марьяна причудливые тени; а поскольку Грэму приходилось смотреть на нее снизу вверх, лицо ее, освещенное подобным образом, казалось ему вовсе не человеческим. Более всего оно походило сейчас на необычную, нарочито искаженную, бронзовую маску.
Марьяна молчала, стиснув на коленях руки – холеные, надо сказать, руки; судя по всему, не утруждала себя госпожа гильдмастер работой. Грэм тоже не стремился начинать разговор и вообще показывать вид, что знает о ее присутствии.
Ему показалось, что Марьяна рассматривает его как-то слишком уж пристально; вот вдруг протянула руку, словно хотела коснуться, да почему-то не решилась. Потом он все же почувствовал легкие пальцы на своем лице – она убирала упавшую на лоб белую прядь. Так ласково и заботливо, как могла бы делать любящая мать, склоняясь над спящим ребенком.
Только без нежностей, подумал Грэм и открыл глаза. Марьяна, встретившись с ним взглядом, отпрянула.
- Ты не спишь?
- Спал, - отозвался он. – Теперь уже нет, как видишь.
- Завтра мы будем в Танеле, - шепнула Марьяна. – И через несколько дней ты должен будешь умереть.
Спасибо за приятную весть, подумал Грэм, а вслух сказал:
- Ну наконец-то. Я уже устал ждать.
- Не говори так! Я знаю, как тебе избежать смерти.
- Ты хочешь устроить свой суд и изменить приговор? – с сомнением спросил Грэм. – Думаю, братья не одобрят твоего решения. Как бы тебе самой не попасть под горячую руку.
- Нет, нет! Казнь состоится. Но она будет… ненастоящей. А тебе я помогу скрыться, ускользнуть из Танела и из Медеи… боюсь, правда, тебе придется бежать с материка…
- Подожди, - Грэм, нахмурившись, прервал словесный поток, льющийся из Марьяны. – Как это – ненастоящая казнь? Может быть, в твоем распоряжении есть магик, владеющий иллюзорной магией? Или ты собираешься заменить меня куклой? Или… - он запнулся, осененный догадкой, - ты хочешь казнить вместо меня кого-то другого?
Мягкая рука легла ему на лоб, огладила запавшие, заросшие белой щетиной щеки. Жаркие губы приблизились так, что он почувствовал горячее дыхание кожей; пряди волос защекотали шею.
- Подвалы дома Фекса хранят много тайн, - жаркий шепот, кажется, рождался прямо в ухе. – И множество узников заключено там…
Он рванулся так, что натянулись и болезненно врезались в запястья веревки, удерживающие его в лежачем положении.
- Иди ты к Борону, Марьяна! – зарычал он, мало заботясь о том, что его могут услышать сумеречные братья. – Я, конечно, вовсе не святой, но чтобы другие принимали смерть за меня… это, знаешь, уже слишком!
- Тише! – умоляюще зашептала Марьяна, прильнув к нему. – Прошу тебя – тише! О боги, не нужно было говорить тебе…
- Даже не смей сделать, что задумала! – Грэм и не подумал сбавлять тон. – Слышишь?! Не смей!
- Но я же не могу позволить тебе умереть, - печально сказала Марьяна, отстраняясь. – И для меня цена твоей жизни не имеет значения…
- А для меня имеет! Ты что же, думаешь, после такого я смогу жить?!
- Ты будешь жить. У тебя ведь – сын…
Грэм поперхнулся заготовленными ругательными словами. Вот ведь… все предусмотрела.
- Прощай, Грэм, - Марьяна подхватила с земли фонарь, плавно поднялась на ноги. – Я больше не смогу поговорить с тобой, но ты знай, что я люблю тебя, и это – до смерти. И помни – тебе нельзя будет оставаться на материке. Поэтому прошу тебя, как можно скорее найди место, где ты сможешь укрыться от сумеречных братьев.
В объятиях Борона – самое верное место, подумал Грэм, но смолчал. В душе у него будто все перевернулось от задумки Марьяны; и слова не лезли из глотки. Хуже такой вот сделки с Бороном она не могла придумать для него ничего. Но она этого не понимала, и он не мог объяснить.
- Прощай, - донесся до него шепот, похожий на шелестение ветра, и через миг на месте Марьяны уже темнела коренастая фигура Тило.
- Да будьте вы все прокляты с вашим Фексом, - прошипел сквозь зубы Грэм, в бессильной ярости сжимая кулаки.
- Я бы на твоем месте постарался быть почтительнее, отступник, - посоветовал из темноты хрипловатый голос Тило.
- Ты под ним ходишь, ты и проявляй почтение, - огрызнулся Грэм. – Мне-то что?
- Если Фекс и не разгневается, то госпожа гильдмастер может услышать. А уж в ее власти изменить приговор и выбрать тебе смерть не столь легкую.
- Да пусть меняет…
- Смелости тебе не занимать, но все же попридержал бы ты язык.
- А на кой мне язык, если все равно головы не сносить?
- И то верно, - с некоторым сомнением согласился Тило. – Но ты все-таки помалкивай…
Трудно помалкивать, когда проклятия прямо распирают тебя изнутри, но что ругаться, если все равно толку никакого? Тщетность ругани и проклятий Грэм познал еще в Северной, после того, как окончательно сорвал голос. И теперь он только сжимал зубы так, что они лишь чудом не крошились.

Глава 3

Перед въездом в Танел, чтобы не привлекать внимания, на него снова накинули плащ, скрывающий путы на руках и веревку, обвитую вокруг его талии. И на том спасибо, подумал Грэм хмуро, хоть весь город не будет на него пялиться, тыкая пальцами и рассуждая, что наверняка очередного душегубца поймали и теперь на казнь тащат – туда ему и дорога. Но, по правде сказать, утешала такая заботливость слабо; спокойствия и смирения, что испытывал Грэм неделю назад, и в помине не оставалось. А виной тому был ночной разговор с Марьяной, наполнивший его душу тоской, смятением и бессильной яростью, хотя, по идее, должен был заставить его воспрянуть духом.
Плащ защищал от любопытных взглядов горожан, но не мог ничего скрыть от многочисленной сумеречной братии, во множестве кишащей на улицах Танела. Хотя никто и не приближался к процессии, Грэм чувствовал на себе десятки пристальных взглядов. Возможно, его даже узнавали. Когда-то он бывал в Танеле часто и успел оставить о себе память. Хорошую или плохую, это другой вопрос, но, скорее, хорошую, потому что молодежь в те годы смотрела на него, как на бога или героя.
Процессия во главе с Марьяной неспеша прошествовала по улицам города и остановилась возле входа в храм. Их как будто ждали. Не успела госпожа гильдмастер спешиться с помощью одного из сопровождающих, из храма к ним вышли двое: один в одеждах священнослужителя, второй – в богатом, элегантном платье. Старшему, тому, что был облачен в темно-серый балахон, темноволосому и худощавому, было под сорок. Грэм знал его довольно хорошо, хотя и никогда не ладил с ним. Второго священника он тоже узнал, хотя и знакомы они были поверхностно. Десять лет назад Конар, внук тогдашнего гильдмастера, господина Финна, был пятнадцатилетним гибким юношей с соломенной челкой, падающей на глаза. Теперь он стал статным и красивым молодым мужчиной со струящимися по спине золотистыми локонами и короткой бородкой, оттеняющей смуглую кожу. Интересно, подумал Грэм, узнают ли они меня?
- Слезай, - грубовато бросил ему Тило, дернув за веревку.
Без особого изящества Грэм сошел с седла на землю и встал, расставив ноги и вскинув голову. Оба священника опустились перед Марьяной на одно колено; она небрежным жестом приказала им встать.
- Без формальностей, братья, - проговорила она на медейском почти без акцента. – Сколько раз повторять?
- Прошу прощения, - склонил голову Конар и вдруг, наткнувшись взглядом на Грэма, вскинул брови. – Мастер Соло? Это вы?!
Ага, узнал-таки, подумал Грэм. И конечно же, вслед за Конаром, на него уставился и второй священник, который, судя по всему, не признал его в лицо, но хорошо помнил имя.
- Я, Конар.
- Будем обсуждать храмовые дела на улице? – холодно поинтересовалась Марьяна. – Все вопросы и объяснения – внутри. И только после того, Конар, как ты проследишь за тем, чтобы позаботились о моей лошади.
Конар, явственно изнывающий от любопытства, и пятеро человек из сопровождения Марьяны остались снаружи, а остальные последовали внутрь храма. Пока шли через алтарный зал, Тило, намотавший свой конец веревки на кулак, время от времени подталкивал шедшего впереди Грэма в спину. Тот еле сдерживал желание развернуться и хорошенько наподдать ему куда-нибудь… да хотя бы коленом в пах. Удерживало одно: пока связаны руки, ничего толкового не выйдет. Тило отрубится на время, но остальные времени терять не будут, живо объяснят, что к чему.
А впрочем, чего ему бояться? Что терять? Ну получит он вместо ложной смерти настоящую – подумаешь. Зато душу отведет. Рассудив так, Грэм дождался, пока они окажутся за драпировками, в потайных помещениях, резко повернулся к своему конвойному и от души пнул его так, как и собирался. Тило с придушенным хрипом согнулся, повалившись на колени, а Грэма в ту же секунду впечатали спиной (или, точнее, локтями) в стену двое крепких парней из оставшейся пятерки с явным намерением съездить ему по зубам. Неизвестно, чем все окончилось бы – может быть, просто еще парой выбитых зубов, а может, чем посерьезнее, - если бы Марьяна повелительно не крикнула:
- Не сметь! Он должен быть невредим! Не вам исполнять приговор.
Сумеречные братья неохотно отступили. Грэм встретился взглядом с широко распахнутыми глазами Мэнни, которого крепко держала за руку Марьяна, и чуть улыбнулся. Плохо, что мальчик здесь. Хуже, чем связанные руки. Марьяна тоже знала об этом.
- Еще хоть один фокус вроде этого, - сказала она негромко, но внушительно, - и я не отвечаю за то, что может случиться с твоим сыном, отступник. Ты понял меня?
- Да как не понять, - буркнул Грэм.
На одной из развилок коридора они разошлись. Марьяна с Мэнни и со священником в сером балахоне, а также двое из сопровождения свернули в одну сторону, а Грэм и двое конвойных – тех, что чуть не размазали его по стенке – в другую. Эта ветка коридора заметно спускалась вниз, и Грэм подумал, что ведут его в подземелье. Он, конечно же, не ошибся – куда ж еще? Подземелье оказалось точно таким же, как в лигийском храме… да все они, по большому счету, похожи. Как похож тот страх, который охватывал Грэма, когда ему приходилось спускаться в одно из них.
Здесь камера оказалась еще меньше, чем та, в которой ему пришлось коротать время в прошлый раз. Зато было гораздо свежее и не так темно, ему даже не оставили фонарь. Грэм сначала удивился, а потом увидел под самым потолком, на высоте нескольких человеческих ростов, крошечное окошко, в которое струился блеклый свет. Он мысленно почесал затылок – темница-то глубоко под землей, так зачем было маяться, устраивая сложную естественную систему вентиляции и освещения? Для комфорта узников? Вопрос, конечно, был интересным, но не настолько, чтобы забивать себе голову в данный момент. Грэм заметил на полу довольно приличный тюфяк и решил хотя бы отдохнуть, пока руки у него свободны. После семи дней, проведенных в седле, и семи ночей, проведенных на земле, лежа крестом, ему показалось высшим счастьем то, что можно было, наконец, лечь так, как хочется.
Но сон не шел. Грэма беспокоили планы Марьяны, ему не нравилось то, что она хотела сделать для спасения его жизни. Если бы только он мог помешать ей… но как? Поняв, что ему не уснуть, Грэм встал и подошел к двери, присел, дотронулся до замка, пытаясь понять, как он устроен. Сумеречные братья толк в замках знали, и этот был рассчитан и не таких профессионалов, как Грэм. Где-то через полчаса он отступился. Может быть, он и сумел бы справиться с этим запором, но лишь с помощью подручных средств, голыми же руками – нет.
Еще через какое-то время дверь, загрохотала, открываясь. Грэм вскочил с тюфяка, изготовившись к броску. Он думал только о том, как избежать задуманного Марьяной, и теперь был готов на все, кроме покорного ожидания. Он решил уже броситься на первого, кто войдет к нему, а там – будь что будет. Грэм не знал, что остановило его, ведь в первый момент он не увидел лица вошедшего; и только спустя несколько секунд понял, что это – Конар.
- Борон тебя побери, - выдохнул он, отшатываясь к стене. – Я чуть не убил тебя, парень.
Конар глянул на него удивленно, но тут же в глазах его появилось понимание. Он кивнул, прикрывая за собой дверь, и шагнул вглубь камеры.
- Госпожа Марьяна прислала меня узнать, все ли в порядке, мастер Соло.
Невольно Грэм рассмеялся.
- Какая заботливость! Можешь передать ей, что все хорошо, и единственная моя просьба – чтобы она не тянула долго.
- Мастер Соло, - Конар понизил голос. – Как получилось, что вас привезли сюда для казни?..
- Во-первых, какой я тебе мастер, тем более – сейчас? Во-вторых, спроси лучше у Марьяны. Она тебе расскажет, как я предал Фекса и всех братьев.
       Конар подошел почти вплотную и встал, прислонившись к стене плечом.
- Я знаю, госпожа Марьяна хочет отвести от вас смерть. Она рассказала мне…
- Знаешь? – вскинул голову Грэм. – Ну тогда передай ей… передай, что я запрещаю ей это делать. Слышишь? Я прокляну ее имя…
- Мне кажется, мастер Соло, ее не переубедить, - серьезно сказал Конар. – Да я и не хочу. Я не считаю приговор справедливым. И я уверен, что мой дед не одобрил бы его.
- А то, что вместо меня казнят другого, кажется тебе справедливым? Нет, Конар, это не дело.
- Это бесполезный разговор, все уже решено.
- Решено? – Грэм закусил губу. – А что, если я сейчас отниму у тебя ключи и оружие, и уйду отсюда?
- Не сомневаюсь, что вы сможете справиться со мной, - спокойно ответил Конар. – Но отсюда вы не уйдете. Вас убьют.
Нет, не объяснить им, насколько это безразлично: убьют его или оставят в живых. Не понять им, как человек может перестать цепляться за жизнь. Они не знают, что было с ним в последние годы, да и откуда – он же не рассказывал.
- Я в любом случае отсюда не уйду, - устало сказал Грэм. – Иди, Конар. Оставь меня в покое – ради своего Фекса.
Конар склонил золотую голову в почтительном поклоне, отступил на шаг:
- Я передам ваши слова госпоже Марьяне. До встречи, мастер Соло.
Едва за ним захлопнулась дверь, Грэм тяжело опустился на убогое ложе. Что ж, раз так, он просто не даст увести себя, когда за ним придут. Всю дорогу он вел себя смирно, так хватит с сумеречных братьев его покорности. Не отпускали, правда, мысли о Мэнни, но разве ему хуже будет при храме, чем с непутевым дядюшкой?
Сумеречные братья, меж тем, не спешили, словно давая Грэму время "накрутить" себя. Он и накручивал, и через какое-то время был уже в таком диком нетерпении, что не мог сидеть на одном месте, метался по камере, словно зверь по клетке. Пока его окончательно не сломила усталость как физическая, так и душевная. Возможно, это тоже был тонкий расчет братьев – прислать за ним, когда он будет пребывать в самой крайней точке бессилия и равнодушия.
Так и случилось. Заслышав звук шагов и лязг металла, Грэм едва успел приподняться, а в его камеру уже входили люди. Он не понял, сколько, в сумерках зрение путалось, да и не было у него времени, чтобы установить точное количество. Сумеречные братья действовали очень быстро и согласовано. Грэм только начал подниматься им навстречу, как на голову его обрушился очень точный и очень болезненный удар. Он в то же мгновение потерял сознание и упал обратно на пол.
Пришел в себя он оттого, что в лицо его плескали ледяной водой. Он полулежал на ровной твердой поверхности, вовсе не похожей на пол темницы, скорее – жесткая кровать или скамья, застеленная одеялом. Затылок дико болел, и Грэм подумал, не проломили ли ему там кость. Он попытался пошевелиться и едва не взвыл от взорвавшей голову боли. Тогда он осторожно открыл глаза.
Низкий бревенчатый потолок плавал в сизом мареве. На фоне этого потолка Грэм увидел несколько склонившихся над ним лиц, но сначала не мог сообразить, кому они принадлежат.
- Очнулся, слава богам, - проговорил смутно знакомый голос. – Как вы себя чувствуете, мастер Соло?
Ну конечно, Конар. Сквозь марево проступили золотистые блики его волос.
- Так себе, - ответил Грэм, с осторожностью ворочая языком. Казалось, одно слишком громко произнесенное слово окончательно взорвет его череп. – Что произошло?
- Кажется, я немного перестарался, - голос Конара звучал виновато и сконфужено. – Не рассчитал сил…
- Так это ты меня ударил? – дошло до Грэма. – Зачем?
- Давайте я вам потом все объясню? Вы сейчас себя нехорошо чувствуете, мастер Соло, вам нужно отдохнуть…
- А давай, ты не будешь мне рассказывать, как я себя чувствую? – морщась от боли, Грэм приподнялся на своем ложе. Так и есть – довольно жесткая кровать, из тех, что ставят на постоялых дворах. И комната тоже явно не в храме Фекса находится.
Рядом с кроватью стояли Конар и Мэнни – бледный, осунувшийся; чуть поодаль на стуле задом наперед, облокотивший подбородком о спинку, сидел незнакомый парень лет тридцати, русоволосый и кареглазый. Грэм медленно и аккуратно ощупал затылок. Волосы слиплись от крови, но кость, кажется, была цела. И, конечно, наличествовала огромная шишка. Впрочем, от этого не умирают.
- Так зачем ты хотел проломить мне череп? – медленно выговаривая каждое слово, спросил Грэм, повернувшись к Конару.
- Если коротко… - молодой человек смущенно пожал плечами. – Мы поняли, что будет очень трудно уговорить вас согласиться с планом госпожи Марьяны и тайно покинуть храм. Тогда мы стали действовать решительно…
- Да уж, решительности вам не занимать… - буркнул Грэм. Значит, они сделали таки то, что собирались, и кто-то поплатился за его преступления перед Фексом, будь оно все проклято. – Где мы находимся?
- Это "Золотая подкова", постоялый двор на окраине Танела. Не из самых комфортных, но в нашем положении выбирать не приходится…
- И как же вы меня сюда тащили? А? – Грэм посмотрел сначала на Конара, потом на кареглазого парня, и махнул рукой. – Ладно, не отвечайте…
Голова работала из рук вон плохо, и он никак не мог собрать мысли воедино и сообразить, что ему теперь делать и как поступить. Одно было ясно – отныне человек по имени Грэм Соло числился среди мертвых.
В который уж раз, впрочем.
- Вам нужно уехать из города, - снова заговорил Конар. – Да и с материка лучше тоже, как только вы почувствуете себя достаточно хорошо. Если вы попадете на глаза кому-нибудь из братьев, все пойдет прахом. И Фекс накажет госпожу Марьяну.
- И тебя тоже. И твоего приятеля. Безымянный! Для чего вы только все это затеяли?
Теперь мне придется бежать, подумал Грэм – за тридевять земель, как можно дальше… и даже не ради себя, а ради других. Сколько он еще будет убегать? Сначала Самистр, потом – Истрия, Наи… теперь вот вообще непонятно, куда деваться. На юг, к варварам? Или на север, в те земли, что лежат севернее Наи и почти круглый год покрыты снегом? Бежать из только-только появившегося дома, оставив надежду разыскать Джулию, родившую ему сына (боги, ведь он в первый раз вспомнил о ней за последние две недели…), обзавестись, наконец, семьей…
Мэнни, словно прочитав его мысли, тихо подошел, ткнулся лохматой черноволосой головой в бок. Грэм обхватил его одной рукой, прижал к себе, и поднял глаза на Конара.
- Зачем? – повторил он тихо, уже понимая, что ему ответят.
- А лучше было бы, если бы вас убили? – с мальчишеской порывистостью спросил Конар. – Не будем теперь спорить. Давайте лучше прикинем, когда вы с мальчиком сможете уехать из Танела.
Грэм снова пощупал затылок и зашипел сквозь зубы. Было ясно, что в ближайшие часы – если вообще не дни – никуда он поехать не сможет. Стоило только подумать о том, что снова придется трястись в седле – с головой, отзывавшейся вспышкой боли на каждое шевеление ресниц – и его охватывал прямо-таки сверхъестественный ужас. Кроме того, спина еще не отошла от прошлой поездки. Как и некоторые другие части тела.
- Я не знаю, Конар. Но сегодня я точно ехать не смогу.
- Это моя вина, - вздохнул Конар. – Но что же делать? Вам нельзя оставаться в Танеле. Слухи расходятся быстро…
- Но совершенно необязательно ехать верхом, - вдруг подал голос молчавший доныне кареглазый парень. – Можно нанять экипаж.
- Точно! Далеко вы не уедете, но сможете хотя бы покинуть Танел, где опаснее всего. Оставайтесь пока с мальчиком здесь, а мы с Оливером попробуем найти экипаж.
Не дожидаясь возражений или встречных предложений, Конар со своим товарищем, которого он назвал Оливером, вышли из комнаты.
- Безымянный, - в сердцах сказал Грэм. – Мое мнение уже никого не интересует? – он посмотрел вниз, на Мэнни, который все еще прижимался к нему, вздохнул. – Ну что, парень, влипли мы с тобой?
- Нам придется уехать из дома? – шепотом спросил мальчишка.
- Мне придется уехать из дома. Ты можешь остаться, если захочешь. Я найду людей, которые будут присматривать за тобой…
- Нет! – Мэнни вцепился в него так, как будто Грэм собирался оставлять его прямо здесь, на постоялом дворе. – Я поеду с вами!
- Эх, парень, - вздохнул Грэм, встрепав ему волосы. – Да куда я от тебя денусь… Ты вообще как, в порядке? Никто тебя не обижал?
- Все хорошо. Та дама в красном плаще, ну, госпожа Марьяна, была очень добра ко мне. Правда, она почему-то думала, что вы – мой отец, - очень серьезно ответил Мэнни.
- И ты ее не разочаровал? Не сказал, что я не твой отец?
- Нет. А нужно было?
- Да нет, это я так… Дай-ка я пока прилягу, голова болит.
Он опустился на плоскую подушку и прикрыл глаза. Делать все равно пока было нечего, и он решил немного вздремнуть, пока есть возможность. Чувствовал он себя из рук вон плохо.
Он даже сумел забыться ненадолго, но дрема, уже почти перешедшая в сон, была грубо прервана. Кто-то осторожно, но настойчиво встряхнул его за плечи. Конечно, это был Конар – больше некому. И он был один, без своего приятеля.
- Ну что еще? – поинтересовался Грэм, отмечая, что чувствует он себя вовсе не лучше, а даже хуже, чем до того, как решил поспать. – Что еще случилось?
- Экипаж ждет вас во дворе, - ответил Конар. – Он отвезет вас в Брази, это ближайший отсюда городок. Там вы сможете немного отдышаться и поправиться, а потом продолжить путь. Только, прошу вас, не задерживайтесь долго на материке!
- Ты, я так понимаю, не поедешь с нами и до Брази?
Конар отвел глаза и покраснел, как девушка – и совершенно напрасно. Обвинить его в чем-либо было сложно.
- Нет. Я должен остаться.
- Не нервничай, все в порядке.
- Передать что-нибудь госпоже Марьяне?
- Нет, - жестко ответил Грэм, вмиг помрачнев. – Ничего. Я уже сказал ей все, что думаю.
Повисла неловкая пауза. Грэм осторожно, дюйм за дюймом, поднимался с кровати, на каждое движение голова отзывалась вспышкой боли; Конар стоял неподвижно, нервно барабаня пальцами по поверхности стола, стоявшего у окна.
- Вот еще что, - вдруг сказал он, смотря в сторону. - У вас очень заметная внешность, особенно волосы. Возьмите вот это, - он извлек откуда-то сверток, протянул его Грэму.
Внутри оказался добротный плащ с большим капюшоном, надежно закрывающим волосы и скрывающим половину лица в тени.
- Если на выезде или въезде в город стража – или кто-нибудь еще – потребует открыть лицо, пользы от него немного будет, - заметил Грэм, все же накидывая его на плечи.
- Вам же нужно скрыть лицо не от стражи, а от Ночной гильдии, - бледно улыбнулся Конар. – А братья не будут требовать открыть лицо. Но, как бы то ни было, вариантов нет. Времени, чтобы что-то сделать с волосами, например, покрасить их, у нас все равно нет.
- Их можно просто срезать, - усмехнулся Грэм. – Впрочем, это может и подождать до Брази. Пока обойдусь плащом. Спасибо, Конар.
- Пойдемте вниз, - сконфуженно сказал Конар. – Возница занервничает, если ему придется ждать долго… Ах да, вот еще! Ваш кошель. Братья забрали его, когда схватили вас в Лиге, а госпожа Марьяна приказала вернуть.
За кошель – в котором, кстати говоря, было немало денег, - Грэм благодарить не стал, молча пристегнул его к поясу. В конце концов, это его собственность.
Крытый экипаж, ожидавший во дворе, был вовсе не роскошным. Он был так мал, что в нем с трудом могли поместиться двое. Впрочем, большего и не требовалось. Зато он обладал одним поистине ценным свойством – оконца в его стенках плотно закрывались, так что снаружи нельзя было разглядеть, кто сидит внутри, если только пассажир не высовывался из экипажа.
Грэм подсадил Мэнни на довольно высокую подножку и, пока тот устраивался внутри на узком сиденье, повернулся к Конару.
- Ну, прощай, Конар, - проговорил он. – Звучит глупо, но я надеюсь, что мы с тобой никогда не увидимся.
Конар понял его. Встреча могла произойти только при одних обстоятельствах, если Грэм вновь окажется в руках сумеречных братьев. И он просто ответил:
- Прощайте, мастер Соло. Удачи вам.
Грэм молча кивнул и, опершись о подножку, влез в экипаж. Здесь было довольно тесно, и далекие путешествия совершать в таких условиях было бы очень сложно, если не невозможно. Только сейчас до Грэма дошло, что он не поинтересовался у Конара, как долго ехать до этого самого Брази. Но, поразмыслив секунду, пришел к выводу, что ему, по большому счету, все равно.
Путешествие до Брази оказалось, к счастью, не длинным, но оттого отнюдь не менее неприятным. Экипаж здорово трясло на дороге, а для больной головы Грэма это стало просто невыносимой пыткой. Пожалуй, легче было бы даже ехать верхом, тем более, что размеры экипажа все равно не позволяли принять никакое другое положение, кроме сидячего.
Но все когда-нибудь кончается, кончилась и эта поездка. Убедившись, что Брази – всего-навсего сонный, тихий маленький городишко, Грэм бессовестно пренебрег советом Конара покинуть Лигию как можно скорее и снял комнату в единственном постоялом дворе на насколько дней, чтобы немного поправить свое здоровье. Было ясно, что с разбитой головой он далеко не уедет.
Раны по-прежнему заживали на нем как на собаке, и уже через три дня он смог продолжить путь. Который лежал не куда-нибудь, а прямо в родовое поместье князей Соло.
Грэм вполне отдавал себе отчет в том, что ехать в Наи вместо того, чтобы поскорее убраться с материка, сходно с самоубийством. Мало того, он рисковал не только своей жизнью, но еще и жизнями Марьяны и Конара. Если кто-то из сумеречных братьев, знающих о казни, будто бы произошедшей в Танеле, узнает его и поймет, что казнь эта была фарсом, никому из участников фарса не поздоровится. Грэм знал это, но поделать ничего не мог. Оставлять на произвол судьбы поместье, не зная, вернется ли в него когда-нибудь, он не собирался.
Поэтому он никак не мог обойтись без визита в Ваандерхельм и к поверенному. Он собирался оставить некоторые распоряжения, поскольку управляющему следующие несколько лет предстояло вести хозяйство в двух поместьях самостоятельно. Для него это, конечно, было не в новинку, но раньше его действия контролировала Нинель. А теперь Грэм охотнее дал бы отрубить себе руку, чем согласился бы поставить сестру в известность о своем отъезде и попросить ее присмотреть за Ваандерхельмом до своего возвращения – если только он вернется, - или до появления наследника – если он появится.
Несколько дней с утра до вечера Грэм просидел в кабинете отцовского – точнее, теперь своего поверенного (никак он не мог привыкнуть), разбирая бумаги. Старик – господину Клайссу было уже за семьдесят, - косился на него с явной опаской, припоминая, по-видимому, прошлый визит молодого князя. Грэм тогда обошелся с ним не слишком вежливо, невзирая на почтенный возраст, и вполне понимал его неприязнь. Впрочем, господин Клайсс не позволил себе ни одного резкого слова, держался почтительно; а его помощник, худощавый молодой человек лет двадцати, так и вообще не проронил ни слова и старался держаться от визитера подальше. Грэм посмеивался про себя и вел себя так, что придраться было не к чему – воплощенные вежливость, обходительность и изящество манер.
Бумаг оказалось неожиданно много, и все они требовали пристального внимания к себе, а Грэм абсолютно не разбирался в подобного рода тонкостях. Часть документов он, просмотрев их и прослушав комментарии старика, отложил в сторону, а часть скомкал и бросил в камин, специально разожженный для этих целей, и вместо них написал новые. Говоря откровенно, он понятия не имел, что ему делать с состоянием и поместьями. Неизвестно, понадобятся ли они когда-нибудь ему самому; с другой стороны, и оставлять их в пользу сына Нинели или еще кому-нибудь он не хотел. С редкой настойчивостью перед внутренним взором появлялась улыбающаяся мордашка светловолосого малыша; Грэм, сцепив зубы, отгонял видение. Пожалуй, для Джулии будет слишком большим шоком обнаружить, что в распоряжении сына оказалась парочка ленных владений. Она ведь ничего не знала о титуле своего любовника. Да и неизвестно еще, как повернется жизнь, возможно, Грэму придется вернуться когда-нибудь, а ему не хотелось бы оказаться без крыши над головой. В результате, оба поместья он оставил за собой, оговорив, однако, что в случае его смерти Ваандерхельм должен отойти Моргану, сыну Нинели, а малое поместье – Мэнни, сыну Гаты. Конечно, если у него самого до того времени не будет законных наследников. Своему собственному сыну он отписал немалую сумму денег, дав Клайссу указание перевести их в банк того города, где жили родители Джулии, на имя Грэхема Амонтедо. Остальную, словно ничуть и не уменьшившуюся часть состояния, он пока решил оставить там, где она находилась, лишь взяв некоторую – довольно крупную – сумму золотом и драгоценными камнями. Позже, определившись со своим местонахождением, он планировал списаться с поверенным на предмет дальнейших указаний.
 После того, как все дела были улажены – на это ушла почти целая неделя, и Грэм все больше нервничал, - оставаться более стало не за чем. Перед Грэмом во весь рост встал вопрос, куда направить стопы свои? Ответа на него он не знал. Отправляться к дикарям – неважно, на север или юг, – он не хотел. В пустынях песчаных и ледовых, равно как и в джунглях, его наверняка не знали, не слышали и имени его, но порвать с цивилизацией он был не готов. Он был и оставался городским человеком до мозга костей. Но где найти такой город, в котором бы о нем ничего не знали? Есть ли поселение, в котором не было бы храма Фекса и сумеречных братьев? Впрочем, в Истрии, скорее всего, про мнимую казнь отступника и не слыхивали, но в Истрии зато был Крэст Авнери. Грэм не был уверен, что истрийский принц до сих пор не ждет его с распростертыми объятиями и с любовно разложенными на столе пыточными инструментами. Можно утешать себя тем, что прошло уже более десяти лет, но кто знает, каков срок жизни ненависти? Из-за Крэста Грэму пришлось десять лет назад покинуть Истрию, Крэст же "выкурил" его спустя полтора года и из Наи. Теперь в Наи Грэма уже не разыскивали по приказу Авнери, это было известно совершенно точно, но вот в Истрии… Островная империя слишком далеко, чтобы можно было что-то сказать наверняка.
Промаявшись в раздумьях, Грэм все же пришел к выводу, что кроме Истрии, ему неуда деваться. Что ж, пусть будет Истрия. В конце концов, необязательно же ему попадаться на глаза Крэсту? Впрочем, усмехнулся Грэм про себя, судьба у меня такая, что обязательно попадусь. Но что же теперь делать?
А ведь в Истрии еще жил Брайан… то есть, наверное, все еще жил. Грэм с глухим раскаянием подумал, что человека, которого считал старшим братом, он не видел уже более десяти лет. Мало того, он ни разу не попытался послать весточку. Стоило ли потом удивляться, что у Грэма не было друзей, при таком-то к ним отношении? А вот и шанс исправиться. Неизвестно, правда, как посмотрит на него Брайан после десяти прошедших лет, узнает ли? А если узнает – то обрадуется ли? Можно ли радоваться человеку, которого видишь так редко, что между свиданиями забываешь даже его лицо? Грэм не знал. Все его отношения с людьми были настолько недолговечными, его с такой завидной периодичностью всю жизнь носило с места на место, что он редко даже обращал внимание на окружающие его лица, и никогда не задумывался о наличии или отсутствии дружеских уз. Людей, которые вызывали у него чувства, более сильные, чем простое любопытство, можно было пересчитать по пальцам. Грэм подумал, что всегда был одиночкой, и вдруг обнаружил, что не слишком приятно сознавать свое одиночество в тридцать два года. В возрасте, когда у большинства людей уже есть любящие жены и дети, у Грэма не было никого, кроме разве что племянника, который, за неимением отца, был привязан к нему.
Даже женщина, с которой он два года делил постель, ушла от него, скрыв в тайне то, что семя его принесло плод – дитя, сына… Впору было начать кусать локти.
Но Грэм подумал, что будет в высшей степени глупо и бесполезно, если он предастся самоуничижению и примется рвать волосы на голове и стенать. Кроме того, чтобы впасть в отчаяние, нужны были моральные силы, а сил этих у него не оставалось.

Уже почти собравшись ехать, Грэм вдруг подумал, что в этот раз он должен кое с кем проститься. У него уже вошло в привычку уезжать без прощания, и с этой привычкой, как и со множеством других, нужно было завязывать.
Ему хватило наглости лично явиться в дом тана Ланса Лорейна. Мелькнула даже шальная мысль: если разъяренный тан еще раз попытается убить его и преуспеет в этом, то ему не придется никуда ехать. На счастье, прежде чем попасться на глаза хозяину дома, он встретил хозяйку. Камилла первая услышала от слуги о посетителе и спустилась в холл. Она увидела, что это за посетитель, побледнела и чуть не лишилась чувств. Грэм попытался придержать ее за локоть – вдруг все же упадет, - но она отшатнулась и посмотрела на него огромными испуганными глазами.
- Ты что здесь делаешь? – спросила она нервно. – Я не знала, что ты вернулся…
- Вернулся. Я пришел попрощаться, Ким.
- Попрощаться? – Камилла закусила губу. – Если Ланс увидит тебя, он такое прощание устроит тебе… да и мне – тоже.
- Я уже ухожу. Не волнуйся.
- Уходишь?! Нет, постой… ты снова уезжаешь? Надолго?.. Нет, здесь не надо разговаривать… пойдем со мной…
Она ухватила его за руку и повлекла за собой. Через минуту они оказались в маленьком, со вкусом обставленном будуарчике, очень располагающем к любовным утехам. Грэм, оглядевшись, усмехнулся краем рта – случайно ли Камилла привела его сюда или нет?
- Так ты уезжаешь? – она примостилась на крошечном диванчике, глянула снизу вверх. – В прошлые разы ты не прощался…
- Я решил изменить привычки, - серьезно ответил Грэм. – А что, твой благоверный не заходит сюда?
- Нет, это моя комната, Ланс тут не бывает… Так для чего ты пришел? Я думала, между нами все… кончено.
- Да ничего и не начиналось, Ким, - тихо ответил Грэм. Без тени улыбки, плотно сжав узкие губы, он рассматривал ее, красивую и, несомненно, умную женщину, бывшую в течение нескольких месяцев его любовницей. Достойную женщину. Беда же заключалась в том, что он очень мало знал о ней, она же о нем и того меньше. Она даже не подозревала о кошмарах, мучивших его по ночам. Она не затрагивала в нем никаких струн, кроме плотских желаний. - Но попрощаться я все же хочу. Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь сюда. Думаю, что уезжаю навсегда.
- Ты каждый раз уезжаешь навсегда, - она не смутилась под его взглядом, как это обычно бывало с женщинами, а еще выше вскинула голову. – Ну что ж, спасибо и на том, что решил сказать "прощай" на этот раз.
- Еще хочу просить тебя, чтобы ты не держала на меня зла.
- Ого! – Камилла удивилась. – Вот даже как? Грэм… что-то произошло? Ты… не похож на себя.
Он вздохнул и отвернулся. Еще бы похож. Его нет, его казнили. Его жизнь выменяли на жизнь другого человека, о котором он не знал ничего – даже имени.
- Так что же, Грэм? что случилось? Я могу… чем-то тебе помочь?
Теперь удивился Грэм. Они с Камиллой всегда соблюдали дистанцию в отношениях, и дистанцию эту, в большей степени, установил он сам, очертив границы дозволенного. Они никогда не лезли во внутреннюю жизнь друг друга, и он не мог ожидать, что Камилла захочет нарушить неписаные правила, предложив помощь.
- Нет, мне помощи не нужно.
- Ну, тогда… Тогда – прощай, Грэм.
Она протянула ему руку, он молча коснулся ее губами; потом помог Камилле встать с диванчика. В молчании они прошествовали обратно в холл, не наткнувшись на тана; там Грэм, так и не проронив ни слова, коротко поклонился и вышел. Оседланный Бес ожидал его прямо у дверей – Грэм велел конюху Лорейнов не дотрагиваться до коня и не уводить его в конюшню.
Как хорошо, думал он, направляясь обратно в свое поместье, что обошлось без слез и причитаний. Впрочем, у него и не было оснований ожидать от Камиллы ни того, ни другого – она всегда умела держать себя в руках; иногда он просто завидовал ее выдержке.
По возвращении в замок Грэм в последний раз спустился в склеп к сестре, в последний раз положил цветы на ее надгробие в виде сломанного колеса. Последний раз посидел вечером на кухне у Укон – она специально для него расстаралась и испекла роскошный пирог. Аппетита у Грэма не было, как и все последние дни, но он, чтобы не обидеть добрую повариху, мужественно съел кусок; зато Мэнни расстарался и в одиночку слопал почти все, что оставалось. Укон все пыталась вызнать у молодого князя, что же такое стряслось, если он так спешно уезжает. Грэм отмалчивался. Объясняться он не собирался.
Больше в окрестностях не оставалось никого, с кем нужно было бы прощаться, и наутро светлейший князь Грэм Соло в сопровождении племянника покинул родовое поместье. Он держал путь в Карнелин. Показываться там было опасно, знакомцев у него в городе детства водилось немало, но он собирался рискнуть. Раз уж он не знал, вернется ли когда-нибудь в Наи, то был намерен заехать на могилу матери.
К его удивлению, могила оказалась ухоженной. Он-то ожидал, что заросла она так, что и колеса на ней не найти; уже в прошлый его визит густая трава делала могилу похожей на обычный холм. Сейчас же он увидел аккуратную могилу, выглядящую так, словно к ней регулярно приходили скорбящие родственники и, как минимум, расчищали ее от травы. Недоумевающий, Грэм стоял, склонив голову и положив ладонь на плечо Мэнни, и пытался сообразить, что же это значит. Ему не пришлось долго удивляться. Сзади неслышно подошел высокий, худой человек в черном одеянии с закрывающим лицо капюшоном, на поясе у него висела связка ключей, отягощенная двумя оловянными брелоками – один в виде фигурки ворона, второй – в виде сломанного колеса. Человек заговорил с Грэмом; он оказался одним из служителей Борона, присматривающий за могилами при храме. Он рассказал, что на должности этой находится всего пару лет, но успел привести кладбище в гораздо более достойный вид, это он может утверждать без хвастовства.
- Я ухаживаю за заброшенными могилами, - тихо говорил он. – Поправляю их, пропалываю траву. Знаете, господин, очень много брошенных могил… - он покачал головой, покрытой черным капюшоном. Можно было бы подумать, что так он выражает свое сожаление, но голос его оставался совершенно спокойным. Он просто констатировал факт. – Вот и эта тоже.
- Здесь лежит моя мать, - через силу выдавил из себя Грэм, не зная, зачем говорит это. – Она умерла двадцать пять лет назад.
Из темноты под капюшоном сверкнули внимательные, все понимающие глаза. Служитель Борона никогда не станет упрекать сына, стоящего на покинутой могиле матери, за то, что уделял ей слишком мало внимания. Мрачного Борона – равно как и его священников – не занимают подобные мелочи, относящиеся к этой жизни. Не занимают и людские чувства и горести.
- Ее не обойдут вниманием, - только и сказал высокий священник. Оставалось лишь гадать, к чему относилась его фраза – к могиле женщины здесь или к ее загробной жизни там, у Борона. Грэм не стал ломать голову. Он молча вытряхнул на ладонь несколько золотых монет из кошеля, протянул их смотрителю кладбища. Тот не стал отказываться; золото моментально исчезло в недрах широкого одеяния.
- Да будет Борон милосерден к нашим душам, - донеслось из-под капюшона; и священник, задержавшись на полминуты, удалился так же бесшумно, как и появился. Задержка его, видно, была вызвана тем, что он ожидал услышать от Грэма подобающий в таких случаях ответ, но ничего не дождался. Грэм, когда-то почитавший черного Борона более всех остальных богов – даже Фекса – теперь не обращался к нему больше. Что толку почитать бога, который не слышит твоих молитв? А Грэм не раз и не два молил его о быстрой и чистой смерти…
- Ваша матушка умерла так давно? – едва слышно спросил Мэнни, когда долговязая черная фигура скрылась из поля зрения. – Вы были еще мальчиком?
- Мне было столько же лет, как тебе сейчас, - отозвался Грэм. – Или, может, чуть побольше. Но это, действительно, было давно. Слишком давно, Мэнни.
Так давно, сказал он про себя, что я уже почти не помню тебя, мама. Я, правда, помню еще чувства, с которыми приходил сюда лет тринадцать назад, вырвавшись из каменоломен. Помню, но вот только повториться они уже не могут. Стоя над могилой матери, Грэм снова почувствовал образовавшуюся в душе черную пропасть, в которой не было место чувствам после всего того, что с ним случилось в последнее время, и особенно – в последний год. Поэтому он не стал опускаться на колени, не стал брать с могилы горсть земли, не стал даже ничего говорить. Потому что говорить было нечего, а все было бы ложью и пустыми патетическими жестами. Он просто развернулся и медленно пошел к выходу с кладбища.

Глава 4

С прощаниями было покончено, теперь следовало подумать о месте на корабле до какого-нибудь истрийского города.
Грэму уже приходилось совершать морские путешествия, и воспоминания о них сохранились самые мерзкие. Наиболее неприятным из них было то, во время которого он отрабатывал свой проезд в качестве гребца; работка была просто каторжной. В буквальном смысле, потому что сидеть ему пришлось на одной скамье с каторжниками. Но тогда, десять лет назад, Грэм был нищим юным бродягой, никем он был, и капитан имел право поставить какие угодно условия проезда. Посадить же на весла родовитого князя не посмел бы ни один морской волк. Грэм отлично сознавал это, но, тем не менее, озаботился поисками судна на парусном ходу. Дело было не в том, что он боялся тяжелой работы или каторжников. Просто он еще слишком хорошо помнил, несмотря на прошедшие годы, как сам был таким же, как эти озверевшие, изможденные люди, только не на галере, а на каменоломне. Клеймо давно исчезло, скрытое множеством новых шрамов, но память о страшных годах оставалась.
Без труда он купил место на истрийском торговом паруснике – Свафнир знает, к какому виду он относился, Грэм никогда не разбирался в кораблях. Торговец носил непритязательное имя "Элизия" и был не самым высококлассным в своем семействе, но Грэма такие тонкости не волновали. Ему важнее было поскорее попасть в Минран, конечный пункт назначения, а капитан заверил, что его "Элизия", несмотря на невзрачный вид, весьма быстра. Грэм, в свою очередь, с поразившей его самого дотошностью выспросил у капитана, что за город Минран, где находится, далеко ли от Карата. Ответ его немного разочаровал. Минран располагался на Латере, то есть так далеко, как только возможно. Грэм и сам не знал, зачем ему вдруг понадобилось побыстрее оказаться в Карате, но он решил не заниматься на этот раз самокопанием. Понадобилось – и ладно. Утешил он себя тем, что, оказавшись в Истрии, уже не так сложно будет добраться до любого ее города.
Поднимаясь на борт, он поднял глаза и невольно вздрогнул: на палубе мелькнули вдруг рыжие локоны, будто языки огня. Волосы подобного цвета в его мыслях намертво сроднились с белокожим курносым личиком. Он сделал над собой усилие, заставив успокоиться, и обругал себя за глупость. Уж кому-кому, а Ванде нечего делать на борту истрийского парусника. Но что же, спросил он себя, показалось мне, что ли? Через минуту он понял, что нет, не показалось. Вот только огненная шевелюра принадлежала не Ванде, конечно же, а одному из матросов, совсем юному парню лет семнадцати, еще недавно, вероятно, бывшему юнгой. Грэм не успел рассмотреть его как следует, но успел заметить и его невысокий рост, и тонкое, даже изящное, сложение (совсем не подходящее для моряка), а так же зеленые глаза над россыпью веснушек, глаза мучительно знакомые. Он не сумел сразу сообразить, кого же они ему напоминают, и решил разузнать, кто такой этот рыжеволосый юноша, так же органично сочетающийся с компанией загрубевших, развязных матросов, как колибри – с толпой кур.
Каюта оказалась всего-навсего крошечным темным закутком, в котором с трудом размещалась пара подвесных коек. Грэм криво усмехнулся, но возмущаться не стал. В конце концов, корабль вовсе не был предназначен для перевоза пассажиров, и вряд ли даже капитан живет в намного более роскошных апартаментах. А когда Грэм плавал в качестве гребца, ему вообще не полагалось никакого личного закутка, в лучшем случае – крошечный пятачок под навесом на палубе, а то и просто под открытым небом.
Спустя какое-то время Грэм стоял на палубе, опершись на борт, и смотрел на удаляющийся берег Наи. Там, на материке, оставалась вся его жизнь, и не оставалось, кажется, ни одного человека, который пожалел бы об его отъезде. Грэм прикрыл глаза. Прожить тридцать два года, наворочать дел – и оказаться никому не нужным, без привязанностей и без целей. Надо еще постараться, чтобы так жить… вот он и постарался.

*
Наверху, где с полминуты назад что-то грохотало с явственно жестяными нотками, теперь переругивались два голоса. Один их них принадлежал Мэнни – звонкий и на удивление наглый, никогда Грэм не слышал у него такого. Как и тех выражений, которые мальчишка употреблял. Звук здесь, в каюте, был сильно приглушенный, но уж что было слышно – то было слышно. Второго голоса Грэм не знал, что неудивительно, поскольку на борту корабля он находился всего-то несколько часов, а голос принадлежал кому-нибудь из матросов.
В любом случае, стоило подняться и посмотреть, по отношению к кому это Мэнни позволяет себе такие выражения. Грэм промокнул влажным полотенцем щеки и подбородок, бросил его рядом с тазиком для умывания и, натянув тяжелый камзол из черного бархата, вышел на палубу.
Спорщики, как оказалось, стояли у самой двери в каюту, так что Грэм, открывая ее, едва не пришиб их – движения его были иногда очень уж порывистыми. К счастью, оба успели отскочить в сторону, пнув при этом (вторично) загрохотавшее ведро. Грэм остановился и по очереди смерил спорщиков взглядом. Мэнни имел вид необычайно задиристый, и только появление дядюшки немного смутило и остудило его. Оппонентом его оказался тот самый рыжеволосый юноша, чья шевелюра привлекла внимание Грэма в первую же минуту появления на "Элизии". Теперь Грэм смог рассмотреть его внимательнее и снова удивился изяществу его сложения. Юноша был невысок, особенно по сравнению с ним самим, но, несмотря на тонкость стана, достаточно крепок. Кожа его была необычно смуглой для рыжеволосого человека, и на ней почти терялась богатая россыпь веснушек. Буйная шевелюра цвета пламени спадала на плечи, обрамляя тонко очерченное скуластое лицо с зелеными, как малахит, глазами и слегка приплюснутым носом. На щеках золотился юношеский пушок. Грэм снова испытал тошнотворное чувство deja vu – похожее лицо он уже где-то когда-то видел, только не мог вспомнить, где. На юноше была обычная матросская рубаха, распахнутая на груди, и подвернутые до колен штаны. На босых ногах блестели капли воды. В руках он сжимал длинную палку с намотанной на нее мокрой тряпкой. Ситуация была ясна, учитывая откатившееся в сторону ведро и разлитую повсюду воду: юноша убирал палубу, когда Мэнни, с трудом способный пройти спокойно пару шагов и почти всегда носившийся сломя голову, налетел на него, опрокинув ведро и облив его водой. Сам он при этом не пострадал, но в случившимся считал себя абсолютно невиновным. Грэм впервые подумал, что, возможно, уж слишком потакает ему - парень рос не в меру нахальным.
- Так, - ровным голосом сказал Грэм. - И что у нас тут?
- Все в порядке, князь, - юноша коротко взглянул на него и поклонился. - Прошу прощения, это моя вина. Воду я сейчас уберу.
Похоже было, что вину на себя он взял не потому, что Мэнни был воспитанником знатного господина, занявшего одну из лучших кают. Скорее всего, ему просто не хотелось связываться с наглым восьмилетним пацаном.
- Твоя вина, говоришь?.. - медленно переспросил Грэм и перевел взгляд на Мэнни. Тот смотрел в сторону и делал вид, что происходящее его не касается. Он ждал удобного случая, чтобы улизнуть. - А мне сдается, что тут поработал вот этот молодой человек. Мануэль?..
- А что? - скандальным голосом сказал Мэнни, задирая нос до неба. - А чего он ведра на ходу ставит?!..
Юноша смерил его красноречивым взглядом, но промолчал. Грэм, с трудом сдерживая усмешку, суровым голосом спросил:
- Я полагаю, ты уже извинился? Мануэль?
Мэнни скисал на глазах. Видимо, добило его официальное обращение - никогда прежде Грэм не называл его полным именем.
- Не успел еще, - буркнул Мэнни.
- Ну так извинись сейчас.
Возможно, не надо было давить на мальчишку, тем более, что Грэм заметил, как в серых глазах разгорается нехороший огонек; но и наглость его следовало поумерить. Грэму вовсе не хотелось, чтобы Мэнни вырос таким же самоуверенным хамом, каким был его отец (при всех прочих своих достоинствах).
- Прошу прощения, - буркнул мальчик еще менее любезно.
Грэм сначала хотел было придраться к тону, но потом решил удовлетвориться и этим. Да, придется поговорить с мальчишкой как следует…
- Иди, - сказал он. - Только, ради богов, смотри себе под ноги.
Без единого слова Мэнни ушел в каюту. Грэм проводил его взглядом, усмехнулся и, наклонившись, поставил опрокинутое ведро к ногам юноши.
- Благодарю, князь, но зря вы... - начал было тот, вспыхнув.
- Как тебя зовут? - перебил Грэм, решивший узнать любым способом, и побыстрее, где же он видел раньше эти малахитовые глаза.
Юноша удивленно взглянул на него, откинув со лба челку, но ответил, старательно пряча удивление:
- Мое имя Лайонель Эрк, князь...
Вот так-так! Грэм вспомнил солнечный день, залитый светом маленький задний дворик, и рыжеволосого взлохмаченного пацана, который с благоговейным восторгом разглядывал гравированный клинок его бастарды. Неудивительно, что черты лица парня показались ему знакомыми.
- Лал, Безымянный меня побери… - пробормотал он, отступая на шаг. В голове у него образ семилетнего мальчишки никак не хотел связываться с красивым парнем, стоящим перед ним сейчас. - Скажи-ка, а твоего отца зовут Брайан…
- Эрк, - закончили они вместе. Теперь Лал уже не мог скрывать свое удивление; зеленые глаза его заняли почти пол-лица.
- Вы знаете моего отца?..
- Знаю. Или, сказать, точнее, знал. С тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло много времени, - Грэм оглянулся по сторонам в поисках чего-нибудь, на что можно было бы сесть. Продолжать разговор вот так, стоя, ему не слишком хотелось. Но в видимых окрестностях не нашлось ничего подходящего для сидения, и он предложил: - Может быть, ты смог бы зайти ко мне для разговора, когда у тебя выдастся свободная минутка?..
Юноша задумался, потом качнул головой.
- Не думаю, что капитану это понравится.
- С капитаном я поговорю, - тоном, не допускающим возражений, сказал Грэм. - Видишь ли, твой отец в свое время очень выручил меня, и не один раз, так что меня очень интересует то, что происходит у вас дома.
- Хорошо, - поколебавшись, ответил Лал. - Я зайду к вам, князь.
- Спасибо. А на Мэнни не обращай внимания. Он еще не всегда понимает, что к чему.
- А я на него не в обиде, - неожиданно улыбнулся юноша. - Забавный у вас сынишка, князь.

Для того, чтобы поговорить с капитаном "Элизии", Грэму пришлось нарушить свои планы - а в них никак не входили трапезы за одним столом с офицерами судна. С большой неохотой он отправился в офицерскую кают-компанию. Хотя капитан в самом начале путешествия весьма настойчиво приглашал его разделить с ним и его помощниками пищу, он холодно, хотя и изыскано вежливо, отказался. Ничьего общества он не жаждал, и уж меньше всего - того, что мог найти на борту корабля.
Капитан, нестарый еще бородатый истриец, без особого удивления принял просьбу Грэма разрешить Лалу иногда заходить в его каюту. Он даже не стал слушать объяснений. Ему было все равно, что связывало одного из его матросов и богатого пассажира с материка. Главное, сказал он, чтобы парень не забывал про свои обязанности.
Так что, уже вечером Лал переступил порог каюты Грэма – несколько робко; вело его, похоже, по большей части любопытство. Грэм, одетый в одну только тонкую рубаху с закатанными рукавами и простые штаны, собирался ужинать в гордом одиночестве – Мэнни предпочитал есть вместе с офицерами, которые абсолютно ничего против его общества не имели.
Лал долго отпирался, прежде чем уступить Грэму в просьбе разделить с ним трапезу, но в конце концов последний, не слушая возражений, молча налил вина в кружку и сунул ее в руки юноше.
Тот, как показалось Грэму, чувствовал себя не совсем уютно в пассажирской каюте тет-а-тет с человеком, носящим громкий княжеский титул, которому противоречила затейливая татуировка на открытых по локоть руках, более подходящая для наемника с материка. Не говоря уже о сломанном зубе и шрамах, выглядывающих в вырез рубахи. Кроме того, Грэм не носил никаких драгоценностей, кроме золотых колец в ушах; а это украшение, опять же, было совсем не присуще представителям аристократии.
Видя неловкость Лала, Грэм решил самостоятельно приступить к беседе и для начала напомнил о том, что они уже были знакомы раньше. Юноша смутно припоминал Илис, довольно частую гостью в доме отца, и какие-то проблемы, связанные с ней. Ему было в ту пору семь или восемь лет, но тревожная атмосфера, царившая в доме, запомнилась. А в связи с этой тревогой запомнился и гость отца, высокий беловолосый человек с мечом, человек нездешний, говорящий со странным протяжным акцентом. Он рассказывал маленькому Лалу и его сестре фантастические истории про дикие леса Самистра. Теперь, правда, ему было трудно сопоставить того человека и Грэма сегодняшнего, так же как и Грэму сопоставить Лала взрослого и Лала маленького.
Грэма интересовало, как поживает Брайан и его маленькая Анастейжия. Лал рассказал, что с ними все в порядке, и отец, и мать здоровы и благополучны. Два года назад отец ушел из мастерской, где работал до тех пор, и открыл свою собственную, переманив несколько человек от своего прежнего хозяина. Тогда-то Лал, который вовсе не жаждал осваивать профессию плотника (на чем настаивал отец), и решил податься в моряки. Отец возражал, и между ними произошла ссора. Впрочем, не слишком шумная и без всяких там проклятий. Сохранению мира в семье немало способствовала Анастейжия. Ей было тяжело отпускать сына из дома в опасное море, но и против воли удерживать его она тоже не хотела. Она сумела смягчить гнев вспыльчивого супруга, и в конце концов Лал ушел из дома почти мирно.
Небольшим утешением его родителем служил тот факт, что Джем оставалась с ними и (пока) покидать дом не собиралась. Во всяком случае, так было год назад, когда Лал последний раз был дома. Жениха у нее не было, а тех парней, которые пытались ухаживать за ней, она отшивала с завидной ехидностью.
Лал упомянул еще о младшем брате, который родился уже после того, как Грэм уехал из Карата. Саймон был на восемь лет младше двойняшек и унаследовал внешность и упрямство отца. Он был почти неуправляем, и мать и сестра немало с ним намучались. Слушался он исключительно отца и старшего брата.
Грэм сделал вывод, что дела у Брайана обстоят достаточно благополучно, а значит, можно нанести ему визит без опасений вляпаться в очередные неприятности. Он тут же мысленно укорил себя за эгоистичный подход – думать больше следовало о том, как не добавить проблем Брайану своим визитом.
- Скажи-ка, Лал, - обратился Грэм к юноше. – Ты собираешься заехать домой, когда мы придем в Истрию?
Лал пожал плечами. До сих пор в нем чувствовалась некая скованность, собеседник продолжал смущать его.
- Не знаю, господин князь. Хотелось бы, но я не уверен, что мы будем заходить в порт Карата, а длинный отпуск капитан едва ли мне позволит.
С капитаном, полагал Грэм, можно договориться без проблем, но он не хотел этого делать. Почему-то ему казалось, что юноша воспримет такое заступничество почти как оскорбление. Да и сам он лет пятнадцать назад, в возрасте Лала, ни за что не позволил бы, чтобы кто-то за него просил.
- Что ж, - сказал он как ни в чем не бывало, - если вдруг случится такое, что ты сумеешь попасть в Карат, я сочту за честь, если в дом твоего отца я приду по твоему приглашению.
Лал вспыхнул, но в глаза ему взглянул бестрепетно.
- Сочту за честь видеть в доме отца такого гостя как вы, князь! – он вдруг вскочил, со стуком поставив на стол кружку с вином, которое за весь разговор едва пригубил. – Простите, но меня ждут мои обязанности. Мне нужно идти.
- Конечно, иди, Лал…
Юноша поклонился и поспешно выскользнул за дверь. Грэм дождался, пока шаги его затихнут на коротенькой лесенке, ведущей наверх, на палубу, и со вздохом откинулся на спинку грубого стула, по его просьбе принесенного в каюту. Да, на людей он по-прежнему производит неотразимое впечатление… увы, вовсе не положительное. Он не знал, что можно с этим поделать, да и, по правде говоря, не очень-то и хотел меняться.
Как и следовало ожидать, за все плавание Лал ни разу не постучался в дверь каюты Грэма. Он вежливо здоровался в ответ на приветствия, когда им случалось встретиться где-нибудь на корабле, и охотно участвовал в беседах, которые заводил Грэм. Но сам первым разговор не начинал никогда. Грэм не знал, чего тут больше, робости или неприязни. На робкого юношу Лал вовсе не походил, равно как и неприязни в нем не наблюдалось. Скорее всего, он просто чего-то выжидал.
Грэм с нетерпением считал дни, оставшиеся до того мига, когда "Элизия" пристанет к истрийскому берегу, слонялся по палубе, не разговаривая ни с кем, кроме Мэнни, Лала и капитана. Он чувствовал спиной взгляды, которыми провожали его члены команды – взгляды, в которых любопытство смешивалось с неприязнью и опаской. Он знал, что матросы его побаиваются, хотя, вроде бы, он не сделал ничего, чтобы заслужить такое к себе отношение. Еще пару месяцев назад он посмеялся бы над этим, но теперь задумался. В последние годы ему нравилось, когда люди боялись его. Точнее сказать, не "нравилось", а просто без этого невозможно было выжить. Теперь же нужда в этом отпала, но поведение и манеру держать себя было не изменить.
На судне Грэм оказался единственным пассажиром, а потому ему не приходилось сталкиваться во время своих прогулок с другими такими же бездельниками, жаждущими общения. Его это устраивало; с другой стороны, у него появилось слишком много незанятого ничем времени. Мысли, приходящие к нему в эти дни, невозможно было прогнать ничем, ибо даже отвлечься ни на что он не мог – со всех сторон скорлупку корабля окружало лишь море, и глаз, не задерживаясь, скользил по его поверхности. Грэму ничего не оставалось, кроме как любоваться морскими пейзажами, и он изучил воду во всех ее проявлениях – и черную, как бездна, под пасмурным небом, и слепящую глаза солнечными бликами, и вздымающуюся многометровыми волнами, грозящую поглотить все, что неосторожно оказалось на ее поверхности. Ибо в этот раз Грэму "посчастливилось" попасть в шторм. Море его, очевидно, очень сильно невзлюбило и раз за разом готовило сюрпризы, один экстремальнее другого. Самое обидное, что до конечной цели путешествия оставалось всего-то четыре или пять дней пути.
Шторм разыгрался нешуточный. Грэму стоило немалого труда запихнуть Мэнни в каюту. Мальчишка непременно желал остаться на палубе и наблюдать буйство стихий своими глазами от начала и до конца. Факт, что любая волна повыше может спокойно смыть его в море, его не волновал. Или просто Мэнни о подобном не думал. А Грэм думал, а потому велел ему сидеть внизу и носа не казать на палубу, пока не позовут. За себя же он не волновался. Кроме того, для себя он считал невозможным прятаться в относительно безопасной каюте, в то время как команда пыталась справиться с кораблем; поэтому он поднялся наверх и предложил капитану помощь.
В последующие годы, когда он вспоминал это последнее плавание, каждый раз по-новому поражался, как люди по доброй воле становятся моряками, зная, что настанет момент, когда они не будут властны над своей жизнью, а все будет зависеть исключительно от прихоти стихий. Самому ему показалось, что прошли дни, прежде чем он смог спуститься к себе и, обессиленный, завалиться в койку. За те несколько часов, что бушевал шторм, он устал так, как за целый день работы на каменоломне, да к тому же еще промок и замерз, поскольку вода, больно хлеставшая со всех сторон, по температуре приближалась ко льду. Грэм и раньше-то не слишком жаловал море, и теперь любви у него к морской стихии заметно поубавилось.
Во время шторма, который, по словам капитана, был одним из самых сильных в его жизни, "Элизию" изрядно отнесло к югу, и теперь она оказалась ближе к южной оконечности архипелага, чем к Латеру. Капитан, прикинув свое месторасположение, долго ругался – на Латере корабль ждали заказчики груза, а с доставкой запаздывали уже на пару дней. Грэм сначала молча выжидал, какое будет принято решение – ему-то в Минране ничего не было нужно, а до Карата оттуда пришлось бы тащиться через всю Истрию, - а потом решил пойти побеседовать с капитаном. Он долго думал, какие аргументы привести. Можно было сказать, что корабль здорово потрепало бурей и, прежде чем пускаться в мало-мальски далекое путешествие, его не помешало бы подлатать. А порт Карата был, бесспорно, ближе, чем порт Минрана. Можно было так же заметить, что, если "Элизия" развалится по пути, пользы от нее заказчикам груза будет немного. Но, поразмыслив, Грэм решил не приводить этих выводов. В конце концов, капитан свое судно знал лучше, чем он. И ему виднее, развалится "Элизия" или нет.
Грэм поступил гораздо проще – он предложил капитану такую сумму денег, что тому сложно было отказаться. Он и взял, посмотрев на Грэма, как на сумасшедшего.
А Грэму подумалось, что, видно, стареет он, ведь никогда раньше он не пытался управлять людьми с помощью денег. Правда, своего он все равно добился, "Элизия" разворачивалась на юг, так какая разница, как он действовал?
Возвращаясь в каюту, Грэм натолкнулся на Лала, который куда-то тащил свернутый кольцом канат.
- Приятная новость, парень, - сказал Грэм, когда юноша, кинув ему, попытался проскочить мимо. – Мы идем в Карат.
- Серьезно? – мальчишеское лицо Лала просветлело, но тут же между бровями пролегла складка. – Но как…
- Капитан решил, что "Элизия" нуждается в починке, - Грэм немного покривил душой, но настоящей подоплеки решения капитана открывать не собирался. – Так что, я полагаю, у команды будет время прогуляться по берегу…
- Я готов, князь! – юноша понимал все с полуслова. Голос его звенел такой радостью, что Грэм невольно улыбнулся. – Я… это будет честь для меня, князь, - сопроводить вас…
- Не болтай глупостей, Лал. Какая там честь. Я буду рад, если твой отец хотя бы пустит меня на порог… после того, как я бесследно исчез…

Глава 5

В Карате Грэм был около десяти лет назад, но город запомнился ему хорошо. Уж те места, где он бывал – а их набралось бы немало – он мог описать и с закрытыми глазами. До мозга костей городской житель и профессиональный вор, он запоминал все переплетения улочек и переулков с первого раза.
Теперь, сойдя по трапу "Элизии" и оглядываясь по сторонам, он никак не мог поверить, что прошло столько лет – все вокруг оставалось неизменным. Порт Карата ничуть не изменился, в нем так же кипела жизнь, и так же никто не обращал внимания на только что сошедших на землю пассажиров. Сновали отягощенные своими проблемами люди, и никому не было дела до чужеземцев с материка. Грэм подумал, что все же правильно сделал, выбрав Истрию конечным пунктом путешествия.
- Какой большой город! – Мэнни, разинув рот, вертел головой по сторонам, не зная, куда смотреть в первую очередь.
Мальчишку легко было понять. Самый большой город, который ему пришлось видеть до сего дня, да и то мельком, уступал Карату в размерах. Хотя и являлся столицей Медеи. Карат, шумный и огромный, очень отличался от небольших и тихих в своей массе городов материка.
- Погоди, ты еще не видал центральной площади, - со скрытым удовольствием произнес Лал. За последние дни мальчишки как-то незаметно сблизились, и Грэм с удивлением отмечал, что отношения их становятся похожи на братские. Лал уже совершенно позабыл не слишком приятные обстоятельства знакомства с Мэнни, а тот только сконфуженно опускал глаза, стоило ему вспомнить о том дне. – Я попрошу Саймона, он покажет тебе…
- Кто такой Саймон? А почему не ты сам? – ревниво поинтересовался Мэнни.
- Саймон мой брат. Тебе с ним будет интереснее, чем со мной.
- Почему это?
- Увидишь.
Грэм молча шел рядом с ними, почти не слушая беседу, полную полушутливых подначек. Он уже сомневался в том, что делает правильно, собравшись появиться в доме старого друга без приглашения и без предупреждения. Десять лет – немалый срок; неизвестно, каковы у Брайана обстоятельства, захочет ли он видеть его. И захочет ли Анастейжия принимать редкого и – чего уж там – не слишком приятного гостя. Может быть, лучше будет, пока не поздно, пойти и поискать комнату на одном из многочисленных постоялых дворов? И только потом, попросив Лала разведать настроения родителей, заявиться в их дом? Но Грэм понял, что потом решимость его может исчезнуть окончательно.
Да менять решение, пожалуй, уже было поздно – он узнал улицу, на которой стоял дом Брайана; вот уже и дом показался впереди. Лал ускорил шаг, и Грэму пришлось невольно приноровляться к нему.
Дом выглядел так, словно построили его только вчера – ухоженный, свежепокрашенный, чистенький. Брайан и его семья не бедствовали. Во дворе, где, как помнил Грэм, десять лет назад находилась собачья будка, теперь росли несколько кустов черемухи и сирени. Рядом с ними между двух деревянных столбов устроены были качели, на которых с совершенно похоронным видом сидел мальчишка лет девяти, чернявый и вихрастый. Сходство с Брайаном было несомненным, и Грэм сразу понял, что это его младший отпрыск.
- Кого хороним? – поинтересовался Лал, без церемоний распахивая калитку и входя во двор. Он словно бы и не отсутствовал дома целый год. – Смотри, Сим, еще немного – и твой нос воткнется в землю.
- Лал! – мальчишка явно обрадовался, но опять же, так, словно Лал отлучился из дома до ближайшей лавки, чтобы купить хлеба. – Хорошо, что ты пришел! Мама и Джем устроили стирку, и велели мне исчезнуть из дома, чтобы не мешался.
- И правильно сделали.
- Ага, правильно! Иди, говорят, погуляй… а к отцу в мастерскую запретили идти.
- Ну ему только тебя там не хватало…
- Лал! А теперь-то, наверное, можно? – на скуластой физиономии Сима появилась широченная хитрющая улыбка. – Ну, он же должен знать, что ты дома…
- Вот хитрюга, - хмыкнул Лал. – Беги, чего уж там. И прихвати с собой вот этого парня, - вопросительно взглянув на Грэма и получив от него согласие в виде молчаливого кивка, он подтолкнул вперед неожиданно оробевшего Мэнни. – Заодно покажешь человеку город. А мы пойдем пока удивим маму и Джем.
Явно обрадовавшийся компании Сим убежал, утащив за рукав бедного Мэнни. Грэм подумал, что до мастерской мальчишки доберутся не скоро, особенно если Сим и впрямь возьмется показывать новому приятелю местные достопримечательности.
- Я загляну на задний двор, сударь, - Лал вдруг снова стал серьезным, как смерть. – Мама и сестра наверняка там. А вы, если хотите, можете подождать в доме.
- Я пойду с тобой, если не возражаешь.
Задний двор напоминал шхуну с развернутыми парусами – стирка подходила к концу, и белоснежное белье занимало изрядную часть пространства. Между колыхавшимися на ветру простынями кто-то расхаживал, напевая под нос веселую песенку на истрийском. Лал, услышав ее, заухмылялся и жестом попросил Грэма молчать. Он бесшумно подкрался к одной из простынь, ловко поднырнул под нее и издал звук, смахивающий на рык самистрянского тигра. Из-за простыни раздался девичий визг, что-то упало, после чего на Лала обрушилась лавина отнюдь не любезных истрийских слов, большую часть которых Грэм не понимал. Среди мокрого белья произошло какое-то движение, визг сменялся хохотом, и через минуту перед Грэмом появился донельзя довольный Лал, волокущий в охапке некое растрепанное хохочущее существо. Существо это, поставленное на землю, оказалось невысокой девушкой, такой же рыжей и веснушчатой, как и Лал, из чего Грэм сделал заключение, что это его сестра Джем. Она, оказавшись вдруг перед незнакомым человеком, смутилась, покраснела и одарила брата убийственным взглядом. Грэм же, воспользовавшись замешательством девушки, смог хорошенько рассмотреть ее.
Маленькое скуластое личико, вовсе не такое смуглое, как у Лала, несколько терялось в окружении языков пламени… то есть, в окружении непослушных огненных прядок волос. Задорные зеленые глаза, золотые ресницы, пухлые губы – и все это озарено сиянием веснушек, особенно заметных на очень светлой коже. Простое платье девушки имело довольно глубокий вырез, и Грэм увидел не менее густую россыпь веснушек и на белых, как мрамор, шее и груди. На мгновение все это золотое мерцание ослепило его, и он увидел совсем другую девушку, и комок подкатил к горлу… но видение быстро исчезло. Джем вовсе не была похожа на Ванду.
Девушка смущенно улыбнулась ему, и, чуть отвернувшись, попыталась убрать с лица волосы.
- Прошу простить меня за мой вид, сударь, это все братец… - снова негодующий взгляд в сторону Лала, и следом, заинтересованный и быстрый, из-под золотых ресниц, - на Грэма. – Я, конечно же, не так должна встречать гостей…
Да, Анастейжия явно не ленилась прививать своим отпрыскам правила хорошего тона.
Грэм склонился в поклоне, с некоторым удивлением обнаружив, что ему не хочется отводить глаза от юной особы. Нужно было сказать что-то в ответ, но почему-то ему не приходила на ум ни одна подходящая к случаю фраза. Такое с ним случалось весьма редко. К счастью, вмешался Лал.
- Не беспокойся, Джем, ты прекрасно выглядишь. Сударь, позвольте представить вам мою сестру Джемайму. Джем, наш гость – князь Грэм Соло.
- Лал, давай обойдемся без титулов, - с досадой сказал Грэм, видя, как округляются глаза девушки. Она готова была уже опуститься перед ним в реверансе, но он осторожно взял ее за локоть и удержал от подобного проявления почтения. От его прикосновения девушка совсем смутилась. – В прошлую нашу встречу, милая леди, мы прекрасно чувствовали себя и без них.
Он понял, что не знает, как с ней разговаривать. Ему еще не приходилось вести бесед с хорошенькими девушками, которые годились бы ему в дочери. Да и любезности говорить ему в последнее время нужды не возникало. Да вообще – просто быть вежливым!
Не мог же он разговаривать с этим юным созданием, как с Джулией или Камиллой.
- В прошлую встречу? – озадаченно переспросила Джем, и ее зеленый изучающий взгляд буквально прилип к лицу Грэма.
- Я тебе объясню, - пообещал Лал, поскольку Грэм молчал, как немой. – А где мама? В доме?
- Да. Вы идите, а я соберу то, что ты разбросал, негодник! – девушка, одарив брата и гостя милейшей улыбкой, скрылась за своими простынями.
- Прошу вас, сударь!
Грэм с некоторой неохотой развернулся и пошел вслед за Лалом в дом. Ему очень не нравилось то, как заколотилось его сердце, когда улыбнулась Джем. Не вздумай заглядываться на нее, сказал он себе с тихой яростью. Она так юна, она – дочь твоего друга, а ты сам… В общем, не тебе должны предназначаться улыбки подобных девушек. И не тебе отвечать на них.
- Мама! – крикнул Лал, закрывая за собой дверь. – Я дома, мама!
- Ах негодник! – голос Анастейжии раздался совсем рядом, а спустя секунду, говоря на ходу, показалась и она сама. – Целый год домой носа не казал, и сваливаешься, как снег на голову!
В гораздо большей мере слова эти могли относиться к Грэму, и он отступил немного назад, в сумрак коридора, не спеша показываться на глаза Анастейжии. А то еще огреет за подобные сюрпризы мокрым скрученным полотенцем, которое держит в руках. Да и пусть сначала порадуется сыну.
Несмотря на сердитый тон, глаза у Анастейжии были радостные, и сына она бить, конечно же, не стала, а заключила в горячие объятия. И оказалась ниже не очень-то высокого Лала на полголовы. Ну и ну, подумал Грэм, да я уже, выходит, забыл, как она выглядит!
А выглядела она неплохо и совсем не постарела; выглядела так же свежо, как ее юная дочь.
- Ну, рассказывай, сынок!.. Ой, а кто это с тобой? Кто-то из твоих друзей?
Через плечо Лала она таки рассмотрела прячущегося в тени Грэма.
- Это я, - сказал тот, шагнув вперед, и остановился. – Я, Грэм.
Реакция Анастейжии оказалась несколько неожиданной и пугающей. Она побледнела и невольно отшатнулась, словно увидела призрака.
- Мам, что такое? – встревожился Лал.
- Живой! – Анастейжия словно и не заметила вопроса; смотрела она только на Грэма. – Живой…
- Живой, - подтвердил Грэм без восторга. Реакция Анастейжии несколько обескуражила его. – А в чем дело?..
- Мы-то думали, ты давно уже у Борона…
Пожалуй, дело не обошлось без общих знакомых, подумал Грэм. И кому же быть этим самым знакомым, как не Илис? Других вроде бы не имелось. Но для того, чтобы стать вестником новостей с материка, она должна была вернуться в Истрию. Значит…
Значит, разговор предстоит долгий, решил Грэм. И не в коридоре вести его… если, конечно, Анастейжия пожелает пустить его дальше в дом. А с лица ее уже исчезла мертвенная белизна, щеки порозовели, из глаз ушел страх и недоверие. Она взглянула на Грэма уже скорее сердито.
- Вот тебя бы огреть этим! – она встряхнула в руке скрученное полотенце. – Где это видано – пропасть на столько лет, что уже и за призрака тебя принимают!
- Огрей, - слабо улыбнувшись, согласился Грэм и даже подошел поближе, чтобы Анастейжии легче было осуществить свое желание. – Огрей, да не стесняйся. Я и впрямь заслужил.
- Ты заслужил порки почувствительнее, чем этим несчастным полотенцем! Но я, пожалуй, оставлю тебя на суд Брайана. Кстати, Лал, отец ведь ничего не знает о вашем появлении!
- Я уже отправил за ним Сима, - отозвался юноша и с улыбкой добавил. – Не знаю, правда, как скоро они с Мэнни доберутся до мастерской…
- С Мэнни? Кто это?
Не успел Грэм и рта раскрыть, как Лал ответил (и кто только за язык тянул?):
- Мэнни – сын его светлости князя.
Глаза Анастейжии стали как два блюдечка:
- Его светлости? Сын?
- Не совсем светлости и вовсе не сын, - возразил Грэм. – Нэсти, я расскажу все, что тебя интересует, но, если ты позволишь, не прямо здесь…
Анастейжия, конечно, позволила. Грэм и Лал расположились в большой комнате, а Нэсти, сдержав любопытство, мобилизовала со двора дочь, и они вдвоем принялись хлопотать на кухне.
- Простите, сударь, - заговорил Лал, когда они с Грэмом остались одни. – Но я действительно считал, что Мануэль – ваш сын.
- Неужели мы хоть немного похожи?
- Что-то общее в вас есть.
Вот как. Грэм был несколько удивлен – лично ему со временем все больше казалось, что Мэнни – вылитый отец, а от матери ему достались только несколько сглаженные черты лица.
- Если вы позволите, сударь, я пойду узнать, не нужна ли маме какая-нибудь помощь.
- Лал, ты у себя дома, зачем спрашивать разрешения?.. Я – твой гость, а не ты мой.
Юноша ушел. Грэм проводил его взглядом, покусал губы. Ему было не слишком удобно сидеть без дела, в то время как все обитатели дома были заняты, но он понимал, что своим появлением нарушит уютную и радостную семейную атмосферу, которая наверняка царила сейчас на кухне. Поэтому он, пройдясь по комнате, вышел из дома во двор и осторожно, опасаясь что-нибудь сломать, опустился на качели, где около часа назад грустил младший отпрыск семейства Эрков.
На тихой улочке царило полное умиротворение. Порывы легкого ветра приносили едва заметный запах моря, смешанный с ароматом цветов. Грэм закрыл глаза и запрокинул голову. Немного в его жизни выпадало минут, когда не надо было никуда спешить, не надо ничего делать; и уж совсем немногие из них были такими мирными. Вот если бы наконец знать, что это – конец пути. Но Грэм сильно сомневался. Этот дом гостеприимен и весел, но это дом его друга (если, конечно, Брайан все еще остается другом), не его…
- Вот так-так, - услышал он вдруг хрипловатый мужской голос. – Вот так гость!
Грэм открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как в калитку входит невысокий черноволосый мужчина лет сорока с небольшим, в сопровождении Мэнни и Саймона. Брайан мало изменился, разве что складки у рта стали глубже, да поблескивала редкая седина в черных волосах. Грэм встал с качелей и шагнул навстречу другу.
- Здравствуй, Брай.
Брайан не собирался пугаться при виде старого знакомца, как Анастейжия, и это радовало. Наоборот, в его непроницаемо-темных глазах зажглись веселые огоньки. Он приблизился к Грэму, протягивая ему обе руки.
- Жив, негодяй! Я так и знал. Не зря я не верил, когда рассказывали про твою смерть. Не так-то просто свести тебя в могилу, при твоем-то упрямстве!
Они крепко обхватили друг друга за предплечья крест-накрест, – таким всегда было их обычное рукопожатие, - потом обнялись. Грэму сразу почудилось, что он вернулся домой, и его обнимает старший брат (которого на самом-то деле у него не было).
- Кто рассказывал, Брай? – Грэм отстранился и пристально взглянул на друга. – Когда?
- Да Илис же! Кто ж еще?
- Она что же…
- Вернулась в Истрию, - подхватил Брайан. – Года два назад. А у меня она была этой зимой. Да что ж мы тут разговариваем! Пойдем в дом…
Застолье получилось шумным и веселым. В основном все расспрашивали Лала – где был, да что видел, да как жил целый год. Лал охотно рассказывал, сильно жестикулируя; Саймон и Мэнни требовали подробности очередной схватки с пиратами (большая часть этих красочных баек, скорее всего, была выдумками), Анастейжия ахала, Брайан улыбаясь кивал, Джем посмеивалась и почему-то очень часто посматривала на Грэма. Тот почти все время молчал, наблюдая веселье со стороны. Его совершенно не коробило то, что о его присутствии почти забыли (в том числе и Мэнни). В конце концов, домой вернулся любимый сын и брат! Разумеется, ему причитается гораздо больше тепла и внимания, чем забредающему раз в десять лет Грэму. Тем более, что он не сомневался – до него еще дойдет очередь. А пока ему по уши хватало и внимания Джем; он поймал себя на том, что уже ждет в нетерпении мгновения, когда смеющиеся глаза девушки снова обратятся на него, и он сможет встретиться с ней взглядом.
- А как же получилось, что вы приплыли вместе? – спросил Брайан, когда Лал начал выдыхаться. – Грэм, ты что же, снова неожиданно решил прогуляться в Истрию, и случайно попал на корабль Лала?
- Не так уж и неожиданно, - усмехнулся Грэм невесело. – Пришлось хорошенько подумать…
- Из тебя, как всегда, придется все тянуть клещами. А что насчет Лала? Как вы узнали друг друга?
- А мы не узнавали. Я просто спросил его имя.
Некоторое время Брайан молчал и смотрел на Грэма; тот не отводил взгляда, не обращая внимания на возобновившийся шумный разговор. Такая игра во взгляды продолжалась между ними несколько минут, потом Брайан кивнул:
- Ты тяжелый человек, Грэм. Но все-таки, ты здесь, в Карате, а не где-нибудь еще, и это дает надежду, что со мной ты будешь более откровенным, чем с другими. Кроме того, мне тоже есть, что рассказать тебе.
- Я еще хуже, чем ты думаешь. Много лет прошло с нашей последней встречи, и мне кажется… мне кажется, ты не узнаешь меня, Брай.
- За десять лет можно сильно измениться, - согласился Брайан. – Вот Илис, например. Ее трудновато опознать даже внешне. Она стала настоящей великосветской дамой, просто глазам не веришь.
Грэм попытался представить Илис великосветской дамой – и потерпел неудачу. Да, какие-то намеки на светскость были, когда они виделись в последний раз, но все равно Илис выглядела скорее озорным подростком.
- Не могу вообразить, - усмехнулся Грэм.
- Точно тебе говорю! Красавица, нос кверху, платье роскошное, вся в камушках.
- А каким же ветром ее в Истрию занесло? Как же Крэст?
- Я вижу, нам предстоит долгая беседа, - отозвался Брайан. – А потому – давай начнем по порядку…
Они устроились на заднем дворике, как раньше. Джем освободила уже большую его часть от высохшего белья, и места теперь хватало. Рядом с поленницей дров, аккуратно сложенной под навесом, была вкопана в землю невысокая скамейка, на ней и расположились Грэм и Брайан. А Лал, увязавшийся за ними, плюхнулся прямо на землю рядом с отцом.
Честно говоря, Грэму стало неохота беседовать. Тихий вечер, проведенный в маленьком доме друга, подействовал на него расслабляюще и умиротворяющее. Хотелось просто сидеть неподвижно, и молчать, и слушать звонкие голоса мальчишек, доносящиеся с улицы, и смотреть в медленно гаснущее небо. Сейчас Грэму даже стало неинтересно знать, как Илис опять оказалась в Истрии, и что она рассказала про него. Но зато Брайану было очень интересно, и он немедленно приступил к расспросам.
- Брай, расскажи сначала ты, что тут у вас было, - предложил Грэм, которому хотелось как можно дольше не раскрывать рта. Ведь тогда пришлось бы рассказывать и о Ванде, и о Северной крепости, и о войне, а он до сих пор не мог вспоминать о прошедшем, не испытывая горечи и отчаяния.
- Это надолго, - предупредил Брайан и вдруг усмехнулся. – Хочешь отмолчаться, парень? Не выйдет. Не на один день приехал…

В первый вечер Грэму все же удалось отмолчаться. Новостей у Брайана накопилось столько, что ему оставалось только слушать. Рассказывал Брайан, как всегда, неторопливо – и о том, как ушел от старого мастера, и о своей мастерской, и о детях, и о происшествиях в Карате и в Истрии. Для простого плотника он знал поразительно много, и Грэм заподозрил, что тут не обошлось без Илис, которая всегда была в курсе всего, что творилось в мире. Он оказался прав; и довольно скоро речь зашла об Илис.
Однажды темным зимним вечером Брайан, вернувшись из мастерской, был не слишком приятно удивлен, застав жену и дочь в компании с незнакомой дамой, одетой в богатое мужское платье. Все трое сидели за столом и пили чай, атмосфера царила самая непринужденная, то и дело раздавался смех. Когда Брайан вошел в комнату, все трое обернулись к нему, и он узнал в необычной гостье Илис. В ней мало осталось от смешливой озорной девчонки, теперь она выглядела как настоящая знатная дама, и манеры у нее стали соответствующие. Ну, почти. Во всяком случае, когда Брайан застыл, словно громом пораженный, на пороге, она поднялась с места, подошла к нему и, взяв под руку, словно тяжелобольного, подвела к стулу и предложила сесть. Только тогда Брайан обрел дар речи и смог спросить, как она тут оказалась.
Илис охотно ответила. Правда, в своей манере – мол, приплыла по воде. Но, увидев, что хозяин дома быстро закипает, она тут же переменила тон и миролюбиво сообщила, что вернулась в Истрию, когда закончилась война на материке. К сожалению, с тех пор она почти безотлучно находилась на Латере, вблизи столицы, и только сейчас смогла выкроить время и навестить старых друзей.
Ее осадили вопросами. Илис, рассмеявшись, попросила всех замолчать и заявила, что лучше расскажет по порядку, а уж потом пусть спрашивают, если что останется неясным.
Рассказывала она на удивление подробно. От нее Брайан узнал и о Роджере, и о долгом путешествии в Наи; Грэму оставалось только молча скрипеть зубами – Илис болтала не в меру и наговорила много того, о чем сам он предпочел бы умолчать. Брайану не нужно было знать ни про Марьяну, ни про то, как Грэма проткнули вилами разбойники в зимнем лесу, ни про то, как они с Роджером чуть не убили друг друга во дворе какого-то трактира. Илис же поведала все это в своей легкомысленной манере, как о чем-то незначительном. В красках описала она и пребывание в Ваандерхельме, знакомство с семейством Соло и дальнейшее житье-бытье в отдаленном поместье. Пожалуй, единственное, о чем она умолчала, это о чувствах, которыми воспылал к ней Роджер. Грэм, поняв, что она ни слова об этом не сказала, почувствовал сильное желание поведать сию историю лично. Так сказать, в отместку. Но пока решил воздержаться и подождать своей очереди.
О том же, как Илис оказалась в Касот, Брайан узнал не больше, чем он сам. Вот тут Илис что-то темнила, и Грэм так и не услышал, каким образом она стала ученицей Бардена. То ли ей было что скрывать, то ли просто лень рассказывать. Зато Брайан сразу, в отличие от Грэма, узнал, что учителем Илис был никто иной, как император Касот, этот факт она от него не сочла нужным скрыть. Сказать, что он был поражен, значит – ничего не сказать. Он был в шоке.
В контексте рассказа о годах ученичества у Бардена Илис поведала и о встрече с Грэмом. Здесь она была осторожна в выражениях, несмотря на то, что прошло уже несколько лет с тех пор, и на то, что она на самом деле считала Грэма погибшим. Она знала, что его пытали в подвалах Северной, и, в конце концов, запытали насмерть. Так ей сказал лично Барден, а ему она поверила. В этот раз. Она знала о лукавости своего учителя, но здесь ей и в голову не пришло сомневаться в истинности его слов.
- А записка? – Грэм задал вопрос, который мучил его на протяжении вот уже семи лет. – Она что-нибудь говорила про записку?
Да, Илис упоминала и про записку, в которой просила его перестать валять дурака и подумать о своей жизни. Грэм украдкой перевел дыхание – значит, все же это была не обманка. Записку в самом деле писала Илис… впрочем, он ведь все равно не внял ей.
Узнав о якобы смерти Грэма, Илис тут же собрала вещи и распрощалась с императором. Она уважала своего учителя и понимала нужды военного времени, но примириться с этим событием не смогла. Да и не хотела. Барден не удерживал ее, хотя и заметил вскользь, что ему жаль терять способную ученицу из-за глупости упрямого мальчишки. После этих его слов Илис убедилась окончательно, что решение ее правильно, и отбыла из Касот.
Чем она занималась следующие несколько лет, пока шла война, она подробно не рассказывала. Переезжала с места на место, помня, что истрийские родственники все еще могут вести на нее охоту; жила понемногу то здесь, то там, стараясь не афишировать свои способности. Попасть в башню к кому-нибудь из магиков или просто засветиться в магическом диапазоне ей не хотелось. Потом она решила, что прожить всю жизнь в бегах не желает, и было бы неплохо где-нибудь осесть. А лучше вернуться в Истрию, домой. А для этого нужно было навести справки, узнать ситуацию. Илис долго думала, чем ей грозит подобный шаг, пришла к выводу, что ничем особенным, и при первом же удобном случае отправила послание матери. И стала ждать гостей, которые, по ее мнению, должны были незамедлительно нагрянуть. И нагрянули-таки, правда, не совсем те, которые предполагались. Илис-то ожидала вооруженный отряд, который будет ломиться в дверь с именем Крэста на устах, а потому предприняла некоторые меры безопасности. Но гость прибыл один, хотя и вооруженный. Ну да кто сейчас ходит без оружия, особенно если приходится плыть на другой край земли?..
Гость, молодой человек в скромном одеянии, вошел в дом только после приглашения Илис, вежливо постучав. Арестовывать ее или производить над ней еще какие-либо насильственные действия он не собирался, а с почтительным поклоном вручил два послания. Одно из них было от отца Илис, второе – от ее дяди-короля. Илис, не поверив глазам своим, тут же отправилась их читать, почти забыв о посланнике. Оба письма оказались почти одинаковыми по содержанию, и повергли Илис в состояние легкого шока. И отец, и дядя призывали ее вернуться домой, клятвенно заверяя, что в Истрии ей ничто не грозит, и ни в какую магическую школу ее запихивать более не собираются. Судя по всему, на дядю-короля сильное впечатление произвела переписка с Барденом, которую он, оказывается, вел на протяжении последних нескольких лет. Касотский император убедил родственников Илис, что она, то есть Илис же, вполне сформировавшийся магик, умеющий себя контролировать и не несущий угрозы для общества. Бардену поверили (он мог быть весьма убедительным, когда хотел), и теперь со всем пылом зазывали заблудшую дочь обратно в лоно семьи.
В послании короля оказалась еще и приписка, начертанная рукой Крэста. Илис не поверила глазам вторично. Крэст просил простить за все нанесенные ей и ее спутникам обиды и давал клятву чести, что впредь ничего подобного не повторится, и он не посмеет коснуться ее даже кончиком пальца. Вот тут-то Илис задумалась. Она хорошо знала своего кузена, знала его принципиальность и верность данному слову, но знала так же его злопамятность и мстительность. Счет у него к ней должен был накопиться изрядный, учитывая особенно, что она учинила во время последней встречи с его людьми в Обооре. Тем не менее, он готов был забыть все, только бы она вернулась в Истрию. Не иначе, как на него надавил отец. С другой стороны, Илис не исключала и вероятность ловушки.
Но, поразмыслив еще, она пришла к выводу, что в ловушке не было ни малейшей нужды. Если бы планы дяди относительно ее все еще не изменились, он не ограничился бы тем, что прислал одного-единственного юношу с письмами.
Таким вот образом Илис и вернулась домой, в Истрию, на Латер, где ее поджидали с распростертыми объятиями родители, не чаявшие уж увидеть дочку живой и невредимой. Ее тут же потащили в королевский дворец – засвидетельствовать свое почтение. Король официально принес извинения и в качестве компенсации за нанесенный моральный ущерб предложил стать супругой Крэста. Илис поняла, что проблемы ее вовсе не кончились, а только начинаются, и домой она вернулась рановато. Они с Крэстом всегда недолюбливали друг друга, а уж чтобы стать его женой – подобное могло привидеться разве только в кошмарном сне. Но, к счастью, после разговора с Крэстом оказалось, что не все так плохо. Ее кузен тоже не горел желанием обрести в лице Илис любимую супругу, о чем и сообщил отцу. Пока король и принц выясняли отношения, Илис воспользовалась моментом и улизнула из столицы. На сей раз она не собиралась забираться слишком далеко, и осела на одном из окраинных островков, где через какое-то время, когда утихомирились страсти вокруг предполагаемой их с Крэстом свадьбы, открыла небольшую школу для магиков. Таким образом, в настоящее время Илис являлась всеми уважаемой наставницей школы при храме Гесинды, и если Брайан не слышал ее имени вплоть до появления ее в Карате, то исключительно потому, что не интересовался делами магическими.
На переваривание подобной информации требовалось время. Грэм никак не мог вообразить себе Илис школьной наставницей; она запомнилась ему шальной девчонкой, которая только-только начинала обретать какое-то подобие взрослой серьезности. Только ради того, чтобы увидеть подобную трансформацию, стоило посетить храм Гесинды на отдаленном островке. К тому же, Грэм хотел кое-что рассказать Илис, и, в частности, передать ей последние слова Роджера. Но визит к старой знакомой мог и подождать; теперь у него была бездна времени впереди и полная свобода передвижений. В пределах островной империи, правда.
- Кажется, тебя мои новости не слишком поразили, - заметил Брайан, закончив рассказ и созерцая мрачную, со сведенными бровями и плотно сжатыми губами, физиономию Грэма.
Тот покачал головой.
- Поразили – не то слово. Вообще говоря, Брай, я уже разучился удивляться, а уж если речь идет об Илис… От нее можно ожидать всего. А где находится остров, о котором ты говорил?
- Южная оконечность архипелага… а ты что же, собрался к ней в гости?
- Возможно. Нужно кое-что сказать ей.
- Вы спать-то думаете ложиться? – со стуком распахнулось окошко над головами собеседников, и оттуда выглянула Анастейжия со свечой в руке. – Ночь уже на дворе. Грэм с дороги и устал, да и у тебя, Брай, завтра вроде бы не выходной…
- Идем, - ответил Брайан и поднялся.
- Мэнни я уже уложила вместе с Симом, - продолжала Анастейжия. – А тебе, Грэм, Джем постелит в большой комнате.
- Спасибо, - сказал Грэм и с недоумением почувствовал, как кровь прихлынула к щекам. Хорошо, что уже темно, и никто не видит, как он краснеет, словно мальчишка.
В комнате Джем расправляла на широкой скамье стеганое одеяло. Заслышав неровные шаги Грэма, она распрямилась и с улыбкой обернулась к нему.
- Надеюсь, в этом доме к вам придут только добрые сны, сударь, - сказала она безо всякого стеснения.
Грэм остановился и пристально взглянул в веселые зеленые глаза.
- С чего ты взяла, что меня посещают какие-то другие сны, кроме добрых?.. – а ведь в самом деле, подумал он, если я начну разговаривать и кричать во сне, как это частенько бывает… Мэнни знает, он привык, а вот что скажет Брайан и его семья? Не напугать бы Анастейжию и Джем.
Девушка пожала плечами.
- Не знаю… Просто… вы не кажетесь человеком, избалованным добрыми снами.
Откуда она знает? Откуда? Она же не видит насквозь… или видит?..
- Спокойной ночи, сударь, - Джем спокойно закончила свое занятие и тихонько выскользнула из комнаты.

Грэм сумел проснуться до того, как начал кричать. Кошмары и не подумали отпускать его, и он довольно долго лежал, уставившись неподвижным взором в темноту, пытаясь выровнять дыхание и размышляя, не разбудил ли кого. В доме было тихо, и он понял, что сегодня, по крайней мере, не шумел. В остальном же, все было скорее плохо, чем хорошо. Он знал, что второй раз уснуть не решится; да и не хотелось уже. С другой стороны, нужно было чем-то занять остаток ночи. Не колобродить же в чужом доме…
На коже тонкой пленкой подсыхал холодный пот ночных сновидений – ощущение знакомое, но от того ничуть не менее неприятное; Грэм знал, что несколько минут спустя на смену ему придет озноб. Можно было встать и укрыться поверх одеяла еще и лежавшим рядом со скамьей плащом, но он не пошевелился. Лежал, рассматривая полоску лунного света на бревенчатом потолке, а в памяти медленно бледнели ночные видения…
Вспомнился последний разговор с Вандой (как же давно это было, и как давно он старался не думать о ней!). Она видела, как покалечили его тело, но так и не узнала, что стало с его душой. Она думала, что для него ужасы заточения давно окончились, и даже не могла предположить, что такое не может закончиться никогда. Да и не нужно ей этого знать. Сейчас Грэм подумал, что напрасно вообще приезжал в Стеклянный дворец. Не стоило тревожить принцессу своим появлением, когда она давно забыла о нем и похоронила в своей памяти. Я всегда появляюсь некстати, подумал Грэм. И всегда приношу одни лишь неприятности. Кому я вообще такой нужен?
На утро он был спокоен, только еще более, чем обычно, молчалив. Неразговорчивость его, впрочем, никого не удивила. И Брайан, и Анастейжия давно уже привыкли, что рот он открывает только в случае крайней необходимости. Зато Джем, не изучившая его характер настолько хорошо, пыталась его разговорить изо всех сил. Она щебетала все утро, как птичка, но получила в ответ лишь несколько коротких фраз; при этом Грэм старался поменьше на нее пялиться. Он с мучительными сомнениями спрашивал себя, почему юная девушка уделяет ему так много внимания, чем оно заслужено? Чем он может быть интересен такому милому существу, как Джем? В конце концов, он сбежал из дома во двор, чтобы не видеть больше мерцающего света белоснежной кожи, огненных всполохов волос, зелени глаз. Не смотреть на все это роскошество было выше его сил. А смотреть он не имел права.

Глава 6

Почему-то всегда в жизни Грэма получалось так, что, достигнув места, в которое он всей душой стремился, он почти сразу же испытывал не менее горячее желание уйти куда-нибудь еще. Чаще всего уже без определенной цели, просто уйти. Так и в этот раз. Дом Брайана, еще недавно казавшийся ему тихой пристанью, где он мог бы приклонить голову, теперь стал одновременно и темницей, и местом искушения. Вопреки ожиданиям, Грэму здесь не было ни спокойно, ни уютно. И он уже подозревал, что – или, точнее, кто, - был этому причиной.
К счастью, он достаточно быстро нашел предлог, под которым мог на некоторое время остаться один и уйти подальше от гостеприимного дома. Еще с утра Грэм расспросил Брайана, где в Карате можно приобрести небольшой дом, желательно на окраине, в стороне от основной массы жилья. Брайан, сразу все поняв, сначала пытался его отговорить, приглашал погостить в его доме, но Грэм был упорен. Стеснять друга ему не хотелось. Кроме того, он еще не знал, чем будет заниматься в городе, а без дела мозолить глаза вечно занятой по хозяйству Анастейжии ему было стыдно. Чтобы успокоить негодующего Брайана, он клятвенно пообещал заходить в гости хоть каждый вечер, и Мэнни не препятствовать прибегать, когда захочет.
Окраины Карата казались не самым подходящим местом для человека с княжеским титулом, но Грэм и не собирался вести жизнь, подобающую аристократу. Он не хотел ни роскоши, ни богатства, ни многочисленного общества, а хотел только, чтобы его не трогали. Во всяком случае, некоторое время.
В первый день прогулки по окраинам города результатов не принесли. Грэм, и не рассчитывающий на быстрый успех, а потому ни мало не огорчившийся, подумал, что неплохо будет назавтра заслать в разведку Мэнни и Сима – пусть наведут справки, все равно дома не сидят.
Вернувшись уже в сумерках, он обнаружил, что Брайан до сих пор не пришел из мастерской. Не было в доме так же и Лала с Симом и Мэнни, мальчишки втроем носились где-то с самого утра. Поколебавшись, Грэм все-таки прошел на кухню, чтобы спросить, не нужна ли помощь. Втайне он опасался, что найдет там и мать, и дочь, но на кухне была только лишь одна Анастейжия. На невысказанный вопрос Грэма она ответила, что Джем еще днем ушла к подруге, и скоро должна вернуться; после чего предложила посидеть с ней.
- Я весь день одна, - каким-то извиняющимся тоном произнесла она. – Скучать, конечно, не приходится, но и поговорить с кем-нибудь хочется…
Грэм безропотно опустился на предложенный стул у очага, заметил только, что собеседник из него все равно негодный.
- Я помню, - рассмеялась Анастейжия, водружая на стол корзину с яблоками, которую Грэм не успел перехватить. – Но все-таки, это не то же самое, что говорить с собой, верно?..
- Некоторые люди утверждают, - усмехнулся Грэм, - что разговаривать со мной – все равно, что со стеной. Так что разницы немного.
- Разница есть, - Анастейжия, вооружившись ножом, быстро чистила и резала яблоки, складывала их в миску, пересыпая сахаром. – Брайан сказал, что ты хочешь поселиться в пригороде Карата?
- На окраине. Да.
- А почему бы тебе не остаться у нас? Места хватит и для тебя, и для твоего мальчика. И все мы будем только рады.
Грэм промолчал. Эта милая женщина не понимает, что он всегда будет чувствовать себя лишним в ее доме. Да ей, легкой и веселой, как птице, и не нужно понимать.
- Лал скоро уплывет обратно в свое любимое море, - продолжала Анастейжия щебетать. – Брайан не показывает виду, но он очень переживает и скучает. А ты же для него, сам знаешь, всегда был как брат.
- Нет, Нэсти, я не могу. Я…
Не дослушав, она всплеснула руками, испуганно округлив глаза.
- Ох, я глупая! Ведь ты, наверное, захочешь жениться? Или, может быть, уже женат?..
Грэм невольно улыбнулся, и отнюдь не весело.
- Нет, я не женат. И… в общем, в ближайшее время жениться не собираюсь.
- И очень зря, - серьезно сказала Анастейжия. – В Карате много хороших девушек, и если ты…
Грэм жестом остановил ее.
- Посмотри на меня, Нэсти. Какой из меня жених?.. Одна хорошая девушка уже отвергла меня – и поделом, - а вторая… - он не договорил и отвернулся. Вспоминать о Джулии и о том, как она поступила с ним, скрыв рождение сына, все еще было выше его сил. – Мне нельзя жениться. Что я могу дать жене?.. Меня так потрепало за прошедшие годы, что я превратился в развалины. Я даже не знаю, ради чего мне жить… просто продолжаю по инерции, раз уж ни на что иное мне не хватает смелости.
Отложив в сторону нож и яблоки, Анастейжия вытерла руки о полотенце и тихо подошла к нему. Взъерошила волосы, как часто проделывала почти двадцать лет назад (тогда, будучи нелюдимым подростком, он негодующе выворачивался из-под ее рук, теперь же – не стал), потом притянула его голову к себе. Грэм, не сопротивляясь, обхватил ее за талию и закрыл глаза. О боги! Когда в последний раз он вот так покоился в объятиях у женщины, не жаждущей ласки в его постели?.. он не помнил. Обнимала ли его так мать? Если и да, то это было так давно…
- Ты все еще глуп, как мальчишка, - проговорила Анастейжия тихо. – Даже стал еще глупее, чем был. Говоришь, что не знаешь, ради чего тебе жить? А как же твой мальчик? Да, я помню, он не сын тебе, но разве это важно? Я видела, как он смотрит на тебя. Может быть, ты и не считаешь его сыном, но он-то любит тебя, как отца. А женщины… Никто еще не умер из-за того, что его отвергла какая-то женщина, Грэм.
- Да, - сказал Грэм. – И я тоже не умер. Потому что умер еще раньше. Нэсти, жизнь моя катится под откос, и я не знаю, как остановиться… Впрочем, прости. Нет ничего противнее, чем когда тебе плачутся в жилетку.
Он отпустил Анастейжию и медленно поднял голову, проклиная себя за минутную слабость. Что там говорил Роджер когда-то давно про патетические речи?.. Пожалуй, это у него получается лучше всего, особенно – в последнее время.
Надо с этим что-то делать, а то уже самому противно.
Едва успев так подумать, он поднял взгляд и встретился глазами со стоящей в дверях Джем. Безымянный, неужели она все слышала?.. Не хватало только нытья в присутствии этого ребенка. Грэм поспешно и неловко поднялся, не отрывая от нее глаз и не зная, что сказать.
- Мам, что ты собираешься делать с яблоками? – поинтересовалась Джем, одарив его мимолетной улыбкой и тут же повернувшись к матери.

*
В доме у друга Грэму провел около недели – быстрее не получилось найти подходящий домик для жилья. Он маялся от нетерпения и непонятной тоски, что-то тянуло душу, он сам не мог разобраться и понять, что именно и почему; и поэтому, дабы не надоедать постной физиономией семье Брайана, старался как можно меньше показываться в доме. Бродил по городу просто так, без цели, мог полдня просидеть на ступеньках какого-нибудь здания, безо всяких мыслей разглядывая проходящих мимо людей. Такой тоскливой апатии с ним никогда еще не случалось, и он не знал, как с ней бороться. Да, честно говоря, и охоты особой что-то менять не было.
Возвращаясь вечером под дружеский кров, Грэм отнюдь не обретал успокоение; вместо этого приходило странное возбуждение, скорее тоскливое, чем радостное – словно предчувствие чего-то дурного. Его встречали улыбками, и он в ответ тоже выдавливал из себя улыбку. И ловил на себе внимательные взгляды Брайана, которого провести было сложно… и Джем. Когда смешливая девчонка останавливала свой зеленый взгляд на Грэме, глаза ее замирали, становились серьезными и грустными. Всего на миг, но это дитя словно становилось старше, и Грэм чувствовал на себе вину за превращение. Ведь именно о нем задумывалась Джем в те моменты, когда взгляд ее темнел, подергиваясь грустью. Он старался как можно реже попадаться на ее пути. Он не хотел, чтобы ее радость тускнела, соприкасаясь с ним.
В то же время, как Грэм старался избегать девушки, она, наоборот, как будто специально искала его общества. То и дело она оказывалась рядом и то просила подать ей с верхней полки что-нибудь, до чего она не могла дотянуться, то задавала вопрос, на первый взгляд кажущийся незначительным (тем не менее приходилось поломать голову, чтобы на него ответить), то заводила необременительную беседу. И при этом – смотрела и изучала, изучала и смотрела, очень внимательно. Грэм со своей стороны пытался свести эти контакты к минимуму – молча подавал примостившуюся высоко на полочке вещицу, коротко отвечал на вопрос, сворачивал беседу – и уходил как только это становилось возможным. Он ума не мог приложить, чего же хочет от него Джем. Можно было предположить, что она просто ищет компании – когда уехал Лал, ей стало не с кем поговорить дома. Грэм предпочитал думать именно так. Он даже мысль боялся допустить, что нравится девушке. Он не мог ее интересовать. Джем, легкую и яркую, как бабочка, в самом расцвете юности, не мог привлечь он, немолодой уже мужчина, душа которого превратилась в остывший серый пепел.
- Ты как будто бы не в своей тарелке, - заметил как-то Брайан после ужина, когда они вдвоем, как обычно по вечерам, сидели на заднем дворе. – Маешься, как неприкаянный. Что с тобой случилось? Что тебя гнетет?
- Я и сам не знаю, - пожал плечами Грэм, гадая, заметил ли друг пристальное внимание дочери к нему. – Так, тянет что-то. Это пройдет.
Он был очень рад, что Брайан не стал больше выпытывать. Он и так рассказал уже много, больше чем собирался – вечерами ему некуда было деваться от вопросов друга. Впрочем, Грэм не особенно отказывался отвечать на них; за неделю он успел поведать о своих приключениях за прошедшие десять лет. Единственное, о чем он не стал говорить много, это о годах, проведенных в Северной. Хватит с него и ночных кошмаров, озвучивать их он не желал. Брайан, кажется, понял его настроение по-своему. Рассказ Грэма вообще произвел на него сильное впечатление, и теперь он не всегда знал, как обращаться со своим названым братом. Грэм заметил, что иногда Брайан просто не знает, как вести себя с ним, что сказать, чтобы не задеть. Это его тоже тяготило, и он удвоил старания по поиску подходящего дома.
Дней через десять его усилия увенчались успехом, и маленький домишко на самой окраине Карата оказался в его распоряжении. Никакой роскоши – беленые стены, две комнаты и кухня; все это, говоря откровенно, требовало подновления и ремонта. Кроме того, позади дома имелся крошечный садик, полностью запущенный – одна лишь трава по пояс и непомерно разросшиеся кусты боярышника. Дом Брайана выглядел куда более прилично. На Грэма весь этот развал не произвел никакого впечатления. Ему было все равно. Но он заметил, какую гримаску состроил Мэнни, едва увидев новое жилище.
- Не впечатляет? – поинтересовался он.
- Просто развалюха какая-то, - безапелляционно заявил Мэнни. – Сарай.
То же самое мальчишка сообщил и Анастейжии.
- Дом действительно настолько плох? – озабоченно спросил Брайан, выслушав суждение Мэнни.
Грэм пожал плечами.
- Я же не собирался покупать замок с землями. Что же до дома… по мне, так вполне подходящий.
- Тебе и навес сойдет за дом, бродячая твоя душа, - неодобрительно заметила Анастейжия и нахмурилась в раздумье. – Знаю я тебя. Но как бы то ни было, ты не можешь жить один. Тебе нужна служанка.
- Зачем? – не понял Грэм.
- Как – зачем? А кто будет стирать для тебя, и стряпать, и убирать дом?.. Грэм, позволь мне найти для тебя хорошую служанку. У меня есть женщина на примете.
Грэм представил, что в доме будет присутствовать чужая, посторонняя женщина, и понял, что мысль эта его не радует. Служанка ему не нужна. Кроме того, он понял, что нужно как можно скорее перебираться под собственную крышу, иначе Нэсти примет на себя все заботы об устройстве его хозяйства. Попытки эти следовало пресечь в самом начале.
- Мне не нужна в доме ни хозяйка, ни служанка, - тихо, но решительно заявил Грэм. – Прости, Нэсти, но я как-нибудь управлюсь сам.
Он заметил, что этим вечером Джем была необычно молчалива; за ужином она, вместо того, чтобы смеяться и болтать, не умолкая, только время от времени поглядывала на него, и в глазах ее стоял немой вопрос. Грэм не мог понять, чего она хотела от него, что пыталась прочитать в его лице, а потому просто старался как можно меньше смотреть в ее сторону. Ужин этот показался ему одним из самых тяжелых в жизни; ему казалось, что громадный камень невыносимой ношей лег на его плечи, придавливая к земле. Он уже мечтал о моменте, когда сможет остаться один. Вот уж не думал он, что ему захочется стремглав бежать из дома лучшего друга. Один, один, стучало в голове, я хочу остаться один, оставьте меня одного.
Но и оставшись, наконец, один, он не испытал облегчения. В первую ночь под собственной крышей он только что не грыз подушки в ярости и отчаянии. Тьма обступила его со всех сторон, а вместе с ней пришли и все старые видения и кошмары, реальные настолько, что он почти наяву чувствовал снова всю ту боль, которая обрушилась на него восемь лет назад. А рядом не было никого, кто мог бы подарить ему успокоение. Мэнни не в счет – он спал в соседней комнате младенческим сном и знать ничего не знал о происходящем совсем рядом. Грэм с ужасом представил себе ночи, которые последуют за этой – одна за другой, и ему захотелось сделать что-нибудь с собой. Он не был уверен, что сможет вынести возвращение старых призраков. Кроме того, он не был уверен, что хочет бороться с ними, потому что не видел смысла. Зачем? Для чего? Он слишком устал, чтобы сражаться с кошмарами.
Вторая ночь прошла так же, как и первая, с тем лишь отличием, что Грэм оставил в покое подушки. Он вообще не ложился, просидел всю ночь во дворике, глядя в затянутое тучами небо.
На третью ночь Грэму вспомнилось зелье, которое дал ему несколько лет назад Рональд, поддавшись уговорам. Как хорошо и спокойно спалось тогда! Он вполне отдавал себе отчет в том, какие последствия повлечет за собой злоупотребление этим зельем, но тогда ему было все равно. Если бы не Джулия, он, пожалуй, уже тихо и мирно сошел бы в могилу, так и не выйдя из блаженного забытья. Если бы только она не украла у него бутылочку! А ведь мне и сейчас все равно, подумал Грэм отстраненно. Будь что будет, только бы уснуть и избавиться от кошмаров.
В Карате, как и в любом крупном городе, без труда можно было раздобыть все что угодно, только нужно знать, к каким людям обращаться. Грэм не то чтобы знал – чуял нюхом. За годы, проведенные в воровской среде, он научился с закрытыми глазами определять нужных людей. И поиски снадобья, гарантирующего спокойный сон ночью и сладкое полузабытье днем, не стали для него проблемой.
Никому не было до него дела, некому было остановить его. Мэнни, прискучивший сидеть в одиночестве, обрел товарища по играм в лице Сима и теперь целыми днями пропадал где-то. Появлялся лишь с наступлением темноты, не иначе как Анастейжия гнала его домой. Она, наверное, с удовольствием оставила бы ночевать его у себя, но тут уж пересиливала забота о Грэме – ведь он будет беспокоиться за своего шалопая! Откуда Нэсти было знать, что ничто не могло обеспокоить Грэма в эти дни. Сама она, да и Брайан, с радостью навестили бы его, но у них дел хватало; не могли они мотаться через полгорода, забросив все. Сам же он к ним не заходил. Некому было замечать появившийся в глазах Грэма лихорадочный блеск; румянец, временами пробивающийся сквозь загар; слегка замедлившуюся речь и, словно в противоположность ей, нервные, короткие движения. В таком странном, потустороннем состоянии, он мог часами бродить по городу, а потом не суметь вспомнить, где был и что делал.
Еще недавно он думал, что снова живет; а теперь понял, что ошибался. Все было призраком, миражом. Он медленно убивал себя и несказанно радовался этому. Наконец-то. Жаль только, что все-таки большую часть времени он все равно оставался в здравом уме.
В островной империи никто не знал Грэма ни в лицо, ни по имени, в том числе и сумеречная братия, а потому он мог позволить себе ходить где угодно и когда угодно. Впрочем, существуй даже опасность нарваться на знакомых недоброжелателей, его это не остановило бы. Он шатался по улицам вызывающе безоружным, хотя первое время отсутствие меча у бедра досаждало ему, как только что вырванный зуб, заворачивал в самые темные подворотни и подозрительные притоны, забыв о своей брезгливости, ставшей среди материкового ночного люда притчей во языцех. Его сторонились. Даже под одурманивающим действием зелья Грэм не умел быть веселым; его угрюмость только усугублялась, хотя на душе было не так уж и темно, как могло показаться. Он пил – один, он глотал свое зелье – один, он курил опиум – один.
Он катился вниз по склону и все еще не видел дна этой ямы.
Бывали минуты, когда Грэм словно бы просыпался, смотрел на себя со стороны и радовался, что его не видят ни Брайан, ни Анастейжия. Они, пожалуй, не поняли бы толком, что происходит, и просто зря перенервничали. Иногда он задавался вопросом, что станется с Мэнии, когда опиум и вино сделают свое дело, и успокаивал себя мыслью, что мальчишка не пропадет. Только бы не забыть отдать распоряжения относительно поместья…

Глава 7

Шли дни, и постепенно воспоминания отступали. Грэм уже почти обрел душевное спокойствие, когда в его мир (или, точнее, в отсутствие мира) грубо вторглись. К нему неожиданно нагрянула гостья, которую он никак не ждал.
Утро было для него самым тяжелым временем суток, когда действие наркотиков проходило, все тело как будто наливалось свинцом, а в голове надежно поселялась тяжелая боль. Утром он предпочитал спать, благо, кошмары еще не обретали силы. Поэтому Грэм был очень раздражен, когда сон его был грубо нарушен стуком в дверь.
Гостей он не ждал, а потому не спешил открывать, рассудив, что постучат и уйдут. Однако, гость оказался весьма настойчивым. Мало того, гость оказался на редкость наглым – убедившись, что хозяин не собирается выходить навстречу, он решил сам войти в дом, благо Грэм почти никогда не запирал дверь. Грэм услышал, как стукнула, закрываясь, дверь, выругался и поднялся с кровати. Рука его сама собой потянулась к мечу – движение уже въелось в кровь, он даже не подумал о нем. Так, с оружием наготове, он вышел из комнаты, чтобы поприветствовать незваного гостя… и словно споткнулся. У самой двери он встретился взглядом с широко распахнутыми зелеными глазами Джем.
Он выругался – тихо, но весьма цветасто. Вот только такой гостьи ему и не хватало, да еще с утра! Мало того, что он почти не одет (и, кстати говоря, небрит), так еще и не в самом подходящем настроении. Тем не менее, он опустил меч и с угрюмым вопросом уставился на девушку.
Та покраснела – как бы тихо ни были произнесены ругательства, они все же достигли ее ушей, - и явно растерялась.
- О-о-о, - пролепетала она, опуская глаза (вообще-то, насколько ее успел узнать Грэм, такое излишне скромное поведение было не в ее духе, но нелюбезный вид хозяина поверг ее в смущение). – Простите, я не думала, что разбужу вас…
Еще бы, ведь в доме друга Грэм вставал ни свет, ни заря, раньше всех. Там бы он не позволил себе валяться в постели до полудня.
- Извините, - Джем, вместо того, чтобы оправиться от шока, все больше впадала в ступор, что было совсем на нее не похоже. – Но если бы я знала, что вы еще не… Я, пожалуй, пойду…
- Ты вынудила меня покинуть кровать, - не слишком любезно прервал Грэм. – А теперь хочешь убежать?.. Нет уж, не выйдет. Оставайся и говори, зачем пришла.
Грэму еще не приходилось в подобном тоне разговаривать с Джем, и ему не слишком нравился поворот беседы, но он ничего не мог поделать. Сейчас он был настолько неадекватен, что вряд ли мог взять на себя роль гостеприимного хозяина.
- Мама просила передать вам, - Джем, быстро стрельнув в него глазами и снова опустив их, сунула ему в руки корзинку, прикрытую чистой белой тряпицей. – Здесь домашнее печенье, фрукты и…
- Так, - Грэм, не изменив тона и даже не взглянув на посылку, небрежно поставил ее на одну из полок. – И это все? То есть, я хочу сказать, спасибо, но не думаю, что ты только из-за этого топала через полгорода с утра пораньше.
- Илис прислала весточку отцу, - сообщила Джем с такой готовностью, словно с самого начала только и ждала, когда выпадет шанс поведать главную причину. – Она пишет, что собирается в Карат, и хотела бы навестить моих маму и папу. Мы подумали, что вам захочется увидеться с ней…
Илис. Вот ведь, а он почти забыл о ней, поглощенный собственным внутренним разладом. Узнав о ее возвращении в Истрию, Грэм хотел нанести ей визит в школе, но потом как-то потерял это намерение, забыл про него. Да даже если бы и вспомнил, вряд ли стал осуществлять. Не до Илис ему было и не до бесед по душам. А теперь она приезжает сама, значит… Он тряхнул головой, стараясь сообразить, хочет ли он видеть старую знакомую. Пожалуй, на данный момент это был слишком сложный вопрос.
- Ну и зачем нужно было присылать тебя?.. – спросил он без особого интереса. – Чтобы передать пару слов? Для этого вполне сгодился бы и Мэнни. Уж на что-что, а на память пацан не жалуется.
- Мне просто хотелось придти к вам, - вдруг с неожиданной откровенностью ответила Джем, подняв взгляд. Краска сошла с ее лица, и сейчас она была бледной, как никогда, но смотрела прямо, с вызовом. – Но я не знала, под каким предлогом, а тут подвернулось кстати. Вы не сердитесь?
Сердиться? Грэм не сердился. Он просто на целую минуту потерял дар речи и задался вопросом, как понимать подобную откровенность со стороны юной девушки. Мысли ворочались тяжело, как камни… Недостаточно тяжело. Сделанные выводы ему не понравились. Он почувствовал, как из глубины поднимается липкая и тягучая тревога. Безымянный бы побрал эти рыжие волосы! Они напоминают о том, о чем Грэм предпочел бы забыть, и будят чувства, которые наверняка являются обманкой, потому что на самом деле относятся к другому человеку.
- Вы так долго у нас не появлялись, - продолжила Джем, ободренная, видимо, его молчанием. – И я начала тревожиться, что с вами что-то случилось, хотя Мэнни и говорил, что все в порядке. Мне жаль, что вы покинули наш дом.
- Джем, - по-настоящему занервничал Грэм. – Что ты такое говоришь?.. Тебе не следует быть здесь. Иди домой. И не нужно приходить ко мне больше.
- Не нужно жить одному! – с неожиданной решимостью заявила Джем. Ого, а характер-то у нее папин! – Зачем запираться, словно отшельник? Или вам просто стало неприятно находиться в нашем доме?
Ну, прекрасно. А Брайан, наверное, тоже думает что-нибудь в этом же духе?
- Не говори глупостей! Ваш дом… ваш дом не может быть неприятен для меня.
- В чем же тогда дело? – несносная девчонка уже вовсю озиралась по сторонам и делала какие-то выводы из увиденного. Выводы, кажется, были самые неутешительные. – Какое тут запустение! Мама говорила, что вам следовало взять служанку. Давайте, я приберу у вас.
- ЧТО?! – ужаснулся Грэм, но Джем уже не слушала его, направляясь прямым ходом в комнату. Оттуда послышались ее приглушенные возгласы.
Грэм почувствовал себя так, словно только что вышел из битвы… которую он проиграл. У него не осталось сил даже на ругательства, он тяжело привалился к стене. В голове глухо бухала боль. Что там возомнила о себе эта девчонка?.. Впрочем, поздно возмущаться. Судя по решимости, с которой Джем появилась в его одиноком жилище, просто так она его в покое теперь не оставит. И зачем ей это нужно?..
Развернувшись, Грэм с силой влепил кулаком в стену, не почувствовав боли в разбитых пальцах. Кажется, ему опять не дадут умереть.
 
Наблюдая, как рьяно Джем взялась за обработку его жилища – и его самого, - Грэм некоторое время считал, что история с приездом в Карат Илис выдумана просто так удобный повод нагрянуть в гости. Ан нет – новоиспеченная директриса магической школы действительно собиралась погостить у старых друзей, что и подтвердил Брайан, когда Грэм, наконец, появился у него.
До знаменательно события оставалось еще две недели, и за это время Грэм понял, что крупно попал. С женщинами ему всю жизнь катастрофически не везло. Большинство его неприятностей происходило именно от них, а когда он имел глупость серьезно влюбиться… об этом эпизоде он старался вспоминать пореже. Он уже не испытывал к Ванде той болезненной, глубокой любовной привязанности, но шрам на сердце остался и почти постоянно болел. Джем, проявлявшая к нему внимания больше, чем следовало, в немалой степени эту боль провоцировала (конечно же, она ни о чем не подозревала), но – странное дело, - Грэму казалось, что он не сможет теперь жить без нее. Он уже не шарахался от девушки, но все еще старался держаться на достаточном расстоянии, смотрел на нее с затаенной болью и грустью и гнал мысли о сближении. Возможно, он и сумел бы удержать дистанцию, но, к несчастью, Джем вовсе не стремилась к этому, а наоборот, собиралась всеми силами ее сокращать. Грэма пугала одна мысль о пролегшей между ними пропасти возрастов и мировоззрений, девушка же даже об этом и не задумывалась. Грэму хотелось бы объяснить ей, рассказать про эту пропасть, про эту стену, но он не знал – КАК. Кроме того, он не был уверен, что она станет слушать.
Джем прибегала к нему каждый раз, когда у нее выдавалась свободная минутка. Если его не оказывалось дома, она либо дожидалась его, либо уходила, оставив коротенькую записку и какой-нибудь гостинец (их неизменно съедал Мэнни, поскольку у Грэма почти никогда не было аппетита). При этом каждый раз она умудрялась попадать в моменты, когда Грэм был в более или менее адекватном состоянии. Интересно, думал он, а что будет, если она увидит меня, когда я в отключке? Впрочем, дома он не позволял себе принимать сильнодействующие средства.
Как ни удивительно, родители девушки, похоже, не знали, где она пропадает. Ни словом, ни взглядом Брайан или Анастейжия не дали понять Грэму, что в курсе привязанностей дочки и ее занятий. Грэма это тревожило и озадачивало. Что скажет Брайан, когда узнает, что его девочка проводит немало времени в доме одинокого немолодого мужчины? Ведущего, между прочим, не совсем добропорядочный образ жизни.
Пока же Грэм пытался приладиться к тому, что в тихом и одиноком жилище его с завидной периодичностью появляется, кроме него и Мэнни, еще один человек. В каком-то смысле он даже сумел добиться успехов – дней через десять он был уже в состоянии сидеть с Джем за одним столом (за чашкой чая, кстати, приготовленного собственоручно девушкой) и мирно беседовать. Или, точнее, слушать, потому что говорила в основном невыносимая девчонка, не оставлявшая попыток вызвать молчаливого собеседника на разговор. Методы у нее, нужно сказать, были тонкие и хитрые, сделавшие бы честь любой опытной красотке, привыкшей крутить мужчинами как угодно. И откуда только подобное умение могло появиться в восемнадцатилетней девчонке?..
В один прекрасный день Джем принесла известие, что к ним, наконец, нагрянула Илис. Девушка настаивала, чтобы Грэм немедленно отправился в гости к Брайану, для того чтобы поздороваться со старой знакомой. Грэм отказался. Илис только что приехала, устала с дороги. Что ж, что она одна из самых заметных магиков Истрии? Уставать она должна как самый обычный человек. Кроме того, Грэм даже самому себе не мог признаться, что откладывает визит из непонятного, но тревожащего страха, какого-то неприятного волнения.
Давая Илис время для отдыха, он дождался, что она сама нагрянула к нему – в сопровождении Мэнни. Ясно, ее-то не мучили никакие мутные страхи, а вело любопытство, и необходимость увидеть собственными глазами то, о чем говорил ей Брайан. Ведь все восемь лет она была уверена, что Грэм мертв.
Она появилась вечером. Как и утро, это было не самое удачное время для гостей, потому что Грэм как раз собирался отправиться в обычный ночной загул. Услышав, как хлопает входная дверь, он в досаде прикусил губу. Никого, кроме Джем, он не ждал, а раз уж она пришла, какая там может быть прогулка. Ведь девчонка так ничего и не знала о его пристрастиях.
Однако, фигура, появившаяся в дверях его комнаты, принадлежала явно не Джем. Невысокая и очень стройная, она принадлежала женщине лет двадцати семи – двадцати восьми; бледное личико, огромные черные глаза и рассыпавшиеся по плечам темные густые волосы очень эффектно смотрелись в сочетании со светлым серебристо-серым платьем. Да, действительно, знатная дама, хотя и нет на одежде (и вообще на теле) ни единого драгоценного камушка или хотя бы крупинки золота.
- Илис…
Она кивнула, улыбнулась, но, вопреки обыкновению, не разразилась длинной жизнерадостной приветственной тирадой. Вместо этого она быстро пересекла комнату, остановилась перед Грэмом и внимательно взялась изучать его лицо, вперив в него какой-то очень напряженный взгляд.
Грэм слегка удивился. Чтобы Илис молчала больше одной минуты? Не верится. Впрочем, она ведь сильно изменилась, повзрослела… И что она такое ищет у него на лице?
- В чем дело? – спросил он, не выдержав.
- Что за зелье ты принимаешь? – довольно жестко спросила Илис. Не ее интонации. И как она узнала?
- Что? – Грэм решил прикинуться дурачком. Уж чего-чего, а обсуждать с Илис свои наркотические пристрастия и связанные с ними проблемы он не намеревался.
- Не придуривайся. Тебя глаза выдают. Ты около суток ничего в рот не брал, и скоро тебе понадобится новая порция. Так что это? Опий? Гашиш?
Грэм покосился на стоящего рядом Мэнни и сказал нелюбезно:
- Если ты можешь так много понять по глазам, то должна уметь определить и все остальное… - ему совершенно не хотелось продолжать разговор, тем более – при племяннике.
- Мэнни, спасибо за то, что проводил, - Илис, всегда быстро соображавшая, поняла с полуслова. Она повернулась к мальчишке и с полной серьезностью присела в неглубоком, но весьма почтительном реверансе. – Не буду больше отягощать тебя своим обществом, беги играй.
Повторного разрешения Мэнни не потребовалось, его тут же будто унесло ветром. Илис проводила его взглядом и снова обернулась к Грэму.
- Ну? Что именно?
- Какая разница? – хмуро спросил тот, понимая уже, что гостья теперь не отстанет. – Это скума.
- Ску-ума? – протянула Илис, округлив и без того большие глаза и поджав губы. – Очень интересно. Хороший ты выбрал способ потратить деньги. А ты видел когда-нибудь, как от нее умирают?
- Я еще и не то видел. Ты сюда пришла специально, чтобы читать нравоучения? – сощурился Грэм. – Напрасно. Я не мальчик, и в наставлениях не нуждаюсь. Сам как-нибудь разберусь, что мне делать со своей жизнью.
- Ты – идиот. Чудом выжил в Северной, а теперь сам себя убиваешь!.. Знаешь, Барден был бы доволен. Ему понравился бы подобный поворот событий. Это ведь гораздо интереснее, чем смерть в пыточных подвалах.
При упоминании пыточных подвалов Грэм почувствовал, как перехватывает дыхание, и земля уходит из-под ног. Четыре года… четыре года пыток – а Илис так легко говорит об этом!
- Что ты знаешь о смерти в пыточных подвалах?! – прошипел он в ярости, сжимая кулаки. – Что?! Что ты вообще знаешь о смерти?!..
Илис, видимо, поняв, что заговорила о запретном, мягкими кошачьими шажками подошла ближе и успокаивающе положила ладонь ему на руку.
- Спокойнее. Извини меня. Я знаю, тебе пришлось трудно. Но это не может служить оправданием… – она взглянула на оскалившегося Грэма и быстро переменила тему. – Не стоит начинать разговор с ругани, как ты считаешь? Мы достаточно давно не виделись, и у нас есть что сказать друг другу без этого.
Пытаясь взять себя в руки, Грэм промолчал. Да уж, замечательная встреча старых знакомых. Такое приятное начало беседы. Он даже не знал, о чем говорить дальше. Будь это Илис-прежняя, Илис, которая, казалось, ни к чему никогда не относится серьезно и не читает нотаций, пожалуй, легче было бы найти точки соприкосновения. Но перед ним стояла Илис-новая, которой он не знал, она смотрела серьезно и внимательно, словно хотела проникнуть внутрь его мыслей. А может быть, и проникла уже, не зря ведь ее учитель славился своими успехами в ментальной магии.
- Присядь, Илис, не стой, - буркнул Грэм.
Илис не стала ждать повторного приглашения и уселась на один из стульев, аккуратно приподняв длинный подол платья. Грэм вспомнил, как раньше она плюхалась с ногами в кресла, не заботясь о приличиях, и подумал, что будет очень тяжело сообщить этой светской даме о гибели Роджера. Наверное, смерть эта не имеет для нее теперь никакого значения.
- Брайан рассказал мне, что ты воевал почти два года на стороне медейцев, - проговорила Илис. – Как это могло получиться? Ты старался держаться в стороне от войн и не влезать в них.
- Я влез в войну, когда согласился на аферу с освобождением медейского принца. А потом… из Северной меня вытащили наемники, я присоединился к ним. А что мне еще оставалось делать? Идти было некуда и незачем. К тому же… - Грэм усмехнулся. – Знаешь, говорили, что я головой "подвинулся". Наверное, так оно и было… так оно и есть. На тот момент мне ничего не хотелось, кроме как убивать. Я жил, только когда кругом лилась кровь.
Илис помолчала.
- И, наверное, надеялся, что тебя убьют в какой-нибудь схватке?
- Да. Странно, правда, желать смерти, только лишь чудом вырвавшись из ее когтей?
- И ты желаешь ее до сих пор.
- Наверное.
Илис снова замолчала. Грэм тоже не стремился первым нарушить тишину; говорить не хотелось.
Надо же, подумал он, вот передо мной сидит человек, с которым нас связывают долгие дни тяжкого путешествия, и опасности, и взаимные услуги, и общие друзья. Казалось бы – что еще нужно, чтобы приятно провести вечер за долгой беседой? Но говорить решительно не о чем…
- Ты принял все-таки отцовский титул? – снова заговорила Илис.
- Я хотел привести жену в княжеский замок…
- Жену?
Да, о своей попытке жениться Грэм ничего Брайану не рассказывал. Следовательно, не знала и Илис.
- Жену. Я, видишь ли, собирался жениться… и даже сватался.
- Вот даже как, - протянула Илис. – К Ванде?..
Грэм молча кивнул. Чтобы догадаться, кто стал его избранницей, не нужно быть семи пядей во лбу. Особенно человеку, довольно давно его знавшему.
- Не вышло?.. – Илис даже не спрашивала – утверждала. – Неудивительно. Вообще поражаюсь, как ты решился на подобный поступок.
- Я ее очень любил.
- Да, я помню. Ты, словно безумный, рвался за ней и не слушал никаких доводов. Она того не стоила.
- Не тебе судить, - скрипнул зубами Грэм.
- Вероятно, - кротко согласилась Илис. – А когда она отказала тебе, ты решил остаться один?
- Можно подумать, ко мне выстроилась череда невест, и остается только выбирать. Как ты думаешь, кому я такой сдался – старый, угрюмый и хромой?..
Илис закатила глаза – совсем, как раньше.
- Да-да, я помню, что ты склонен к патетике и самоуничижению. Но ко всем своим замечательным качествам ты забыл прибавить еще одно, самое замечательное – ты князь. Причем с немаленьким земельным леном и состоянием. Если ты, конечно, не успел его спустить.
- Знаешь, Лисси, такая девица, которая заинтересуется в первую очередь моим титулом и состоянием… В общем, меня такие не интересуют.
- А какие тебя интересуют?
Грэм с подозрением взглянул на Илис.
- Ты сватать меня пришла?
- Нет, - Илис мило улыбнулась и вдруг сделала большие глаза. – А что это ты не спрашиваешь о моем милом брате Крэсте? Вы ведь довольно тесно сотрудничали, не так ли?
Чисто рефлекторно Грэм подобрался. Упоминание о Крэсте до сих пор подсознательно действовало на него как более чем ощутимый сигнал опасности. Он помнил о награде, назначенной за его голову сиятельным истрийским принцем. Сумма была просто чудовищной, и это говорило о том, что у Крэста чешутся руки. Еще бы – когда-то Грэм увел у него из-под носа Илис, тогда еще беглую неофициальную магичку, на которую вел охоту королевский дом Истрии. Крэст ему этого не забыл, и еще спустя пару лет устраивал облавы по всему материку.
- Как резко ты меняешь тему, - заставил себя усмехнуться Грэм. Ему было безразлично, что Крэст может и хочет убить его особо изощренными способом, но в подсознании сидела еще подлая тревога. – Интересный у тебя ассоциативный ряд – сначала женитьба, потом Крэст. Это, наверное, оттого, что вы с ним едва не стали супругами?
Лицо Илис вдруг необычно посерьезнело, она пристально посмотрела на Грэма, закусив губу. Грэм удивился – неужели он затронул тему, неприятную ей? Ведь она ни к чему никогда не относилась серьезно!
- Ты уже знаешь? Ну конечно же, знаешь. Брайан сказал. Слушай, Грэм, давай пойдем прогуляемся? Я в Карате сто лет уже не была, хочу пройтись по знакомым местам. Составь мне компанию?..

Со стороны они выглядели весьма эффектной, хотя и несколько траурной парой. Беловолосый смуглый Грэм был весь в черном, светлое же платье черноволосой и светлокожей Илис отливало серебром. На них оглядывались, когда они неспешно следовали по вечерним улицам центра Карата, куда пришли по настоянию Илис. Та, видя такое внимание к себе и своему кавалеру, довольно улыбалась и щурилась, как кошка, и с еще большим усердием изящно цеплялась за его локоть. Грэм пытался понять, что это с ней такое творится, но тщетно. Странное поведение для Илис, очень странное.
- Знаешь, когда отец объявил о своем желании выдать меня замуж за Крэста, я первым делом понеслась к нему.
Еще одна странность – Илис не пришлось уговаривать рассказать, что там вышло у нее с замужеством. Или, вернее, не вышло. Сама завела разговор.
– Мы с ним недолюбливали друг друга, это так, но все же мы двоюродные брат и сестра. Тем более, он ведь к тому времени принес извинения. Крэст знал о планах наших родителей и сопротивлялся, как мог. Он не собирался жениться, особенно на мне. Кажется, у него на примете была – и есть – какая-то девушка, но точно я не знаю. Достаточно того, что мы не желали друг друга в качестве супругов, пусть даже из династических соображений. Ух, это были настоящие военные действия! К счастью, дело не дошло до ссоры с родителями. Наши отцы посмотрели, на что мы способны, объединив силы, и поняли, что лучше нас держать по раздельности, - Илис самодовольно улыбнулась. – Поскольку направить поток нашей деятельности в нужное русло им было не под силу. Вот так мы с Крэстом и распрощались, и я занялась тем, чем давно хотела – открыла свою школу. С Крэстом же мы время от времени перебрасываемся дружескими посланиями. Кстати, раз уж мы с ним примирились, и отпала необходимость в охоте на мне, он простил и вас с Роджером. Конечно, я не думаю, чтобы он горел желанием встретиться с вами для дружеской беседы – злопамятен он слишком – но и смерти вашей не хочет.
- Спасибо, успокоила, - хмыкнул Грэм.
- Надеюсь. Можешь передать при случае Роджеру…
- Уже не смогу.
- Почему?.. Он… ты его видел с тех пор?
- Видел. Теперь он у Борона.
- У Борона! – эхом повторила Илис, приостановившись и заглянув ему в глаза. – Как это случилось? Когда?..
Грэму не очень хотелось разговаривать на подобные темы на улице, а потому он предложил зайти в ближайший же трактир. Он как-то не подумал, что подобное место не слишком подходит для знатной дамы, но Илис возражать не стала и согласилась сразу.
Заказав вина, Грэм рассказал про битву, которая в последний раз свела их с Роджером. Он не стал вдаваться в подробности, но про последние слова побратима упомянул.
- Он просил, чтобы ты не держала на него зла. То же самое он просил передать Гате.
Илис слушала задумчиво, опустив взгляд.
- Я не держу на него зла, - сказала она. – И никогда не держала, и он знал это… Вот Гата – да… Она знает?..
Грэм покачал головой.
- Я не успел ей сказать. Когда приехал в поместье, то нашел только ее могилу.
- И Гата?.. Кажется, ты за прошедшие годы потерял многое.
- Слишком многое. Когда-то я надеялся, что моя жизнь рано или поздно выпрямится. Теперь уже не надеюсь.
- Напрасно! Еще не поздно.
- Поздно, Лисси. Нечему уже выпрямляться.
- Разумеется, - тон Илис стал ядовитым. – Если глушить себя всякой дрянью, то действительно скоро будет уже нечему…
К счастью, по второму кругу на тему наркотических веществ разговор не зашел, иначе Грэм просто не знал, сумеет ли удержать себя в руках.
Они еще посидели немного в трактире. Вино здесь подавали отменное, и вообще заведение было отнюдь не второсортным, а потому среди посетителей Грэм наметанным взглядом вычленил даже нескольких нобилей. Правда, без дам. После того, как с вином было покончено, и Грэм расплатился, Илис выразила желание навестить-таки старых знакомцев, невзирая на поздний час. Грэм не был уверен, что люди, поднятые с постелей, обрадуются нежданной гостье, но не стал ничего говорить Илис. Пусть развлекается. А если возникнут проблемы – что ж, на то у него при себе и меч имеется.
За следующие два часа они успели навестить с полдюжины знакомых Илис в самых разных частях города. Отнюдь не все из них обрадовались позднему визиту, а какой-то мужик не слишком благонамеренного вида едва не вытолкнул гостей за дверь. Рукоприкладства удалось избежать только лишь усилиями Грэма, который отнюдь не был расположен терпеть грубое обращение. Впрочем, и усилий-то особых прилагать не пришлось – стоило лишь Грэму, до того стоявшему молчаливо и неподвижно, сделать шаг вперед, как буян тут же утихомирился. Ему хватило лишь одного взгляда на лицо спутника гостьи, и у него опала вся охота ругаться и грубить. Но все равно Илис задерживаться у него не стала.
- Зря ты вмешался, - заметила она, когда они вновь оказались на улице. – Я бы и сама справилась.
- Справилась бы? Как? Расшвыряла бы все вокруг в радиусе лиги магией?
- Магия – довольно тонкая штука, если применять ее с умом. А если ты про то, что я учинила над вами с Роджером в порту… тогда я не умела как следует управляться с потоком силы. Теперь умею. Уверяю тебя, у этого грубияна в доме даже все стекла уцелели бы.
- А в соседних домах?
- Не веришь?
Грэм пожал плечами и не стал просить Илис продемонстрировать возросшие способности. К магии он питал отвращение. Слишком сильно воспоминания о ней переплелись с воспоминаниями о Северной крепости.
Рейд по Карату завершился далеко за полночь – последние в череде посещенных знакомых Илис неподдельно ей обрадовались и затащили в дом попить чаю. Грэму ничего не оставалось, кроме как принять приглашение вместе со своей подопечной, ведь Илис пришлось бы возвращаться ночью в дом Брайана. Магия магией, но и шальных людей в городе немало. Друзья Илис сначала настороженно посматривали на него (истрийка представила его просто как "мой друг Грэм"), а потом стали обращать на него не больше внимания, чем на предмет обстановки. Его это вполне устраивало, тем более, что организм начинал требовать свежей порции зелья, и становилось не до светских разговоров. Он знал, что завтрашним днем будет совершенно разбит.
Он проводил Илис до самых дверей дома Брайана. На большинстве улиц было темно, хоть глаз коли, и полно подозрительных личностей (незаметных, впрочем, ненаметанному глазу), но ни одна из них не посмела приблизиться.
- Ну, спасибо за компанию, - заявила Илис, остановившись на пороге. – Было очень приятно.
- Взаимно.
- Я у Брайана останусь на неделю или около того. Зайдешь? Честно говоря, я очень рада видеть тебя живым после всего того, что я слышала о твоей смерти.
- Мы еще увидимся, Илис.
Илис кивнула.
- Грэм… ты себя хорошо чувствуешь? Вид у тебя не очень…
- Завтра будет хуже… то есть уже сегодня днем.
- Скума?
- Она…
- Бросай ты это… пока не поздно.
- До свидания, Илис.

Приехав в Карат, Илис намеревалась оставаться там не больше недели. На самом деле она задержалась в гостях у Брайана на целый месяц. В течение всего этого времени она, словно по расписанию, каждый вечер наведывалась к Грэму. У него появилось подозрение, что именно из-за него она решила продлить пребывание в городе юности. Даже более чем подозрение; но спросить напрямую он так и не собрался – знал, что Илис сделает большие глаза, как она умеет, и невинным голосом поинтересуется, с чего это он взял.
Между тем, Илис бесстрашно испытывала его терпение. Несколько раз у Грэма возникало непереносимое желание взять незваную гостью за шиворот и выкинуть за дверь; к сожалению, он ни на минуту не мог забыть, что подобного он сделать не сумеет физически. Илис могла постоять за себя, совершенно не боялась рукоприкладства, а потому наглела. Грэм прекрасно знал, почему она является к нему каждый вечер почти в один и тот же час – она собиралась не пускать его в ночные загулы по злачным местам Карата. Он бесился и силился понять, какого рожна ее настолько заботит его жизнь и здоровье. Или она так привыкла командовать студентами у себя в школе, что ей и здесь нужен кто-то, о ком нужно заботиться, над кем надо квохтать, как курица над цыпленком? Если так, то объект Илис выбрала неподходящий, хотя сама она так определенно не считала. Грэм не нуждался ни в присмотре, ни в заботе, от кого бы они ни исходили. И уж тем более не желал, чтобы с ним нянчилась Илис.
Та, как ни в чем не бывало, появившись в его доме, обычно заявляла о желании прогуляться с визитом к тому или иному знакомому и просила составить ей компанию. Грэм, как дурак, каждый раз соглашался, пытаясь между делом выяснить у Илис, отчего она вдруг перешла на ночной образ жизни и с каких пор ее приятели стали принимать гостей по ночам. Илис отвечала охотно и неизменно туманно, так что из ее пояснений Грэм ничего не мог понять.
Последней каплей стало ее появление в доме Грэма на ночь глядя в сопровождении Джем.
- Я подумала, что нечего ребенку просиживать такие чудесные вечера дома, - пояснила Илис опешившему хозяину. – Пусть прогуляется с нами. И Брайан не возражает…
Брайан-то, может быть, и не возражал (хотя вряд ли, не отпустил же он с охотой любимую дочку шататься по ночному городу?), а вот Грэм хотел возмутиться. Хватит с него! Если он до сих пор по дурости изображал телохранителя взбалмошной магички (которая и сама была в состоянии справиться со всеми гипотетическими проблемами), то уж играть роль дуэньи при малолетней девчонке он не намерен! Но он не успел произнести ни звука – встретился взглядом с радостной зеленью глаз Джем и осекся. Она смотрела так, словно провести в его обществе вечер было заветной мечтой всей ее жизни. Изумрудная волна окатила Грэма, накрыла с головой, и слова застряли в горле. Илис, смотревшая до того несколько настороженно, даже как будто слегка напрягшись, прекрасно поняла, что произошло. Довольно улыбнулась и энергично кивнула.
Они не пошли ни к каким знакомым. Илис, которая выглядела словно кошка, нализавшаяся сметаны, заявила, что хочет сделать сюрприз и показать местечко, где подают прекрасный, просто волшебный суп из моллюсков и готовят потрясающих маринованных угрей. Грэм был не в настроении для позднего ужина, к тому же моллюсков особенно не любил, но его никто и не спрашивал, а Джем пришла в восторг и только что не захлопала в ладоши. Ясное дело, до сих пор ей не приходилось совершать променад ночью! Широко улыбающаяся Илис, не теряя времени даром, шустро протащила Грэма и Джем по темным закоулкам. Извилистый путь завершился в неожиданно уютном и приличном заведении недалеко от порта. Публика здесь обитала на удивление приличная; окажись иначе, Грэм свернул бы Илис шею, не посмотрев на ее магические способности. Самому ему было безразлично, среди какого народа находиться, но Джем…
Вечер начался на удивление приятно. Готовили в таверне действительно вкусно, этого не мог не признать даже Грэм, хотя и ел, как всегда, мало. Илис же уплетала все предложенные деликатесы с превеликим аппетитом, можно было подумать, что ее несколько дней не кормили; Джем старалась от нее не отставать. Сытный ужин сопровождался оживленной беседой. Грэм больше помалкивал, да и слушал вполуха – девичье щебетание его не занимало. Тем не менее, он каким-то чудом сумел отвлечься от мыслей об опиуме и скуме, которые занимали его на протяжении последних дней. Да и созерцание смеющейся раскрасневшейся Джем было отнюдь не лишено интереса. Он старался не очень откровенно пялиться на нее и думать о чем-нибудь другом, кроме шелковой волны ее волос, но взгляд неизменно возвращался к нежной белой коже и отбрасывающим изумрудные отблески глазам. В какой-то момент Грэм вынужден был признаться себе, что девушка волнует его… да он давно знал это, только не хотел замечать. Он мгновенно вскипел. Будь я проклят, мысленно зарычал он на себя, я не имею права думать подобным образом об этом ребенке… об этой девушке… об этой женщине! И будь проклята Илис, зачем она затащила меня сюда…
Проклятия, разумеется, не помогали. Самое лучшее, что тут можно было сделать – это встать и уйти, пока не поздно, но Грэм не мог оставить двух женщин одних в портовом трактире, ночью. А в том, что они последуют за ним и отправятся домой, он уверенности не испытывал.
Пару раз встретившись глазами с Илис, Грэм понял – она отлично видит и понимает все, что с ним происходит. Мало того, она заранее знала, как подействует на него общество Джем. Но откуда? Ведь она никогда не видела их вместе! Разве только в доме Брайана один или два раза, но там было все по-другому… Неужели Илис воспользовалась своей распроклятой магией?
С той минуты, как стало ясно, что Илис устроила ужин специально, просчитав последствия, преследуя какие-то свои цели, Грэм потерял последние остатки спокойствия и самообладания. Вечер в обществе двух прелестных (чего уж там) женщин превратился в тяжкую обязанность. Лучше опять на каторгу, думал он свирепо, вперив взгляд в свою кружку (смотри, смотри туда и не смей поднимать глаз!), лучше даже в Северную! Только не здесь… только не здесь.
Илис быстро замечала малейшие изменения его состояния. Сообразив, что перегнула палку, она сумела изящно и непринужденно завершить ужин и попросила Грэма проводить их с Джем до дома.
Если она еще раз появится у меня вместе с Джем, думал Грэм, возвращаясь в одиночестве в свое темное и холодное жилище, я просто вышибу ей зубы. Плевать, что она женщина и магичка. Она издевается надо мной – пусть, но подставлять девчонку не позволю.
Остаток ночи он провел, шатаясь из угла в угол спальни. Кулаки чесались – такого с ним не было давненько. Помимо зуда в кулаках, донимал и зуд другого свойства. Перед внутренним взором, стоило только прикрыть глаза, вспыхивали золотые нити волос, влажно мерцал коралл губ, поигрывали бликами изумруды глаз. Грэм кусал губы и старался думать о чем-нибудь другом. К сожалению, очень скоро обнаружилось, что думать ему больше и не о чем, а запас зелья в доме давно уже иссяк.
К утру стало полегче, наваждение схлынуло. Грэм вздохнул с облегчением и только собрался завалиться в кровать и попытаться забыться сном (наступало самое подходящее время для сна, первые лучи солнца как раз робко касались городских крыш), как в дверь постучали. Снова.
И почему меня не оставят в покое? подумал Грэм в тоске и ярости и пошел открывать. Он мог бы и гаркнуть "Открыто!", как делал не раз, но Мэнни еще спал.
На пороге стояла Илис. Свежая, сна ни в одном глазу, словно и не гуляла всю ночь по тавернам. Аккуратно приглаженные волосы, темное скромное дорожное платье. Удивительно кроткий невинный взгляд, столь ей несвойственный, наводил на подозрения.
- Ну? – спросил Грэм нелюбезно, опираясь плечом о дверной косяк. Он и не собирался предлагать гостье войти.
- Я зашла попрощаться, - сообщила Илис светски. – Обстоятельства требуют моего немедленного отбытия.
- Обстоятельства, вот как?..
- Не понимаю, почему такая ирония. Пришло послание из школы; то, что там написано, тебя вряд ли заинтересует. Дела магические, - Илис покрутила кистью руки в воздухе. – В общем, мне нужно ехать, - поскольку Грэм молчал и никак не реагировал на ее слова, она продолжила. – Я знаю, ты сердишься на меня. Напрасно.
- Сержусь? С чего ты взяла?
- Сердишься, сердишься. За вчерашний вечер. Уверяю тебя, я не имела в виду ничего плохого. Наоборот, мне хотелось помочь тебе.
- Помочь? – Грэм, до сих пор и впрямь не сердившийся (ибо его состояние, схожее скорее с яростью и бешенством, только с большой натяжкой можно было назвать так), теперь почувствовал, что еще немного – и он просто взорвется. – Помочь?!.. Илис, езжай, куда собиралась, и оставь свою благотворительность и свои объяснения при себе! Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом!
- Хам, - констатировала Илис спокойно. – Неблагодарный грубиян.
- Да, я такой. До свидания, Илис. Надеюсь, дорогу до порта ты найдешь самостоятельно, потому что провожать тебя, прости уж, я не желаю.
- Я обойдусь. Счастливо оставаться, светлейший князь.
Илис улыбнулась, изящно присела в реверансе, отшагнула назад и исчезла. На месте, где она только что стояла, воздух пошел рябью, волнами, как это бывает в очень жаркий день. Грэм выругался и захлопнул за ней дверь, вложив в это движение всю свою ярость; с побеленого потолка мелкой пылью посыпалась краска. Старею, подумал Грэм, разглядывая оседающий белый дымок, раньше я себе подобного не позволял…
После отбытия Илис последовали несколько дней блаженного одиночества и спокойствия. Грэма никто не беспокоил, даже Мэнни почти не попадался на глаза, с утра до вечера пропадая в лишь ему известных местах. Грэм расслабился, перейдя на привычный ночной режим жизни, и далеко не сразу понял, что чего-то не хватает. День на пятый он заметил, что ночные прогулки не доставляют прежнего удовольствия и не приносят забытья; внутри него будто поселился маленький и беспокойный дух, острыми коготками царапающий душу и приносящий беспокойство. Ни скума, ни вино не могли заставить его успокоиться. Целые сутки Грэм потратил на то, чтобы понять, в чем же дело, ведь вроде все было как всегда.
Причина беспокойства оказалась столь же проста, как и неожиданна – с тех пор, как из Карата уехала Илис, ни разу не приходила Джем. А ведь обычно она прибегала каждый день.
Какое мне дело до девчонки? вопросил себя Грэм, поняв, отчего же волнуется поселившийся в нем дух. Мне же лучше, что она не досаждает мне ежедневно своим обществом, меня же всегда раздражало то, как она распоряжается в моем доме. Она потеряла ко мне интерес – ну и отлично! Я снова могу жить как хочу и делать с собой что хочу. Разве нет?.. но что… что если с ней что-то случилось? Да нет, не может быть. Во всяком случае, едва ли что-то серьезное, иначе Мэнни, каждый день бывающий в доме Брайана, рассказал бы.
А может, и не рассказал бы. Последнее время он почти не разговаривал с дядюшкой. Они с Грэмом как-то отдалились друг от друга, занятые каждый своими проблемами.
Еще через несколько дней беспокойство переросло в тревогу, сколько Грэм ни повторял себе, что ему безразлично, навещает его Джем или нет. Ведь вполне могло быть, что девушка напрочь потеряла к нему интерес… но с чего вдруг так резко? Или она испытывала в тот злопамятный вечер те же чувства, что и Грэм, и решила поостеречься? Довольно быстро Грэм понял, что если будет продолжать ломать голову над исчезновением Джем, то просто сойдет с ума и потеряет те остатки здравомыслия, которые у него еще оставались. Чтобы покончить со всем этим безумием, особой изобретательности и усилий не требовалось – нужно было пойти и спросить у самой Джем. А впрочем, нужно ли?..

В дом Эрков Грэм входил как в свой собственный, без стука и прочих церемоний. Так они договорились с Брайаном еще до переезда Грэма, и возражений у последнего не возникло, хотя обычно он был довольно щепетилен в подобных вопросах.
Дверь здесь никогда не запирали, не считали нужным. Правда, и дома всегда кто-нибудь был, обычно Анастейжия или Джем. Ни разу Грэм не застал дом пустым.
И в этот раз, едва переступив порог, он сразу увидел Нэсти. Она улыбнулась ему, как обычно, но что-то в ее улыбке показалось Грэму натянутым, ненастоящим. Да и вообще она выглядела похудевшей и какой-то слишком уж озабоченной. Грэму стало тревожно. Что-то неладно?
- Что случилось? – спросил он, не тратя время на вежливые приветствия.
- Джем хворает, - отозвалась Нэсти. – А тебе разве Мэнни ничего не говорил?
Грэм покачал головой, заодно честно попытавшись припомнить, когда он вообще видел племянника. Не вспоминалось. Вот поросенок! Или… или просто начала отказывать память, затуманенная зельями, и мальчишка ни при чем?
- Нет, ничего. И давно?
- Дней пять…
Не зря, ох не зря терзало его беспокойство последние дни. Привыкший почти во всем полагаться на интуицию, в этот раз Грэм не внял ее голосу, все искал другие причины.
- Что-нибудь серьезное?
- Лекарь говорит, нет. Но Джем с кровати не встает, не ест почти ничего… и жар у нее.
Грэм помолчал немного, раздумывая, как поступить теперь. Причину он узнал, и беспокойство должно было бы отпустить его, но оно, наоборот, выросло и стало сильнее. Теперь он никак не мог уйти, не повидавшись с девушкой, хотя и не имел ни малейшего понятия, о чем собирается с ней говорить.
Выслушав его просьбу, Нэсти заколебалась. Она не была уверена, что дочь можно беспокоить; да и захочет ли сама Джем принимать посетителей?
- Я спрошу у нее, - решила она, наконец. – Подожди минутку.
Она вернулась быстро, и выглядела несколько удивленной. Странно, сказала она, Джем не разрешает отцу или брату заходить в ее спальню, когда она нездорова, но против визита Грэма не возражает. Кажется, она даже обрадовалась.
Вся кровь отлила от лица Грэма, и он сам не заметил, как пальцы его сжались в кулаки. Он уже начинал понимать, что с ним творится, но пока боялся озвучить это и признаться даже самому себе. Впрочем, все было неважно. Важно то, что Джем желает его видеть. Ни сказав ни слова Анастейжии, которая явно ожидала он него каких-то объяснений, он прошел в спальню девушки.
Первое, что бросилось в глаза – огонь, пылающий на фоне белизны подушек. Джем, укутанная в одеяло по самый нос, казалась удивительно худенькой, бледной и беззащитной. Вид у нее был совсем измученный. Но, когда она приподнялась на ложе навстречу открывающейся двери, на лице ее вспыхнула улыбка – та самая, которая запомнилась Грэму (а он и не подозревал об этом до сего момента). Улыбка эта вернула румянец щекам и блеск глазам.
И Грэм, у которого неожиданно защемило сердце, понял, что если и есть где на земле для него счастье, то оно – здесь, в этих глазах, и в этих губах, и в этих золотых веснушках. В девушке, что сейчас поднималась ему навстречу и не помнила уже ни о чем, кроме него, и не видела ничего, кроме него.

Конец

Август 2002 – август 2003 г.