Глава 10

Глава 10,
в которой пламя набирает обороты, лед крошится под напором Кареты, Исгерд рассказывает о школьных годах, а между тем что-то злое и вредоносное оплетает Сан-скай.

В это утро Исгерд подфартило. Во-первых, день был невероятно солнечный. Во-вторых, сегодня был выходной. И, в-третьих, в-последних и самых лучших, было то, что Федор и Лучезар занимались физическими тренировками.
А значит, никто не помешает ей пошататься по магазинам…

Холодный Ручей уже выходила через Черный, как называли Ученики эту дверь, Ход из Крепости, как что-то непроизвольно заставило нордессу обернуться. В двух шагах стоял Рыжий, смущенно мял в руках сумку и так же смущенно улыбался. Казалось, веснушки стали еще более рыжими, а на курносом носе они просто слились.
-Здравствуй... ммм… Финур? – Сделала вид, что не помнит парня, Исгерд. А помнила она его прекрасно.
-Здравствуйте… я… хотел сказать, я вчера не смог, потому, что было некогда, ну, после присяги, нас так быстро выгнали в этот, ну… зал, я, это, того этого… - начал заплетающимся языком говорить Рыжий, как вдруг увидел, что Холодный Ручей поворачивается и уходит, поскакал вприпрыжку за ней, прижимая к груди сумку, как последнюю надежду не пойми в чем, правда. – Ну, вот я так и так, но я не знал, что вы…
-Рыжий… - вполне ласково сказала нордесса, поворачивая голову к заливающемуся краской Финуру. – Соберись с мыслями, я тебя не тороплю. И не мямли, это не идет мужчине.
От этих слов парень еще сильнее зарделся, его точно всего сковало цепями, он явно желал говорить, но не мог. Исгерд мысленно вздохнула и решила взять инициативу в свои руки, пока до города можно было поговорить.
-Вчера была довольно скучная церемония Присяги. – Заговорила нордесса, краем глаза замечая, что рыжий повернул к ней свое конопатое лицо и с увлечением слушает каждое слово. – Вот сколько я видела Присяг… каждая из них отличалась чем-то особенным. То старшекурсники затопят Гостевой зал, то что-то бухнет в Алхимической Башне, то живые репки побегут по плацу…
-А у нас тоже было интересное! Как Вы открывали портал! – Выпалил на одном дыхании Феня, еще выше, к самому носу, поднимая сумку.
«Какие у него прекрасные рыжие волосы… похожие на шелк…» - Думала Исгерд, наблюдая за молодым человеком. – «Какие у него огненные глаза… и он такой милый и смешной. Хочется его касаться. Как лисенка…»
За Людом и Пламенем кто-то наблюдал с башен.

А Карета неслась, зажженная, гремя всем своим естеством, по ухабам и колдобинам, разваливаясь и ревя пламенем, рвущимся на свободу. Карета подпрыгивала и скрипела, все сильнее походя на феникса с подломанным крылом, пытающегося взлететь, но извечно рушась на землю.
Гремели кованые колеса, бились под натиском пламени двери, пожар охватывал не только Повозку, но и мир вокруг.
Ударившись о дерево, раскидав искры и горящие обрывки штор, Карета проехала юзом по размытой водой земле, раскидывая грязь, и вырвалась на лед.
Застонали льдины, а пламя пело и плясало на остатках Кареты, высыпаясь из нее пеплом, прахом и икрами, как от бенгальских огней. Кругом летели подожженные тряпичные части Повозки, точно махая в след уносящемуся аду.
Скрипели и ломались льдины от натиска и жара. Железные колеса были похожи на неуклюже сделанные коньки, а Карета – на такую же неуклюжую рыжую бабу, хоть и бабой на самом деле не являющаяся.
Скрипел лед. Ломался лед. Крошился лед. А скорость Кареты все набирала обороты.

У Лучезара странно защемило сердце, когда он увидел со стены, как мило и непринужденно общалась Исгерд с его другом. Как Рыжик подобострастно бежал рядом, заглядывая в глаза Холодному Ручью.
И помнил, как неразборчиво, но очень часто, всю ночь Финур шептал только одно имя. И это имя все больше и больше вгоняло в тоску молодого Мага. Помнил, как Рыжик все утро ходил, точно с крыльями за спиной, пытался что-то сказать, краснел и молчал, с какой радостью воспринял известие о том, что Федор сегодня проведет показательные бои.
И как радостно убегал из казармы, едва успев схватить свою сумку к воротам, даже не попрощавшись с Файзуллиным.
Это было обидно и неприятно, это вызывало жгучую злость на обоих – и на Холодный Ручей и на Финура. На Исгерд за то, что свела с ума его друга, а на Рыжего… на Рыжего причины злиться не было, но Зар злился. И на себя, и на весь мир. И на Федора, который именно сегодня задумал проводить тренировку.
Казалось, этот день настроен против него.

Карета прыгала, скрипела и стонала на ледяных ухабах и колдобинах.

Лис и Исгерд зашли в один магазинчик, в другой. Купили по сладкой вате в третьем, в четвертом Рыжий специально приобрел целый пакет оригинальных конфет и ирисок, которые именно в «Солнечных конфетах» делали на месте продажи. Просто купил потому, как Холодный Ручей отказывалась идти в магазинчик, завидев свое отражение в зеркале. Но не смогла отказаться от уже купленных сладостей.
Они сидели на бортике фонтана – трех переплетенных странных линий, образующих что-то немыслимое в своем исполнении. Пока еще не видели, что образующих на самом-то деле. Не присматривались.
Не прислушались, как быстро перешел Рыжий на «ты», сталкивались мимолетными взглядами и по-детски краснели от этого. Не замечали, как сидели слишком близко для соблюдения дистанции, предписанной этикетом. Касались друг друга невзначай.
И не замечали этого оттого, что не могли видеть ничего, кроме друг друга.
-А скажи, а это трудно – быть редегастом?
-Как тебе сказать?.. Нет. Это твоя жизнь. Ты не видишь ничего другого, кроме как следовать Его заветам и подчиняться только ему. И, если он прикажет, кому-то другому.
-Но ведь… приказы могут противоречить чему-то?
-Чему?
-Не знаю… убеждениям, принципам?
-Есть у меня один знакомый… - начала Исгерд, видя, каким обреченным становится выражение лица парня. – Норд. Женщины его рода отправили в эту школу. Здесь, в Учебке, мы познакомились все – я, Федор, Кондор… Касатка…
-Кондор?! Касатка?!..
-Да. Мы с первых дней держались вместе. Вчетвером. Я знала Федора еще до школы – мы жили с ним в интернате при Замке Редегаста. При Академии. Я знаю его, хехе, с горшка, можно так выразиться. – Заулыбалась воспоминаниям Исгерд, а Рыжий оперся локтями о колени и положил голову на ладони, рассматривая лицо нордессы. – Мы с ним часто ссорились и мирились еще тогда. Я знаю его как самое себя, я знаю его слова, я предугадываю его действия… Подожди, мы говорили не о том.
-Нет, нет! Расскажи об этом, пожалуйста…
Холодный Ручей смерила холодным, как ей казалось, взглядом Финура. Тот даже не дрогнул, а продолжил широко улыбаться, а в огненных глазах что-то появилось неуловимое и небезопасное… такое, что многие называют любовью. Но нордесса этого не видела.
-Хорошо, если ты просишь. А Федя знает мои. Знает, видит чувства. Знает, как я поступлю, отговаривает. Шантажирует. Любит заботиться тогда, когда я не в состоянии. Он добрый, как настоящий медведь, которого приучили к теплу. Да, он зверь, но родной и которого можно усмирить, зная методы. Знаешь, о нем говорят многие, тебя о нем спрашивают… глупости. Такие, на которые без возмущения и не ответить. Спрашивают о личной жизни, а что я могу сказать? Его жизнь – моя. Моя – его. Я не могу говорить всем о том, чем я живу, занимаюсь, люблю. Знать человека можно угодно… но иногда я замечаю за ним свои повадки. Или за собой – его. Это… дружба. Которую нельзя уже выжечь из нас. Она родилась с нами, с нами уйдет. – Говорила Исгерд и чувствовала, как ей легко и свободно рассказывать маленькие тайны этому рыжему лису. – Он для меня – как вторая половина тела. Как рука, как нога. Без него можно, но очень трудно. Федька поймет всегда, всегда скажет, как поступить в ситуации, когда не можешь определиться. Пьяный, сам едва держащийся, но доволочет до комнаты, растолкает всех пристающих мужиков и завалится спать рядом, не раздеваясь. О нем я могу говорить бесконечно. Люблю Федора, как никого другого. Даже не знаю, что будет, если Другие Миры заберут его раньше, чем меня…
Финур не прерывал молчания, только смотрел с какой-то болью и удивлением.
-Да, знаешь… бывало. Бывало то, что мы, подростки, не помня себя, встречались. Целовались. И все. Знаешь, думали – любовь. До гроба, все. Расставались. Сходились. И так до бесконечности. – Продолжила потом нордесса, глядя вперед. – И так до сих пор. Когда нечего делать. И не с кем быть. Сходимся, расходимся. Но мы друзья, а не любовники. Или сначала друзья, а потом…
Девушка рассмеялась, видя, как Рыжик не может скрыть разочарования, хлюпнул носом.
-Кондор прибился к нам сразу же. Не из-за того, что мы были сильные и нас мало трогали. Нас трогали еще сильнее, чем других. Просто мы могли отбиться. Иногда. – Холодный Ручей вздохнула. – А Вебранд однажды защитил меня, когда Федя был в больнице. Закрыл собой от домогающегося пацанья. Стоял, пока его били, только заклятия шептал. Защитные. На меня. Я-то все больше боевое… а он… прихожу к ним потом в палату, говорю – зачем же ты так? А он – ты Мать, ты Святое. Я в шоке. Оказалось, что он – норд. Знаешь же, как их воспитывают… Я говорю – ты ко всем так, синеволосый? А он – только к таким, как ты. А сам жался от всех женщин… прямо как ты. – Рассмеялась Исгерд, довольная обиженным выражением лица Финура. – И так и прибился к нам. Федор его очень хорошо принял, говорил, что видит в нем что-то от самого себя. Мы были трио. До второго курса. Тогда мы воспитали Кондора таким, какой он есть сейчас. Стал холодным и безжалостным. К другим. В нашей семье он все равно был тихим и похожим на котенка. Не перечил. Так вот. Во втором курсе пришла Касатка, в то время Кассандра… я не помню или не хочу помнить о ней хорошее… но она таковой была. Была. А потом что-то ее подвигло разложиться – она начала становиться нам чуждой. Окончательно квартет распался на дуэты уже после окончания Академии. Мы разошлись. Виделись часто. Пересекались. Но тогда… тогда случилось то, о чем я не хочу говорить.
-А почему Кондор не остался с вами?
-Кондору нравилась Касатка. Они понимали друг друга. Норд и южанка. Тех, кого принижают всю жизнь, лишают прав и голосов. Так же, как мы с Федькой…
-Исгерд…
-Да, Рыжик?
-А… а ты когда-нибудь любила?.. ну… ты поняла?
-Кроме Федора? Нет. Если ты говоришь о встречах… была какая-то захудалая парочка. Я не помню их.
Они молчали. Солнце постепенно садилось, начинался вечер. Холодало, нордесса поежилась. Но чисто из интереса.
-Тебе холодно?
-Не очень.
Но Рыжик все равно снял с себя куртку и аккуратно положил на плечи Исгерд. Куртка пахла тмином и чем-то таким свежим и вкусным. Наверное, так пахнет солнце.
У Финура были восхитительные глаза, в которых нордесса тонула, у Финура были восхитительные волосы, которых хотелось касаться. О них можно было обжечься, о них можно было греться.
Холодная и бледная рука коснулась рыжих волос, отобрала прядку. Шелк скользил меж пальцев, струился и утекал, лед не мог удержать огонь.

Но Карета неслась.

А над Сан-скаем нависало что-то такое, что еще не чувствовалось до конца. Это была не туча – город бы не назвали так, если бы здесь часто бывали тучи. Нет.
Это было ужасней и опасней, чем обычная туча.
Это были когти Тьмы, раздирающие подпространство, щупальца скользящие в астрале, это было то, от чего нужно срочно убегать.
Угроза нависала над редегастами, протягивала к ним свои загребущие ручонки, скалилась ядовито и пускала отвратительные слюни, желая добраться и убить.
Отступника приняли те, о ком принято никогда не говорить непосвященным. Кто-то сильный, но такой же неосязаемый и несуществующий.
Поговаривали, что это драконы.
Но на самом деле это были те, кто перестал быть Демиургами.

И стали Дьяволами.