Дневник молодого журналиста. Поэт и композитор

"Как жаль, что я не могу писать стихов, а уж то, что на ухо туг, так это совсем из рук вон…". Примерно так рассуждал молодой журналист, стоя у массивного добротного рояля времен развитого социализма, пытаясь уловить и запомнить эти счастливые мгновения. Ведь вот уже в течение битого часа на его глазах создавалось, видимо, одно из величайших произведений современности. За роялем сидел пожилой человек, в изрядно поношенном, но аккуратно выглаженном костюме. Он все время прерывался, раздраженно почесывая спину, а когда возвращался, эмоционально ударял по натруженным клавишам инструмента и тот, словно разбуженный, отзывался натужным гудением. Рядом с роялем стоял еще один поживший служитель муз, в массивных очках, со знанием дела сдвинутых на нос, в меховой кацавейке, и беспрестанно размахивающий руками, словно дирижер целого оркестра. Вскоре молодой журналист понял, что дело пошло бы намного быстрее, если бы композитор и поэт не переругивались между собой и не отвлекались так часто, удаляясь в комнату по соседству. Правда, каждый раз возвращаясь, те были явно в приподнятом настроении. Как человек интеллигентный, он выждал еще пару минут, и вклинился между композитором, поэтом и роялем.
 - Господа, вы меня покорнейше извините (им должны понравиться архаизмы), но, может быть, вы расскажете, как называется то замечательное произведение, которое вы создаете вот уже второй час кряду? Редактор толком ничего не объяснил. Сказал только, что это ваше будущее творение вполне государственного масштаба. Статья должна быть готова к завтрашнему номеру, а времени, знаете ли, в обрез, да-с, - невпопад закончил свое выступление журналист.
В комнате повисла гробовая тишина. Композитор и поэт почти одновременно посмотрели в сторону журналиста, словно только что заметили его.
 - Позвольте, молодой человек, да вы что, действительно не представляете, с чем мы тут имеем дело? – спросил возмущенно поэт.
 - Да вот, как-то не успел ознакомиться, так сказать, с фабулой, - смущенно ответил журналист.
Поэт и композитор понимающе переглянулись между собой. И тогда композитор, нервно вскинув голову, с большим достоинством произнес.
 - Мы пишем гимн!
Пришла очередь журналиста нервничать.
 - Какой гимн?
- Гимн самой крупной российской партии, символом которой является тот же самый символ, который вспоминают иностранцы, вспоминая нашу многострадальную и истерзанную исканиями, но все же не менее сильную от этого пока еще, державу, так сказать, - попытался сострить поэт, явно довольный произведенным на журналиста впечатлением.
 - Ах, вот оно что, - теперь все было ясно. И «государственный масштаб произведения», и широта замысла, и эти казавшиеся странными строчки «ты наш сильный, ты наш верный, та наш бурый навсегда…». Все словно показалось в другом свете. За все время своего ратного труда он старался быть уж если не над политикой, то хотя бы обходить стороной эту самую большую свалку человеческих пороков. А теперь, вот так. Как будто руки чернилами испачкал, и не знаешь, когда отмоешься.
 
Статья получилась не очень. Журналист знал это и без назиданий редактора. Зато сразу после выхода номера в свет, рвение композитора и поэта оценили по достоинству. Гимн хотя и не приняли, зато у них появилось множество других заказов. Теперь они писали гимны в розницу и оптом. Заказчики не скупились, ведь все они были весьма состоятельные. Чего один завод подшипниковых изделий стоил.


23.01.2008