Русалочка

Жила-была девочка.
Звали её Русалочка.

Нет, жила она вовсе не в сказке, хотя, между прочим, её детдом так и назывался когда-то - "Сказка". Но это старое название осталось только на давно некрашенной двери, а за эту дверь девочка никогда не выходила. Да и как она могла выйти: была она еще маленькая, а прозвали её так то ли за "склеенные" между собой ножки, то ли за подходящее имя - Алла.

Русалочкой девочку называла только старенькая нянечка, остававшаяся в ночную смену. А остальные... остальные Русалочку никак не звали. Только ворчали, да ругались, когда Русалочка плакала по вечерам, не засыпая. Лишь нянечка знала, что закрывает глазки девочка под старую песенку "Давайте тихонько, давайте вполголоса...", а сказать сама это Русалочка никому не могла, потому что говорила всего три слова: "мама", "ножки" и "море".
И уж как так получилось, но ни того, ни другого, ни третьего у девочки не было. Вернее, ножки-то со временем стали двигаться, Русалочка даже немного ходила по коридорам детдома, хоть её и обзывали за это "пингвином". Но для того, чтобы нормально ходить, девочке нужна была операция - а делали её только в далеком городе и делали бесплатно, а, значит, еще дороже платной. И никто Русалочку в тот далекий город не повез: дорого, далеко, да и вообще, глядишь, как-нибудь так обойдётся, - решила заведующая.

Только нянечка не думала, что "обойдется" и сама помогала Русалочке учиться ходить, пусть и неуклюже. А когда девочка была еще крохотной, то няня протирала её от пролежней и часто мыла ей каштановые кудряшки, которые, конечно, не удавалось отращивать долго, потому что всех детишек стригли коротко, под машинку.
А однажды про детский дом писал какой-то молодой журналист и нянечка попросила, чтобы он сфотографировал Русалочку. Так она и попала в местную газету - с неостриженными кудряшками, широко открытыми глазками и странно выгнутыми ножками. Газета была предвыборная, выходила в цвете и отправляя в номер фото девочки журналист поразился, какие у неё голубые глаза, никакого фотошопа не нужно. Впрочем, слезинки со щек на фото редактор всё-таки убрал.

А далеко-далеко, в другой стране жили-были мужчина и женщина. Звали их, допустим, Пьер и Элен - тем более, что так их и звали. Пьер был историком, только вовсе не "книжным червем", а очень даже привлекательным и общительным, его до сих пор еще называли "молодой человек" и не удивлялись его вечным джинсам. Элен была детским "корректором" - одновременно и педагогом, и психологом, занимаясь еще многим таким, что помогает любому ребенку чувствовать комфортно и уютно в школе. Одна беда - Пьер с Элен не могли иметь детей. А в их стране усыновить ребенка было очень и очень сложно, приходилось ждать много лет без уверенности в результате. Но они не роптали и ждали.

Однажды к ним в гости пришел русский сосед, которому с Родины привезли долгожданный подарок - хрустальную вазу, точь в точь, как стояла у него на камине. Когда-то она, эта ваза, так понравилась Элен, что та не смогла сдержаться и проговорилась о своём желании иметь такую же. В их стране как-то не были приняты хрустальные вещи, а у русских - Элен видела на фото - даже специальные шкафы мастерили для того, чтобы поставить туда много-много хрусталя и фарфора, - интересный обычай.
И вот русский гость принёс точно такую же вазу в подарок Элен, даже не распаковав её после перевозки. Снимая бечевки и резинки, шурша газетами, Элен охала и ахала, слушая, как сосед рассказывает о том, как надо ухаживать за вазой.
А в это время Пьер, сворачивая упаковочные газеты, вдруг наткнулся на большое фото маленькой голубоглазой девочки, смотрящей прямо в объектив и, кажется, плачущей. С кириллицей Пьеру сталкиваться приходилось, но читал он не слишком бегло, потому попросил перевести статью своего русского гостя. Так он и узнал про Русалочку.

Вечером Элен зашла к Пьеру в кабинет и увидела его за столом, смотрящего на помятое и разглаженное фото той девочки, про которую читал их сосед. А наутро они решили для себя, что надо действовать. Ну, "решили" - это слишком сильно сказано. Они просто обнялись и каждому стало понятно, о чем думает другой. Так бывает не только в книжках, но и наяву - уж кому, как не им это было знать.

Вечером следующего дня Пьер поговорил с соседом, который пообещал помочь выяснить всё, что можно про эту девочку через своих друзей, оставшихся в том русском городе. Друзья отозвались быстро, передав, что фотография сделана недавно, девочка до сих пор в детдоме, её готовят для перевода в "коррекционный" дом ребенка - туда, где живут маленькие инвалиды. Девочку обследовали всего один раз в жизни (врач детдома сказала: " Мне здоровых лечить некогда, а вы тут..."), потому свежие данные о её медицинских проблемах трудно найти.

После этого Пьер начал собирать необходимые бумаги. Местная бюрократия имела глубокие корни и уклады, но это было полбеды. Куда проблемнее выглядели предстоящие российские разбирательства. Но Пьера познакомили с представителем международной организации, помогающей усыновителям и берущей на себя бОльшую часть таких проблем. Они передали Пьера своим русским коллегам, завертелось бюрократическое колесо и вскоре Пьера и Элен обрадовали тем, что их первая поездка полностью подготовлена и оформлены все необходимые документы.
Пока двигалось дело, Пьер принялся за изучение русского языка по учебникам и аудиокнигам. Изучение шло быстро - он вполне мог свободно изъясняться и понимать русский, разве что кириллицу читал с трудом, теряясь в загадочных "сложноподчиненных" русских конструкциях.

И вот уже самолет, посадка в соседнем обрастном центре, вот их встречает переводчица Маша, на которой настояла принимающая сторона - впрочем, Пьер и не возражал, да и девушка оказалась очень доброжелательной и понимающей. Их привезли в пункт назначения, устроили в гостинице и, по просьбе Пьера, сразу же повезли в детдом.
Там Пьер старался протолкнуть комок, вставший у него в горле при виде множества маленьких ребятишек не то в старых пижамах, не то в растянутых и обрезанных ползунках. Воняло мочой, кислой капустой и еще чем-то нездоровым. Русалочка оказалась точь в точь ангелом с фотографии - голубые глазки, склоненая набок головка. Только кудряшки были начисто сбриты:
- Карантин, - пояснила заведующая, от которой донесся запах спиртного.
Пьер, волнуясь, попросил на родном языке медицинские документы - для того, чтобы уже сейчас понять, что требуется для лечения Русалочки в первую очередь, что конкретно у неё с ножками.
- Да какие материалы - щас снимем ей штаны, да фотай, - пожала плечами заведующая.
- Чужому человеку, голым фотографировать ребенка тут позволяется?? - удивился Пьер.
Маша перевела вопрос.
- А чего тут такого - они ж не понимают, им же легче будет. Вон, приезжал тут один корреспондент. Так он их нащелкал голышом - для благотворительной программы какой-то, а потом за это привез крупы и картошки. Самых страшненьких снимал - у меня тут еще есть с клешнёй пацанчик и еще один, без рук, - словоохотливо делилась заведующая.
Маша молчала, не в состоянии перевести это. Пьер понял почти всё, но ничего не сказал и лишь только сидел у кроватки Русалочки, сжимая в руках серое казенное одеяльце.
На улице плакали все, даже много повидавшая в своей практике Элен. Но на следующий день Пьер приехал опять, уже без Маши, привезя кучу игрушек, присыпки, крема и многое другое, что удалось найти в местных магазинах.

Через несколько дней состоялся суд - усыновление проводилось именно таким образом. Все бумаги были подготовлены заранее, с судьей, по здешним обычаям, тоже было с о г л а с о в а н о, за что Пьер передал через её сына немаленькую сумму. Окончательное вынесение решения должно было состояться через полтора месяца - Пьера и об этом заранее предупредили, теперь оставалось только ждать.

Он успел вернуться вместе с Элен домой, подготовить будущую детскую, перепланировать дворик. Но это были приятные хлопоты. В далекий сибирский городок он приехал еще до следующего заседания, не в силах оставить свою будущую дочь одну.
Каждую ночь, когда дежурила старая нянечка, Пьер приходил в детдом и до полуночи сидел у кровати Русалочки, пел ей выученные строки про "вполголоса", а еще напевал разные, услышанные на русских кассетах, детские песенки. Особенно девочке нравились песни из "Красной шапочки". Хоть внятных слов она так и не произносила, но пыталась подпевать, как могла и они вместе мычали, один с акцентом, другая - без слов: "Если долго-долго, если долго по тропинке...".
Сторожа в детдоме не было - его зарплату благополучно получала сама заведующая, потому полуночным посиделкам Пьера никто не мешал.

За три дня до заседания приехала Элен и Маша. А на следующее утро в номер к будущим родителям влетела, не стучась, переводчица и, кусая губы, рассказала, что к ней приезжал сын судьи и потребовал еще большую сумму, помимо той, которую уже выплатили: "... если вы хотите п р а в и л ь н о г о решения". На робкие попытки Маши возразить, что всё оговоренное уже выплачено, судейский отпрыск сказал, что все вопросы к маме и вообще, он разбил машину, нужны деньги. Пьер немедленно кинулся звонить по оставленному номеру, ответила сама судья и произнесла вслух ту самую "дополнительную" сумму. У Пьера опустились руки. То, что судья не боится говорить о таких вещах по телефону, его убедило в том, что тут ничего не поделать. Есть два дня, но за такое время эту сумму не собрать, с банком могут начаться проблемы, уложиться в такие сроки было нереально, да и деньги были неподъемными. Разве что продать дом, задатка за него вполне бы хватило, но и на это нужно время...

Вечером были слёзы, отчаянные звонки на родину, лихорадочный перебор вариантов, число которых стремительно уменьшалось... Поздно вечером Пьер оказался в гостиничном ресторане, бездумно поглощая что-то алкогольное за своим столиком и думая-думая...

Мужчина с соседнего столика попросил у Пьера солонку. В ресторане, несмотря на позолоту и попытки респектабельно блистать, солонки выглядели, как маленькие вазочки, с насыпанной туда сероватой солью, которую предлагалось взять щепотью. Когда Пьер потянулся за солонкой, в неё, прямо на мелкие крупицы, упала его слеза.

- У вас что-то случилось? - спросил его мужчина и запросто, как это принято у русских, пересел за столик Пьера.
Вот тут-то Пьер и рассказал всё: и про судью, и про Русалочку, и про невозможность иметь детей, и про юношеские мечты о сестренке, и про многое-многое другое, что, как сам думал, давно забыл...
Опомнился он только тогда, когда мужчина вопросительно смотрел на него, держа над салфеткой ручку:
- Телефон того сынка, Пьер, еще раз, пожалуйста? Просто ты сказал его не по-русски, а я в языках, уж прости, не силен.

Потом у Пьера был опять провал, очнулся он уже у дверей своего номера, куда его привел тот незнакомец. Впрочем, он помнил его имя, но сейчас - опять забыл, как и несколько раз за прошедший вечер.
Дверь номера Пьера закрывалась, а нежданный собеседник уже куда-то звонил...

Наутро болела голова, Элен ничего не говорила, только с надеждой смотрела на Пьера, который лежал в кровати и время от времени отвечал на международные звонки. Все они были неутешительны.
А ближе к обеду в номер, опять не постучав, влетела Маша и, захлебываясь, закричала:
- Мне на мобильный звонил мужчина, представился вашим вчерашним другом. Сказал, чтобы не беспокоились и шли на последнее заседание подготовленным - всё будет в порядке! Кто это??

Пьер попытался вспомнить вчерашний разговор, но ничего, кроме того, что его собеседник плакал вместе с ним, не вспоминалось.
Заседание было назначено наутро, заняло оно всего несколько минут, никаких препятствий чинить Пьеру не стали, вынеся положительное решение. Удивило его только то, что судья несколько раз во время заседания брала в руки телефон и, похоже, набирала торопливые SMS.

Когда все, обрадованные и счастливые, выходили из зала заседаний, Пьеру показалось, что в конце коридора стоит его ресторанный собеседник. Но приглядеться он не успел - мужчина махнул рукой и скрылся за углом.

Рассказывать Пьеру, что вчера к судье приезжал уверенный в себе человек, злой и решительный, - ресторанный собеседник не стал. Тот самый "злой", встав перед судьёй, сказал, что если завтрашнее решение не будет вынесено, как предполагалось, то у судьи немедленно начнутся многочисленные неприятности. Судья, повидавшая всякого и всяких, брезгливо осведомилась, каким образом эти неприятности коснутся её, человека, на "работу" с которым требуются определенные разрешения и санкции, коих её посетитель никогда не получит, ему ли этого не знать - его звание и должность вполне позволяла ему быть осведомленным в таких тонкостях профессии. На что пришедший саркастически спросил, потребуются ли разрешения на "работу" с её дражайшим отпрыском, у которого специально обученные люди обязательно найдут некий волшебный порошок, спрятанный в задний проход, - и этот порошок найдут в его машине, во всех его карманах и даже у его кошки что-нибудь, да найдется...
После чего посетитель вышел. Ему следовало верить, ибо прежние встречи с ним были для судьи не лучшими. Она и поверила - отсудив ч е с т н о.

Ну а зачем эти подробности нужно было знать Пьеру - вовсе даже ни к чему, да и не до них теперь ему было. Начались многочисленные "окончательные" оформления. Пока они делались, удалось свозить Русалочку в хороший медицинский центр неподалеку. И хорошо, что свозили - пришлось сдавать авиабилеты, в полете могло случиться непоправимое. У девочки были увеличены некоторые внутренние органы. Время было еще не упущено и эти проблемы можно было решить операцией, но вот полет на самолете был девочке категорически противопоказан: лишние сосудики от больного органа распустились бурным цветом, указывая на повышенное давление внутри него. Было решено часть пути проделать на машине, с которой помогла принимающая сторона, а часть - на поезде. Не было известно, что лучше Русалочка перенесет.
Но поездка прошла благополучно. По пути они остановились у небольшого озера и девочка, впервые увидевшая водоём, сидела на берегу, трогала воду, смеясь от её холодных прикосновений впервые в жизни.

А потом был дом её новых родителей, её собственная спальня, стены которой выглядели, как морские волны. Была операция, одна, вторая, третья. Вскоре она окончательно встала на ножки, совсем здоровые, как у других детей. Только шрамы напоминали о былых проблемах, но и они, как обещали врачи, постепенно сойдут на нет. Русалочка, по совету тех же врачей, активно занялась плаванием, удивив даже опытного тренера своими результатами.

Она готова часами не вылезать из воды, роняя в воду свои непокорные кудряшки, выбивающиеся из резиновой шапочки, но понимает, что хорошего помаленьку. Впрочем, эта пословица ей не очень нравится - она хочет, чтобы хорошего было всегда вдоволь, вот и от воды она в восторге, когда её много. Например, на море, куда родители возят её очень часто - даже если просто на часок-другой, походить вдоль берега и послушать шорох волн.

В доме её зовут Руська, Руса - ну не может Пьер выговорить это длинное и трудное слово "Русалочка", как ни старается. И когда папа с мамой болеют за Русалочку в соревнованиях пловцов, то с трибуны слышны их отчаянные крики "Ру! - Са! - Ру! - Са!". Но беспокоются они зря - Русалочка всё равно первой касается бортика бассейна.
И если через несколько лет вы услышите в трансляции с Олимпиады плеск воды и знакомое имя - не сомневайтесь, это та самая Руська, Русалочка, девочка из далекой Сибири.