Валька

В окна забрезжил рассвет. Мутноватый, зимний неясный.
Отдалённый лай собаки. Робкий неокрепший крик молодого петушка. Шорох крыльев крупных птиц на крыше. Капающий кран. Привычные загородные звуки.
Надо бы встать, умыться, выпить кофейку. Эхе хе... постелька тёпленькая - как ты хороша...
Сквозь шорканье зубной щётки доносится какой-то звук, не то стонет кто-то, не то зовут кого... или показалось?
Зашумел чайник.
 - Бриться, или нет? А ... завтра.
И снова звук. Нет, кто-то есть. Морщась, запахнув куртку, иду к воротам.
Морозец однако...
Сквозь щель между створками - низенький неясный силуэт.
- Серёжа! Полчаса уж кричу!
Из под мохнатого платка огромные, увеличенные толстыми линзами зрачки, крупные морщины и частокол зубов, своих, в перемешку с железными. Смотрит снизу вверх. Улыбка просящая.
- Валька! Ну заходи.
- Да не пойду, дело у меня к тебе. Корову-то зарубили, третий год как яловая, ни молока, ни черта, жрёт только. Где ж напастись-то на неё. Ну зарубили. Вот, надо б свезть. - И мелко трясёт головой. Как бы в подтверждение.
- Это куда ж "везть" - то?
- Да тут недалече. Км. 20 всего и будет. Обещались хорошо принять. По деньгам.
- Как же я её, да на чём?
- Да на своём вездеходе. Ну помоги, уж в накладе не оставлю, почитай как есть, печёночка твоя будет,а? - Чешу за ухом.
- Ладно, подъеду. Жди.
Аромат кофейный на сей раз вовсе не бодрит. Корова ... вездеход... 20 км... Да и не подъедешь к ней вовсе. Целина. Считай с осени дорогу не чистили, да...
Стартёр едва елозит, пытаясь сдвинуть заиндевевший двигатель.
Нехотя прогревается. Дерзкие синицы порхают фурча крыльями совсем рядом, садятся на крышу. Кидаю жменю семечек. С отчаянным писком набрасываются, тесня друг друга, выхватывая из-под носа у менее расторопных сородичей чёрные комочки на белом снегу.
ВольнО же им, а тут корова...
С размаху врезаюсьь в искрящуюся на уже взошедшем солнце снежную целину. Натужно урча и потрясываясь, медленно ползёт к крыльцу, нехотя раздвигая высокий снег, видавший виды, но ещё крепенький "Джип".
Всё. Дальше не пройти. На крыльце, заслоняя спиной заиндевевшие в узорах стёклышки, - Валька. Ощеряется как всегда. Валенки в снегу, в руках лопата.
- Ну пойдём.
В полутёмных сенях какая-то гора, накрытая рогожей.
- Что это?
- Так корова и есть. - И смотрит победно, снизу. Глазки - стёклышки и зубы вперёд. Одёргиваю край, в нос ударяет запах свежей "расчленёнки".
 Огромные мослы, брюшина с рёбрами, какие-то ещё куски и море крови. - Тааак...
 ну и как будем?
- Щас, щас, щас! Откуда-то выныривает щуплая остроносая бабёнка и начинается беготня.
- Сноха - ощеряется Валька и уже тащит рогожу, плёнку, какие-то обрывки толстой бумаги.
Через десять минут начинается "погрузка".
- Так. Если это сюда, то куда вот это? А если это... - всё сначала. Никак не лезет нога.
- Давай же проклятая! - сипит Валька, пихая чудовищных размеров ляжку прямо мне на голову.
- Нет девки, так не пойдёт. Мне же рулить как-то надо...
Ещё через пол часа, кряхтя и матерясь в пол голоса, навалившись животом, кое как закрываю двери. Из задних окон торчат свисая, красные жгуты мышц с бурыми копытами.
Сноха распласталась на всей этой куче под крышей. Острый, как у Буратино нос, уткнулся мне аккурат в макушку.
- Смотри не проткни!
- Да не, щас на бочёк, на бочёк - пищит над ухом откуда-то сверху.
- Ну молитесь девки. Почитай кг. шестьсот-то взяли?
- Куды шестьсот? Требуху, кишки, голову откинь - поменьше будет, да и мы вон какие щуплаи...
- Ладно. Ну с Богом. - И полный газ!
Только рёв и пыль снежная. Вылезли кажись...
Небритый мрачный армянин, двигая гирьку на огромных напольных весах, поглядывает равнодушно.
- Всё. Двадцать тысяч вам будет.
- Не обманул? - Тревожное Валькино из за плеча.
- Нормально. Точно всё. - И вручаю толстую мятую пачку, с прилипшими красными крошками к верхней купюре.
 - Владей.
- Ну всё, выдыхает Валька и тихонько мелко крестится. Сноха проворно оборачивает пачку в тряпицу и прячет куда- то "в грудя". Всё. С плеч долой, поехали.
Вечер. Я у Вальки.
Шкворчат, плюются сковородки. Мешки, банки, вёдра, какой-то скарб.
Всё заставлено. Валька суетится у плиты. Запахи пронзают пустой с утра желудок.
- Скажешь у тебя и выпить есть чего?
- А кааак же? И поднимает от плиты сияющие лупы-очки.
- Обижаешь, - заветная. Для хороших людей всегда! Ну садись.
В комнатке места как раз, чтоб широко улыбнуться. Две кровати с шишечками, гардероб, полочка со слониками и ходики с гирьками. Как положено.
Стряпня едва умещается на двух табуретках в проходе. Средь тарелок с аппетитной печёнкой в домашней сметане возвышается объёмистый графинчик. Свет от лампочки причудливо играет в резных гранях коричневатыми отблесками. Внутри, от донышка к горловине, наискосок, протянулась травинка.
- Местный бренд?
- Чево?
-Я говорю - сама делала?
- А то кто ж? Спрашиваешь... щас вот и попробуешь...
-Ну! Давай.
С причкокиваньем всасывается первая.
- Хорошо пошла, выдавливает Валька сложив губы трубочкой и поддевает на вилку солёный огурчик.
- Дай Бог не последняя, вторю я и цепляю крупный маринованный белый гриб. Печёнка в сметане восхитительна. Тает во рту. Хочется ещё и ещё. А на табуретке с краюшку образовывается блюдо, с шкворчащей в масле рыбой. Розовая корочка на белых парующих кусках. Рядом деревенские яйца с крупными желтками, лучок, зелень.
Эх жизнь ! И наливаем по второй. Приослабив пуговицы, откидываюсь на кровати.
- Хорошо у тебя...
- А то! Небось проголодался. Ешь, ешь - и заботливо подкладывает куски, наливая по третей. - И то сказать, с утра не жрамши.
После третей и двух тарелок, я в совершенной прострации. Уже просто лежу, созерцая сквозь полусомкнутые веки происходящее, не желая шевелить даже и пальцем. Всё утопает в каком-то особом кайфе и мягко отодвигается. Кислород дурит голову.
- А как ехали - то, гы. И копыта сбоку, гы гы гы, - жуя огурец, тараторит Валька и лицо её жёлтым пятном плавает на фоне сереньких обоев. - Ну поспи, поспи. Умаялся поди. - И заботливо накрывает меня ласкутным одеяльцем.
- Да щас я, щас, чуть полежу только... предательски закрываются глаза. От кислорода и трёх хороших стопок.
Сознание ещё улавливает отдалённый вечерний крик молоденького петушка. Того самого, утрешнего. Но вскоре и он растворяется окончательно, унося меня в призрачные фантастические глубины, куда-то, на своих белых неокрепших крылышках, где :

Мосластая корова тащит на верёвке джип, доверху набитый рыбой, сноха с армянином под ручку пляшут, размахивая сковородками, а Валька комит синиц жареной печёнкой, отламывая и бросая им жирные куски и улыбается мне снизу вверх, выставив зубастую челюсть, и очки её сверкают необыкновенной пронзительной яркостью, словно желая пробурить мой плавающий в сладком полусне мозг. До самого дна.
 До самой последней мерцающей клеточки...

Январь. Дача.
Kabaret.