7. Стрельба и последний поцелуй

На улице смеркалось. Он выбрал скамейку в стороне от тротуара, под старыми деревьями, непрерывно роняющими капли прошедшего дождя.
 
       Если оглядеться, как следует, можно найти все. Скамейку в стороне от людских толп. Время. Что будет, если оглядеться на предмет убийства?

       Глубоко вздохнув, он закрыл глаза и огляделся.

       Он упал в снег. Рукавицы остались в карманах, снег обжег руки и набился в рукава.

       - Ложись! – закричал он. – Ложись!

       Братишка завертелся бестолково, помпон на его шапчонке прыгнул из стороны в сторону, ветер дернул за концы шарфа, повязанного поверх пальто, закинул его на лицо. Братишка замотал головой, заелозил неловко руками в толстых варежках, пытаясь стянуть шарф с лица.

       - Ложись! – закричал он неистово. Очередь ударила по камням, каменная крошка полетела с треском, он вжался в снег, забыв дышать, охвачен ужасом. Краем оцепеневшего глаза он увидел, как дернулся братишка и как он повалился на спину, в снег, ветер снова шевельнул край шарфа и медленно накрыл им лицо.

       - А-а-а, - голос отказал ему, он не услышал себя. – А-а-а, - он заплакал тихо, слезы обожгли заледеневшее лицо.

       Он выпрыгнул из мальчишки и метнулся ко второму, к маленькому, желая удержать его онемевшую, оглушенную душу, не дать ей отлететь. Вата в круглой дырочке на детском пальто покраснела, пропитываясь кровью, и вдруг растаяла хлопьями, как облако, уносимое ветром. Хмурое снежное небо разверзлось вдруг ночным звездопадом, смелО горы, леса и города, и медленно потянуло маленькую оцепеневшую душу в свои звенящие глубины. Он вцепился в нее мертвой хваткой. Небо качнулось, сверкнув полярными огнями, роняя звезды, как шелуху, и свернулось воронкой, все быстрей затягивая потерянную душу в водоворот, увлекая и его вместе с ней. Он дернулся, пытаясь уцепиться за что-то, удержаться, но сила, влекущая их в зияющую черноту, была больше, чем сама жизнь, больше, чем он. Он понял, что пропадает, но отпустить душу было никак нельзя. Никак нельзя было отпустить. Голос матери раздался вдруг в глубинах его памяти, прозвенел ломко синим колокольчиком казахских степей:

       - Если ты попал в беду, ищи людей, проси помощи. Добрые люди есть всюду. Люди не оставят тебя в беде.

       - Люди добрые! – завопил он, холодея, чувствуя, что пропадает, что стремительно летит туда, возврата откуда нет. – ЛЮДИ ДОБРЫЕ! Помогите!

       Невидимая рука протянулась к нему издалека, уватила его не то за шиворот, не то за позвоночник, и выдернула из черной бездны, бросила, как щенка, на скамейку на окраине весеннего парка.

       Он открыл глаза. Сердце колотилось бешено, он забыл дышать и сватил теперь воздух ртом, захлебнулся сырым весенним ветром. В руках он сжимал книжку для Мам. Обертка смялась под его побелевшими, потными пальцами. Он бросил книгу на скамью и метнулся в ущелье.

       С противоположного склона больше не стреляли. Мальчишка полз к братишке, скуля и плача. Пятно на пальто у того расползалось маковым цветком. „Жив,“ понял он. Он поднялся над ними и огляделся. Вдоль по склону бежали женщины из соседней деревни, дымящейся в серое заснеженное небо из убогих труб. „ЛЮДИ ДОБРЫЕ“ -подумал он.
       
       Вернувшись на скамью, он отдышался и, опомнившись, поклонился церемонно на все четыре стороны, всем, кто протянул ему руку. Ответом ему было молчание.
       
       „А ведь я сейчас чуть не пропал!“ - подумал он вдруг с сильным изумлением. „ Ведь я ИЗ-ЗА ТАКИХ, КАК ОН, сейчас чуть не умер!“ В кармане у него зазвонило. Он выключил телефон. Мам протянулась к нему издалека, ощупала голову: цел ли. Он подождал мгновение и отгородился стеной, дал недвусмысленно понять, что занят. Рука отодвинулась послушно назад, исчезла вдалеке.

       Порыв ветра стряхнул влагу с деревьев. Капли сыпанули крупной дробью по скамейке, и он вздрогнул. В траву, устелившую землю под деревьями сплошным ковром, они упали тихо, почти беззвучно.

       Он поднял воротник куртки. Время ожило и потянулось, медленно стекая медом с ослепительной ложки вечернего солнца, проглянувшего сквозь тучи.

       Как всегда в момент напряженного размышления, он машинально взялся рукой за подбородок и, задумавшись, начал обкусывать ногти. Он снова отчетливо увидел бабушку, лежащую на полу, прикатившись боком к металлической стойке прилавка. Он осмотрел ее, отметив золотые часики на откинутой под прилавок руке и белый накрахмаленный манжет, показавшийся из-под вязаного рукава. Из спины торчала рукоятка. Лезвия не было видно, но он знал, что это отвертка, он видел насквозь.

       Отвертка с наборной стеклянной рукояткой. Красная полоса, желтая, розовая, зеленая, лиловая... “Стоп,” - сказал он сам себе. « Желтый, розовый, зеленый? Восточная Азия,” - подумал он. “Возможно, Япония. Азиаты сочетают цвета, несовместимые с точки зрения европейского вкуса.»

       - Природа допускает такие сочетания цветов! – возразил мягко трансвестит, улыбаясь нежной улыбкой белозубого вампира, и развернул бумажный веер, разрисованный зелеными ветвями сакуры c розовой пеной цветов и с позолотой уходящего солнца на них.

       - Природа допускает что угодно! – возразил кто-то невидимый.

       Он насторожился, прислушиваясь.

       - Природа! – воскликнул иронично все тот же невидимый, увлекаясь. – Художник, копирующий природу, банален по сути своей.

       Он встал. Настороженный, как гончая, которая делает круг в поисках следа, он огляделся, нашел телефонную будку и направился прямо к ней. В будке он развернул к себе толстенную телефонную книгу, прикованную цепью к полке, и раскрыл ее. Телефоны высшей школы искусств не интересовали его. Он провел пальцем по строчке с адресом и раскрыл карту Берлина. Школа искусств находилась в двух кварталах от магазина и сквера, на окраине которого он стоял в телефонной будке, и он отметил это с хладнокровием раненого берсерка. Отлучиться из школы в магазин не составляло, очевидно, труда. Скорей всего, студенты заглядывали во время перерывов в кафетерию, чтобы перехватить чашку кофе. Или в шикарные торговые залы, поглазеть на ценности, истиные и мнимые.

       - Природа безобразна, – продолжил невидимый. – Безобразны роды, и человек в момент появления на свет безобразен и ничтожен. Безобразны болезни и безобразна старость. Мир несовершенен. Искусство... преодолеть все безобразие, всю банальность существования...

Он вышел их сквера. Автобус, сигналя на повороте, проплыл перед ним двухпалубным кораблем. Светофор мигнул и поменял цвет. Навстречу повалила толпа молодых людей. Занятия закончились, и студенты шли к остановкам, к станции метро, в кафе за углом – навстречу ему. Он пошел по середине тротуара, засунув руки в карманы, рассекая поток людей, глядя в лица, проплывающие перед ним мозаикой, слушая голоса. Сзади раздался гудок. Следующий автобус подошел к остановке. Толпа побежала и схлынула. Теперь пошли те, кто не спешил. Пухлая девушка, звеня каблуками, прижимая к груди желтую папку, прошествовала ему навстречу. Он посмотрел и на нее широко раскрытыми глазами. Она поджала губы высокомерно, но оказавшись у него за спиной, самодовольно улыбнулась. Он увидел эту улыбку затылком. Время опять увязло в его мыслях, потянулось горячим стеклом, играя цветом там, где тонко. Двое молодых людей. Девушка с подрамником. Группа спорящих старшекурсников. Женщина с девочкой. Нашел! Он остановился. Молоденькая студентка, семеня ботиками и путаясь в юбке, которую трепал из стороны в сторону ветер, прислушивалась к розовощекому молодцеватому мужчине в сером плаще и в шляпе, почтительно наклонившись в его сторону, не смея пропустить ни слова из того, что говорил профессор.

- Искусство Востока, как мы видим... – продолжил тот, очевидно, в наилучшем расположении духа и здоровья.

Он посмотрел холодно ему в лицо, стоя прямо на дороге. Профессор вздрогнул неуверенно и осекся. Улыбка с его лица слетела, румянец сошел. Студентка отвлеклась на лужу под ногами и начала обходить ее, близоруко щурясь. Профессор остановился, как бы для того, чтобы переложить портфель из руки в руку, и растерянно повертел головой, опасливо, почти украдкой посмотрел на того, кто преградил ему дорогу. Он вытащил руку из кармана и показал на него пальцем, как на дурного ребенка. «Убийца!» - сказал он беззвучно. Профессор резко побледнел. Качнувшись из стороны в сторону, он ткнулся вправо, но там была живая изгородь, потом влево...

Он повернулся и пошел назад. На спиной дико завизжали тормоза, раздался звук удара и звон разбитого стекла. Все обернулись ему навстречу. Женщина схватила голову дочки и ткнула ее лицом в полу своего пальто. Приседая при каждом шаге, она бегом повела ее прочь, в боковую улицу, что-то быстро говоря, не давая ей повернуть голову и посмотреть назад. Студенка сзади закричала тоненьким голоском, истерично причитая, почти визжа. Девушка на каблуках уронила папку и стояла, широко раскрыв рот и вытянув шею. Он обошел ее, как столб. Пластиковая папка раскрылась при ударе об асфальт, из нее вылетели исписанные листы, он перешагнул через них. Люди побежали навстречу. Машины остановились, качнувшись при резком торможении. Он шел дальше. Женщина с янтарными волосами появилась ниоткуда и побежала мимо него через дорогу, разглядывая его, косясь изумрудными кошачьими глазами. Он твердо посмотрел ей в лицо. Сверкнув изумрудами и золотыми волнами волос, она растаяла, оставив после себя завихрение на поверхности воды на асфальте. Он поднял глаза. Высоко в небе, высоко над землей, над серыми крышами, над темнеющей на глазах синевой, над вечерней дымкой размытых дождевых клочьев, сияли перья перламутрово-розовых облаков, поймавшие свет уходящего солнца.

*****

Продавщица парфюмерного отдела бросила телефонную трубку и схватила пальто с вешалки.

       - Ясмин, мне надо уйти раньше! – болезненно кривя рот, она постаралась не выкрикнуть это, но получилось надрывно, громко. Напарница подбежала, показывая всем видом, что так и знала, что догадывалась с самого начала обо всем, с самого утра. О чем именно она догадывалась, она не знала и спросила поэтому:

       - Что случилось?

       - Сына забрали в полицию. Говорят, украл что-то в булочной. Господи, я же даю ему деньги! – она всплеснула руками и, отмахнувшись в отчаянии, замолчала, чтобы не расплакаться ненароком.

       - Ничего, это бывает в таком возрасте, - приободрила ее напарница, явно сочувствуя. – Отца нет, некому выпороть, - добавила она понимающе.

Продавщица накинула пальто и побежала к выходу.


****

Релинг прошла к барной стойке и, стрельнув глазами по сторонам, выбрала место перед баркипером. Красавец баркипер был крепко женат, это она уже разведала, но поболтать с ним было все равно приятно. Усевшись и соблазнительно скрестив длинные ноги, она медленно вытащила сигарету из сумочки и, прищурившись, покосилась на баркипера. Тот отвлекся на какую-то мымру в дорогом пиджачке, и она скривилась капризно. Мымра болтала, и баркипер, дежурно улыбаясь, все никак не мог освободиться. Она посмотрела на ближайшего соседа. Мужчина в джинсах и клетчатой рубашке сидел перед стаканом пива и скучал, посматривая на часы.

- Эй, ковбой, - обратилась она к нему, тонко улыбнувшись, - огонек есть?

- Нет, извиняюсь, – ответил тот, смешавшись, - не курю.

- Ах! – она вскинула брови и покосилась на баркипера. Того не было видно. Она повертела сигарету в руке, откровенно рассматривая соседа. «Грузчик?» - подумала она, задержавшись взглядом на его бицепсах. Или каменщик?

- Поляк? – спросила она, доброжелательно улыбаясь.

- Нет, - ответил он, не желая вдаваться в подробности и несколько смущенно глядя в сторону. Она усмехнулась и села посвободней.

- Что-то ты неразговорчивый, - сказала она, опять тонко улыбаясь, и прикурила, наконец, от зажигалки, протянутой баркипером. – Ждешь, наверное, женушку? Не бойся, я сделаю вид, что мы незнакомы, когда она появится, - она тихо рассмеялась, подмигивая.

- Да нет, я разведен, - ответил он серьезно. – Дочка есть, восемь лет.

- Дочка? – она радостно улыбнулась, взгляд ее затуманился. – Везет тебе. У меня никого нет. Не поляк? А откуда ты, красавец?

- Русский, - ответил он.

- Русский? - она подняла руку, подзывая баркипера. – Две водки сюда.

Водка появилась моментально.

- Угощаю, - сказала она и, подняв стопку, добавила – Как вы говорите? НА ЗДРОВЬЕ!

Он выпил, не морщась, и сказал серьезно:

- Я, вообще-то, водку не очень.. Я больше пиво..

- Не пьешь и не куришь, - сказала она, глядя на него блестящими глазами. – Да тебе цены нет!

Она протянула руку, легко обняла его за шею и поцеловала в губы.


Январь 2008С