Дневник молодого журналиста. Затерянная деревня

Молодой журналист читал одного из своих любимых авторов на ПРОЗАРУ. Мечтал и раздражался одновременно. Он вообще иногда, как Цезарь, мог делать несколько дел сразу.
- Ну почему на месте того изможденного человека, которого любит странною любовью та девушка, не я? А, да ладно, ну не я и не я. Хотя все равно обидно.
Телефонный звонок ударил по ушам.
 - Зайди! - голос главного редактора не обещал ничего хорошего.
"Что ему понадобилось. И в самом интересном месте. Эх, разбирайтесь девушка со своим странным человеком сами, без меня", - рассуждал молодой журналист по пути к кабинету шефа.
- Ну, вот вы скажите мне, почему вы всегда ерничаете в своих статьях? Это что – манера такая у вас, молодых, – встретил журналиста начальник.
- Я не ерничаю, я иронизирую, - ответил журналист, разглядывая свои ботинки, и расстраиваясь из-за того, что они были в грязно-сырых разводах. "Плохо дворники работают, плохо", - удалялся он мысленно от главного редактора.
- И это в то время, когда руководство страны и региона делает все возможное для оздоровления экономики и общества, - не замечая журналиста, распалялся босс.
 - Извините, Василий Петрович, но вы, наверное, помните слова великого идеолога прошлого о том, что «объективное отражение действительности посредством литературы является одним из величайших достижений социалистического общества», - перебил босса журналист, - ну, конечно, помните. Ведь вы тогда, кажется, трудились в горкоме. Наше издание, конечно, с большой натяжкой можно отнести к литературе, но все же, - продолжал топить себя журналист.
 - Пошел вон, голубчик! И ко среде мне на стол статью. Да такую, чтобы комар носа.., - покраснел от гнева главный редактор. И нервно указал на дверь своим пухлым, как у ребенка, пальчиком.
"Да, доиграешься ты", - ругал себя журналист. "«Будешь объективно отражать реальность» на каком-нибудь складе, мешки с цементом разгружая. И редактор будет прав, какому боссу понравятся такие фортели. А статью надо написать. Ну что же, будет статья. Такая, что комар носа…"

Гусеничный трактор уже два с половиной часа резал ледяную корку бескрайнего снежного поля. Мотор, как живой, то и дело кряхтел и чихал. Тракторист Василий раскачивался в такт своему железному коню и чертыхался, явно набивая цену.
 - И зачем я, ебиткин корень, в такую глушь полез. Сидел бы щас с мужиками, в домино стучал. А тут… ну что ж ты через валенок на печку…полез я…вот дурья голова ватой набитая! Говорю тебе, там и народу-то уж нету небось, - уже обращаясь к журналисту, который сидел сбоку от Васи, скрючившись в три погибели, и вглядываясь в белую простынь полей.
 - Ты лучше Василий расскажи, что это за история с Нежитево случилась?
 - Да что за история? Село было большое, я пацаном помню, уходил туда на ночь рыбу удить. Там же озера – чудеса! Да оно село-то все озерами и окружено. Не знаешь, не проберешься. Да у меня там и девчонка, Нинка, была. Ох, помню мы с ней, ебиткин корень, да…, - ностальгировал Василий.
- Ну, так что же произошло? – вернул его в действительность журналист.
- Ну, так вот, было Нежитево домов в сто, не меньше, - продолжал тракторист. – Потом приехали военные. За ними какие-то люди в штатском. Техники нагнали. Ну, никому, конечно, ничего не докладывали. Стали что-то за селом рамудить. Техника день и ночь гудела, а военные патрули круглосуточно охраняли то место. Никого из местных не допускали. Хотя интересно было, - продолжал Василий. – Местные волноваться начали. Что, мол, за хреновина у нас тут осуществляется. Так, мол, и так, доложите, ебиткин корень, - расхрабрился тракторист. - Ну, их, конечно, послали куда подальше и продолжалось это все месяца три, а может и четыре, кто же упомнит. Только как сейчас перед глазами стоит это село, Нежитево-то, хорошее было, богатое и очень даже какое-то…, - пояснил тракторист журналисту.
 - Ну, так и что же дальше было? – терял терпение журналист.
 - А потом, бах, и все!
 - Что значит бах? – не понял журналист.
 - Ну, то и значит, ебиткин корень, не стало села, вот и вся тебе сказка, - ответил раздраженно Василий и надолго замолчал.
Впереди показался перелесок. За ним покосившийся купол заброшенной церкви и заснеженные крыши серых домов.
 - Вот тебе и Нежитево, приехали. Я дальше не поеду, здесь буду ждать. А то что-то мне не по себе,- снова заговорил Василий.
Журналист открыл дверцу и спрыгнул в глубокий снег. До села оставалось меньше километра. Журналист стал пробираться в направлении Нежитево.
Дома были беспорядочно разбросаны. Некоторые покосились и скрипели от ветра. В большинстве заколочены окна. Глухо шлепал оторванный с крыши лист железа. Смеркалось. И вдруг, одно из окон засветилось тусклым желтым светом. Журналист пошел к дому. Он прошел до крыльца и постучал в дверь. Никто не открывал. Он постучал сильнее. За дверью раздался скрипящий голос.
 - Кто там?
 - Это я, журналист газеты N, откройте, пожалуйста. Я приехал специально, чтобы рассказать о вас и вашей беде, - все было правдой, собственно он за этим и приехал.
 - У нас нет беды. Она уже ушла отсюда, - голос как будто смазали маслом, и он стал звучать чуть мягче.
- Может быть, вы все же меня впустите. Здесь очень холодно, - попросил журналист.
Дверь медленно открылась. На пороге никого не было. "Мистика какая-то", - испугался журналист. И тут он увидел в дверном проеме черную тень.
- Заходи, что встал, как вкопанный, - проскрипела черная тень.
Тень поплыла. Журналист пошел следом. Они вошли в дом. На столе горела свеча. Тень материализовалась и оказалась довольно крепкой старушкой.
 - Я Василиса Павловна. Живу с сыном. Он охотник. Мы живем, а другие все умерли. Нечасто бывают у нас гости. Ну, спрашивай, журналист. По глазам вижу, не соврешь. А люди пусть узнают правду. Теперь можно. А то помру скоро, - неожиданно разговорилась старушка.
Они говорили несколько часов подряд. Василиса Павловна рассказывала, как военные проводили здесь опыты с ядерным оружием. Пытались взорвать в шахте заряд, чтобы тот дал толчок земной коре, а ученые смогли найти полезные ископаемые. Но то ли расчеты оказались неверными, то ли шахту сделали с браком, но взрыв вырвался наружу. И в течение года радиация скосила полдеревни. Полезных ископаемых так и не нашли.
 - Стариков не жалко было, - рассказывала Василиса Павловна. – А вот детишек – очень жалко. Они плохо, страшно умирали. Но нас из деревни никуда не выпускали. Видимо, чтобы не разболтали. И потом все годы подписки брали. Только выдавать-то уж некому. Я да сын мой, Гришка, и остались. Он охотится, в дальнее село заходит редко за продуктами. А я, вот, век доживаю, - рассказывала старушка.
Дверь скрипнула. В дом вошел человек лет сорока. Очень худой. У него была красивая седая борода. "Как у писателя", - подумал тогда журналист. Мужчина аккуратно поставил ружье в угол, снял рюкзак, отряхнул веником с валенок снег. Коротко взглянул на журналиста и прошел умываться.
 - Это сын мой, Гришенька, а это журналист. Приехал писать про нас правду, - познакомила мужчин старушка.
Потом они втроем пили чай с малиновым вареньем. Долго говорили. Григорий оказался интересным собеседником. Уже за полночь журналист стал собираться. Он попрощался с Василисой Павловной. Григорий пошел его проводить. Мужчины почти дошли до трактора, где сладко спал Василий, и видел свою юность, и Нинку, и голубые озера вокруг Нежитево. И тогда журналист спросил у Григория.
 - Как вы думаете, почему так случилось? Почему людям не дали уехать?
 Григорий задумался, поправил шапку-ушанку, и сказал.
 - «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить..». Будьте здоровы! – крепко пожал руку журналисту и пошел по снежному полю.
Журналист еще долго смотрел ему вслед, пока тот совсем не исчез в темноте. Тогда журналист постучал в дверь трактора. Оттуда раздался голос Василия.
 - Ебиткин корень, жив, журналист, ну, вот, а то брешут всякое! Ну, как, встретил кого? – открывал дверцу Василий.
 - Нет, - ответил журналист и полез в трактор.

После выхода номера в свет, главный редактор долго сидел один, закрывшись в кабинете. Потом набрал секретаря.
- Меня нет, - и снова начал перечитывать статью, написанную молодым журналистом

24.01.2008