London Calling

Дин

Watch the early morning sun, drip like blood from the day,
See the pretty people run, so many games to play
See the blue suburban dream, under the jet plane sky,
Sleep away and dream a dream
Life is just a lullaby…

Suede

Наверное, я один из тех, кто обречён всю жизнь ездить на метро, спешить к началу восьмичасового рабочего дня, пробегая по узким тротуарам шумных улиц в стоптанных ботинках и с плеером на полной громкости, мечтать только по ночам, а днём прятать свои мысли за стёклами солнечных очков. Наверное, мне не суждено отделаться от будильника и утренних синяков под глазами, дрянного кофе и невкусных сигарет. Наверное, мне всегда будет светить уличный неон и торшер в спальне, а не софиты на сцене и зажигалки в тёмном зале. Наверное, я навечно останусь по ту сторону зеркала, где не происходит ничего, кроме привычной реальности, где нет таинственной глубины, в которой можно было бы скрыться. Наверное, мне стоит пожалеть себя.
Вместо этого я переключаю на следующую песню, поднимаю повыше воротник своей куртки и ускоряю шаг. Восемь часов утра, впереди не в меру долгий день, и мне совсем не хочется думать о том, что в моей жизни он ничего не изменит.
Я завидую Лондону – он никогда не спит, он перерождается каждую секунду и просто не успевает устать от самого себя. Он меняет маски: строгие костюмы от «Маркс и Спенсер», сигары и сигареты, такси и автобусы, дым и дождь, спешка и нервозность – днём; неоновое одиночество, слёзы в подушку, вибрация музыки, подведённые глаза, крэк, антидепрессанты и виски, тёмные силуэты на фоне неба и навсегда смыкающиеся над ними воды Темзы – ночью. Я хочу быть Лондоном.
Прежде чем нырнуть в метро, я покупаю какой-то пирожок и опасный для жизни кофе в пластиковом стакане. Я не в состоянии завтракать дома перед выходом, но где-то на полпути меня застаёт чудовищный голод, и тогда я согласен даже на «Чаппи».
Я сжираю пирожок в одну секунду, давлюсь коричневым кипятком, отдающим гарью, и скатываюсь в подземку, перебирая ногами ступеньки, как сумасшедший аккордеонист – несчастные клавиши.
Эти пять остановок стоят мне нескольких нервных клеток – как назло я работаю недалеко от центра, поэтому каждый день прокручиваюсь в мясорубке самых людных станций. Мне бесполезно чистить ботинки с утра – к тому времени, как я добираюсь до работы, они целиком покрыты отпечатками чужих подошв. Единственный плюс – мои уши заткнуты плеером, и вместо чьего-нибудь кашля, сопения или препирания я слушаю любимую музыку.
Пытка людьми наконец позади, а мне снова есть чем дышать – сырой зимний воздух с холодным запахом так и не выпавшего снега. Я иду, задрав голову и уставившись в облачное небо, которое набухает уже не первый день и всё никак не разразится осадками. Потом подхожу к переходу и жду, когда красный человечек на светофоре сменится зелёным. Украдкой разглядываю молодого человека справа – мне нравятся такие – тёмные волосы чуть ниже ушей, длинная чёлка и роскошный нос, красота да и только. То ли угрюмый, то ли просто задумчивый взгляд, неброская, но стильная одежда. Но у него, разумеется, есть девушка, и они вполне счастливы, особенно в те моменты, когда не видят друг друга. И он, возможно, сам не осознаёт, что ему в действительности нужно, и едва ли ему встретится человек, который поможет ему это понять. Конечно, это вполне мог бы быть я, если бы мне хватило наглости познакомиться с ним на улице и…
Загорается зелёный свет, и толпа марширует по зебре.
Как раз за дорогой начинается парк, обычно я прохожу его насквозь и опять пересекаю улицу. Зимой здесь довольно тоскливо, но по крайней мере безлюдно, поэтому в дни, когда особенно скучаешь по одиночеству, это место становится лучшим убежищем. Мне, правда, по одиночеству скучать не приходится – этого добра мне хватает и дома, где я беседую по большей части с плакатом Моррисси, который висит в одной из двух моих комнат с незапамятных времён. Лет сто назад я встречался с парнем, который был страшным фанатом The Smiths, и пока мы жили вместе, моя квартира напоминала логово рехнувшегося сектанта. Когда мы наконец-то расстались, он упаковал все свои артефакты в несколько чемоданов и уехал, непонятно зачем оставив мне один-единственный плакат. Иногда мне кажется, что это неспроста, и плакат, наверное, проклятый, потому что Моррисси иногда шевелится, а порой мне чудится, что я слышу его тихое ворчание. А может быть, мне просто надо завести кошку, собаку или нового парня, чтобы на какое-то время отсрочить свой переезд в психушку.
Парк кончается, я перехожу очередную дорогу и вскоре сворачиваю в маленькую и удивительно тихую для этого района улочку. Мне здесь очень нравится – уютный закуток, куда не долетает городской шум, где можно сделать передышку и посидеть в кофейне, а потом отправиться дальше по бурлящим лондонским улицам. А ещё здесь полно арок, уводящих в хитрые лабиринты подворотен и дворов-колодцев.
Дойдя до середины улицы, я толкаю дверь в музыкальный магазин и под звон колокольчика захожу внутрь. Вот я и на работе.
До открытия ещё час, и пока в магазин потихоньку стекаются сотрудники. Кто-то уже догадался поставить нечто тошнотворно бодрое с целью поднятия боевого духа. Кому как, а мне с утра ничто не в состоянии поднять ни дух, ни другие части тела. Впрочем, с настроением дела обстоят неплохо, просто мне до сих пор страшно хочется спать.
-Дин, доброе утро! – машет мне Эмили.
Я улыбаюсь, зеваю и машу в ответ.
Минут через десять мы собрались в задней комнате пить кофе. Почти никто ещё толком не проснулся, и все сидели, лениво вдыхая витающий в помещении кофейный аромат. Самым бодрым из нас был наш менеджер Марк. Устроившись на подоконнике, он что-то вещал об огромной партии альбомов Led Zeppelin, которую по ошибке заказал Том, в данный момент клевавший носом в самом дальнем углу. Куда теперь девать сотни дисков этого потрясающего гениального занудства, было неизвестно. Эмили предложила бесплатно раздавать их школьникам на улице, чтобы они просвещались в направлении «великой» музыки. Мэтт из отдела музыкальных инструментов решил, что лучше всего запереть Тома в его кабинетике и целый день напролёт крутить там этот злосчастный альбом – это, по крайней мере, даст гарантию, что больше бедняга не ошибётся с заказом. Нил, работавший вместе с Эмили на кассе, вспомнил, что в туалете давно уже крошится стена, так почему бы её не облицевать, получилось бы очень стильно. Сам Том все эти идеи бессовестно пропустил мимо ушей – уютно устроившись в кресле, он уже спал сладким сном.
Вскоре совещание пришлось свернуть, ибо настало время продирать глаза и открывать магазин. Нехотя поднявшись из нагретых кресел и с сожалением составив пустые чашки в раковину, мы выползли из комнаты. Все разошлись по своим постам, я плюхнулся на стульчик у окна в дальнем конце зала. Эмили с Нилом о чём-то шептались на кассе, Марк возился с нашим сегодняшним репертуаром, не зная что поставить, а из-за стены доносилось нестройное бренчание Мэтта на гитаре. Разумеется, никаких покупателей во вторник в десять часов утра не было и в помине. Я достал из сумки книжку, положил ноги на витрину и попытался читать лишь бы не уснуть. У меня вообще довольно необременительная работа – к услугам «продавца-консультанта», коим я официально именуюсь, прибегают не так уж часто. Как правило, люди знают зачем приходят к нам, так что польза от меня сводится в основном к тому, чтобы отыскать какой-нибудь диск, который очередной покупатель зачем-то запихнул не в ту стопку. В общем, отгоняя сон печатными буквами, я с привычной покорностью предвкушал обычный размеренный рабочий день, слегка разбавленный шутками Нила, болтовнёй с Эмили и дружелюбными препирательствами с Мэттом. Я как раз собрался отпустить какую-нибудь убойную гадость по поводу заунывного бренчания за стеной, Эмили уже чему-то смеялась, а Марк наконец выбрал для нас музыку, когда звякнул дверной колокольчик, и мы все невольно повернули головы в сторону входа. Рановато к нам занесло первого покупателя…

Джулиан

Forever young
I come from God knows where
'Cos now I’m here
Without a hope or care
I am trouble
And I am troubled too
My name is Tristan
And I am alive.

Patrick Wolf

Когда автобус совершил круг почёта и заглушил мотор, остатки моих иллюзий осыпались на слякотный пол. Дорога, манившая уютной бесконечностью, оказалась огромным кольцом, в конце концов вернувшим меня в Лондон. В ближайшее время в это вряд ли поверится, но я снова здесь, в этом безжалостном чёртовом городишке. Он так долго давился мною, исходил судорогами и наконец выплюнул. Два года назад.
Но я вернулся, ты уж извини меня. Я не пылал желанием сюда приезжать, мы расстались не слишком мирно. Если помнишь, в нашу последнюю ночь мы разговаривали, точнее, разговаривал я, просто чтобы не дать себе замёрзнуть до смерти, а ты молча слушал, мечтая, чтобы я заткнул свой рот и заснул. Ты швырял в меня ледяными брызгами с Темзы, избивал дождём, душил ветром и убаюкивал туманом. Ты посылал по моим следам бомжей с арматурой и даже полицейских, но я всякий раз удирал. Я не позволил тебе справиться со мной. Я всё равно уезжал на следующий день с уверенностью, что нам не доведётся больше встретиться. Думаешь, я мог бы сбежать, не высказав всего, что хотелось? Ты кривился от отвращения – ещё бы – я напомнил тебе об издевательствах и унижении в школе, о том, как ты пытался смешать меня с грязью и превратить в ничтожество. О том, как все говорили мне «нет», и я свыкся с этим. О том, как ты хотел лишить меня будущего, но я уже всё понял и послал тебя к чёрту.
Ты никогда не любил меня. Удивительно, но я до сих пор так и не понял за что ты меня так возненавидел. Париж сошёл по мне с ума, едва увидев, а ты… Ведь мы же одной крови, Лондон. Ты испугался, что я сильнее?
После этих двух лет я возвращаюсь к тебе с одним рюкзаком и головой, полной мыслей, от которых ты точно не будешь в восторге. В тот раз я позволил тебе взять верх, но теперь ты у меня вздрогнешь. Обещаю.
Жаль, что дорога кончилась – это всё, что я действительно люблю, да, дорогу и ещё бьющееся о скалы море и лес. Единственные вещи, в которых можно раствориться без остатка без страха потерять себя. Они слишком мудры и потому равнодушны… в отличие от городов, с которыми приходится спорить до конца своих дней.
-Молодой человек, я прошу вас освободить салон.
-Да, я уже иду.
Рюкзак за спину, чёлку на глаза и здравствуй, Лондон.
Похоже, ты всё-таки скучал по мне. Видишь, как я изменился? Ты чувствуешь, что силы равны, и так просто я теперь не уйду.
А ты всё такой же. Эти нарочито броские перемены во внешности – только жалкое доказательство того, что ты не растёшь, а стареешь. Слишком много макияжа, Лондон. Слишком явная маска.
Я иду куда глаза глядят, главным образом потому, что мне просто некуда идти. Ты на до мной смеёшься? Зря. Я уже не тот романтичный мальчик, дрожавший от холода по ночам под одним из твоих мостов.
За два года, что мы не виделись, я успел прожить несколько жизней – в Париже, в Корнуолле, много где ещё, мне даже трудно вспомнить. И представь себе, я чувствую, что прожил уже слишком много. Наверное, я потому и вернулся – мне надо вспомнить…
Надо вспомнить, что мне только двадцать.
Опять под моими ногами мелькают твои улицы. Со стороны может показаться, будто я самонадеянный турист, сбежавший от своей группы в уверенности, что не заблудится, и теперь шатающийся по незнакомым местам с остатками бравады на лице и в сердце. Ничего подобного. Пожалуй, самое главное, чему я научился, пока путешествовал – это доверять дороге. Если ты по-настоящему ей доверяешь, она ни за что тебя не предаст. Так или иначе она приведёт тебя именно туда, куда тебе надо, даже если ты сам ещё не успел понять, чего хочешь. В те дни, когда я просто брёл в никуда по шоссе где-то в Уэльсе и ни одна машина не собиралась останавливаться ради меня, когда в рюкзаке лежали только исписанные блокноты и пара носков, но ни единой монеты, а ночевать приходилось в лесу, я впервые сдался на милость дороге. Позже я убедился насколько был прав тогда. Я не пропал, я выжил, многое узнал и многому научился. И перестал бояться.
Поэтому сейчас я спокойно шагаю вперёд, жалея только о том, что так и не обзавёлся солнечными очками – как-то отвык от желания прятаться от чьих-либо взглядов. А эти люди таращатся так, как будто от меня веет чем-то очень чужим, и это их настораживает. Так и есть, наверное.
Нет, не «наверное». Так и есть.
Я задираю подбородок, чтобы смотреть на небо, но спотыкаюсь о какого-то прохожего, получаю пинок в бок и ругательство среднего пошиба, после этого приходится смотреть себе под ноги – в качестве альтернативы. Потому что смотреть им в глаза невыносимо. Примерно год я не общался ни с кем в полном смысле этого слова и почти полгода не видел людей вообще. Я жил в маленьком доме рядом с морем, отрезанный от мира глухим лесом с одной стороны, скалами и тысячами километров солёной воды – с другой. До того, как я в первый раз закрыл за собой дверь моей «хижины» и проглотил ключи, я полтора года мотался по беспокойным европейским городам. Я ушёл из дома, издёрганный, озлобленный и уставший от всех и самого себя, меня трясло от отвращения к жизни, от ненависти, от безнадёжности и растерянности. У меня не было ни сил, ни желания продолжать это бессмысленное бултыхание в лондонском болоте. Больше всего мне хотелось успеть спасти остатки собственного мира, не дать ему развалиться или отравиться от соприкосновения с реальностью. Я сбежал, здорово надеясь, что вдали от дома мне станет легче, я выкину весь свой душевный хлам в окно машины и превращусь в кого-то другого. В каждый новый город я приезжал с открытым сердцем, влюблялся, сходил с ума, дышал, впитывал его запах, пускал его себе в душу. Мне приходилось работать, чтобы хоть что-то есть и всегда иметь возможность двинуться дальше, и я хватался то за одно, то за другое, чувствуя себя почти счастливым. Я пёк булочки в маленьком парижском кафе, расписывал стены в чьей-то мансарде, играл на скрипке и пел на Монмартре, даже поработал натурщиком в одной полуподвальной художественной студии… Но очень скоро я понял, что все города похожи друг на друга хотя бы тем, что они города, и люди в них – те же люди, и нет особой разницы в том, что уличные вывески на другом языке, а магазины работают до шести. Мне хватало месяца в любом из этих муравейников, чтобы устать от них почти так же, как я устал от Лондона. Чтобы не удлинять список ненавистных мне точек на планете, я тут же перекидывал через плечо рюкзак и убегал.
Мне понадобились год и семь месяцев, чтобы осознать, что ничего не выходит. Я менялся, но я по-прежнему был я, и мой «хлам» продолжал покоиться на своём месте, вовсе не собираясь развеиваться по ветру. Где бы я ни жил и куда бы ни ехал, он всюду следовал за мной и селился там, где селился я. Это было неправильно, совсем не так, как я себе представлял, и я очень устал от разочарований.
Бегать от себя было так же бессмысленно, как и оставаться на месте, понемногу разлагаясь. Нужно было найти нечто такое, чего я никогда раньше не делал, о чём не знал или не задумывался. Это «нечто» должно было оказаться совсем простым, как и все гениальные решения. Пожалуй, оно должно было быть противоположным тому, что я делал до этого.
Так что однажды я всё-таки вернулся в Британию. С Лондоном я не успел даже поздороваться, поспешив забиться в самый укромный уголок страны, ничем не напоминающий о существовании людей на этой планете. Так я оказался в Корнуолле, на самом отшибе острова, и спрятался в домике у леса. Рядом было море и скалистый берег, чайки и выцветший песок. У меня с собой была скрипка, исписанные стихами блокноты и достаточно денег, чтобы время от времени покупать еду у торговца из ближайшей деревни в тридцати километрах отсюда. Раз в неделю я просыпался от шума мотора за окном, чудовищно неуместного в этом диком местечке. Я никогда не выходил – продукты оставляли прямо на пороге, а деньги я клал под камень на крыльце. Мне не хотелось нарушать своё уединение даже парой стандартных приветственных фраз.
Сейчас могу сказать, что это было моё самое счастливое время. Как бы ни было страшно уходить от людей и запираться наедине со своими мыслями, я смог привыкнуть и успокоиться. Никогда прежде я не был настолько свободен и, наверное, уже и не буду. Меня нисколько не угнетало, что мне не с кем поговорить, мне не было одиноко тихими безлунными ночами, не было плохо от шороха мыслей в голове. Постепенно я приходил в себя, становился собой, в голове всё упорядочивалось, а шелуха вроде ненависти, злости, тревоги и страха ссыхалась и отпадала. Я никому ничего не был должен, я мог встать на рассвете и отправиться гулять по берегу или уйти в лес и бродить по нему до темноты, и добраться до цветущего лесного пруда, чтобы покормить диких уток и полежать в траве. Я мог ночь напролёт играть на скрипке или читать, или строчить в блокноте всё новые и новые слова, зачёркивать, вырывать и комкать листы, а потом писать снова… Я играл и пел для диких кустов за окном, для ночных птиц, для шуршащих волн, для безразличных скал, для себя. Всё, что копилось внутри, неправдоподобно легко становилось музыкой и стихами, и тогда даже мысли не возникало о том, чтобы поделиться этим с кем-то ещё.
И мне трудно вспомнить момент, когда я понял, что всё изменилось. Просто однажды утром я проснулся в твёрдой уверенности – пора возвращаться. И сделать это оказалось так же легко, как приехать в Корнуолл и остаться на неизвестный срок.
Впрочем, сойдя с автобуса, я почувствовал, что главные приключения ещё впереди. Первые шаги по Лондону были чем-то вроде возвращения в ненавистную школу – крайне неприятное столкновение с собой прежним, а точнее, с воспоминанием об этом. В какой-то момент мне показалось, что я вообще никуда не уезжал, а всё, что случилось – просто затянувшийся сон. Пришлось сделать усилие, чтобы не скатиться на прежний уровень, где я был классическим подрастающим неудачником, над которым все издевались. Но кое-какие из подзабытых привычек всё же вернулись – недружелюбные диалоги с Лондоном, например. Я давно уже не мучился от такого раздражения и забыл, как это бесит, когда вокруг столько людей и все провожают тебя взглядом. Но ничего, я привыкну. Более того, я сделаю так, что эти взгляды из тупо недоумевающих превратятся в восхищённые. Теперь я хочу поделиться с ними тем, что у меня есть. Кто знает, может, это что-нибудь изменит...
Чтобы всё получилось, мне надо очень многое сделать. Я найду способ как, а сейчас стоит подумать о более неотложных вещах – что я буду есть и где я буду спать. Собственно, никаких определённых планов на этот счёт у меня нет, но я почему-то уверен, что всё устроится само собой. Со стороны это звучит глупо, но мне знакома эта уверенность, и она меня ещё ни разу не подводила.
Стряхнув накатившие мысли, я решил оглядеться. Ну разумеется, куда ещё меня могло занести, если не в этот симпатичный с виду райончик почти в центре? Нет, Лондон, ты всё-таки издеваешься. Я прекрасно помню, как однажды вечером на этой улице напоролся на моих одноклассников, да-да, на того самого Фила Коргана и ещё четверых, которых определённо слишком часто роняли в детстве на каменный пол. Как иначе объяснить их бесконечные попытки меня изнасиловать? И если в школе это было весьма затруднительно, хотя они и устраивали регулярные засады в туалете, то на вечерней улице всё становилось гораздо проще. Не помню, куда я тогда шёл, зато прекрасно помню маршрут, по которому от них удирал, когда они с пыхтением, не предвещающим моей заднице ничего хорошего, неслись попятам. Вот тот самый парк, куда я вовремя не стал сворачивать – там с моей девственностью было бы покончено раз и навсегда – а вот поворот на тихую извилистую улочку, куда я побежал и где скрылся в сплетении подворотен. Пройтись что ли в ту сторону, вспомнить славное детство?
Не имея ни малейшего представления зачем это делаю, я повернул туда. Всё это было более чем по-дурацки – гулять по самым памятным местам моего позора и унижения.
Улица не особенно изменилась – всё те же дома, те же цветы на балкончиках, маленькая кофейня, где я всегда мечтал сидеть и писать стихи на салфетках, магазин одежды, банкомат, бесконечные арки, уводящие в те самые подворотни, где мне удалось спастись. Единственная перемена даже не слишком бросалась в глаза – в помещении, где когда-то была парикмахерская, теперь расположился музыкальный магазин. Забавно, это навело меня на мысль, что я не слушал никакую музыку кроме своей уже почти полгода. И это притом, что раньше я дышать без неё не мог. Это так меня поразило, что я улыбнулся. А ведь если вдуматься, то все эти два года я слушал в основном то, что играли уличные музыканты на Монмартре и чёрт знает где ещё. И я сам собрался нагло ломиться в двери студий, чтобы всучить им мои записи, при этом понятия не имея, что вообще сейчас творится в музыкальном мире. Может, теперь в моде какое-нибудь кантри, и меня просто вышвырнут прямо с порога. Вообще-то мне всё равно, что нынче принято играть – это никак не повлияет на то, что я делаю. И даже хорошо, что я два года ничего не слушал – значит, моя музыка будет звучать только по-моему. Но в конце концов, мне просто любопытно, какие диски теперь занимают главные стенды. Так почему бы ни взглянуть? Пожав плечами, я перешёл узкую дорогу и толкнул дверь магазина.

Дин
Lay back
for me
you are just exactly what I need
in this cold town

IamX

 Под многозначительным взглядом Марка я послушно убрал ноги с витрины и отложил книгу. Меня иногда раздражает его страсть к дисциплине и то, какие он корчит рожи, если ты её нарушаешь. А в целом он, конечно, неплохой парень.
Я встал, чтобы пройтись вдоль стеллажей и немного размяться, а заодно быть под рукой на случай если понадобится выкопать какой-нибудь сгинувший диск для покупателя. Дурацкая работа, думал я, заморочившись на том, что диски в одном из рядов были расставлены неаккуратно. Я их долго и тщательно поправлял, мне всё равно не нравилось, я их сдвигал то на миллиметр вправо, то на два влево. Когда ряд принял вполне удовлетворительный вид, я отступил на шаг, оглядел его и с ужасом обнаружил, что все остальные ряды с ним абсолютно не сочетаются.
-Чёрт. – процедил я сквозь зубы и принялся за соседний ряд.
-Обсессивно-компульсивное расстройство? – произнёс у меня над ухом чей-то голос с насмешливо-сочувственной интонацией.
-Ага, говорят, это так называется. – машинально отозвался я, придирчиво оглядывая результаты своей деятельности. И только через секунду очнулся и повернул голову.
-По-моему, проще поправить один этот ряд по аналогии с другими, чем мучиться со всей полкой. – резонно заметило существо, поставившее мне диагноз.
-Ну-у, в общем да… – протянул я, не сводя с него глаз. – Хотя мне совсем не нравится, как стоят остальные ряды.
Существо ухмыльнулось, взъерошило свои огненно-рыжие волосы и задумчиво нахмурилось.
-Ты прав, они действительно раздражают… Ну ладно, тогда я тебе помогу, а то ты тут надолго застрянешь.
С этими словами он (а это определённо было создание мужского пола) начал бережно выравнивать диски в ближайшем ряду. Пару секунд я тупо хлопал глазами, затем присоединился. Честно говоря, мне уже было наплевать, как там всё расставлено – почти не глядя на то, что делаю, я украдкой разглядывал моего неожиданного помощника. Я никогда не забывал, что живу в Лондоне, а работаю в центре Лондона, поэтому реагировать на разного рода фриков, как простой сельский парень из какого-нибудь -шира, мне не к лицу. И я давно к ним привык, меня трудно удивить накрашенными мальчиками в виниловых комбинезонах и с розовым боа, толкающими перед собой тележку в супермаркете, но иногда… Иногда бывают исключения.
Этот мальчик вряд ли мог бы конкурировать с винилом и боа, окажись он на какой-нибудь фрик-вечеринке. Тем не менее, он сразу бросался в глаза, выхватывался взглядом из толпы, тревожил подсознание и запоминался навсегда. И в чём здесь было дело – что-то такое в лице, в непонятном выражении глаз, в безумных рыжих волосах, в обрезанных чуть ли не до колена джинсах (зимой!), в пальто с большим меховым воротником или в том бесформенном художественном рванье, что под ним виднелось? Очевидно, во всём сразу. На полном автопилоте ковыряясь в дисках, я не сводил с него глаз, краешком сознания начиная соображать, что меня зацепила даже не внешность, а то, что скрывалось за ней, время от времени прорываясь наружу. Что-то, совершенно мне не знакомое, как будто он инопланетянин, принявший человеческий облик. Это слегка пугало, невольно отталкивало и одновременно притягивало с удвоенной силой, и я ловил себя на желании незаметно подобраться к нему поближе и подслушать мысли.
Когда до меня донеслось его негромкое бормотание, я даже вздрогнул, на секунду испугавшись, что и впрямь слышу, о чём он думает. Но к счастью для моих нервов, в данном случае он думал вслух, и я даже различил слова.
-И когда они все успели появиться?! – запустив руку в волосы, он раздражённо дёргал одну из прядей.
-Кто? – тупо спросил я.
Он молча ткнул пальцем в диски. Я подошёл и наклонился, чтобы лучше видеть. Ничего особенного, последние новинки, самые популярные, между прочим.
-И что тебя так возмущает? – не понял я.
-То, что я никого из них не знаю. – он наконец оставил в покое свои волосы и сложил руки на груди.
Я молча вскинул брови. Нет, такое, конечно, случается… Но как, к примеру, можно сейчас жить в Англии и даже не слышать ни разу о группе Arctic Monkeys? Я бы, может, и рад бы был ничего о них не слышать, но это так же невозможно, как не знать, что Тони Блэр – наш премьер-министр. Даже моя бабушка в курсе, кто такие эти чёртовы Arctic Monkeys, а она, между прочим, живёт в деревне в Южном Уэльсе и слушает валлийское радио, где крутят исключительно валлийские песни.
-Мне надо всё это услышать…
-Думаешь, стоит? – я состроил скептическую рожу.
Да он и впрямь какой-то странный.
-Стоит. Я должен знать… Просто быть в курсе.
-Хм. – я не нашёлся что ответить.
-Только для этого мне придётся скупить половину магазина. – вздохнул он, нахмурившись.
Я саркастически хмыкнул. Ну-ну. Мальчик не очень-то был похож на страстного коллекционера пластинок. А если бы даже и был – на кой чёрт сметать с прилавка всё подряд, особенно если ни разу в жизни ничего из этого не слышал. На миллионера он тоже не слишком смахивал, уж скорее на психа. Причём с абсолютно серьёзными намерениями.
Кажется, он обратил внимание на мою усмешку, потому что вдруг улыбнулся совершенно здоровой улыбкой и пояснил:
-Понимаешь, я долгое время жил там, где нет ни радио, ни телевизора, ни Интернета, так что я понятия не имею, что сейчас происходит вокруг. Вполне возможно, что у нас по-прежнему монархия, забастовки шахтёров, взрывы в метро, браки между геями запрещены, а The Libertines правят миром. Это Британия, которую я помню, и от которой скорее всего уже мало что осталось. Теперь всё так быстро меняется.
Интересно, за что его посадили? Такой юный, такой симпатичный… Наверное, ограбил какой-нибудь секонд-хенд. Судя по всему, в тюрьме над ним сжалились и разрешили оставить себе украденные шмотки. Могу понять этих ребят – я бы тоже не устоял. Исходя из его последних воспоминаний, за решёткой он провёл года два – не многовато ли за такую ерунду?
Стоп, а кто сказал, что он сидел в тюрьме? В конце концов, там ведь есть и радио, и телевизор и, думаю, даже Интернет, если хорошо себя ведёшь. Сомневаюсь, что он с особой жестокостью пришил десяток детей и попал за это в колонию строгого режима, где и клочка газетки не допросишься. Тогда он, наверное, лежал в психушке. Если так, то всё сходится – и его странное поведение и вид, и ощущение чего-то чужого, которое от него исходит мощными волнами. Да и кто в здравом уме бросится помогать мне расставлять диски в соответствии с загадочной логикой какого-то расстройства с длинным названием?! Остаётся надеяться, что он не буйный и врачи знали, что делали, выписывая его.
-А браки между геями разрешили. – брякнул я невпопад.
-Чудно. – сказал он без всякого выражения, шаря по своему пальто, видимо, в поисках карманов.
-Ты и правда собираешься покупать всё это барахло? – с подозрением спросил я, поддавшись внезапно охватившему меня чувству ответственности за это оторванное от нормальной жизни создание.
-Да нет, не сейчас. Просто хочу записать названия…
Это было уже как-то слишком. В мимолётном, но страстном порыве я схватил его за локоть и потащил прочь от злосчастного стенда. Под шокированными взглядами всего нашего персонала, я доволок парня до дверей, прижал к стеклу и быстро-быстро заговорил ему на ухо, чтобы никто больше не расслышал:
-Если для тебя это так важно, я могу поделиться с тобой своими дисками и слушай их хоть круглые сутки. Сейчас мне надо работать, но мы можем встретиться вечером, скажем, в шесть. Ты видел кофейню на этой улице? – кивок. – Отлично, вот жди меня там. В шесть, ясно? Всё, а пока иди погуляй.
С этими словами я одной рукой распахнул дверь, а другой подтолкнул к выходу бедного мальчишку, который и не пытался сопротивляться. Закрыв за ним дверь, я едва удержался от искушения картинно отряхнуть руки, как это сделал бы Джерри, только что выкинувший Тома на улицу.
-Вау. – восхитился Нил.
Эмили хмыкнула.
-Что он тебе такое сказал?
Я отмахнулся.
Не глядя по сторонам, я прошёл вдоль стеллажей и демонстративно плюхнулся на свой стульчик у окна.
-Дин, ты что, охренел?! – откуда ни возьмись ко мне подлетел Марк. – Что ты творишь с нашими клиентами?!
Я медленно поднял на него глаза и невинно улыбнулся.
-Да всё в порядке, Марк. Я просто воплощаю в жизнь нашу основную стратегию в отношении покупателей, то бишь нахожу к ним индивидуальный подход…
-Да чёрт бы тебя побрал с твоим подходом, он же нам теперь такое может устроить!
-Расслабься. – мягко сказал я, беря его за руку. – Тебе было плохо видно – на самом деле мы с ним поладили. Хочешь верь, хочешь нет, у нас свидание после работы.
С мучительным стоном смертельно уставшего человека Марк выдернул руку и со вздохом заковылял прочь. Я фыркнул, когда в его приглушённом бормотании мне послышалось что-то насчёт «этих пидорских штучек». Бедняга втайне завидует геям, отчего-то полагая, будто нам легче завязывать отношения друг с другом. Сам он уже второй год безуспешно подкатывает к Эмили и никак не желает переключиться на кого-нибудь другого. Трогательная наивность, плавно переходящая в раздражающую глупость.
Что касается меня, то перспектива сидеть на стульчике или поправлять диски на полках весь оставшийся день вдруг перестала казаться сносной. Более того, мысль о ближайших семи часах вызывала во мне неизбывную тоску, от которой хотелось упасть на пол и завыть. Можно подумать, я не ходил на эту чёртову работу последние два года, день ото дня занимаясь какой-то фигнёй. Надо полагать, если бы не этот рыжий псих в джинсовых бриджах, я бы сейчас спокойно читал свою книжку или дремал, пуская слюни.
Но нет. Мне вдруг стало интересно. Настолько интересно, что даже расхотелось спать. Я задумчиво раскачивался на стуле, уставившись пустым взглядом куда-то в окно. Тусклая и скучная улица, совсем поникшая от отсутствия солнца, – я смотрел сквозь неё. И улыбался. Будь моя воля, я не стал бы дожидаться шести часов, а выбежал бы на улицу прямо сейчас и догнал его. Чёрт его знает почему, внутри свербило дурацкое умильное ощущение, что я ему очень нужен, именно я, а не кто-то другой. И мне это нравилось, ужасно нравилось сидеть здесь и представлять, как он бредёт сейчас по парку, наверняка замёрзший, слоняется по книжным магазинам, пьёт противный кофе из бумажных стаканчиков, чтобы согреться, и ждёт, ждёт. Меня. И мне так хочется что-нибудь для него сделать, да хотя бы принести эти чёртовы диски, которые он так мечтает послушать, и посмотреть, как он порадуется.
В общем, со мной всё ясно – лечиться, лечиться и ещё раз… Чёрт, но почему?! Мне наконец-то довелось почувствовать что-то хорошее по отношению к другому человеку, что-то такое искреннее, что меня теперь плющит от умиления, а скоро и вовсе затошнит от такого слащавого счастья. Так греет изнутри это необъяснимое ощущение собственной значимости для абсолютно незнакомого человека – с чего бы это? Неважно. Ведь это как раз то, чего мне не хватало – чтобы кто-то как-то во мне нуждался. Чтобы я мог сделать доброе дело – совершенно бескорыстно! – и чувствовать себя при этом сильным, мудрым и незаменимым. Вот как, оказывается, заедает рутина, одиночество и бесконечные ночи в обществе подушки, книжки, бутылки пива или случайного знакомого из ближайшего клуба. Я же, в сущности, такое примитивное создание – не настолько поверхностное, чтобы руководствоваться одними инстинктами, но и не настолько глубокое, чтобы об меня обломал зубы какой-нибудь студент-психолог. В общем, мои потребности довольно предсказуемы – я всего лишь хочу быть кому-то нужным. И это просто замечательно, что к нам зашёл сегодня этот мальчик – он выглядел таким потерянным, хоть и старался это скрыть. Мне кажется, я могу сделать для него нечто большее, чем просто поделиться дисками. И я, чёрт возьми, это сделаю, или ни один мужчина больше не переступит порог моей спальни!

Джулиан

So we meet up in a public space
You’re very easy to spot, you look so desperate
We spend too much money on unsuitable things
Swapping our life stories and trying to look pleased.

 Luxembourg

Оказывается, я одичал настолько, что вкус обычного капучино с пенкой, посыпанной корицей, показался мне нереальной экзотикой. Я осторожно делал первые глотки, пытаясь привыкнуть, будто бы передо мной не кофе, а блюдо с сушёными муравьями.
Уже почти пять часов, в кармане позвякивают остатки моего некогда приличного состояния, а до желудка постепенно доходит, что его хозяин сидит в кафе, и это его кое к чему обязывает. Ну что ж, если события сегодня будут развиваться по моему сценарию, то можно без зазрений совести спустить последние фунты и в кои-то веки пообедать по-человечески. Хотя нет, по-человечески не выйдет – это же всё-таки кофейня, а не ресторан.
Дин придёт только через час, и я уже устал его ждать. Весь день я мотался по городу пешком и страшно замёрз – мои единственные оставшиеся в живых джинсы пришлось превратить в шорты, когда они начали дряхлеть. Это случилось ещё осенью, и было относительно тепло. Примерно тогда же сгинула почти вся моя обувь и кончились почти все деньги – я обнищал как-то тихо и незаметно. И теперь на мне висит целая гроздь мелких насущных проблем, которые надо решить как можно быстрее. Ну вот как с одеждой, например.
Со стороны может показаться, что я только усложняю себе жизнь, выдумывая какие-то дикие способы её улучшить. Чёрт возьми, нормальные люди так не поступают, они идут с повинной к своим родителям и, опустив глаза долу, шаркают ножкой и просят прощения. И те, конечно, оттаивают, принимают обратно своих неудавшихся детей и устраивают их на скромную, но приличную должность в каком-нибудь долбанном офисе.
Я сбежал из дома в шестнадцать лет, а в восемнадцать удрал из Англии. Я столько всего перевидал, что моим родителям с их крохотным, но таким уютным мирком, и в жизни такое не снилось. И делал я это вовсе не для того, чтобы спустя несколько лет приползти к ним и унижаться, умоляя дать денег или пустить переночевать. Представляю, как забавно я смотрелся бы в домашнем интерьере рядом с людьми, с которыми у меня давно уже нет ничего общего, кроме фамилии.
Нет уж, спасибо. Пусть себе живут спокойно, а я останусь здесь и буду изобретать свои хитрые комбинации.
Кстати, это тоже чушь – ни черта я не изобретаю, да и вообще не продумываю ближайшие двадцать ходов. Я просто понял однажды, что это неплохой способ управления реальностью – заявить вслух, чего ты хочешь, а потом плюнуть на всё и идти без цели вперёд и вперёд. И шанс обязательно на тебя свалится, главное – успеть сообразить, что это случилось, ну и воспользоваться моментом. Между прочим, со вторым пунктом у меня всегда проблемы – я совершенно не понимаю, как надо вести себя, поэтому опять пускаю всё на самотёк и творю чёрте что. И моё сегодняшнее шоу в магазине – отличный тому пример. Этот Дин, бедняга, не знал, что со мной делать – я заметил, как он напрягся, когда я начал нести весь этот бред про музыку и строить из себя не то аутиста, не то шизофреника. Пожалуй, он всё-таки испугался, но не так, как пугались люди на улице, всего лишь встретившись со мной взглядом. Ему, по крайней мере, стало любопытно, а это уже кое-что… Может, его заинтересует моя загадочная и многогранная личность, и мне не придётся особенно выпендриваться, чтобы попасть к нему домой. Если повезёт, мне даже не надо будет ни о чём его просить, он сам всё сделает, пребывая в уверенности, что это его собственное решение. И у меня будет крыша над головой и еда, и новые джинсы, и я не заплачу за это ни деньгами, ни собой.
Впрочем, он, наверное, уже миллион раз пожалел, что предложил мне встретиться. Любопытство любопытством, но за восемь часов рабочего дня интерес может сохраниться разве что к подушке и телевизору. Или он вообще забыл о нашей встрече и через час преспокойно отправится домой, вымотанный и голодный, и всю дорогу будет терзаться смутным ощущением, что он что-то упустил.
Но это не мешает мне перекусить в ожидании его прихода, а если не повезёт, то я просто выйду на улицу и буду искать что-нибудь другое. Хотя, если честно, я уже вполне настроился скрутить этого Дина, скормить ему приманку в виде меня, любимого, и получить взамен то, что мне необходимо. По-моему, он только этого и ждёт, сам того не подозревая.
Я задумчиво дожевал кусок ароматного вишнёвого пирога и пододвинул к себе очередную чашку кофе. Чувство голода сменилось неожиданным и непривычным желанием покурить. Естественно, сигарет у меня нет, и никогда не было, что удивительно. Почему-то я, перепробовав и полюбив кучу разной отравы, к курению так и не пристрастился, и это пресловутое ощущение «никотинового голода» никогда до данного момента меня не посещало. Да и вообще, никотин здесь ни при чём, это просто желание попускать тонкие струйки дыма и повертеть в пальцах сигарету. Так почему бы и нет, подумал я, пытаясь разглядеть официанта. Как назло, его куда-то унесло, и я, недолго думая, поднялся из-за стола, собираясь подойти к стойке. В этот момент распахнулась дверь и звякнул колокольчик, я инстинктивно обернулся и тут же плюхнулся обратно, ибо это был Дин.
Я бросил взгляд на часы – ещё только полшестого – видимо, его отпустили пораньше. Или сам отпросился? Он не сразу меня заметил и несколько секунд озирался по сторонам, попутно стягивая с рук перчатки – интересно, зачем он их одевал – дорога от его магазина до кофейни занимает ровно сорок пять секунд прогулочным шагом. По-видимому, решив, что я ещё не пришёл, он направился к свободному столику, в упор меня не замечая. Только тут я обратил внимание на его походку, и мне всё стало абсолютно ясно – беззаботная, плавная, от бедра, но всё-таки больше грациозная, чем смешная. Замечательно. Просто класс. Королева музыкальных прилавков.
Он на миг повернулся ко мне, по-прежнему меня не видя, я помахал ему, и наконец его взгляд сфокусировался. Узнавание в глазах и приятная улыбка – какой милый мальчик, чёрт побери. Добрый и открытый, наверное. Именно то, что мне нужно.
-Привет. – вешает куртку на крючок и садится напротив.
Я отвечаю, стараясь выглядеть дружелюбным и психически здоровым. Дин вновь одаривает меня очаровательной улыбкой – такой просто по определению не может водиться за среднестатистическими молодыми людьми его возраста. То ли он так и не расстался с розовыми очками, которые на него заботливо надели родители ещё в раннем детстве, то ли это просто маска, но убедительная и внушающая доверие, надо признать. Но в конце концов, это просто опасно – так улыбаться – никогда ведь не знаешь, с кем столкнёшься, и какие жуткие инстинкты ненароком разбудишь в чьём-нибудь тёмном застоявшемся нутре.
-Ну, как день прошёл? – если срочно не завести нормальный разговор, то такое начало вполне может плавно перетечь в конец.
Я пожимаю плечами.
-Да ничего, погулял по городу… – взгляд цепляется за сумку, которую Дин всё ещё держит на коленях, и я неожиданно спрашиваю. – У тебя сигарет нет?
-Есть… – он немного растерянно роется в сумке, затем хлопает себя по лбу, хмыкает и тянется к вешалке, чтобы вытащить из кармана куртки пачку “Vogue”.
Мне смешно, но я знаю, что срываться нельзя – такие, как Дин, очень легко и всерьёз обижаются на подобные вещи. Оскорблённое достоинство и всё в таком духе… В общем, я выуживаю длинную тонкую сигарету, а Дин чуть наклоняется вперёд и щёлкает зажигалкой. Этого мига ему хватает на короткий взгляд из-под взмаха пушистых ресниц – попытка поймать мой, но я не спешу ему отвечать и откидываюсь на спинку стула. Немного подумав, он тоже закуривает, украдкой поглядывая на меня. Мы оба молчим, как будто погрузившись в собственные мысли, а на деле лихорадочно выдумывая хоть какую-нибудь тему для разговора. Классическая неловкая пауза, Дин начинает нервно ёрзать, беспрестанно стряхивая пепел и мило улыбаясь, когда наши взгляды «случайно» пересекаются. В отличие от него, я спокоен как удав и не тороплюсь делать первый шаг навстречу. Если уж на то пошло, это он, а не я, настоял на продолжении знакомства, так что пусть теперь выкручивается.
И тут он, вспомнив о чём-то, радостно оживает и опять лезет в сумку.
-Чёрт, я же забыл совсем… – как следует порывшись, Дин вытащил увесистую стопку дисков и плюхнул её передо мной на стол. – Вот, как я и обещал. Мы это на работе слушаем, надоело до ужаса, ну я и стащил потихоньку… Думаю, Марк не обидится.
Стряхнув пепел, я зажал сигарету в зубах и придвинул к себе диски. Просто кошмар, ни одного знакомого названия… И всё это успело появиться и стать популярным всего за два года? Это даже как-то пугает.
-Я могу принести тебе ещё кое-что из своего, просто я люблю немного другую музыку. – с улыбкой добавил Дин.
-Угу. – я вертел в руках разноцветные коробочки и вздыхал. Потом спохватился, затушил сигарету и подозрительно глянул на Дина. – А это ничего, что ты унёс их из магазина?
Он легко передёрнул плечами.
-Ничего, переживут. Может, мы наконец что-нибудь другое послушаем. К тому же, – опять улыбка. – ты же их вернёшь потом.
Охренительная доверчивость. Мы знакомы, по сути, всего несколько минут, я выгляжу крайне подозрительно от макушки и до кончиков ногтей, но этот парень меня совершенно не опасается. А главное – ни капли не сомневается в моей честности и добродетели. Боже мой, он ненормальный.
-Спасибо. – у меня получается так искренне, хотя и не хочется признавать, что он меня всё-таки тронул. – Конечно, верну.
Только тут я вспоминаю, что мне, собственно, негде слушать все эти плоды чужого вдохновения. Чёрт, надо не слишком забываться и начинать понемногу наталкивать Дина на мысль о том, что мне придётся пожить у него. Но как назло, в голове пусто и беззаботно, будто всё уже решилось, и мне не о чем беспокоиться. Как бы не так.
Официант, наконец, заметил прибавление за нашим столиком и поспешил принести Дину меню. Тот что-то промычал с довольным видом и одарил гарсона очаровательным оскалом.
-Ты будешь что-нибудь?
Я помотал головой. Пожав плечами, Дин углубился в сие увлекательное чтиво, а я не без любопытства подглядывал за тем, как он то хмурился, то выразительно вскидывал брови, словно чему-то удивляясь, и беззаботно напевал под нос что-то идиотически бодрое.
-С ума сойти, яблочный штрудель! Я сто лет не ел яблочный штрудель… – воскликнул он, и я, полностью углубившийся в созерцание, от неожиданности подпрыгнул чуть ли не на метр.
На его лице отразилось столько неподдельного счастья, что ещё немного, и я бы расплакался от умиления. На взмах Диновой руки к столику подбежал официант и чуть склонил голову, всем своим видом выражая крайнюю заинтересованность.
-Яблочный штрудель и кофе-Бейлис, пожалуйста… по две порции. – хитрая полуулыбка в мою сторону.
-Я же сказал, что ничего не буду.
-Ну не пить же мне в одиночестве. – обезоруживающая морщинка на переносице и открытая доброжелательность в серых глазах. Чёрт бы побрал этих pussy-boys… Мой рот распахнулся сам собой, чтобы как бы невзначай выдать короткую, но резкую фразу, которая моментально бы стёрла с его лица это чёртово дружелюбие – я обожаю так делать, подлый удар исподтишка, неизменно оставляющий после себя недоумённое и обиженное выражение. Но зрительный контакт длиной секунд в десять, безмятежное лицо Дина, не подозревающего о «жестоких играх» внутри меня – и я сдался.
Он наблюдал за тем, как я с отстранённым видом потягиваю кофе из соломинки, так, словно ставил надо мной эксперимент. Интересно, я пью как-то по-особенному? Я отвёл глаза, невольно чувствуя себя диковинным зверем, чьи повадки собрался изучать целый консилиум. Если так и дальше пойдёт, я точно не сдержусь, брякну что-нибудь подобающее и угроблю все свои радужные надежды к чёртовой матери.
-Ты, наверное, давно ничего вкусного не ел. – осторожно предположил Дин, цепляя взбитые сливки кончиком соломинки, как ложкой.
Я хмыкнул – так-так, кажется, мы начинаем прощупывать почву.
-Ну почему же. – я позволил себе улыбнуться, но издёвки Дин, разумеется, не заметил. – У меня всегда были свежие деревенские продукты. Штруделей я, конечно, не готовил, но и не жрал целыми неделями одну фасоль. В общем, мне было очень неплохо… Правда, в последнее время соскучился по общению, вот и решил вернуться в Лондон.
У него на лбу шрифтом Comic Sans было написано полнейшее замешательство. Я едва не рассмеялся и не хлопнул его по плечу, словно это был розыгрыш, и сейчас я превращусь в самого себя и расскажу всю правду. Ведь он, конечно же, успел напридумывать себе как минимум сотню историй, пока коротал время на работе. И судя по всему, мои слова совершенно не вписывались ни в одну из его версий.
Вместо того, чтобы рассказать всё по порядку, я решил ещё немного поглумиться и бросил в воздух пару намёков на мою прошлую жизнь. Как я и ожидал, Дин запутывался всё больше и больше, но старался не подавать вида, усердно кивая и улыбаясь. Курил он теперь почти без остановки, и мне даже стало его немного жаль – он во всех отношениях такой симпатичный и милый, а я вовсю пользуюсь его искренностью. Фу, как некрасиво, сказал я себе, пора уже завязывать с этой игрой и открыто признаться, что я, извините, без определённого места жительства…
Так мы трепались вроде бы ни о чём, болтаясь вокруг да около, и кофе-Бейлис сменился бренди, а сигаретный дым обволакивал нас всё плотнее, отгораживая от других людей и их проблем, совершенно нам не интересных. Мы были уже достаточно пьяны и расслабленны, когда Дин не выдержал, со стуком приложился лбом к столу, заткнув меня на полуслове, и начал тихо хихикать.
-Что? – мой голос звучал бы раздражённо, будь я трезвее, но сейчас мне было просто лень испытывать какие-либо эмоции.
Не отрывая носа от стола, он взглянул на меня снизу вверх – «бровки домиком», расширенные зрачки – и хихикнул. Я выразительно закатил глаза и отвернулся. И естественно, не успел среагировать, когда его рука проползла через стол, его пальцы якобы ненароком скользнули по моей ладони и через миг подло похитили мою сигарету. Я резко повернул голову, пытаясь обжечь Дина «гневным» взглядом – что не вышло, а он невозмутимо докуривал мой бычок, по-прежнему лёжа на столе.
-Этому столику больше не наливать. – проворчал я.
Дин усмехнулся, мне в этом почудилась совершенно нежелательная для меня игривость, и вдруг заявил:
-Кончай надо мной издеваться… и расскажи, откуда ты взялся на самом деле.
Я рассмеялся.
-А мне интереснее послушать, что ты расскажешь.
-О чём?
-Обо мне.
Он попытался придать своей пьяной физиономии сосредоточенный вид и подумать.
-Я не понял, ты опять издеваешься? Что тебе рассказать? Я, кстати, даже не в курсе, как тебя зовут…
-Джулиан.
-Оч-чень приятно. – улыбка, достойная Чеширского кота. – А меня…
-Дин.
Он вытаращил на меня глаза, будто я пророк какой, и даже принял сидячее положение.
-Откуда ты…
-У тебя на бейджике было написано. – снисходительно пояснил я.
-А-а. – ему понадобилась секунда, чтобы переварить информацию и расхохотаться. – Слушай, давай ты мне всё-таки расскажешь что да как, а потом, если захочешь, я повеселю тебя своими догадками.
Я вздохнул и покачал головой. Пришлось согласиться.
Было выпито два бокала бренди и ещё два – виски, выкурено семь сигарет на двоих и сменено две пепельницы, когда я закончил свою сагу. Дин смотрел на меня, не отрываясь, и я впервые за этот вечер не мог прочитать на его лице решительно ничего. Он не перебивал, не задавал вопросов и даже не охал, и я попутно отмечал про себя, что он начинает мне нравиться – по крайней мере, его способность слушать оказалась большим плюсом. Причём, отчего-то неожиданным. А когда я замолчал, он только усмехнулся, гораздо серьёзнее, чем когда-либо до этого, и сказал:
-И нафиг тебе нужны эти диски, если негде их слушать?
Я пожал плечами. Дин опустил глаза, спрятав жутко хитрый взгляд, и долго размазывал только что докуренную сигарету по пепельнице.
-Когда я увидел тебя в магазине, то подумал, что ты вышел либо из тюрьмы, либо из психушки. – начал он, стараясь опять не рассмеяться. – Но, знаешь, твоя история оказалась поинтереснее… И я вот думаю, если тебе ещё есть что рассказать, то я бы хотел послушать… Поэтому предлагаю мой музыкальный центр, диван, полотенце и трёхразовое питание в обмен на твою болтовню. Устроит?

***

Прим. авт.: продолжение следует.. или не следует