Медея

       Спускаясь по гнилым ступенькам к странному полудому-полупогребу, она думала только об одном. Все последние два года, даже когда готовила еду или напевала в ванной, или болтала с подружкой по телефону – только об одном. Иногда ей казалось, что его имя, как звезда, горит у неё во лбу.
       ЯСОН. Первая - “я”, последняя - “н”. Такие мягкие, сонорные звуки, преломленные посередине тёплым шумным “с”. ЯСОН. И два года – в постоянном напряжении, в поиске дороги, ведущей прямиком к его сердцу.
       Он не говорил ни “да”, ни “нет”, притягивая и отталкивая одновременно. Он держал интригу, и ей казалось, что в конце концов она просто порвётся, как натянутая струна, не выдержав этого сильного чувства, этого вожделения, которое давно превратилось в хроническую болезнь.
       - Что готова отдать, коль хочешь быть с ним? - недобро усмехаясь, проскрипел старец в ответ на её просьбу. Медея задумалась. Казалось, тёмная землянка, в которой обитал дед, задумалась вместе с ней.
       - Быть с ним... - в груди томно вздрогнуло от сладости этих слов. Медея с надеждой посмотрела в сморщенное лицо старца. - Быть с ним... Навсегда?
       - Навсегда, - ещё более ехидно согласился дед. “Неужели он и вправду всё может?” - с сомнением спросила себя Медея.
       - Я... всё бы отдала! Что угодно! Не знаю... Я... десять лет жизни отдала бы за него!
       - Прямо-таки десять?! - недоверчиво захихикал старец. - Ладно, не горячись. Подумай хорошенько! Отдала бы десять? Коли взаправду?
       - Да... - Медею на секунду кольнуло сомнение, но быстро потухло, стоило ей вспомнить омут его звёздно-зелёных глаз. Старик покачал головой:
       - Э-э-э, нет! Десять – это слишком много. Не хватает твоей любви на десять, милая! Ну да ладно: может, пяток... Или... Э-эх, да ну тебя! Пусть его будет... Сколько любишь-то его?
       - Два года, - прошелестела Медея. Старик задумчиво потёр бороду:
       - Будь так. Два годка отдашь за него? Чтоб всю жизнь твоим был и не ушёл к другой девице?
       - Два? Конечно! - Медея едва сдерживала радость. Каких-то два года жизни, чтобы стать его женой! Господи, на что ей эти годы, если в них не будет любви, не будет счастья?! А счастье может быть только с ним, обожаемым Ясоном. Иногда она боялась на него дышать.
       - Что ж, вижу, душенька, уже не колеблешься, - довольно заключил старик. - Вот и по рукам! Два года – и твой он, касатик!
       Медея выпила горьковатую настойку и вдруг ощутила смутную ассоциацию. Детство, сказки... Но мысль улетучилась, так и не успев превратиться во что-то законченное.
Утро ворвалось в неё телефонным звонком. Его голос. Не может быть! Нет, это же просто сон!
       СОН...
       ЯСОН...
       Слова смешались в сознании. Она выкрикивала его имя в минуты истерической страсти и смущённо шептала во время их романтических прогулок по седому осеннему парку. Его чудные глаза смотрели только на неё. Длинные чёрные ресницы трепетали теперь лишь на её щеках.
       Ясон любил её. И очень скоро они поженились.
       Идиллия, волшебная сказка, фантастика...
       Двое малышей – мальчик и девочка. Всё, как она мечтала.
       Иногда, правда, приходили мысли... Разные мысли о землянке и о двух потерянных годах. Тонкой иголочкой что-то кололо внутри, но потом быстро улетучивалось. Он здесь, рядом, и в его глазах столько любви!
       Несколько лет Медея купалась в ней, сгорая от счастья. А потом вдруг устала.
В один прекрасный день ей надоело то, как он говорит ”милая”, как улыбается и как причёсывается на косой пробор. Надоели его шутки, над которыми она прежде хохотала до упаду и манера подносить ложку ко рту, наклоняясь вперёд всем телом. Мысли... Мысли мучали её всё чаще.
       Целых два года! О, Господи! Да кто знает, на что она могла потратить эти два года? Что, если это были лучшие годы её жизни? Какое ослепление, какая отрава заставили её отдать их за этого человека? С каждым днём смотреть на него становилось всё тяжелее.
Ясон, вроде бы, по-прежнему любил её – всё честно. Но Медее становилось от его любви только противно.
       Два года... Теперь уже она засыпала и просыпалась с мыслью о них. Два года... 365 + 365...
       730 дней! Её дней! За что она их отдала?! Наверняка где-то есть мужчины и получше этого никчемного Ясона. Возможно, её ждало блестящее будущее с каким-нибудь богачом или дипломатом. Возможно.... Что, если её суженым должен был стать известный поэт или музыкант, который прославил бы её имя на весь мир? И дались ей эти его глаза! Придумать надо было – звёздные! Да что он знает о звёздах?!
       Ясон никак не реагировал на её скандалы и истерики. Он по-прежнему завороженно следил за каждым её движением, за каждым вздохом, любя, по-видимому, всем сердцем...
       “Тебе я отдала свои лучшие годы!” Ха-ха-ха! Какая актуальная фразочка! Медея зажимала уши руками, чтобы не слышать, как ночью он храпит рядом. Противно... Всё противно! И дети его противны. Их двое. Двое, как отданных ею лет. И оба так похожи на Ясона...
       В страстном порыве всё изменить она бросилась к старику, но оказалось, что старик давно умер. “Что, старый козёл, не помогли тебе мои годочки?” - со смесью злорадства и горечи подумала Медея. А дома её ждал любящий Ясон. Она залезла в кровать, укрылась с головой одеялом и заплакала.
       - Любимая, что с тобой? Что для тебя сделать? Я не могу видеть как ты плачешь, родная! - пытался обнять её муж.
       - Оставь меня в покое! Я тебя ненавижу! Ты слышишь, ненавижу тебя! - Медея исступлённо молотила его кулаками по твёрдой груди, но он терпел, всё терпел, и только тихо повторял:
       - Вот и хорошо, выплесни, выплесни всё на меня! Только бы тебе было хорошо, только бы ты была счастлива.
       - Да не буду я с тобой счастлива, понимаешь ты это! - кричала она. - Оставь меня, уйди, исчезни навсегда! Я кусок жизни отдала за тебя!
       - Уйти?! - поразился он. - Нет, я не могу. Я никогда не уйду, ты слышишь? Я твой и только твой, и я умру у твоих ног, Медея, любимая моя!
       Зажав кусок простыни зубами, она протяжно, по-собачьи завыла. Этой ночью в её полубезумную голову приходили только чёрные идеи. Убить Ясона? Но куда она денет детей? Его детей, которые связали их навечно? Медея с ужасом начала понимать, что ненавидит за своё колдовство не только Ясона.
       День за днём ненависть пожирала её душуи разум. И, проснувшись однажды, Медея поняла, что не может больше выносить этого. Она должна отомстить Ясону за те два года, должна уничтожить всех, кого он любит, пусть даже один из этих людей – она сама.
       - Мама, мама! Мама готовит печенье! - радовались её дети, бегая по кухне.
       - Да, детки, сегодня побалую вас вкусненьким, - тепло улыбалась Медея.
       - Мамочка, ты сегодня такая весёлая! Будь такой всегда, пожалуйста!
       - Конечно, малышка, я теперь всегда буду весёлой! - сладко ответила она и открыла заслонку духовки. - О, а вот и наше печенье! Детки, идём пить чай!
       Дети захлопали в ладоши и наперегонки кинулись к столу. Его дети. И как только похожи!
За чаем поднос с печеньем быстро опустел.
       - Мам, а ты не ешь? - с набитым ртом спросил её сыночек.
       - Нет, солнышко, я на диете. Хочу сохранить стройную фигуру, чтобы нравиться папе.
       - А ты и так нравишься папе. Любая. - смеясь, возразила дочь.
       - Знаю, милая.
       Очень скоро личика малышей исказила судорога.
       - Мама, больно! Нам больно!
       Но она сидела и бесстрастно наблюдала за тем, как умирали её дети. Её? Да нет, конечно же! Это ведь его дети! ЕГО!
       Когда сынок перестал биться в конвульсиях и застыл на ковре неподвижной статуэткой, Медея взяла кухонный нож для разделки мяса и, смеясь страшным безумным смехом, вонзила себе чуть выше желудка. Страшный крик заполнил пустоту мёртвого дома.


       Ясон оторвался на минуту от компьютера. Что-то, крепко сжимающее его в груди, вдруг резко отпустило. И откуда-то пришло шёпотом сказанное “Медея”. Медея... Господи, сколько они женаты? Семь лет? Какой чёрт дёрнул его жениться на этой некрасивой тусклой девчонке с глазами фурии? Разве мог он любить её? Разве хоть когда-нибудь он её любил?! Она – да. Он помнил, как она сходила с ума от его слов, но он-то... Он зачем вляпался во всё это?!
 Медея... И у них с ней – двое детей... Но она – настоящая истеричка, стерва, которая треплет ему нервы и которую он не любит. Ясон встал из-за стола и пошёл домой с твёрдым намерением сообщить ей о своём решении развестись. А дети... Это ведь её дети, верно? По закону, останутся с матерью, а на алименты как-нибудь наскребём... Только бы избавиться от этого ярма на шее!
       Ясон шёл, ускоряя шаг. А дома его уже ожидали три остывших трупа нелюбимый людей.
       И золотая колесница с неба не спустилась.