Рена

Мне давно хотелось написать о любви моей молодости, но по разным причинам я оттягивал этот рассказ. Наконец, решился – если не напишу сейчас, то уже не напишу никогда.

Была осень 1945 года. Недавно окончилась Великая Отечественная война, участвовать в которой довелось и мне. В моих планах было поступление на медицинский факультет университета с целью стать врачом, как и мой отец, который в то время работал в 4-й поликлинике города Риги в должности заместителя главного врача.
В один из ноябрьских дней в этой поликлинике состоялось торжественное мероприятие по случаю приближающегося государственного праздника с последующим, как водится, банкетом. Вместе с родителями был приглашён и я – в основном, для того, чтобы поиграть на трофейном аккордеоне.

Главным врачом поликлиники был седовласый импозантный француз, звали его Раймонд Георгиевич Моннель. По-русски он говорил с акцентом, но был, что называется, душой общества. Его жена – невзрачная женщина – ничем особым не выделялась, но с ними была их дочь – стройная, смуглая, миловидная девушка в коричневом платье с белым кружевным воротничком.
Когда публика стала рассаживаться за уставленным закусками и напитками столом, девушка спросила у матери: « Можно я сяду с тем мальчиком?». Тем мальчиком был я, и было мне тогда 20 лет.
Cейчас уже не помню, о чём мы говорили в тот вечер. Я узнал, что девушку зовут Ренэ или просто Рена.

После этого вечера до следующей осени я Рену не встречал. Зима и весна, а также начало лета ушли на подготовку к вступительным экзаменам в университет, поскольку за годы, проведённые на фронте, я основательно забыл то, что учил в школе. Готовиться приходилось интенсивно. В августе я успешно сдал экзамены и был принят на первый курс медицинского факультета.
В первый же день занятий, которые проходили в старинном здании – анатомикуме, - в коридоре, в перерыве между лекциями я встретил Рену, и мы поздоровались как давние знакомые. Рена оказалась милой, весёлой, остроумной собеседницей. Она была на два года моложе меня, но на курс выше – ведь из-за военной службы я опоздал с учёбой года на три.

В следующем перерыве мы встретились снова, а затем стали встречаться и в последующие дни. Я поджидал Рену и провожал её домой. Очень скоро мы почувствовали, что нас тянет друг к другу, мы искали всё более частых встреч. Всё дольше становились прогулки в красивом парке, расположенном вблизи анатомикума. В те дни, когда нам не удавалось встретиться, мы чувствовали, что общения не хватает. Так началась наша любовь.
В то время мы зачитывались только что вышедшим романом Ильи Эренбурга «Буря», где так романтично описана любовь русского инженера Сергея и француженки Мадо. Нам казалось, что наша любовь чем-то схожа с этой любовью, ведь Рена была француженкой!

На курсе, где училась Рена, скоро привыкли, что мы постоянно вместе. Иногда я посещал лекции второго курса, чтобы посидеть рядом с Реной. Мы полюбили друг друга и не скрывали этого.

Однако, как выяснилось, наш роман совершенно не устраивал родителей Рены. Они считали, что я был неподходящей партией для их дочери, ибо в их глазах я был лишь сереньким студентом, а они надеялись, что Рена выйдет замуж за человека с будущим. Вначале они запретили ей в свободное от занятий время выходить из дома. Сейчас, в ХХ1 веке, это кажется диким, но тогда было именно так. Следует сказать, что семья Моннель переехала в Ригу из Таджикистана, где они долго жили, и, возможно, эти нравы являлись отголоском некоторых обычаев Востока.
Раймонд Георгиевич ездил на служебной машине (это был небольшой чёрный довоенный «мерседес» с откидным верхом), и на этой машине он стал караулить Рену после занятий у здания анатомикума, выслеживал нас во время прогулок в парке и на улицах, брал Рену за руку и увозил домой. Меня при этом он игнорировал.
Однажды он вызвал моего отца – своего заместителя – и строго потребовал, чтобы он запретил мне встречаться с Реной. Отец ответил, что его сын совершеннолетний, а, кроме того, в нашей семье не приняты такие запреты, и он не считает возможным вмешиваться в мою личную жизнь. Когда главный врач стал угрожать отцу какими-то репрессиями, папа сказал, что может уволиться. Этого тот не хотел, так как в то время надо было писать много разных отчётов и бумаг, а Раймонд Георгиевич слово «главврач» писал через одно «в»! Кроме того, отец умело руководил лечебной работой поликлиники, а главный значительную часть рабочего времени тратил на ухаживания за дамами, в чём весьма преуспевал.

Несмотря на противостояние родителей Рены, мы использовали любую возможность побыть вдвоём: погулять по Риге, посидеть на скамейке в парке, помечтать, - это было прекрасное, незабываемое время! Летом нам было хуже: занятия заканчивались, и возможностей для встреч становилось меньше, но всё равно наши встречи, пусть и короткие иногда, происходили и летом.

Так шли месяцы и годы... Раймонда Георгиевича освободили от руководства поликлиникой, и он был назначен главным врачом расположенного под Ригой санатория «Балтэзерс». Летом семья Моннель жила на территории этого санатория. Для того, чтобы встретиться с Реной, мне надо было доехать на трамвае до конечной остановки и километров семь-восемь идти до санатория пешком. Обычно при этих тайных свиданиях мы договаривались о времени следующей встречи.

В то лето, так запомнившееся мне, стояла тёплая, солнечная погода. Рена тайком прибегала из санатория на опушку леса, где я ждал её. Мы были счастливы...
Когда я был на 4-м курсе, а Рена на 5-м, мы совершили поступок, который иначе, нежели авантюрой, не назовёшь: пошли в ЗАГС и зарегистрировали свой брак. После этого из паспортов аккуратно вынули двойные листки с печатями ЗАГСа и спрятали их. Регистрация, как нам казалось, должна была сильнее укрепить наш союз. Целый год мы оба держали это в тайне от своих родителей.

Теперь я уже не помню, как именно мы сообщили о нашем браке, однако скандала не было. Родители Рены смирились и в своей квартире выделили нам комнату, в которой мы и стали жить. Отношение родителей Рены ко мне было корректным, но не более того.

Дальше, как мне сейчас кажется, события развивались стремительно и отнюдь не способствовали любви. Рена закончила медицинский институт и стала работать врачом-отоларингологом в одной из поликлиник Риги (для того, чтобы устроить свою дочь в столице республики, у Раймонда Гергиевича хватило связей). Прошёл ещё год, я также закончил институт и был направлен в Елгаву – город, расположенный в 40 километрах от Риги. Администрация выделила мне комнату на территории больницы для временного проживания. Рена приехала в Елгаву лишь один раз: она не хотела уезжать из Риги, а я на этом не настаивал. Вначале я ездил после работы в Ригу ежедневно, затем через день, затем ещё реже, потому что был очень занят, совмещая приём в поликлинике, работу и дежурства в больнице и на станции Скорой помощи. Как-то получилось, что наши отношения с Реной становились всё более прохладными. Музыка, которую я так любил, а также театр мало привлекали Рену. Общих интересов становилось всё меньше. Большую часть свободного времени я проводил с братом Юлием – студентом-медиком, затем тоже врачом. С ним нас роднили музыка ( брат прекрасно играл на скрипке, а я ему аккомпанировал) и, конечно, медицина, которая была для нас обоих любимым делом.

В один из своих редких приездов я узнал, что Рена была беременна, однако по настоянию родителей беременность прервала. Моего согласия, разумеется, никто не спрашивал.
Затем случилось то, что случилось, - я изменил Рене, и ей сразу стало обо всём известно. Так разошлись наши пути...
Когда я вспоминаю об этом теперь, то думаю: ведь мы были молоды, неопытны, нам бы сесть, спокойно поговорить, вспомнить о нашей любви, о тех препятствиях, которые мы преодолевали, чтобы быть вместе, и многое другое. Но ни один из нас не сделал этого первого шага...

Прошёл год. Как-то Рена позвонила мне на работу и сказала, что собирается выйти замуж и просит приехать в Народный суд для развода. Поскольку день, назначенный судом, приходился на мой отпуск, а я должен был ехать в Москву, то послал в суд официальное письмо о том, что материальных претензий не имею и согласен на развод. Однако по существовавшему тогда закону нам предстояло следующее: окончательное решение процесса в Верховном суде. И вот, вернувшись из отпуска, я получил повестку на заседание суда, назначенное на 31 декабря. На суде всё решилось быстро и формально – мы оба говорили о «несоответствии характеров» и что-то ещё. Нас развели. После этой процедуры мы с Реной зашли в кафе «Флора», заказали кофе с пирожными, посидели немного, а потом разошлись в разные стороны, пожелав друг другу «счастливого Нового года».

И только тогда я с ужасом понял, что совершил – ведь я любил Рену, но отныне потерял её! Теперь, по прошествии стольких лет, могу сознаться: я плакал. Плакал долго и безутешно. Мне тогда казалось, что ещё можно что-то вернуть, исправить. Несколько раз я безуспешно пытался уговорить Рену вернуться, ходил к ней на работу, затем написал ей письмо, вложив в его строки немало слов любви, нежности и раскаяния. Когда я в очередной раз пришёл к Рене в поликлинику, за ней приехал её новый муж, которого я видел тогда в первый и последний раз. Он дал мне понять, что знает о письме. Значит, Рена прочла ему это письмо, очень личное, интимное, напитанное кровью сердца!

В течение последующих пятнадцати лет Рену я не видел. Я много работал, встретил женщину – красивую, умную, любящую. Она стала моей женой и подарила мне двух прекрасных дочек. Она, как и я, любила музыку, литературу, театр, прекрасно пела. Очень помогла она мне в работе над диссертацией. Мы получили квартиру. В общем, жизнь наладилась...

О Рене я изредка слышал. Муж её оказался человеком с тяжёлым характером, он заставил Рену получить ордер на её комнату, затем обменял эту комнату на жилплощадь в другом доме, вселив в квартиру родителей Рены чужих людей. С тестем и тёщей он разорвал отношения, запретил им посещать Рену, а затем и детей, которых она родила. Наверное, тогда они смогли сравнить его со мной...
Не знаю, вспоминала ли Рена в эти годы о нашей любви, о том, что объединяло нас . Когда я думаю о причинах нашего охлаждения и последующего разрыва, то понимаю, что их было несколько. Сближали нас длительная необходимость борьбы за нашу любовь, преодоление препятствий, а когда эта необходимость исчезла, оказалось, что у нас мало общих интересов. Возможно, были и другие причины. Я, во всяком случае, вины с себя не снимаю, - наверное, я виноват больше, да что теперь об этом рассуждать...

Прошло пятнадцать лет. Росли дети, я защитил диссертацию. В один из летних дней, направляясь на машине домой, я неожиданно увидел своего бывшего тестя Раймонда Гергиевича с супругой, прогуливающихся неподалёку от нашей больницы. Зачем они приехали в Елгаву – город, где они раньше никогда не бывали, где у них не было ни друзей, ни знакомых, - не знаю и уже никогда не узнаю. Я остановил машину, подошёл, поздоровался. Они были очень приветливы, расспрашивали меня о семье, о работе. А вот о Рене ни они, ни я не говорили.

Через несколько дней после этой встречи Рена позвонила мне и попросила приехать , чтобы посмотреть её мать, у которой пошаливала печень. Я знал, что мою тёщу лечит близкий друг их семьи – очень опытный, хороший врач, кроме того, в Риге достаточно много высококвалифицированных докторов. Тем не менее, я поехал. Жили родители Рены уже в другой квартире. Рена присутствовала при моём визите, мы обсуждали чисто медицинские и бытовые вопросы. Затем я уехал.
Несколько лет подряд на ежегодных совещаниях членов врачебных комиссий военных комиссариатов я встречал Рену. Она выглядела усталой, как-то сникла, былой огонёк в глазах погас. Я узнал, что жизнь у неё нелёгкая. Мы сидели рядом, говорили о работе, о родителях. О нашей прошлой любви, о встречах, о былой близости мы не заговорили ни разу.

На очередном совещании Рены не было. Её коллеги сказали мне, что она ушла на пенсию.
Через несколько лет я узнал, что её муж рано скончался, дети мало зарабатывают, пенсия очень маленькая, а из квартиры за долги их выселили, и они проживают в домике на дачном участке. Дети пьют, и Рена пьёт вместе с ними. Живёт в нищете...
Иногда у меня возникало желание узнать, где находится этот участок, съездить, повидать Рену, но каждый раз я спрашивал себя: а зачем? Что я ей скажу, и не будет ли для неё унизительным то, что я увижу её в таком положении? И я не поехал.
Ещё через некоторое время я узнал, что Рены больше нет.

С женой мы прожили без малого пятьдесят лет. Выросли дочери, взрослеют внуки. Жизнь, по сути, прожита, и прожита благополучно.
Но в минуты раздумий я иногда вспоминаю далёкий летний день, освещённую полуденным солнцем опушку хвойного леса и смуглую девушку в сером халатике, с радостной улыбкой бегущую мне навстречу.


Фото из Интернета (свободный доступ)