И обожаю эту жизнь...

Я еду в мрачном пустынном троллейбусе, глядя на заполненную выхлопными газами улицу. Железные кони ползут как сонные мухи. Москву захватили пробки. Духота, смешанная с холодным воздухом, поднимается в серое небо, потрёпанное будничной мглой. Вокруг снуют замороченные люди, путаясь под ногами друг у друга, натыкаясь на усталых животных, раздаётся протяжное раздражающее бибиканье, теряющееся в московской суете. Они все куда-то бегут, но будто занимаются этим во сне. Сигаретный дым заставляет прохожих отворачиваться, застывшая картинка начинает надоедать. Ожидание меняет настроение.
А я еду, понимая, что не в силах что-либо изменить. На бесконечной дороге троллейбус постоянно дёргается, двигается рывками, я с завидной периодичностью съезжаю с кресла. Это начинает меня бесить, а затем – забавлять. Со стороны это, наверное, выглядит немного нелепо. Когда на очередной кочке меня подбрасывает, я улыбаюсь, подбрасывает вновь – я уже не в силах сдержать смех. Возникают пушистые ассоциации, настроение стремительно карабкается вверх. И я закрываю глаза, чтобы немного отвлечься, и начинаю мечтать.

Очередной прыжок с места, я вспоминаю аттракционы. Есть один аттракцион, который в детстве я очень любила, но, во-первых, он был не во всех парках, а во-вторых, там существует чёткое ограничение возраста, роста и веса (и если по первому параметру я подходила довольно долго, то два последних предателя лишили меня счастливого детства). Я представляю, как мы с Н.П. пойдём в такой парк. И будем кататься на карусели, будет весна, и мы будет бегать друг за другом, есть мороженное и пускать в лазурное небо, заляпанное белоснежной ватой, яркие воздушные шарики. Улыбка не пропадает с моего лица, я начинаю обдумывать подробности, буквально тону в своих воздушных мыслях. Накидываю капюшон, чтобы защититься от окружающего мира, устраиваюсь поудобнее, прислоняюсь щекой к окну и пропадаю. Сквозь некрепкий сон слышу что-то про конечную остановку, Оля теребит меня за плечо, будит (она одета в розовое, краски вокруг такие сочные, и я начинаю улыбаться), говорит мне про какого-то человека, показывает на него рыжей перчаткой и объясняет, что он уже давно меня ждёт.
 Вдруг я просыпаюсь. Оля трогает меня за плечо, я открываю глаза: чёрное пальто удивляет меня, троллейбус изобилует будничными оттенками, я возвращаюсь. Мы выходим, а я капризничаю. Поднимаясь по надземному переходу, замечаем одинокого молодого человека, который прибавляет шаг. Он отворачивается, а мы веселимся. Начинаем коверкать его походку, копируем движения. Получается дико забавно, весь переход оглушает взрыв нескромного заливистого хохота. Я иду вприпрыжку, размахивая пакетом со сменкой. Мы пролетаем над лестницей, окунаемся в шум МКАДа, толкаемся, веселимся и поём песни. Я пританцовываю, поражая скучных людей остановки скверным вокалом. Едет какой-то автобус, я кричу Ольке, чтобы не смела уезжать и бросать меня здесь. Сажусь в автобус, оказавшийся моим, и уезжаю.
 
Отвратительный запах режет ноздри. Я морщусь, зарабатывая мимические морщины, размышляю над необходимостью приземлится на одно из свободных мест, медленно подхожу к ближайшему из них и сажусь. Пышная тётя заставляет мой позвоночник изрядно перекоситься. Из-за спины выползает подлая пробка. Я гадаю, кто же является источником этого невыносимого аромата, но отвергаю версию уличения соседки, вопреки всем колебаниям воздушных масс, и торжественно обвиняю и кляну невидимую кучку счастья, наверняка лежащую под нашими креслами. Автобус поворачивает, выпускает нас на остановке, я выпрыгиваю на покрывшийся ледком асфальт, на свободе вдыхаю морозную свежесть и обожаю эту жизнь.
       
       24.11.2008