Один день из жизни совы

«The Owls Are Not What They Seem»
Twin Peaks

Утро. В окно льётся унылый неживой свет, такой же серый, как и громадины окрестных панельно-блочных строений, в которых с каждым годом всё сложнее заполучить даже одиночную четырёх стенную камеру, где пройдёт вся твоя жизнь, не говоря уже о двух или трёхкомнатных помещениях. Иногда среди этих чудищ, откуда ни возьмись, вырастает что-то новое и просит всех остальных потесниться, но каждое вновь возникшее здание всегда ещё более серое, сколько бы этого не пытались скрыть работавшие над ним проектировщики. По большому счёту, серые все постройки города, даже если наверху у кого-то из них ярко светится реклама Nokia или мелькает изображениями огромный экран. Особенно серые они по утрам. Но это ещё не то утро, когда весь муравейник, населённый в большинстве своём злыми и недовольными муравьями, придёт в движение и продолжит свою великую стройку. Все спят. Даже главный муравей, утвердивший и собственноручно водрузивший совсем недавно, на самом верху, новое знамя, изображающее другого муравья, тростинкой пронзающего что-то большое, округлое и уже готовое опуститься на муравейник откуда-то сверху; даже он спит своим крепким сном, хотя и горит в одном из его окошек, тоже на самом верху муравейника, сразу под знаменем, слабенький огонёк. Тихо. Утро в городе всегда одинаково, будь то зима или лето, осень или весна. Разница только во времени, так как то, что в августе можно без всяких сомнений назвать утром, в декабре – кромешная ночь.
Но давайте сыграем в игру. Попробуем преодолеть все свои утренние не хочу и не могу: сделав глубокий вдох, встанем с первой попытки и отправимся на кухню, чтобы не тревожить ещё спящего на соседней подушке дорогого нам человека. Теперь подойдём к окну и, отведя занавеску в сторону, посмотрим на то, что происходит снаружи.
Считается, что если в июле встать между пятью и шестью часами утра, проделав всю вышеописанную процедуру, можно постичь истину и даже узнать тайну мироздания. Так, во всяком случае, полагали те, кто придумал когда-то известную формулу успеха: «кто рано встаёт, тому Бог даёт». Правда, не совсем ясно, что они имели в виду. Например, во сколько именно нужно встать, чтобы было, действительно, рано. А ну как в шесть утра Бог ещё что-нибудь, глядишь, и даст, а без пятнадцати семь уже нет. Накося! И всем ли Он даст или нет. А как быть с теми, кто ещё спит, и для кого рано – это всё, что до одиннадцати часов утра? Стало быть, можно сделать вывод, что тем, кто встаёт поздно, ничего не светит, и если им кто-то чего-то даёт, то в другом месте и уж явно кто-то другой.
Но не будем отвлекаться. Перед нами утренний город. Кругом царит удивительная и неправдоподобная тишина. Лишь вдалеке слышится слабый, из года в год и из рассказа в рассказ повторяющийся скрежет метлы. Это дворник. Из всех пролетариев, известно какая личность. И ведь не спится ему, анафеме. Город, уже разлепивший свои сонные веки и с неприязнью сощурившийся на свой небесный будильник, еле видный сквозь серую дымку свинцового городского тумана, ещё продолжает хранить медитативное молчание, словно бы и он пристроился в позе лотоса, сложил руки в гьян-мудре, выполнил горловой замок и целиком погрузился в себя. Именно утром ещё можно услышать его дыхание, состоящее из глубоких вдохов, небольшой задержки и выдоха, как и следует делать при медитации. Слышите? Нет? А чего вы, собственно, хотели? Разве можно услышать это при работающей микроволновой печи, свистящем чайнике и уж тем более при включенном телевизоре. Ах, вы хотели посмотреть «Доброе утро». Чтобы просто фоном шло? Ну, тогда всё понятно. Любой телевизионный профессионал скажет вам, что давно уже просчитано, сколько времени потребуется потенциальной жертве для того, чтобы дойти до туалета и ванной, и как устроить так, чтобы за этот промежуток времени сделать ей мощную прививку из новостей, прогноза погоды и пения нового питомца Фабрики звёзд. Упустишь свой шанс прислушаться к утреннему дыханию города – не обессудь. Жди теперь до следующего утра, если хватит сил подняться в это же время. Ни в обед, ни вечером этого уже не услышишь. Даже ночью, когда, казалось бы, всё успокоится и расползётся по своим каменным мешкам, вместо этого звука в ушах раздастся что-то, напоминающее собой, скорее, спёртое дыхание курильщика, непонятно для чего пробежавшего марафон, ничего в нём, естественно, не выигравшего, и теперь пытающегося прийти в себя, делая частые вдохи и периодически сплёвывая наземь.
Но даже и утреннее спокойствие, на самом деле, чрезвычайно хрупко и иллюзорно. Оно прекращается ровно в тот самый момент, когда из подъездов шлакобетонных дворцов начнут выходить первые люди. Это служащие. Быстро семеня ногами, они ринутся в сторону автобусной остановки и метро, чтобы ещё успеть занять свободные места и проскочить переходы на кольцевую линию до тех пор, пока они ещё не начнут походить на Трубную площадь во время похорон товарища Сталина. Но вот заработали моторы машин, и уже раздалась первая нецензурная брань. Это автомобилисты. Совсем скоро час пик будет в своём полном разгаре, и только одинокие домашние коты, уже насытившиеся своей утренней порцией мяса, будут сидеть на подоконниках и внимательно смотреть на мир, отделённый от них прозрачным или не очень стеклом. Удивлённо качая головой и помахивая хвостом, они станут глядеть на суетящихся под окнами людей и в очередной раз поразятся, неужели ещё совсем недавно эти товарищи ругали их за укушенный палец, а теперь вон с завидным спокойствием и леденящим душу хладнокровием готовы перегрызть друг другу глотки.
Наверно, вы уже видите меня стоящим ранним утром возле окна в своей ночной пижаме и прислушивающимся к чему-то, что я сам для себя и выдумал, чтобы теперь и вам запорошить мозги спозаранку. Быть может, вы скептически улыбаетесь, дивясь тому, до чего же можно дойти, если относится ко всему без изрядной доли иронии и даже некоторого цинизма. Я даже готов предположить, что вы только что вскочили со своих кроватей и, наступая на подвернувшихся вам под ноги тех самых котов, что ещё совсем недавно мирно спали у вас в ногах, мчитесь к будильнику, снося всё на своём пути, чтобы перевести его на десять минут вперёд, лишь бы не слышать его опостылевший звук. При виде меня вы бросаете в мою сторону равнодушный взгляд и крутите пальцем у виска, а я так и продолжаю стоять и глядеть куда-то вдаль, в серую утреннюю мглу. Увы! Боюсь, что не оправдаю ваших надежд. Всё не совсем так. Вернее сказать, всё совсем не так.
Я люблю спать. Это вообще одно из самых моих любимых занятий. По большому счёту, я сплю практически всегда. Мне хорошо спится на мягком диване, раскладушке, иногда в кресле, а порой даже под ёлкой. По утрам я сплю в метро, в вагонах и на эскалаторах. И даже если бы вы согласились поиграть со мною в игру, о которой я вам рассказал, чего вы, конечно, не сделали бы, то это не значило бы, что я бы окончательно проснулся, слушая вместе с вами это пресловутое дыхание города, которого, сказать по правде, и не существует-то вовсе. Необходимость вставать рано утром давно уже выработала у меня привычку спать под различными предлогами и в самых неожиданных местах. Собственно говоря, я и сейчас сплю. Даже вижу уже четвёртый или пятый за сегодня сон. Вот мне снится, что я слышу звон будильника, к которому с безжалостной последовательностью присоединяются звуки имперского марша на моём мобильном и пение Долорес о’Риордан в музыкальном центре. Я даже и не думаю просыпаться – мне вполне хорошо и здесь, под одеялом. Но вдруг (кто мог это предвидеть) контрольный выстрел в голову – звонок по городскому телефону, который я забыл давеча отключить. Звонит он мучительно долго, и я уже не слышу ни будильника, ни музыки, ни полифонической мелодии. Все они слились в один единственный протяжный звук телефона с автоматическим определителем номера, который человеческим голосом монотонно повторяет набор цифр звонящего абонента. Это жаворонки. Они везде. Я ненавижу их той ненавистью, которая хорошо знакома лишь тем, кого в детстве долгое время пичкали пением советских ВИА, а потом он, наконец-то, услышал «Битлз». Эти удивительные товарищи ошибаются номером в пять утра или звонят в шесть для того, чтобы поделиться впечатлениями от только что увиденной в книге фиги. И вот я просыпаюсь, окончательно и бесповоротно. Сначала мне кажется, что всё ещё можно вернуть. Но вскоре уверенность сменятся сомнением, сомнение – страхом, а страх – ужасом. Всё по-настоящему, и я, уже не в силах что-либо изменить, с грохотом проваливаюсь в новое, бесповоротно начавшееся для меня утро.
Обычно всё начинается с того, что я честно пытаюсь проснуться под первый из моих будильников, коих, как вы могли заметить, мне всегда нужно не меньше трёх штук. Если бы я сказал, что это мне удаётся с трудом, это была бы ложь. По правде сказать, я не могу проснуться ни под первый, ни под второй и даже под третий. Все они где-то там, в другом пространстве, неизвестном измерении, а я здесь. Мне хорошо: глаза мои закрыты, тело находится в горизонтальном положении, дыхание спокойное и ровное. Звенит где-то там, в странном и озлобленном мире, где только и может существовать утро. Но, как бы там ни было, рано или поздно приходится оторвать свою голову от мягкой подушки и выполнить первый маневр: приподнявшись, на автопилоте дотянуться до первого из будильников и нажать на кнопку, которая теперь понадобится лишь на следующее утро. Но радоваться преждевременно. Одним звуком, конечно, стало меньше, но остаются ещё два других. Вообще говоря, полифонический имперский марш и голос Долорес о’Риордан плохо сочетаются, накладываясь друг на друга. Что-то одно нужно отключить и, не успев толком поразмыслить на эту тему, я снова принимаю исходную позу и пытаюсь нащупать лежащий где-то рядом с подушкой мобильник. Глаза по-прежнему закрыты, и открывать их нет никакого желания. Наконец, мне удаётся нащупать свой телефон и два раза нажать на кнопку отмены, после чего будильник замолкает. Теперь остаются лишь звуки песни. Сейчас играет «Just My Imagination». Будь моя воля, я бы отключил и её, причём, отнюдь не потому, что она мне не нравится. Совсем наоборот. Это действует инстинкт самосохранения, инстинкт, подсказывающий, что утром надо спать, а все остальные, кто пытается этому воспрепятствовать, враги и шпионы иностранной разведки, призванные меня погубить. Но я предвидел и этот возможный поворот событий. Пульт от музыкального центра лежит в столе, и мало дойти до него – нужно ещё найти ключ от верхнего ящика, попасть им в замок, для чего уж точно потребуется открыть глаза, и только после этого найти то, с помощью чего можно будет избавиться от последнего нарушителя утреннего спокойствия. Я бы мог, конечно, поступить проще: пересилить себя и, снова поднявшись, дойти до центра и нажать на кнопку Power. Но не тут то было. Оказывается, вчера я был крайне предприимчив. Музыкальный центр стоит где-то наверху, чуть ли не на шифоньере, и нажать на заветную кнопку будет ой, как не просто. Что ж, я вполне могу спать и под музыку, тем более под хорошую. В принципе, я мог бы вполне благополучно почивать и под то, что я терпеть не могу, но в этом случае велика вероятность того, что мне привидится какой-нибудь кошмар. Хотя, с другой стороны, что может быть кошмарнее утра, настолько же реального в своей безысходности, насколько реален падающий с крыши сугроб на голову незадачливого прохожего.
Я открываю глаза. Точнее пытаюсь открыть их. Мои веки с грохотом захлопываются после каждой попытки это сделать, словно вместо глаз у меня две испуганные черепахи, никак не желающие показываться из-под своего панциря. Наконец, мне удаётся это сделать, и первым, что я вижу, это нависший надо мной потолок моей комнаты. Его вид кажется мне настолько однообразным и скучным, что я снова закрываю глаза, но тут же вспоминаю, что сегодня ещё только среда, и мне нужно куда-то ехать, чтобы изображать из себя кого-то, кем я никогда не был, да и не стремился к этому. Чёрт возьми! Мысленно считаю сначала до трёх, потом до семи, после чего начинаю заново, решив, что как только досчитаю до числа, соответствующего количеству прожитых мною лет, открою глаза и встану. Господи, как же мало я живу на свете! Не успел начать счёт, как уже нужно останавливаться. Решаю ради уважения к старшим сосчитать до возраста моей бабушки, однако, добравшись до конечной цифры, вспоминаю, что совсем забыл о дедушке, что, по меньшей мере, не справедливо. В конце концов, понимая, что не встану таким манером никогда, если буду вспоминать всех своих родственников, досчитываю количество прожитых дедушкой лет, снова открываю глаза и делаю неимоверное усилие, чтобы подняться. Теперь я сижу на кровати, обхватив голову руками, и монотонно раскачиваюсь из стороны в сторону.
«Just my imagination, just my imagination,
Just my imagination it was…»
Пробую подпевать, однако выходит нечто больше похожее на унылое подвывание, несмотря на мажорный лад и позитивную энергию музыки. Нужно срочно выпить кофе. Кое-как встаю. Убавляю звук и, шатаясь, иду на кухню. Дотягиваюсь до кнопки на чайнике, нажимаю её, после чего открываю холодильник и сразу же захлопываю обратно. Кто-нибудь в курсе, почему по утрам всегда так холодно? Нет, сначала в горячий душ, иначе я совсем замёрзну. Но времени на это совершенно нет: часы на стене показывают девять, начало моего трудового дня. Опять опоздал! Надеваю поверх пижамы тёплый махровый халат и, собравшись духом, распахиваю холодильник ещё раз и хватаю мирно покоящуюся там одинокую лазанью с грибами и сыром. И зачем я её давеча покупал? Ясно ведь, что мясная куда как лучше. Но ничего не поделаешь. Пытаюсь заставить двигаться непослушные руки, которые явно ещё не проснулись, и пробую распечатать мой завтрак, для чего использую нож. Порезал палец. Тудыть!.. Наконец, справившись, кладу свой завтрак в микроволновую печь, устанавливаю время и бросаюсь в комнату: стрелка на часах продолжает неумолимо ползти вперёд. Оставляю постель неубранной – зачем, если снова буду на ней спать грядущей ночью. Хватаю в шкафу первую попавшуюся рубашку, из тех, что я успел наутюжить в воскресенье и зачем-то повесил её на вешалку с застёгнутыми пуговицами. Справившись с пуговицами, вспоминаю, что совсем забыл про галстук. Пытаюсь его завязать. Руки всё ещё не слушаются и живут какой-то своей, мало понятной мне жизнью. Сейчас завяжу этот несчастный узел и повешусь на этом же галстуке. Нет, сначала нужно съесть лазанью (вспоминаю это, когда из кухни доносятся звуки микроволновки, разогревшей мою еду). Но если я поем, как же я буду вешаться. Ведь это же неприлично. Придётся отложить.
Вы будете смеяться, но моё начальство требует, чтобы я приходил на службу в галстуке. Я вам больше скажу: они хотят, чтобы на мне был строгий классический костюм, причём обязательно в клетку. Видимо, это служит неким символом или, скорее, напоминанием, чтобы сотрудник не забывал, под кем ходит и что есть кто-то, приглядывающий за ним. Чтоб не чувствовал излишней, так сказать, свободы. Кроме того, я должен быть гладко выбрит. Но как, скажите на милость, я могу быть гладким, если единственное время, когда у меня бывает возможность побриться, это вечер. Ведь если я буду это делать сейчас, то меня не увидят на месте ещё ближайший час. Но и это не главное. Самое страшное заключается в том, что они хотят, чтобы я улыбался. Именно это напрямую отражается на моей и без того скромной зарплате, ради которой я в общем-то и работаю (если моё времяпрепровождение можно назвать этим словом). Что ж, я готов улыбаться, но только при одном условии. Разрешите мне принести с собой раскладушку, поставить её около стола, занавесить окно, возле которого находится мой компьютер, и вздремнуть хотя бы пару часов после обеда. Обещаю улыбаться. Честное слово, я стану счастливее. А если вы позволите приходить на работу во второй половине дня, часам эдак к трём, то я вообще буду всей душой болеть за компанию и переживать вместе с ней все её неприятности. Пусть мне придётся оставаться допоздна. Пускай. Главное, чтобы мне позволили спать по утрам. Это всё, что я сейчас хочу, быстро забрасывая в не проснувшийся рот куски грибной лазаньи и пережёвывая их не проснувшимися зубами, чтобы потом такими же не проснувшимися ногами пытаться дойти до станции метрополитена.
А теперь хочу изложить следующую мысль. Если попасть в метро после того, как основная масса манагеров, менеджеров и прочего служивого люда уже займёт свои рабочие места у жидкокристаллических мониторов, то лучшего места для продолжения сна просто не найти. Нигде не спится так же хорошо, как в относительно свободном вагоне поезда, если не считать, конечно, мягкой кровати, куда вернуться теперь мне суждено лишь к вечеру. Спать в метро можно по-разному: сидя, стоя, находясь на эскалаторе, и единственное, что может испортить ваш сон, это какой-нибудь турникет, сработавший неизвестно на что и больно ударивший вас с обеих сторон. Мне трудно дать какое-либо внятное объяснение этому, но лучше всего мне спится на серой и оранжевой ветках. Советую выбирать маршруты, во время которых поезд не выходит на поверхность. Ведь из-за того, что большая часть времени проходит под землёй, появление дневного света всегда действует шокирующее, и пробуждение гарантировано. Впрочем, и под землёй есть свои минусы. Конечно, идеальным вариантом является проживание на какой-нибудь конечной станции, поскольку вероятность занять свободное место не в час пик резко увеличивается. Лучше всего садиться с краю так, чтобы была возможность положить голову на поручень, если вы, конечно, не брезгуете таким видом подушек. В противном случае, рано или поздно вас начнёт заносить вправо или влево, в результате чего ваша голова, в конце концов, окажется на плече соседа. Хорошо, если это красивая молодая девушка, которая, войдя в ваше положение, не станет тревожить ваш сон. Хуже, если рядом окажется внушительное туловище какого-нибудь автолюбителя, у которого сегодня сломался джип, в результате чего он, недовольный и злой, вынужден тащиться по делам на общественном транспорте. Учитывая же тот факт, что с чувством юмора у водителей, особенно тех, кто предпочитает джипы, мягко говоря, не всё до конца в порядке (если не верите, попробуйте закидать какой-нибудь внедорожник куриными яйцами так, чтобы ваши собственные остались бы после этого целы) вы, как минимум, рискуете быть не понятыми. В свою очередь, эта непонятость немедленно приведёт к вашему пробуждению, и сон будет окончательно испорчен. Но и сидя с краю, всегда нужно быть внимательным, поскольку некоторые, особенно находчивые граждане любят стоять боком к дверям, и вы рискуете найти в мягкой части их тел удобную подушку и одновременно с этим приключения на свою собственную.
Но это не самый рискованный способ сна в московском метро. Два других во многом схожи, как методикой, так и последствиями от невыполнения оной. Вся разница лишь в том, как и куда вам больше нравится падать. Если вы предпочитаете быстрое и стремительное падение носом вперёд, спите на эскалаторах. Лучше всего для этой цели подходят длинные лестничные полотна, вроде тех, что есть на станциях Петровско–Разумовская и ВДНХ. Здесь вы успеете, как следует, заснуть и даже, возможно, увидеть сон, как вдруг земля, в буквальном смысле этого слова, уйдёт из-под ваших ног. Какое-то время вы будете бежать вперёд, размахивая руками, будто бы пытаясь воспарить над всей этой серой повседневностью. Но, несмотря на все ваши попытки, полёт, так и не начавшись, закончится торжественным приземлением на твёрдую, невыносимо будничную поверхность. Если вы всё-таки упали, не задумываясь, отползайте, как делают некоторые, ещё способные передвигаться, мотоциклисты после падения во время спортивных соревнований. Отползайте, отползайте, скорее, а иначе вы послужите мягкой подстилкой для остальных, благополучно сошедших с эскалатора, которые вас даже и не заметят, а если заметят, то, вероятно, скажут матерное и ещё плюнут. Но хуже всего, если следом за вами едет кто-нибудь точно такой же, как вы. С изрядной долей уверенности можно сказать, что его забег на короткую дистанцию закончится на том же самом месте, что и ваш. Стоит ли объяснять, что его падение будет настолько же мягче, насколько ощутимее вы сами станете частью приютившей вас плоскости.
И наконец, ещё один способ. Если вы спите в вагоне поезда, но не сидя, а стоя, прислонившись к дверям, на которых всякий раз бывает разное: НЕ …СЛОН….Я .. …СЛОН..ТЬI или НЕ П..ИС..;...ТЬСЯ, но всегда забывают написать: НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ, вам следует заранее завести будильник, чтобы, если едете от Ботанического сада до Беляево, благополучно не вывалиться на каком-нибудь Китай-городе или на Третьяковской. Стоит ли говорить, что работать в будний день половиком для вытирания ног не самая приятная работа.
Но сегодня всё идёт по плану. Я уже не только благополучно миновал все переходы и эскалаторы, но ещё и попал в тёмный вагон. За такими по утрам я устраиваю самую настоящую охоту, даже если стою около вагона, а нужно бежать в самый конец. Но сегодня этого делать мне не пришлось. Теперь я сижу на мягком сиденье, какие встречаются иногда в некоторых поездах, и сплю. Мне снится, что машинист просит соблюдать спокойствие, и поезд скоро отправится. Мне ясно, что мы стоим в тоннеле, причём длится это уже продолжительное время. Если бы вы только знали, какое это счастье, сидеть в тёмном вагоне и даже не слышать привычный грохот колёс. Неужели сегодня я хоть чуточку высплюсь. Ведь я так люблю спать. И дело не в том, что мне нужно какое-то лишнее количество часов для того, чтобы чувствовать себя хорошо. Некоторые думают, что мы, совы, спим очень много, в то время как жаворонки трудятся, не покладая рук. Ох уж эти жаворонки. Что ж, они оказались хитрее нас. Пока мы спали, они по-тихому пробудились и отправились переделывать мир на свой лад. Ими придумано практически всё. Таким образом, мы поплатились за свою доверчивость. Ведь нам вполне было бы под силу сделать мир таким, каким нам бы хотелось его увидеть. Просыпаться во второй половине дня и заниматься своими делами вплоть до наступления сумерек. Для настоящей совы нет ничего проще, чем не спать до двух часов ночи и ничего хуже, чем проснуться в половине седьмого утра. И если вы считаете, что всё это не жизнеспособно, то отсюда следует лишь тот факт, что жаворонки, эти хитрые и коварные существа, ведут активную пропаганду, объясняя, что жить по их диким и варварским для любой нормальной совы правилам значительно лучше. Да, мы не стали переиначивать мир по своему усмотрению без их ведома. Мы честно ждали утра, а когда проснулись, то обнаружили, что всё решено уже за нас. Но ведь мы вполне могли сделать это и ночью. Однако, сказать по правде, мы, совы, слишком добрые существа, за что нам и приходится расплачиваться. Мы пожалели их. Представьте себе жаворонка, который вынужден не спать вплоть до самой полуночи, а то и дольше, после чего просыпаться, когда солнце уже достигнет зенита, и в ужасе смотреть на часы. Перья дыбом! И хоть бы один из них представил себе несчастную сову, которая, отчаявшись, стоит ранним утром на подкашивающихся ногах и пытается найти спички. Нет, она не хочет курить. Просто ей нужно сделать так, чтобы глаза оставались открытыми, для чего нужно найти хоть какую-нибудь опору.
Но вот мой поезд уже отправился и совсем скоро я, ещё чуть чуть вздремнув на эскалаторе, окажусь там, где я давно уже должен быть. Я рассказал вам об одном из своих дней, даже не обо всём, а всего лишь о самом его начале. Наверно, я мог бы написать роман, где этих дней были бы тысячи, а главы разделялись бы пролетающими мимо со скоростью света субботами и воскресеньями. Вполне возможно, что я ограничился бы повестью, выделив лишь наиболее яркие моменты и значимые события. И даже решив написать рассказ, я мог бы постараться сделать его чуть более насыщенным и объёмным.
Но я не стану этого делать, а лучше поставлю большую и жирную точку. И не важно, что это всего лишь один день из жизни уставшей и потрёпанной совы, так и не научившийся профессионально косить под раннюю пташку. Какая разница, если все остальные дни будут точно такими же. Изо дня в день, из года в год, от утра до утра. И завтра всё будет точно так же, как и вчера. Тудыть!...
24-25 января 2008 г.
Доложил: Человек с селезёнкой.