Студенческая развлекалочка

Итак, по воле Натальи Геннадьевны, преподавателя по русскому языку, я участвую в никчемной затее: из семидесяти двух словосочетаний стряпаю рассказ.

Но сотворю, как мне кажется, сверхъестественное сочетание чудовищных предложений, коему будет далеко до блистательных эпопей и воспоминаний екатерининских вельмож. Поскольку сверхэмоциональный энтузиазм смешон, творю без энтузиазма, преодолевая бессчетные препятствия.

Могу ли я написать рассказ, которому будет суждено располагаться хотя бы на периферии подлинного искусства? Вряд ли. Результатом моих потуг окажется еще один дефектный экземпляр того бреда, который когда либо выходил из под моего пера.

Мне сейчас кажется, что гораздо легче одолевать где-нибудь под городом Голицином десяток оккупационных дивизий в каком-нибудь четырнадцатом году, чем по чужому велению марать бумагу. Умел бы я рассчитывать траекторию своих мыслей, мыслил бы и писал красиво.

Но мысли галдят, как стая птиц, подлые, и устремляются в ненужном направлении. Вот сечас им захотелось перенести меня подальше от студенческой действительности и сделать так, чтобы я оказался (хотя бы образно) в опасном положении.

В сознании начали появляться различные картины: то море, пятибалльный шторм, и я на берегу в непромокаемом плаще почему-то, то ночевка в степи, сопровождаемая беспрерывным шорохом травы и нежным шепотом чернобровой казачки – хозяйки этой самой степи.

Хотя нет, с казачкой мысли слукавили. Какая же тут опасность, когда рядом с тобой степная амазонка? Опасности и красная девица – объекты несовместимые. С девицей можно совместить посещение какой-либо обители, в которой можно запереться на ключ, с предварительным заходом в плавучее кафе, например.

А можно вместо кафе к приятелю на часок заскочить. И под звуки бетховенской сонаты, вытекающие из чудо-техники под названием магнитофон, представить искусного дирижера, управлявшего рождением этой мелодии. Или вместо музыки фильм известного режиссера посмотреть бы... Стоп. Замечтался я уже слишком. Рассказ ведь пишу.

Пишу, преклоняясь перед гигантской эрудицией поэтов и писателей 19 века, которым многие стеллажи с книгами обязаны своим существованием. Да... Поэты и писатели... Все было в их жизни: и безукоризненная интеллигентность, и дуэли интеллектов, и милостивые жесты по отношению к дилетантской блажи менее талантливых современников.

А наша жизнь? Только и слышишь: «Шествуют по Красной площади.., чествуют тружеников села.., удалось сагитировать.., дискуссионный вопрос...» Такая жуть! Над фразами, которые слетали с уст великих предков, словно искусный ретушер работал. А те, которые изрыгаем мы, похожи на обработанные свиные туши.

Все. Хочу в 19 век! Эх, очутиться бы с холщовым мешочком за спиной перед двухэтажным помещичьим домом. В этакий безветренный день, когда природа тиха и спокойна, и душа барина (хозяина дома) радуется всему, начиная безыскусной мелодией и кончая старушечьими манерами здешнего дьячка. Предстать бы мне пред барски очи да и попросить бы его позволить постажироваться в его имении в качестве управляющего, обещая быть примерным стажером.

А барин, упираясь плечом в колонну, поддерживающую небольшой балкончик, раскроет рот, представив себе колоссальный силуэт модели экономических новшеств, предлагаемых мною. И забудет обо всем на свете, даже о пустячной ссоре, случившейся давеча у Хрюминых, во время которой молодцеватый объездчик, волочившийся за Хрюминой-младшей и все говоривший о своем нищенском жалованье, сокрушил о голову несчастного дьячка дешевенькую статуэтку.


Забудет даже шалости сынишки, веснушчатого, круглолицего мальчонки, который еще на прошлой неделе чуть не спалил пристройку. Но в конце концов барин очнется и примет мои слова за эффектный трюк чересчур предприимчивого субъекта. И, пожалев об отсутствии личной фельдъегерской связи (письменно бы генерал-аншефу Горчакову быстрее бы дошло, да и про субъекта этого куда следует можно было бы черкнуть), велит прогнать со двора.

И поделом! В управляющие захотел, эгоист расчетливый! А программные произведения в университете кто будет учить? А кто будет, получив диплом, с экранов телевизоров требовать безапелляционным тоном беспрекословного повиновения воле партии? Кто будет строить светлое будущее, в котором не будет сожженных трущоб, проявляя недюжинные способности к имитации этого самого светлого будущего?Какой-нибудь придирчивый инженер?

Нет, этим будешь заниматься ты, то есть я, будущий ходячий пропагандистский стенд.
Вот. Пожалуй, хватит. Остается примириться с карикатурой на свое будущее и подавить желание превратить этот лист бумаги в клочок обгоревшей бумажонки. Потом немного пообезъянничать перед зеркалом с бритвой в руках и лечь спать.

Чтобы во сне увидеть, что на трамвайных путях, видимых из моего окна, стоит эшелон, и что я подъезжаю к нему на грузовой машине и останавливаюсь, поравнявшись с эшелоном. А из вагона в кузов моего автомобиля уже летят ящики с дефицитной тушенкой и банками сгущенки. А сам я почему-то жую безвкусный жесткий калач. Типичный сон, вызванный отсутствием ужина перед сном.

Вот и весь сказ...

Все словосочетания втиснул в него, как смог.

Ой, про Ельцина забыл!

А впрочем, что Ельцин?

К черту Ельцина.

В ад!

На дрова...