Надежда

I. Родительский дом.
Вода струилась, журчала, пела. Ногам было прохладно и приятно. Арык неторопливо шеп-тал что-то задумчивое и задушевное. Надя сидела тихо, как мышка, не нарушая этой таинственной тишины, стараясь как можно дольше не выдать своего присутствия здесь. У дома слышны были приглушенные голоса, смех, визг ребятишек, недовольный лай Тузика. А здесь, у шелковицы, был свой мир: сновали муравьи по тропинке, несли свой трудовой энтузиазм сплошной чередой, вор-ковала горлинка, еле слышно шелестела листьями шелковица, высоко в небе плыл самолет. После перенесенного инсульта, горя, слез и стенаний это было самое желанное место на земле, где мож-но было привести в порядок мысли, прийти в себя. Родительский дом мягко, старательно, но не настойчиво утешал, успокаивал, давал силы, требовал выдержки, здравомыслия. Жить надо было дальше. Да и прожила–то она сколько ? Всего ничего- 22 года- только начало жизни. Неожиданно для себя засмеялась. Осеклась, спросила себя о чем, что смешно, печально усмехнулась; оборван-ные ниточки мыслей склеились, повели дальше. Она с любовью подумала о своем родном городе, таком простом, таком замечательном
Панфилов - районный центр, только несколько двухэтажных административных зданий, ос-тальное - частные дома с прекрасными садами. Это благодатный край: климат мягкий, зима теп-лая, не более 0; по Цельсию и то не надолго, в течение месяца; иные зимы даже без снега. Земля богатая, песчано-черноземная, растет все, только кинь семена в землю.
Улицы ровненькие, длинные, обсаженные пирамидальными тополями, липами. Весной в ап-реле, мае цветут абрикосовые сады не только в городе, но и за его пределами. В первой декаде апреля все деревья уже одеты в свой праздничный весенний наряд, в мае расцветает сирень и не-возможно ходить по улицам, запах дурманит, обещает удачу, исполнение желаний. В июне цветут розовые кусты. Ими засажены палисадники, они обвивают ворота, наклоняются к арыкам. Благо-ухание в апреле, мае, июне. Вы когда-нибудь стояли под цветущей липой? Это не передаваемое ощущение радости, счастья. Хочется расправить руки, как крылья у птиц, и лететь, лететь, ле-теть…
А арыки? Жители центральных и северных районов Казахстана не знают, что это такое. Зато на юге арыки- источники жизни. Они текут от горводоканала по каждой улице, они поливают эту благодатную землю, освежают воздух, служат местом купания здешних ребятишек.
Надя любила вечерами садиться у шелковицы, опускать ноги в арык и иногда просто слу-шать бормотание воды, её шепоты, вздохи, рассказы обо всем, что делается в городе. Часами слу-шала журчание воды.
А осень в Панфилове? Теплая, ласковая и тоже благоуханная, теперь запахами винограда, яб-лок, дынь, арбузов, слив и, даже не знаю чего еще, но приятного, дурманящего.
       Речка Усек, быстрая, стремительная, в ином месте даже перейти страшно; берега, дно реки усыпаны мелкими и большими камнями; то там, то тут лежат огромные валуны. Вода горная, очень холодная ; окунешься - такое впечатление, что ухнул в прорубь, зато потом, греясь на теп-лых камнях, снова мечтаешь ухнуть. Тело краснеет, горит изнутри, получает такой заряд бодро-сти, чувство восторга наполняют все твое существо. Потом страшно хочется есть. Надя с сестрами всегда брали на реку булку с фруктами, а иначе до дому не дойти.
Жили Потаповы в большом доме, построенном с любовью и терпением. Пять лет строили, зато получился он удобным, теплым. Пять больших комнат сходились к одной в центре гостиной. Мебель известная в 60-тые годы – металлические кровати, зеркала в простенках, фотографии, ко-моды в каждой спальне, горы подушек и перины. А в гостиной два гардероба, диван с высокой спинкой, стол со стульями, проигрыватель с пластинками, радиоприемник.
Занавески, подзоры на кроватях, накидки на подушках красноречиво рассказывали о харак-тере сестер. В комнате Насти все украшено кружевами, кажется даже, что солнечный свет, прони-кающий в окна, тоже сплетен из кружев. У Тани бросаются в глаза вышивки – на стенах, на комо-де, на столе полотенца, салфетки, платочки. Надюшина комната особенная: бело-розовые тона по-крывал, наволочек, штор создают особый колорит, даже пол в её комнате не покрашен, не дала, так хотелось, чтобы пахло деревом.
 Маленький дворик утопает все лето в цветах, дорожки забетонированы и всегда чисто под-метены, терраса увита хмелем, вокруг дома фруктовый сад в одно окно заглядывают яблони, в другое – абрикосы, третье распахивалось, чтобы впустить аромат персиков. Виноградные лозы густо обвивают беседку. За беседкой огород десять соток, всегда тщательно прополотый и в меру политый.
Покажите мне хоть одну травинку, - любила говорить хозяйка дома, - Полина Михайловна, - и я её тут же съем. Шутке смеялись, но травинок не искали, их, действительно, не было. Курятник, крольчатник, в конце огорода; все ухожено, чисто, опрятно. Во всем чувствуется хозяйская рука Захара Николаевича.
- Надя, Надюша, - вывел девушку из раздумий мамин голос, - иди к нам, дочка, будем чай пить. - Пока шла к дому, вспомнила рассказ отца о том, как служил в далекой Москве, как однаж-ды привезли их роту в музей, но папа смотрел не на картины, а на экскурсовода, так поразили её плавная речь, мягкий голос, хрупкая фигурка. И как только бывали увольнительные, папа мчался в Третьяковку, чтобы увидеться с девушкой. Был красив, уверен в себе, очень галантен – уговорил Поленьку оставить столицу и приехать с ним на край света, на границу с Китаем, в далекий благо-датный городок Панфилов. Поленька не жалела о своем выборе, была она одинока, восемь метров в огромной коммуналке большим богатством не считала, а сероглазый Захарушка был статен, кра-сив и ласков. Уговорил!
Помогая матери накрывать на стол к чаю, Надя потихоньку наблюдала, как собирается большая семья.
Бабушка Агафья Поликарповна, прихрамывая, заняла свое место за столом, рядом с сыном. Варенье и компоты у самовара - ее творения. Любила это дело, детей и внуков любила, поэтому так старательно их готовила, чтобы побаловать в такие вот минуты, чтобы Поленьке помочь, к ко-торой привязалась, как к дочке родной. Пышки и шанежки пекла Настя.
- Когда только успела, - удивилась Надя, - трехмесячный Павлушка на руках, да считай, что на ней и Любочка с Никитой, Таня своих подбросила на лето. Соседка Силантьевна заглянула на огонек, и её пригласили за стол. Девять человек у самовара, неторопливая беседа, чаю пьют много, чашек по пять, хорошо самовар ведерный, хватит на весь вечер.
- А ты что ж, касатушка, такая смурная? Отойти уж надо. Мать говорит уезжать надумала, а уезжать из отчего дома с печальными мыслями негоже. А?
- Вот попьем чаю, - подал голос отец, - принесем мандолину да гитару и развеселим нашу пе-чальницу.
Захар Николаевич и все три дочери играли на музыкальных инструментах, отец на баяне, Та-ня на гитаре, Настя на мандолине, а Надя на балалайке. Но могли и заменить одна другую. Когда девочки учились в музыкальной школе, никто и не думал, что будет семейный оркестр. Это Поли-на Михайловна надоумила.
- Играй с ними, Захарушка, так то скучно выводить гаммы, а в мелодиях интересней, руку набьют, приобретут навык. Зимние вечера стали веселее, а летние очень быстро превращались в концерты для всей улицы. Сначала на огонек, да на мелодии полек и вальсов стали собираться со-седи, а потом и просто прохожие. Пришлось даже длинную лавку мастерить у забора. Полина Ми-хайловна пела. Голос не сильный, но мягкий и нежный, как и вся она сама, очень украшал этот ор-кестр. А потом как-то услышал про эти самодельные концерты директор дома культуры, раз при-гласил, другой, да так и стали Потаповы выступать перед каждым собранием, на выборах, на праздниках. Очень гордились этим, а знакомые гордились ими.
Девочки выросли, одна Таня осталась верна профессии, училась в Алма-Атинской консерва-тории, а теперь и преподает там, Настя – бухгалтер, а Надя – учительница. В отпуск, или в слу-чайные приезды, как вот Надя теперь, музыка продолжает звучать в этом доме, на Пролетарской 17.
Надя взяла Татьянину гитару, провела рукой по грифелю, тронула струны и, не начав играть, отложила в сторону, убежала в беседку, дала волю слезам. Были они такие обильные, легкие, смы-вали печаль с души, горе из сердца.
Давно луна серебрила душистые яблони, гроздья винограда, играла бликами на цветочных клумбах. Сладкий дурманящий запах плыл над землей. А Надя все сидела, уже не было слез, спо-койная нежность была в лице. Отогрел родительский дом, оттаяли боль и горе, со слезами упали на землю, да там и остались. - Что ждет меня впереди?
Теплая материнская рука обняла за плечи, прижала к груди.
- Все впереди, доченька! Ты еще так молода, все у тебя еще сбудется. И счастлива будешь, и любовь найдешь, и покой в душе твоей будет жить. Ты только верь, слова матери вещие, обяза-тельно сбудутся. Верь! Когда уезжать думаешь?
- Наверное, через недельку. Скоро начнутся экзамены. Пора! Вот только в училище схожу и поеду. Вы не против?
С богом, доченька, как скажешь!

II.Как молоды мы были, как верили в себя
Большой деревянный дом на высоком фундаменте занимал весь угол квартала. Массивные ворота, спортивная площадка. С волнением поднимаюсь на крыльцо. Высокие потолки, двух-створчатые двери, черные круглые печи. Огромный вестибюль, в нем только трюмо, теннисный стол и стулья. Так было и когда я училась. Мое педучилище. Почему я решила поступать именно сюда, не знаю, может быть потому, что других учебных заведений в городе не было.
На весь юго-восток Казахстана педучилище было одно и собрало нашу группу из 30-ти де-вочек изо всех уголков: далеких сел, деревень, районных поселков, областных центров и даже сто-лицы Алма-Аты. Пока все перезнакомились, пригляделись друг к другу прошло полгода. Русские, казашки, немка, уйгурка, гречанка, татарка, - разные по национальности, уровню развития и соз-нания, мы, тем не менее, быстро объединились в хороший, дружный коллектив. Наша классная руководительница Татьяна Петровна – сухая, педантичная, равнодушная – мало внимания оказы-вала нам, но были мы безмерно рады, что не лезла в наши дела, не поучала, а главное не мешала. Жила рядом, но не вместе. Да мы и не в обиде.
Сколько интересного было за четыре года. Меня как магнитом тянуло в общежитие, к сво-им сокурсницам. Вот где было интересно, весело, жизнь била ключом. А если учесть, что меня выбрали редактором газеты, то часто, засидевшись допоздна с художницей Лидой, оформлявшей газету рисунками, шаржами, орнаментами, оставалась и ночевала с девочками. Особый ажиотаж вызывали Новогодние газеты на конкурс. Каких только заметок мы не сочиняли, а потом, при-страиваясь на коленях на стульях, я с замиранием сердца смотрела на «колдовство» Лиды, оформ-ляющей эти заметки. Все четыре годы наша газета занимали первые места. Художником и редак-тором гордилась вся группа. Здесь познакомилась со своей подругой Ниной Р. Часто в безденежье выручала девочек, то приносила мамины пироги, то бутерброды, то вареную картошку. А уж на наш сад в сентябре-октябре было столько набегов, но фруктов в нем не убывало. Все вопросы решались в общежитии: то ситцевый бал, то конкурс на лучшего чтеца, то конкурс на лучший ри-сунок, то на лучшее оформление к празднику и т. д.
А какие концерты мы готовили! Очень нам в этом помогала Элла Андреевна. Невысокая, красивая, с пышным хвостом курчавых волос, очень строгая, она помогала разбирать описание танцев в сборниках, и мы плясали польки, краковяки, русские переплясы, как только сцена вы-держивала? Но особенно объединяли сельхоз. работы. В основном, группа работала на сборе ку-курузы.
Условия жизни в течение месяца самые безобразные: в каких-то подсобных помещениях (кладовых, сараях) выдавалась большая площадь, где мы размещались. Спали, естественно, на по-лу вповалку, двумя рядами, с проходом посередине. Даже самого простого, туалета, не было. Что стоило сколотить из досок будку, вырыть яму? Почему наши педагоги этого не требовали – труд-но предположить. Выход был простой - за ближним бугром (сараем, поляной) мальчики – налево, девочки – направо. Не устаю теперь удивляться, как мы не заболевали? А работали как? Не за страх, а за совесть, соревнования устраивали, кто быстрее, кто больше. Святая простота! Бесплат-но, только за еду. В столовых не травились, потому что готовили сами.
А как работать было трудно! На поле привозил грузовик. Поле по 2-3 км. длиной. Кукуруза высокая до двух метров. Два ряда на двоих. Одна волочет мешок, другая обламывает початки. Стебли и листья жесткие, ломаются, колючая труха в глаза, в лицо, за шиворот. Пока пройдешь полосу от края до края, еле ноги тащишь, так не только ноги надо было, еще и мешки. Принцип быстрее, быстрее, чем больше уберем, тем лучше. Кому лучше то?
На четвертом курсе мы взбунтовались – отказались спать на полу – откуда только топчаны деревянные привезли: потребовали сделать туалет – к вечеру будка сияла свежеоструганными досками; отправили «ходоков» к председателю колхоза с требованием об оплате. Выслушал, ска-зал одно слово: - Оплатим. И оплатили. Вот уже в этот сезон старались, так старались: начинали рабочий день раньше, заканчивали позже, руки в ссадинах; жили то в основном на стипендию 20 рублей, да из дому каждой присылали рублей по 10. Все это рассчитывалось очень быстро – сна-чала наряды, танцы, книги, остальное – еда. Хорошо, что хлеб был бесплатно, иногда неделями обходились только хлебом и чаем. А в этот сезон заработали 490 рублей, положили на сберкниж-ку, еще какие то проценты оплатили, – хватило на подарки для Татьяны Петровны и для училища, хватило и на выпускной вечер.
К этим же деньгам, заработанным нечеловеческим трудом, добавляли деньги за концерты. Наша группа была концертной бригадой. В самом настоящем смысле. Сначала выступали с кон-цертами на выборах, ездили на заставу к пограничникам. Очень нравилось. А секретарь комсо-мольской организации кукурузного завода Рая Латышева посоветовала:
- Девчонки, у вас здорово получается. Ну, что мы тут, кроме радио и оркестра на танцпло-щадке видим? Роза Багланова приехала один раз в пятилетку и больше никого и ничего. Прода-вайте билеты на свои концерты, посмотрите, ведь пойдет народ. Решили попробовать поездить по ближайшим селам. Первый такой выезд в село Конур-Олен. Люда Б., это её родное село, уехала на день раньше, развесила афиши. А в субботу, после уроков, мы на школьном грузовике ехали под моросящим дождем на концерт. Приехали к Людмиле домой, отмылись, отгладились, привели в порядок свои «бабетты» (прическа в 60-тые годы), концертные костюмы, съели 2 ведра вареной картошки, столько же огурцов - хорошо-то как! Клуб был полон. Успех очевидный. На танцах ме-стные парни выражали восхищение, приглашали приезжать еще. Так мы объездили несколько по-селков, наше богатство увеличилось. Зато и выпускной получился на славу!
Неполным было бы мое описание, если бы я не рассказала о наших педагогах – они того стоили.
Особой фигурой был преподаватель педагогики Хами Хусаинович. Высокий, красивый, вальяжный (мне он теперь по памяти напоминает А. Ширвиндта). Умная, грамотная речь, масса примеров из школьной жизни, масса задач и упражнений на решение различных ситуаций. Мог и анекдот рассказать, мог и пошутить. К нам относился с огромным уважением. Очень хорошо да-вал материал и очень строго спрашивал. Его любили безоговорочно.
До дрожи в ногах боялись биолога Руфу Тимуровну. Строгая, подтянутая, собранная. Пре-красно знала свой предмет. Кроме уроков водила нас на огромный опытный участок. Чего мы только там не выращивали – от редиса, до арбузов. Сама любила землю и нас учила тому же. Но была резкая, придирчивая, вспыльчивая и злопамятная. Никому не хотелось попасть к ней в неми-лость. О-го-го, что бы было! Не любили.
Хороший предметник (русский язык и литература) Лариса Алексеевна. Уроки, как отшли-фованные, знания давала прочные. Но сама была невзрачная, несобранная, впечатления не произ-водила, рассуждать не учила, твоим собственным мнением по любому вопросу не интересовалась. Но самое плохое (это я теперь так считаю) не приучила нас читать художественную литературу. У кого был этот навык в школе, у того и остался.
Интересной фигурой был преподаватель физкультуры Ельдос Керимбаевич. Маленький, толстый, грубоватый, мог и по плечу хлопнуть и фривольные замечания отпустить, но какой эн-тузиаст своего дела!
Была пристройка к корпусу, заваленная хламом. Организовал её расчистку, а затем добил-ся, чтобы в ней построили физкультурный зал. Пришли строители, работали все лето и на третьем курсе мы проводили уроки в этом зале. А вот летнюю спортивную площадку мы сделали вместе с ним сами. На 3-х сотках земли выкорчевали старые деревья и кустарники, выровняли землю, да еще много подсыпали привозного грунта, разбили волейбольную и баскетбольную площадки, по-ставили оборудования для метания, лазания, сделали прекрасную дорожку с прыжковой ямой. И везде сам Ельдос Керимбаевич, то помогает кому-то нести носилки, то что-то вкапывает, то трам-бует, катается по площадке как мячик, всех заражает своей энергией. Я - не спортивная девочка, но уроки и преподавателя любила. Волейбольные и баскетбольные соревнования были настоящи-ми праздниками в училище. Наши команды, ездившие в другие области по этим видам спорта, не-изменно возвращались с дипломами и кубками.
Модянгуль Нарумовна – преподаватель географии. Скучны и неинтересны были её уроки, пересказывался лишь материал учебника десятилетней давности. Я, наверное, впоследствии стану сама учить детей этому замечательному предмету, чтобы дети любили и меня и географию.
Яркой залетной звездой в нашем училище была Элла Андреевна. Как она с мужем и доч-кой оказалась в Панфилове, мы не знали. Но какая же интересная жизнь была у нас с этим пре-красным человеком и педагогом. Вела она уроки методики музыки, хор и танцевальный кружок. Представьте себе хор из двухсот человек. Смотрим только на её руки – взмах – поем, движение – чуть тише, не взмахнула рукой, пропустили целую строфу, не раздался ни один голос, а далее пели по тексту.
Беспрекословно подчинялись этой спокойной, красивой женщине во время разучивания танцев.
Литовский танец «Мельница»- 30 пар. Танцуем на площади на первомайской демонстра-ции, не перепутано ни одно движение, не мазано ни одно «па». И все это в результате репетиций под тихие спокойные разъяснения.
- А какими интересными были мы сами, - подумалось Надежде. Были очень дружны, само-стоятельны и идейно-правильны (надеюсь, что само это выражение правильно). Мы были пра-вильными и такими наивными. Хорошими мы были! Нашей Татьяне Петровне просто повезло с нами. Это не мы за ней, а она за нами была, как за каменной стеной. Комсомольские собрания бы-ли такие бурные, – иногда до 3-х –4-х часов, пока не решали проблему – не расходились.

*12 апреля 1961 года. Мы на субботнике. Вдруг кто-то прибежал, кричит: - Девчонки, в кос-мосе наш космонавт Юрий Гагарин. – Ура! Раз в стране такое событие, удвоим нашу норму. Ель-дос Керимбаевич (он руководит субботником): - Видел дурочек, но таких… не пожаловались на него парторгу училища только потому, что любили.

* Перед самыми экзаменами на 3-ем курсе заменили нам мебель, но столы не крашены, да и занавески висят старые. Быстро собрались в кружок.
- Так, девчонки! Городские, собирайте по домам кисти, краску, к четырем все сюда; быстро собрали деньги, кто-то побежал покупать материал для штор, определили, кто их сострочит, пове-сит, кто будет красить, кто окна мыть. До восьми вечера все вымыли, выкрасили, шторы новые повесили, вот столы и скамейки занести не можем; ничего за два дня высохнут, в понедельник ут-ром придем, каждый себе занесет. Сказано - сделано! А в понедельник все училище ахает: -Какие молодцы, когда успели? Мы заняли первое место в соревновании и очень собой гордились.

* Около пяти – шести девочек очень слабо учились – плохая школьная подготовка, лень-матушка сейчас. Решением собрания обязали «сильных» позаниматься с лодырями. По окончании семестра шефы отчитались о своей работе, результаты – в классных журналах. И только у одной Асии никаких сдвигов – то задание не выполнит, то тетради не принесет, то правила не выучит. Выслушали её отговорки, ничего конкретного. Позанимались ещё семестр, толку нет. Отчислили за неуспеваемость.

* На третьем курсе наша городская девочка Тамара Ш. вдруг стала пропускать уроки, то больной скажется, то куда-то ехать надо, то за больной матерью ухаживает. Раз предупредили, два, - все то же. Собрались и домой к ней. Мать здорова, ругает дочку за прогулы, но видно что-то не договаривает. Выходим, а к нам соседка:
- Да гуляет Томка, семью разбивает, ребенка сиротит. На завтра Томку в оборот – Так или не так?
- Так. Я его люблю!
- А почему думаешь, что он жену не любил, пока ты не влезла? - Молчит.
- Оставь, Тамара, ну какой ты педагог, должны у тебя быть какие-то принципы, или нет? Молчит. Решением группы исключили за аморальное поведение.

*На четвертом курсе в первом семестре обострились отношения со старостой группы Галей Ф. Не составила во время график дежурств – путаница.
- Галя, ну что помешало? Минутное ведь дело?
- Не перед вами отчитываться.
 Не сдала стипендиальный акт во время, стипендия задержана на неделю.
- Галка, ну как ты могла, знаешь же, денег ни у кого нет!
- Не умрете!
Мы красим мебель, радуемся, что будет красиво, уютно, Гали нет. Это староста? Почему?
- Не считала нужным быть.
- Галя, договорись в канцелярии, чтобы машину дали для поездки на концерт.
- Вам надо, вы и договаривайтесь.
И раньше была резкой, высокомерной, но не до такой степени! Объявили бойкот, обходили стороной, не разговаривали. Проняло нашу строптивицу: извинялась, прощения просила. Видимо поняла. Вот до конца ли?

* Задружила Тоня с Алешей. Была там, конечно большая любовь. Но понятия у нас были как в песне: - Рядились простенько, ходили всей гурьбой. А Тоня позволяла, и обнять себя и поцело-вать прилюдно. Это в 60-ый год! Вспомните моральные требования к поведению в то время. Тут же сделали внушения:
       - Ты что себе позволяешь? Так и неизвестно до чего дойдете. Мы за тебя отвечаем, веди се-бя скромнее. Поогрызалась Тоня, но утихомирилась.

* И неизвестно до чего доходили. Пришли девушки из бани, Зина расстроенная: - Девочки, а ведь Клава беременна.
- Как ты узнала?
- У меня трое племянников - видела невесток беременных. Я уж давно на Клаву смотрю, а се-годня убедилась. Что делать, девочки?
Но тут девочкам уже не справиться. Пошли за Татьяной, а Клаву в оборот: - Это Максим?
- Да, мы любим друг друга
- Любите? Остались только гос. экзамены, потом все разъедимся, а ты куда? В свой колхоз с подарком папе, маме? С любовью?
 Трезво рассудили Татьяна Петровна с классным руководителем Максима: Женить! И мы ту-да же – женить! Клава-то рада бы, как иначе показаться на глаза родителям? А Максим и не очень то хочет. Понимаем, что тянет время. Тогда собралось нас человек пять, пригласили Максима, вроде бы на чай. Знает, что мы не Клавины подружки, пришел, улыбается. А мы ему как по прото-колу:
- Напишем твоим родителям
- Напишем по месту распределения, какой высокой нравственности учитель к ним приедет
- Напишем в райком комсомола. И вообще отсюда не выпустим, пока не примешь решение.
Как устоять перед таким натиском? Криво улыбаясь:
- Хорошо женюсь!
- Когда?
- Как время свободное будет.
- Э, нет, дорогой; зовите-ка, девочки, Клаву. Вот завтра с утра идите и несите заявление.
- Хорошо!
Хорошо- то хорошо, а вот как будет завтра не известно. Сегодня сбегали в ЗАГС, договори-лись, что как только наши появятся, сразу же их расписать, учитывая состояние невесты. Молодые в ЗАГС, а мы с интервалом в 10 минут за ними. Молодые на порог – а мы им поздравления, цветы, подарки, пожелания счастливой и долгой жизни. Счастливо улыбается Клава, хохочет Максим:
- Ну, девчата, вы с вашей энергией не только жениться заставите, но и мертвеца оживите.

***
Сданы государственные экзамены, и мы уже распределены на работу. Пришли 4 путевки на целину. Тянули жребий, волновались. – мне повезло, - снова усмехнулась Надя, - повезло. Нет, хватит воспоминаний, что навеяло здание, сад, спортивная площадка. Приятные воспоминания. Теперь чуточку грустные. Самое счастливое, беззаботное время. Самое Счастливое!

III. Целина ты, моя целина.
Станция Тальщик в Кокчетавской области. После уютного, зеленого Панфилова, после кра-савицы Алма-Аты, бурая степь, отдельные массивы домов у станции, элеватора, автобазы навеяли тоску и уныние. Квартиры нет, где будем жить не известно. Но нас трое: я, Нина Р. Люда В. И мы сила. Всех нас связывают годы учебы и направление, которые нам подбросила судьба. С Ниной связывает четырехлетняя привязанность. Часто во время сессии она жила у нас, была в восторге от нашего оркестра, дома и сада. И сейчас мы хотели жить с ней вместе. Но не получилось. Дежурная по станции направила нас к крайнему домику – Живет там Иван Андреевич, берет на квартиру, может и вас возьмет, - напутствовала она нас
- Возьму одну, вот эту беленькую, - указал он на Люду. – Больше как одна, никто не возь-мет, дома маленькие, семьи большие. Люда оставляет чемодан, и теперь мы уже вчетвером, с нами и Иван Андреевич, идем по поселку. Меня взяла Мария Афанасьевна, живущая недалеко от Ивана Андреевича, а Нину удалось пристроить в поселке у элеватора. Начали жить-поживать, добра на-живать.
Хозяйка моя, Мария Афанасьевна, пенсионерка, живет в маленьком пристанционном до-мишке с палисадником, у домика огородик две сотки, сейчас на грядке краснеют помидоры, да гордо сидят капустные головы, у забора несколько кустов малины да крыжовника.
- Повезло-то мне как с тобой, - радуется хозяйка, - скучно одной, теперь заживем веселей. Добродушная, опрятная, говорливая, она постепенно знакомила нас (потому что Люда и Нина час-тые мои гостьи) с обстановкой и характером жизни на станции.
- Мы живем в центральном поселке, здесь в основном железнодорожники, богатенькие; элеваторские – у элеватора – сплошь все воры; население вокруг автобазы все больше куркули, за закрытыми воротами, на юг – воинская часть – женихи вам, а на выселках вам советую не бывать – озорной народ все охальники, да поселенцы после заключения. Такие есть, не приведи господь, в темном месте лучше и не встречаться. Да встретитесь, поди, на танцульки бегать станете, всех раз-глядите. Будьте осторожней, девчата. Директор школы мужик молодой, не серьёзный какой-то, но школу «держит». Мы слушаем, охаем, ахаем, но не больно-то пугаемся. В центральном поселке школа восьмилетка, а у элеватора филиал, всего два класса. Мы с Людой получаем классы в цен-тральной школе, у Люды второй, у меня четвертый, а у Нины на элеваторе третий. И разъединяет нас два километра. По приезде сразу начали готовить пособия, благо бумагу, краски и карандаши привезли с собой. И правильно сделали, потому что канцелярских товаров в здешнем магазине не было. 27 августа ездили в Кокчетав, на августовское совещание учителей. Всего в пяти часах езды от Тальщика, а какая разительная перемена, городок маленький, опрятный, чистый. На совещании кого-то хвалили, награждали, ругали. Звучали высокие призывы, побуждающие нас на подвиги. Закупили мы все необходимое для работы и начали учебный год.
Нам с Людой было легче вдвоем, там посоветуемся, там пособиями обменяемся, на урок друг к другу сбегаем. Труднее было Нине – все-таки одна, один на один с завучем. Хорошо та бы-ла не злобивая, помогала советами, иногда сама проводила уроки, учила Нину. С детьми проблем не было. Дети везде одинаковые – шустрые непоседы, любопытные и любознательные. Учебный год катился по календарным дням. Мы привыкали и осваивались.
В конце сентября все вместе пошли в кино. Его показывали в специально оборудованном вагоне. Фильм теперь не помню, помню другое – перешептывание, фамильярные объятия, лузга-нье семечек. Ими зарабатывала моя хозяйка Мария Афанасьевна, по ведру продавала в дни показа фильмов. А уж наше появление на танцах произвело настоящий фурор – хорошо одетые, с причес-ками, определенная манера поведения сразу выделяли нас из общей толпы.
- Учителки, учителки. Мы были сразу неприятно удивлены: наши восьмикласники тоже были на танцах. Вторая неприятность заключалась в свободном фамильярном поведении многих при-сутствующих: девушки, бывшие на поселении, пришли в рабочих робах, ярко вульгарно раскра-шенные, парни курили прямо в зале.
- Такое впечатление, - прошептала Нина, - что откажи кому-нибудь в танце, схлопочешь по физиономии. Мы с Людой в один голос: - Не может быть!
Выделялась группа солдат, они были подтянуты, опрятны в своей форме; вполне приятно выглядели служащие элеватора и автобазы.
Самой красивой из нас была Нина – смуглая казачка, глаза с поволокой, высокая грудь. Её красота и стала её приговором, с первого же танца с Ниной познакомился сержант Игорь Струн-ников, срок службы которого заканчивался через полгода. Они сразу обратили на себя внимание – оба высокие, красивые, обаятельные. Но на Нину «положил» глаз самый хулиганистый из посе-ленцев - Кеша Рыжий. Огромный, лохматый, с развязными манерами. Только взглянув на него первый раз, Нина прониклась ужасом, который не отпускал её все время, пока не уехала через полгода с Игорем. Боялась за себя, боялась за Игоря, так как Кеша грозил им обоим, отпускал ци-ничные замечания в их адрес, постоянно караулил, как бы захватить их врасплох, пригласить Ни-ну, а что та не пойдет с ним танцевать, знал наверняка, вот тогда бы он устроил скандал. Но сол-даты охраняли их, и Кеша постоянно ретировался, ругаясь и угрожая.
Мы все трое боялись как огня Кешу, боялись уронить себя в глазах общества, обходили его десятой дорогой. А Нина проплакав однажды всю ночь, наутро пришла к директору школы и все рассказала ему. Мудрым человеком оказался Илья Северьянович, подписал заявление и посовето-вал свой отъезд не афишировать, и увез Игорь Нину в далекий волжский город Саратов. Так мы остались с Людмилой вдвоем, и очень нам хотелось жить вместе на своей квартире. Знали бы мы, что ждет нас на этой квартире, ни за что не двинулись бы от своих прежних хозяев. Но молодо-зелено, а мы были молоды, и хотелось нам самостоятельности.
Сбылась наша мечта, после отъезда Нины мы скоро переселились в большую светлую комнату в бараке, на втором этаже. Из общежития автобазы привезли нам кое-какую мебель и ста-ли мы осваивать… одну неприятность за другой.
Первое, с чем мы столкнулись – голод, да- да, самый настоящий. Живя у своих хозяев, мы платили за кровать и стол, горя не зная. А тут в первую же неделю – отсутствие в магазинах про-дуктов. Хлеб привозили один раз в неделю проходящим почтовым поездом, и если вы опаздывали к хлебному вагону, то на всю следующую неделю оставались без хлеба. Это в самом хлебном це-линном районе, где машина первоклассного зерна стоила 45 руб., скот кормился отборнейшей пшеницей, а опоздавшие к поезду люди или не сумевшие, как мы из-за работы, оставались… го-лодными. Да-да голодными. Столовой на станции тоже не было. Как мы прожили февраль сейчас даже трудно вспомнить; что-то приносил в чайнике Иван Андреевич, что-то в кастрюльках Мария Афанасьевна, делилась чем-то библиотекарь Лида, а к 8 Марта мы получили посылку от Людиной матери. Это были кисель и макароны. Ими мы питались, пока не пришла моя посылка из Панфи-лова. Научились выкраивать время, бежали как угорелые к поезду, чтобы купить хлеб, а на весен-них каникулах дважды съездили в Кокчетав, запаслись мясными и рыбными консервами. С тем и дожили до отпуска.
Следующая неприятность – ночами кто-то постоянно ходил по коридору, молча, сопя пытал-ся открыть нашу дверь. Выручил Иван Андреевич, принес навесной замок, навесил на дверь сна-ружи, а в комнате сделал большую навесную щеколду. Теперь дверь нельзя было открыть ни днем, когда нас не было дома, ни ночью. Молчание, сопение и попытки открыть дверь сразу пре-кратились и мы успокоились.
Самой плодотворной была четвертая четверть. В школе работали 3 кружка, организованные нами еще с осени: хоровой, танцевальный и драматический. И к Первому Мая силами учащихся дали концерт сначала в школе, а потом и в клубе. Хор выводил «Березку», «Скворцы прилетели» и «Пусть всегда будет солнце». На улице была сильнейшая гроза, распоясавшаяся стихия гремела железом на крыше, била в ставни, но зрители так аплодировали, что стекла дрожали. Мы не слы-шали раскатов грома, вместе с детьми пели, читали, когда Люда с восьмиклассником Валерой плясала русский перепляс, аплодисменты не утихали, на «бис» их вызывали раз пять, и не просто выходили, а повторяли то одно, то другое «колено». А моя игра на балалайке была встречена пря-мо-таки ревом!
Изменилось отношение населения к нам, мы были уже не училки, а Людмила Викторовна и Надежда Захаровна. Родители охотно приходили на наши вызовы в школу, знали - мы не ругать будем детей, а вместе решать те или иные проблемы. Мы прижились и прописались. Мы нужны этой станции, этим людям, этим детям. Мы им просто необходимы!

IV. Ах, любовь, любовь…
Отпуск пролетел быстро, 20 августа 1963 года мы в школе вместе с детьми, техничками при-водим в порядок классы. И покатил, поехал, учебный год, как всегда напряженный, капризный, непредсказуемый. То только пятерки по чтению, то семь двоек по математике, то удачная репети-ция хора, то заплаканный Степа на уроке, «отсутствующий»; оказывается напившийся отец устро-ил ночью разборки в семье. То подрались Коля и Валера, носы в кровь…. То…
Все эти вопросы решались, на них расходовались силы, нервы и время. Отношения к нам предупредительно-вежливое, спокойное; мы были уверенны, что мы теперь свои здесь. В конце сентября случается непредвиденное. Закончена уборка богатейшего урожая. С токов и зернохра-нилищ наряду с потоком автомашин к элеватору, темными ночами вдвое больший поток на част-ные дворы, в подполье, на сеновалы, в ямы на огородах. И вдруг 3 октября гром - нагрянула ми-лиция, хлеб обнаружен: кто вывозит его назад, кто выкупает, кто платит штраф, кого-то арестова-ли. И тревожный шепот в подворотнях: - Это училки, они возмущались, называли воровством, они и донесли в милицию. - Об этом нам выкрикивали в лицо старшеклассники. Они же передали уг-розы. Мы в панике. Еле довели уроки до конца, боимся выходить из школы - мало ли? Милый Иван Андреевич, какой же богатой души человек, какими словами отблагодарить этого молчали-вого, скромного стрелочника, который грудью встал на нашу защиту.
- Да лучше на меня скажите, что я донес; подумайте девчонки с наступлением темноты ходят только в сопровождении, куда уж им следить, к какому подворью едут машины с зерном. Оду-майтесь, поищите настоящего доносчика, а лучше – красть перестаньте, - говорил он тихо, мед-ленно, обращаясь, то к одной группе людей, то к другой.
- Ну-ка, Миша, пойдем со мной – обратился он к высокому блондину, стоявшему у клуба, - пойдем, пойдем, надо решить этот вопрос.
И они вдвоем пришли к нам. Бледные, растерянные, открыли мы дверь, без утайки рассказа-ли, что делали вечерами после школы, пригласили наших соседей Виктора и Галю, чтобы те под-твердили наше присутствие дома, а не выслеживание темными ночами не знаю чего, не знаю где.
Миша пользовался авторитетом, как у молодежи, так и у старших. Спокойный, не пьющий, рассудительный Миша после школы поступил учиться в сельхоз. институт, а работать остался в МТС, помогал матери поднимать сестренок.
Смелый и решительный, он не боялся высказывать свое мнение, в клубе останавливал дебо-широв, пытался ограждать нас от злословья и иногда от расхлябанности местных кавалеров.
 И сейчас, выслушав нас, Миша сказал: - Идем, Андреич, ясно, это не девчонки, незачем им; надо найти, кто их опорочить так стремится. Ничего себе шуточки, это же смертельно опасно. Си-дите, девочки, дома, завтра я вас лично отвезу в школу и вечером заберу оттуда. Поосторожни-чайте день- другой.
И уже к концу следующего дня все население знало: нас оговорил Кеша Рыжий, только по-тому, что Люда не пошла с ним пьяным танцевать. Потом с Кешей разбиралась милиция и куда-то его увезли, чему мы были несказанно рады. А без Кеши и остальные как-то попритихли, стали не-заметнее.
6 ноября на собрании в клубе Миша Студник рассказал о подлости Кеши, реабилитировав нас тем самым в глазах населения. Мы же, как будто и не с нами все это случилось, пели, танце-вали, читали стихи, но я уже была другая, я влюбилась. Душа пела, глаза искали и красноречиво рассказывали о моей любви.
- Что с тобой, Надюшка? Ты прямо вся светишься? - И тут же Люда ойкнула: - Миша? И он, увидев меня, сразу понял.
- Надя! Так сразу, так вдруг?
- Да, так сразу, так вдруг.
И это «сразу» и это «вдруг» проверялось всю зиму и весну. Мы, как только возвращались с работы, стремились друг к другу. Чтобы Мишина мама, Зинаида Тимофеевна не обвинила меня, что я отбиваю сына от домашних дел, я шла к ним, сначала очень стеснялась, а потом привыкла. И пока Миша работал на подворье, на огороде, я или ему помогала или вместе с будущей свекровью шила, вязала, пекла и готовила. Очень нас «связали», объединили эти встречи, приняла она меня как родную дочь, я это чувствовала. Миша немного играл на баяне, я приносила свою балалайку, и в сумерки из их палисадника неслась в высоту ночи то одна, то другая мелодия. Пели мы, пела наша любовь, радовались Мишины родственники, радовались мои подружки.
  - Такая любовь бывает один раз в сто лет, - не раз говаривал Иван Андреевич, - берегите её, дети; береги её, Надя! Я Мишку-то с пеленок знаю, он верный, преданный, не обманет, не изме-нит. Подфартило тебе дочка, береги любовь!
В отпуск мы уезжали 10 июня 1964 года. Люда отработала 2 года и собиралась остаться в Алма-Ате, я ехала в родной Панфилов поделиться своим счастьем с нашей дружной семьей. Сест-ры, Таня и Настя уже были замужем, у Тани двое детей, а Настенька только недавно вышла, но уже ждет пополнение. Я представляла радость папы, немного тревоги в лице мамы – страшно все-таки отпускать младшенькую так далеко в холодные северные края. Я мечтала последние проща-ния, напутствия, поцелуи и поезд унес нас через зеленую степь на юг.

*- Знаешь, Лидочка, - извинялась Надежда, возвращаясь из отпуска с кучей баулов, чемода-нов и корзиной (дыней!) ты извини, что пришлось тебя вызывать сама бы не справилась с этой уймой вещей. Мама все собирала, собирала, подарки для Зинаиды Тимофеевны, золовок; масса всяких нужных предметов для нас с Мишей, вот дыни даже, одну сейчас с тобой разрежем. Вот билет на поезд куплю и ту-ту! Я даже Мише телеграмму не даю, пусть для него будет сюрприз, представляешь, как он ждет, а я вот она: - Здравствую, любимый!

*Людмила: – Я ждала от Нади телеграммы, письма. Прошел сентябрь, наступил октябрь. 14 октября, на Покров должна быть их свадьба, я не выдержала, послала поздравительную телеграм-му. Хорошо, что первой её увидела Лида, наш библиотекарь.

* 15.10.64 года. Здравствуйте, дорогая Людмила Викторовна, как хорошо, что вашу теле-грамму вручили мне. Нет свадьбы, только мрак, только горе. Надежда Захаровна в Кокчетавской областной больнице в кардиологии. Как приехала 14 августа с тех пор и лежит. Ой, что это я так несуразно. Пишу по порядку. 12 августа была свадьба у Паши Беленького с Олей, вы их знаете. Было весело, много танцевали, пели, разошлись после трех часов. Галя Клюева возьми да и при-стань к Мише, чтобы подвез домой: – Прокати, да подвези на мотоцикле. При всех. Никто и не остановил, все знают, что Миша никогда не пьет. Да, видно, от судьбы не сумел уйти. Перепрыг-нул мотоцикл через колесо и завалился на бок. Гале хоть бы царапинка, а Миша насмерть.
Надежда Захаровна вещи оставила на станции, налегке шла к Мише, а пришла на похороны. Как увидела, вскрикнула, руками всплеснула да и упала. Так с тех пор и лежит в кардиологии. Мы маму её вызвали, живет сейчас при больнице, работает там санитаркой, чтобы быть с Надей, обе-щают к Новому году выписать, наверное, увезет её в Панфилов. Очень мы все расстроены. Мишу любили, Надежду Захаровну так хорошо приняли, а теперь в 4 классе нет учительницы, пришлось мне взять детей. С утра в библиотеке, а во вторую смену с классом. Очень трудно. В ОБЛОНО обещают прислать учительницу, да когда это будет? Как вы устроились, Людмила Викторовна? Помните ли Тальщик, нас всех? Если ответите, буду вам писать. C уважением Лида!
15.10 1964г.

V. Как там дела в Саратове?
- Надюша, просыпаться пора! Мама ласково гладит плечо, провела рукой по вискам: Надя знает, что мама любит перебирать её завитушки. Сладко потянулась: - Торопишься изгнать люби-мое чадо из рая?
- Что ты, что ты, котёнок! Ну уж раз собралась отступать не стоит.
Сегодня Надя уезжает в Алма-Ату, на вступительные экзамены в университет, на геофак, подружка Нина посоветовала. Интересно сложилась судьба Нины. Увёз её Игорь в далёкий волж-ский город Саратов. С таким восхищением Нина писала о великой русской реке, её затонах и стремнинах, тёплой ласковой воде в летние купания; о колокольных звонах златоглавых церквей, их богатом внутреннем убранстве – они действовали на Нину притягательно. О большой школе – десятилетке, в которой учила своих первоклашек.
- Они, как горох, рассыпаются, не успев выйти из класса, еле собираю, - писала Нина; они такие разные, тем и интересны, - это в следующем письме.
- Как мало родители обращают внимания на воспитание у них навыков культуры, поведения. И много ещё чего писала подруга, но ни в одном письме о том, почему у неё самой нет ребёнка. И Надя не решалась об этом спросить, мало ли…
Один только раз встретились у Люды в июле 1965 года. Говорили, говорили. У Нины про-блема – непроходимость маточных труб, поэтому и нет ребёнка. Но они консультировались у спе-циалистов – это лечится, лечится!
- Надя, Надя, ты куда опять пропала, - волнуется мама. У нас почти не осталось времени. Все ждут тебя. - Дорогие, милые лица. Полгода Надя в родительском доме, сначала ходила с палочкой, невнятно говорила. Последствия раннего инсульта: два с половиной месяца врачи выхаживали Надю, изо дня в день помогала мама.
Если бы не мама, была бы я теперь жива? – вдруг подумала Надя. Сколько ночей она со мной просидела, и днём хоть и работала там же, но успевала меня и кормить, и мыть, и утешать. Учила ходить, сначала почти носила на себе, затем с палочкой, потом почти без неё.
Милая, - с нежностью подумала Надя, - спасибо тебе за всё, ту была для меня и кардиологом, и логопедом, и нянькой. Тебе обязана я теперешним своим здоровьем, спасибо тебе! И тебе, папа, и вам сестрички! Как счастлива я иметь такую семью, спасибо тебе, Господи!
Я поступлю в университет, даже не думайте иначе. Хорошо проштудировала программу, изучила и просмотрела учебники, карты, атласы, научные статьи по географии. Поступлю, не со-мневайтесь! И поступила.
А в оставшиеся две недели до занятий Надя с отцом гостили у подружки Нины в Саратове. Жили Струнниковы в уютной 2-х комнатной квартире по улице Смоленской. Берёзка стучала вет-ками в окно – будила, приветствовала, звала на прогулку. Запас яблок, рассыпанных на полу, рас-сказывал о маленьком садике в десяти минутах ходьбы от дома, он достался Игорю от родителей, был его гордостью.
- Ничего не делаю в саду, - рассказывала Нина, - не успеваю. Только подумаю, а Игорь уже сделал, только возьму тяпку или разрыхлитель, а он уже тут, как тут, бережёт меня. И с горечью: - А что беречь, береги не береги, а ребёнок не получается. Где я только не лечилась: в Саках в Кры-му, в Белокурихе на Алтае, в Латвии. Теперь уж и врачи руками разводят. Задумалась, замечта-лась, потом тряхнула длинными локонами, засмеялась. Наде:
- Догоняй, искупаемся! Вода в Волге тёплая, мягкая, перевернулась Надя на спину, раскину-ла руки в стороны, - Ты неси меня река, да в другие берега. Пока сохли, волосы сушили, Игорь приехал, привёз вареники с творогом, со сметаной. – Девочки, идите, пока горячие. А отца где по-теряла, Надя?
- Папа город изучает, в музеи ходит, в церкви, в нашем-то Панфилове в церкви - клуб, а му-зея, как такового, и нет вовсе, вот папа и набирается христианской культуры. Две недели пролете-ли незаметно.
Хорошо Нине с Игорем, так он её любит! А она его? - вдруг подумалось, но мысли прерва-лись, переметнулись на другое, на предстоящее. – Хорошо, что поступила в университет, будет много интересных событий. Затянется, приутихнет горе. Счастливо тебе, Надежда!
- Счастливо, Наденька! Пиши чаще письма, любим мы их, тебя любим. Приезжай, будем все-гда рады.
Взмах рукой, паровозный гудок, и домой, в Алма-Ату, снова в студенчество.


VI. Хорошее дело браком не назовут.

Студенчество хорошо тем, что счастливо. Вихрем несутся и уносятся лекции, зачёты, семи-нары и экзамены. Б.И.Г. – научно-практическое общество биологов, историков, географов. Суще-ствует с 1965 года. руководители: Останчук А. И., Бектемирова Я. Н.
Цель: изучение родной страны.
Экспедиции:
Июль 1968 года – выезд на Капчагайское водохранилище.
Июль 1969 года – участие в раскопках бронзы в Чимкентской области.
Июль 1970 года – выезд в Боровое.
Экспедиции – это что-то необыкновенное в студенчестве. Сначала факультативы, на которых руководители Б.И.Г. ставили цель и предлагали выработать тактику и стратегию её достижения. План разработан. Практические занятия – как поставить палатку, зажечь костёр, сварить в котле еду, зачистить от земли найденные предметы. По приезде на место ребятами овладевало пьянящее чувство свободы: сначала в бескрайней степи, у голубой глади нескончаемого озера, от дурманя-щего запаха трав и от наслаждения единением с природой. Особенно покорили красоты Борового, легенды об озёрах и утёсах этого края. Сколько исхожено пешком, как уставали во время раско-пок, зато находки – разграбленные могилы эпохи андроновской культуры со скелетами, горшками, кувшинами и украшениями из бронзы, интересные находки и маленькие открытия, совершённые на ходу, смешные эпизоды, пылающие костры с любимыми песнями под гитару, огромное без-донное небо, усыпанное мириадами звёзд. Надя вела дневники экспедиций и каждый вечер, когда остальные веселились, пели, она, сидя или у костра, или в непогоду в палатке, тщательно и скру-пулезно описывала найденные предметы, подсмотренные у природы чудесные картины грозы, бу-ри, шумного водопада, отдыхающего гурта верблюдов, грибниц под соснами. Она любила свою землю, природу, готова была защищать её ото всех; она набирала, впитывала в себя знания, чтобы передать свой клад детям. И было ей уже 27, когда получила свой университетский диплом и рас-пределилась на работу в Усть-Илимск, на край света в промёрзшую тайгу.
- Ну и что? – отшучивалась она от домашних, - и поеду, и покорю, завидовать такой роман-тике надо, а не отговаривать. А ещё найду нанайца, или якута, замуж выйду, пора, уж скоро 30. Шутить шутила, а в шутке скрывала своё страстное желание иметь семью, детей, мужа, за кото-рым, как за каменной стеной.
Переписка с Ниной была не постоянной: то писем не было по полгода, то вдруг одно за дру-гим, нервные, торопливые, скомканные какие-то. Одно поняла из них Надежда: Игоря Нина не любит, даже думает о разводе с ним. Было жаль подружку, жаль Игоря, в браке почти 10 лет и та-кой несуразный конец.
- Не разводись, Нинок, тысячи семей живут бездетными и счастливы. Ты даже не представ-ляешь, как плохо одной, тоскливо, одиноко, волком выть иногда хочется. Но самое страшное, ко-гда думаешь, что любовь обходит тебя стороной, что заросли стёжки-дорожки к маленькому до-мику со светящейся надписью «Счастье». Писала и сама не верила своим уговорам. Нина – она такая …!

***
Усть-Илимск в семидесятые годы – небольшой, с разбросанными по окраинам частными до-мами, аккуратные прямоугольники кварталов в центре. Там же маленькая площадь, на ней уютная деревянная гостиница со скрипучими лестницами и большим самоваром у окна, чтобы чаю хвати-ло на всех приезжающих. В ней Надя прожила неделю, а потом получила большую комнату в об-щежитии, рядом со школой.
Школа – красавица, новая, двухэтажная, с кабинетами и кое-каким оборудованием в них. Но глобус и карты были. И окуналась наша выпускница в привычный мир разноголосой, шумной жизни. И класс ей дали шустрый – 5 б – где дети уже выросли из малышей, а старшими ещё умиш-ка не хватает стать.
- Вот и пестуй этих горохов, учи уму-разуму, - гордо думалось Надежде. – Чем же привязать их к себе? Думала-думала и начала читать им вслух повести Анатолия Алексина.
- Повесть «Раздел имущества» произвела на моих юных вундеркиндов потрясающее впечат-ление, - писала Надежда Нине, - Они полюбили Веру, когда с третьего захода поняли, что она бы-ла инвалидом; они обожали её бабушку, которая стремилась сделать внучку «как все», «не хуже других», они с горящими глазами слушали диалоги Верочкиных родных и были очень расстроены предстоящим судом.
Вспомнила Надежда свои музыкальные вечера в Панфилове, школьные концерты в Тальщике и стала учить со своими «горохами» хоровые песни. Пели те с отменным старанием под аккомпа-немент балалайки.
Втроём с историком и биологом организовали Б.И.Г. по типу университетского, но экскурсии были только вокруг города. Всё это требовало энергии, сил, времени. А их Надя не жалела. Дру-гих-то дел не было.
Завёл как-то биолог Павел Романович в учительской разговор о том, что надо бы Надежду Захаровну замуж выдать, но наткнулся на её взгляд, разговор замял, а потом и вовсе прекратил.
- Ты, Надежда, не смотришь, ты убиваешь, - говорил не раз отец. – Смотри веселее, привет-ливее, не отталкивай людей. Но веселее и приветливее после смерти Миши, получалось только с детьми. Пустой оказалась затея Павла Романовича.
А тут письмо из Алма-Аты от Людмилы.
«Свет мой, Наденька, здравствуй! Как твои дела? Сильно ли выросли «горохи»? Рада твоим письмами, поздравляю с успехами. Гордилась перед знакомыми учителями твоим Б.И.Г.ом, вкла-дом в музей. Ты молодец, Наденька, завидую тебе, хотела бы тоже что-то свершить, но я теперь многодетная мать, двое – не один, родила ещё сыночка, назвала Вадимом. Пишу тебе не очень приятную новость: Нина оставила Игоря, в очередной раз поехала в санаторий, а из него, не заез-жая в Саратов, с профессором Орловского университета, с которым познакомилась в санатории, укатила в Орёл. Оттуда написала Игорю, чтоб он её наряды и украшения отдал своей сестре. На-писала и мне, что наконец-то нашла своё счастье. Профессор старше её на 27 лет, внуки уже есть. Чем ещё это закончится, неизвестно. Неужели тебе не написала?
Целую. Успехов!»
А Нина Наде уже года полтора не писала, обиделась ли на её уговоры, ревновала ли немного Игоря, решила ли вычеркнуть её из своей памяти, не понятно! Но переписка прервалась. Наде же некогда было горевать-предаваться размышлениям. «Горохи» уже в 8-ой перешли, взрослые стали, требовалось Надежде всё больше и больше знать, чтобы учить. Ездила в Москву на семинар, 20 кг одной литературы сдала в багаж. Жизнь продолжалась тихо и спокойно до июля 1973 года. А в июле – гром среди ясного неба. Получила Надя письмо, не письмо даже, а разорвавшуюся бомбу. Писал Игорь Струнников. Скупо, по-мужски, без раздражения о разводе с Ниной, о его трагичной потере, потерянной любви. И в конце: - Понял я, Надя, что один все равно не останусь, что же-нюсь, но оставаться в Саратове, в своей квартире невыносимо. И я решил, что лучшей жены, чем ты, Надя, мне не найти. Ты верная, постоянная, у тебя твёрдая жизненная позиция. Я делаю тебе предложение. Каким бы ни было твоё решение – ответь! Дата и подпись.
Чтобы вы ответили? Вариантов столько, сколько и читателей моей повести. А Надя ответи-ла… согласием. Отправила письмо, а потом сомневаться стала. – Ведь не любила я Игоря и не люблю, никогда не думала о нём, как о муже. Просто позавидовала когда-то давно Нине, что встретилась ей в жизни такая большая и светлая любовь. А я, я не любила. Но мне 31, если ещё останусь одна год, другой, то тогда уже, наверное, навсегда одна. А одной – б-р-р-р! но ведь и Игорь меня не любит. Как же жить станем? Телеграмму что ли отправить, что передумала? Ладно, решу завтра. А назавтра сомнения перебивались надеждами, что стерпится-слюбится, вопросы и упрёки самой себе заканчивались слезами.
20 августа Игорь приехал. Сидела Надя в своей уютной квартире и читала, куталась в боль-шой уютный платок. 20 августа в Усть-Илимске это вам не 20 августа в Панфилове или Алма-Ате. Это дождь, температура не выше +50; ветер со свистом проносится по улицам, и куда бы ни шли, он всегда в лицо.
В светлом плаще, шляпе, с одним чемоданом в руке, всё такой же красивый, чуть серебри-лись виски, стоял на пороге, смотрел серьёзно и вопросительно: - Ну что, Надя, повернуться и уй-ти, или остаться?
Засмеялась: - Стоило ли ехать через всю страну, чтобы задать только один этот вопрос? Про-ходи, раздевайся. Засуетилась с чаем.
К вечеру вся школа и примыкающие пристройки знали, что к Надежде Захаровне жених приехал. – Вот уж скрытная, так скрытная, - качали головой подруги и знакомые, не зная, какие мысли вихрились в Надюшиной голове последний месяц. На следующий же день зарегистрирова-лись в загсе, напоили подружек чаем с тортом, вот и вся свадьба. А с Мишей мечтали, чтоб пир на весь мир, чтоб каждый, кто зайдёт, был и сыт, и пьян, и весел. Ах, Миша, Миша!

***
Устроился Игорь работать в геодезическую партию, на месяц, на два, а то и три уезжал с гео-логами то в тайгу, то на болота – уточнялись размеры, площади и кубометры природного сырья, делающего этот край известным на весь мир.
Приезжая, Игорь привозил то пучок трав, то шишки и орехи, то зелень болотных ягод. Надя была благодарна этому вниманию: её школьный музей пополнялся новыми экспонатами. А жизнь наполнялась счастливым ожиданием материнства, сначала родилась старшая, Ксения. Это было счастливое время. Игорь, так страстно мечтавший о ребёнке в первом браке, преобразился весь, от счастья светились не только глаза, казалось, весь он излучал сияние. Бывая дома, возился с дочур-кой, давая Надя время отдохнуть и даже в кино сбегать. Скупой на ласковые слова, Игорь стал нежнее, ближе. А Надя нет-нет, да и задаст себе вопрос: - А полюбил ли? И констатировала: - Ксюшку да, а меня… нет! всё ещё любит Нину. И когда вдруг начала об этом разговор, Боже, что сталось с Игорем! Молча положил ребёнка, встряхнул за плечи, глаза-лезвия сверкнули: - Нину не смей вспоминать! Это моё! Любил её, люблю и буду любить! Хлопнул дверью и ушёл на 3 месяца.
Сколько переплакала, сколько передумала Надя, сколько раскладывала свою жизнь до Игоря и с ним, выводы и решения были разные. Сначала: - Разведусь, воспитаю дочку сама, никто нам с Ксюшкой не нужен. Потом: - Нам-то, может, и не нужен и то вряд ли, а Игорю? Сначала одна ут-рата, а теперь другая? Дочку любит безумно, а как жить станет без неё? С Людой в письмах сове-товалась, маму вызывала. К решению пришли одному: стерпится-слюбится, а нет, так не гоже дочь без отца оставлять. Решила и успокоилась, стала ждать Игоря из очередной командировки. Встретились, как ни в чём не бывало, живут дальше.
После 10 лет работы с классом, в Б.И.Г.е, местном и школьном музеях Надежде присвоили звание «Отличник народного образования Р.С.Ф.С.Р.». Ею гордилась школа, гордились друзья, гордился (что особенно было дорого) муж. По этому поводу даже отец приезжал, повидать, по-здравить, южными фруктами угостить. Надо сказать, что родители уже дважды брали Ксюшу на лето, в тепло, на солнце, на фрукты. Жалели её больше других внуков; бледненькая северяночка, пусть хоть летом босиком побегает, загорит, с животными пообщается, увидит, что фрукты на де-ревьях растут, узнает, что такое огород. Это была последняя встреча с отцом. Той же зимой, 1981 года умер Захар Николаевич от коварного рака. Будто ночь наступила для Надежды. Был он тем тылом, на который всегда надеялась Надя, мать, сёстры. Был и не стало!
Игоря опять не было дома, толь маленькая. Ксюшка тёрлась щекой о плечо и строго говори-ла: - Не плачь, перестань, а то и я буду-у-у! Приходилось брать себя в руки.
И муж, узнав, горевал, вспоминая то совместную рыбалку с тестем, то походы за грибами, клюквой, то вспоминал вдруг огромный сад в Панфилове. Надя видела и понимала его горе. Это были дни и недели совместных переживаний, какая-то нежная общность, единение были в семье. Плодом этих тёплых отношений была новая беременность. Надя даже растерялась как-то: она не хотела второго ребёнка, помня нелюбовь мужа к себе. Но Игорь обрадовался, жил Надеждой.
- Ушёл тесть, умный, добрый, справедливый, а взамен нам будет сын на деда похожий. Да-вай, Надя, родим, не надо избавляться от этого ребёнка.
Уговорил. Как-то недоверчиво Надя посматривала на мужа во время всей этой беременности. Уж очень был заботлив, внимателен, отказался от двух экспедиций, не хотел оставлять жену одну.
Через много лет, увидевшись с Людмилой, Надя скажет: - Это был чудесный сон, сладкий обман, что стерпится-слюбится.
А пока жила, любя мужа, дочь, новую жизнь в себе; продолжала работать, только экскурсии за город со школьниками теперь без неё. У.З.И. в то время в Усть-Илимске ещё не делали, приду-мав себе сына, Надя даже приданное купила голубое. А родилась Верочка.
Игорь в родильный дом не пришёл, в день выписки Надежды уехал в трёхмесячную коман-дировку. Как в воду канул. Увидев впервые свою вторую дочь, внимательно посмотрел на неё, ни слова жене, собрал Ксюшку и повёл её гулять.
- Даже не спросил, как я себя чувствую, как растёт Верочка, как мне одной удавалось и ма-ленькую выхаживать и с Ксюшкой букварь одолевать, ведь в первый класс пошла. Как чужой! Впервые назвала мужа этим эпитетом и затрепетала сердце, забилось, заплакало. – Восемь лет вместе и чужие? Горько и больно было осознавать такими отношения с мужем. Но это было так.
- А что ты хотела? Что хотела? И что теперь делать? – не было ответа, не было выхода.
- Будь что будет! – решила. Поджала губы, туго перевязала волосы косынкой, боль в себя за-толкала и стала, как прежде готовить, стирать, купать, баюкать. Маленькое чудо на руках давало силы, вселяло уверенность в себе.
- Он как хочет, а я как знаю, как надо! С тем и жили дальше; зимой работа, детский сад, Ксюшкина учёба, а летом, часто одна, только с детьми Надя ездила то в Панфилов – к матери и сёстрам, то в Саратов к золовке. У той были муж и сын, старше Ксюшки на год, дети охотно игра-ли, читали, бегали по маленькому садику, который Надя помнила по первой своей поездке, тогда ещё к Нине. И помнила счастливое лицо Игоря, когда он звал их: - Девочки, а вот вареники с тво-рогом. Горячие!
 Никогда, живя с Надей, тарелки за собой не вымыл, хлеба на стол не нарезал, что уж мечтать о варениках с творогом.

VII. А годы летят.
Прошло десять лет. Надежда Захаровна в начале девяностых назначена директором школы. Высокая, подтянутая, в строгом, сером костюме и белой блузке, она медленно шла по школьному коридору. Её родная школа изменилась до неузнаваемости: тоже двухэтажное здание, те же стены и коридоры, но их дизайн, обустройство, оборудование кабинетов поставлено на самый высокий уровень. За 20 лет работы прикипело сердце к этим классам, переходам, реакреациям. Одна при-стройка чего стоила? Зато теперь она с гордостью показывает всем приезжающим просторный физкультурный зал, бассейн, трудовые мастерские. Но особая гордость этой удивительной жен-щины лингофонные кабинеты и компьютерный класс. Белые ажурные шторы на окнах, дорожки в коридорах. Всё не само пришло и встало на свои места, чтобы теперь, создав прекрасные условия для обучения, радовать глаз красотой, теплом и уютом. Помнит Надежда Захаровна сколько хоже-но и сколько написано докладных записок директору геодезического управления, сколько роди-тельских делегаций к нему отправлено, сколько раз выступала она на планёрках в этом самом управлении, горячо убеждая, что шефы – не гости в школе, а её хозяева, а хозяева… Добилась, уп-росила, вытребовала. А когда школа после капитального ремонта, сияющая и пахнущая краской, распахнула двери к новому учебному 1990 году, детей, гостей и родителей приветствовал большой портрет не Владимира Ильича, а Усальцева Геннадия Даниловича, директора управления. И он, растерянный от неожиданности, стоя у этого портрета, говорил приветственные слова и волновал-ся, как школьник. А теперь у школы есть свои грузовик, автобус МАЗ на 46 мест, маленькие серые Жигули. И хозяйка всего этого она, Надежда Захаровна.
Она мало изменилась. Те же серые глаза, та же улыбка, та же причёска, та же походка и тот же темперамент: настойчивая, решительная, упрямая, всегда твёрдая в своих решениях. И только два самых близких человека на свете – мама и Людмила – знали, сколько бурь, тревог, волнений и неудовлетворённых желаний бушевало в душе этой женщины.
Успешно закончила школу и заканчивает институт старшая дочь Ксения – гордость матери, баловень отца. Черноглазая шатенка, высокая, гибкая, с отличной фигурой она уже в школе поль-зовалась вниманием парней. Отец в шутку иногда говаривал: «Куплю ружьё, буду отстреливать твоих поклонников, чтобы не отвлекали, учиться не мешали». На что младшая, преданно любив-шая старшую сестру, возражала: «Ой, посадят тебя, папка, лучше не стреляй». В институте Ксения вышла замуж за Юрия Мурзина. Талантливый мальчик, программист, сейчас на стажировке в Ка-наде. Верочка заканчивает школу и собирается поступать на биофак в свой институт. И хорошо, что дома, учить на стороне в наше неспокойное время ой как сложно. – Хорошо, что дома, - взды-хает иногда Надежда Александровна. Скажет одну фразу, а вихрь мыслей проносится в голове, - Хорошо, что дома, а то как остаться одной с Игорем – свет, батюшкой? Вот уж головная боль, так боль, вот уж заноза в сердце всю жизнь, ни дня без боли, ни дня без тревоги и волнения. И как только хватило меня всё это вынести, всё вытерпеть, не сорваться, не оконфузить себя скандалом? Спасибо, Господи, за поддержку, за помощь, иначе сорвалась бы.
А уж Игорь иногда задавал такие задачи, что решать было невмоготу. То в отпуск уедет, не предупредив. На вопросы соседей всегда спокойно отвечала: - Гостит у сестры, поехал в санато-рий; или с другом в тайге охотится; или решил недельку-другую в доме рыбака пожить.
А то вдруг в 1985 году целый год жил у шестидесятилетней вдовы Василисы на Заимке в двухстах километрах от города – отдыхал от работы, от жены, от детей. А до этого год уже не ра-ботал, всё несправедливость к себе чувствовал. И как её не чувствовать, если пить пристрастился, добро бы ещё дома, а то на работе; с утра суетился, какие-то дела делал, занят был, а после трёх часов – ну, никакой, всегда навеселе. Узнала Надежда, накричала на мужа. – Что тебе на меня на-плевать – не удивительно, но ты Ксюшке жизнь испортишь. Город наш маленький, все про всех всё знают, смотри, на себя я рукой уже махнула, но дети… – выгоню с позором ко всем чертям. Думай! Он и надумал – закатился в Ясинскую заимку. Хорошо Василиса письмо Надежде напи-сать догадалась, сообщила, где её муженёк обретается.
- Охотится, тайменя засолил две кадушки, волчьих шкур запас, вечерами читает, но уж очень смурный. Может приедешь, Надежда, заберёшь?
Ни письма не написала, ни поехала. – Не мальчик, уж сорок пятый год, пусть думает, пере-тряхивает всю жизнь, определяется, как её доживать станет.
Вернулся блудливый муж спокойный, загоревший, был худощав, подтянут, мышцы накача-ны. Волчьих шкур привёз всем на шубы. И опять состоялся между супругами серьёзный разговор. Игорь-то молчал бы, наверное, но Надежда начала сама. О том, как теперь жить станут, на что бу-дет похож теперь их семейный корабль.
- Не знаю, - честно ответил муж. - Если можешь, помоги мне найти себя. Та так и ахнула. Ну и дела! Думала, думала, мозги свернула, не знала, как поступить. Наконец решилась.
- Если хочешь, Игорь, иди ко мне в школу учителем труда. Руки у тебя золотые, всё можешь, любой инструмент поёт в руках. Занятия с металлом, с деревом, ремонт мебели. Ничего другого предложить не могу.
Так с восемьдесят шестого Игорь Дмитриевич работает в школе, в Надиной школе, под её руководством. Звёзд с неба не хватает, но мальчишки бегают в мастерскую охотно, стулья и столы вовремя отремонтированы, газоны и цветочные дорожки огорожены низенькими резными забор-чиками, замки смазаны. Не пьёт уже седьмой год, вроде при деле, но всё равно какое-то беспокой-ство в душе у Надежды. Нет покоя, ненадёжный человек, не та стена, за которую готова спрятать-ся. Ой не та!

***
- Здравствуй, Надюша! Как редко мы теперь пишем друг другу. Виделись с тобой два года назад и больше ни строки. Я тоже хороша, то времени не хватает, то маята заедает, проблемы со здоровьем, проблемы с сыном. Но теперь я просто обязана тебе написать. Была у меня неделю на-зад Нина. Удивилась? Лучше сядь, если стоишь. Профессор её умер, дети его Нину сумели выдво-рить из профессорской пятикомнатной в малосемейку; детей у Нины так и нет. Расспрашивала о вас с Игорем, адресом интересовалась. Ну адрес-то я «потеряла», но Нина барышня настойчивая, думаю, если сильно захочет, труда не доставит его найти. Будь готова к набегам половцев. Очень волнуюсь за тебя. С приветом. Людмила.
Как деревянная сидела Надежда за столом. Всего можно было ожидать, но такого! Совсем оказалась не готова. Как вида не показать, беспокойства не проявить? Как держать себя? Решила в баню пойти.
- Что это ты, мать, среди недели? – удивился Игорь. – Я уже и ужин разогрел, мы с Верой по-ели, а тебя всё нет.
- Голова разболелась, думала в бане пройдёт, но никак. Пойду, лягу. - Вечер пролежала, ночь не спала, вырабатывала стратегию и тактику, ведь гром может грянуть и завтра.
Он грянул через неделю. В школу пришла красивая, смуглая женщина, походила, посмотре-ла, в кабинет директора постучала. Зашла, поздоровалась, села, закинула ногу на ногу, закурила; прищурилась, посмотрела, хмуро поинтересовалась:
- Ну и как? Попользовалась чужим мужем? Может хватит?
Надежда удивилась своему спокойствию.
- А что, может и хватит! А ты решила, что через 20 лет тебе пришла пора его забрать? Заби-рай! - И вышла из кабинета.
Домой пришла, как всегда в шесть часов вечера. Верочка что-то напевала в своей комнате. Игоря не было, хотя уроки у него закончились в 3. Приготовила ужин, посидели с Верочкой, а по-том пошла в свою спальню, достала большой чемодан, начала собирать вещи мужа. Там подшила пуговичку, там подгладила. Собрала, а времени-то! Первый час ночи. Значит, ждать уже не стоит. Всю ночь глаз не сомкнула, утром уходя, записку на чемодане оставила. Не вытерпела днём, отве-ла урок в 10-м классе, забежала домой. Ни чемодана, ни записки. Всё. Тяжело опустилась в крес-ло, очнулась, когда Верочка из школы вернулась. – Мама, говорят наш папа уехал. Куда, мамочка?
- Знала бы, сказала бы. Ничего не знаю, доченька, ничего не знаю. - Как кормила обедом, что потом делала, не помнит, бесцельно ходила по квартире.
- Вот так запросто, не попрощавшись, детей не повидав. А как же Ксюшка, любимица? На-брала Омск, услышала такой родной взволнованный голос дочери: - Что, мамочка? Что-то случи-лось? Нет? Хорошо, а то ты как-то странно говоришь.
– Нет, нет, доченька, всё хорошо, просто соскучилась. Как успехи? Когда заканчивается сес-сия? Когда приедет Юра? Приедете вместе? Хорошо, доча, дай телеграмму, встретим.
Встретив зятя и дочь, младшую усадив рядом, всё рассказала Надя о своей жизни, об Игоре, Нине, даже о Мише рассказала. Больше всех расстроилась Верочка. Мало получая от отца внима-ния, не видя ласки, ребёнок тянулся к нему, надеясь ещё всё получить. И вот теперь надеяться не на что: увезла папу чужая злая женщина. Что она злая, Верочка не сомневалась.
- Мама, ты только не волнуйся, - упрашивала Ксения, ты ведь предполагала, что так всё бу-дет, коли чемодан собрала даже.
- Да, дочь, предполагала, но чтобы тайком, не попрощавшись, с вами не увидевшись, бросить всё, кинуться как в омут в 55 лет, это мне непонятно. Ни умом, ни сердцем понять не могу.
- Мамочка, ты у нас сильная, ты всё можешь, ну, пожалуйста, возьми себя в руки, не дай рас-кипятиться эмоциям, пожалуйста, мама!
Юра сидел молча, только поглаживал плечо, уткнувшись носом в ухо прошептал: - Только не плачьте при Ксюшке, а то и она будет, а ей нельзя, она беременна. – Девочка моя!
И заревели обе, со всхлипываниями, сморканиями, вздохами и объятиями. – Рада за тебя, моя девочка. Поздравляю, не в такой бы момент, но как же я рада. Юрочка, неси шампанское, у меня в холодильнике припасено на ваш приезд. Так радость за дочь перекрыла, перехлестнула муку сер-дечную, боль душевную, живёт дальше.

VIII. А родина у нас одна.
Надежду Захаровну провожали на пенсию. В несколько этапов. Сначала в гороно, на авгу-стовском совещании, были тёплые, взволнованные слова коллег, были добрые пожелания, сожа-ление, что ещё могла бы поработать, как ни жаль кинуть своё детище? – Жаль, - только и сказала, больше говорить не могла, села, сдержалась, не заплакала. Конечно, жаль, но работать больше не могла. Игорь Дмитриевич «вернулись» домой после трёхлетнего отсутствия; нажился с «люби-мой», сил не стало терпеть её выходки, скандалы, измены даже в преклонном возрасте. Осмыслил свою непорядочность к Надежде, дочкам, решил: - Брошу всё, хватит играть в молодость, любовь, а то доиграюсь, что и головы преклонить будет негде. И так, сколько изменений за эти три года. Ксюша написала два письма, одно сухое, холодное, с обидой. Из него узнал, что дед уже, растёт внучка, на него похожая. Даже плакал над тем письмом, уже жалел, что уехал, что семейные день-ги увёз (всё равно не впрок ушли, на наряды, украшения, да разгульную жизнь «любимой»). А второе письмо пришло из Канады. Юрия взяли работать в солидную компьютерную фирму, хоро-ший дом, машина, няня и горничная помогают Ксюше. И она работает дизайнером в какой-то пре-стижной компании по продаже недвижимости. Ни слова о матери, о сестре, как укор, как укол со-вести. И в конце нет обычного – целую, пиши. Просто: вот выполнила свой долг, о себе написала, а ты, ты как хочешь. Что ж всё правильно. Всё правильно! Сам сделал свою жизнь, сам теперь и расхлёбывай. Поехал в Усть-Илимск с повинной головой – авось меч не отсечёт. Да уж всё отсе-чено. В эти три года Надежда с мужем развелась, квартиру поменяла. Встречи избежать не сумела. Сидела спокойная, гордая, документы о разводе показала, сказала, что вычеркнула из своей жизни и двадцать лет вместе прожитые, и его самого. – Нет тебя ни в душе, ни в сердце, и знаешь – покой наступил. И я этим покоем дорожу. Дорожу! Понятно тебе это? - Как не понять? Понятно. Кто бе-зумно был рад его возвращению, так это Верочка. Кинулась на шею, обняла, плакала, шептала что-то, щёки гладила.
- Где жить будешь, папа? Устроишься, давай встретимся, я навещать тебя буду. Третий курс геофака закончила, только что вернулась из экспедиции в Анадырь. Взрослая, уверенная в себе, красивая.
- А ведь вылитая мать, - подумал. На том и распрощались.
Он и стал причиной ухода Надежды Захаровны на пенсию. Опустился, работал мотористом в кабельной, всегда навеселе, одет небрежно, не брит. А в последний год взял моду приходить к школе и часами стоять у ворот, ждать, а вдруг жена пожалеет, денег даст. А может в столовой по-кормит.
Вот и решила Надежда уехать в Поспелое, посёлок городского типа в сотне километров от города. Решение своё держала в секрете, даже от Верочки. Закончила дочь институт, направление получила в деревню Дробыши, в двух часах езды на автобусе от Поспелого. Продали квартиру и уехали, часть жизни и души оставив в Усть-Илимске. На выезде из города, остановила Надежда машину, постояла в раздумье, перекрестилась и поехали.
Поспелое – большой, благоустроенный городок, окружённый дачными участками. Вот и На-дя купили дачу: домик с верандой, шесть соток земли, банька.
- Не жалеешь, мама, что уехала из города, ведь сколько там жили, сколько друзей и знако-мых?
- Жалею, но выхода другого не нашла. - Не стала беспокоить дочку откровением о постоян-ных сердечных болях в последние два года после появления бывшего мужа. Без нитроглицерина из дому не выходила, мучили одышка и нехватка воздуха.

* Здравствуй, Людочка! После смерти мамы одна ты осталась у меня для откровений. Таня вечно занята то детьми, то внуками, ей не до меня; Настя с домом совсем запурхалась, не могу ей своими проблемами докучать. Да только пожалуйся, сразу примется за старую песню: - Приезжай, да приезжай, скучно мне здесь одной, за домом не успеваю ухаживать. Не хочу лишний раз волно-вать. А уж с тобой мы столько пережили, от тебя нет ни тайн, ни секретов. Что уехала я в Поспе-лое, ты знаешь. С такой проблемой столкнулась. Не поверишь, а у меня в уме не укладывается. Я знала о проблемах русских из СНГ, переезжающих в Россию, иногда не верила даже телевизион-ным передачам, а теперь столкнулась сама с такими же точно. Живущие постоянно в Поспелом платят одну сумму коммунальных, а приезжающие – в два раза большую. Недавно только узнала от соседки по даче. Пошла в райкомунхоз.
- Да, местные платят столько, а вы столько. В чём проблема?
- Проблема в одном: почему? Я такая же русская, я не из СНГ, из Усть-Илимска, вот мои до-кументы.
- Да не нужны ваши документы. Подавайте заявление в суд. Будет решение суда, и вы будете платить в два раза меньше.
А в суд идти боюсь. Из-за сердца. Излишние волнения ему как нож. Подумаю, как иначе можно решить вопрос.
Целую. Май 2000 г.

* Здравствуй, Людмила! Вот и решились все мои проблемы. Разом. За этот год столько изме-нений, столько изменений! Но по порядку. В октябре приезжали Ксения с Юрием. Их Алёнушка такая прелесть, уже говорит, а бегает – не догонишь. Посмотрели они на моё житьё-бытьё, озада-чились. Вместе съездили в Панфилов, теперь-то он Жаркент. Его Ксюша всегда любила. А как по-ходила по саду, навестила могилы деда с бабушкой и выдала:
- Это твоя Родина, мама! Как тебя зовёт тётя Настя, как хочет с тобой жить. Дети у неё в Рос-сии, а она не может бросить родительский дом. Переезжай сюда, мама! Верочку мы заберём с со-бой, все необходимые документы Юра оформил, обязательства о её содержании нами подтвер-ждены в Канадском суде. Осталось только оформить документы в Российском посольстве. Конеч-но, мы были бы счастливы, если бы ты согласилась ехать с нами. Но уж сколько было говорено-переговорено на эту тему. Сначала я обижалась на тебя за твои отказы, а вот увидела тебя здесь и поняла: здесь ты должна жить, здесь, в этом доме, работать в этом саду, и нам будет куда приехать после суровых канадских зим понежиться на южном солнышке.
Не поверишь, Люда, моя дочь оказалась умнее, мудрее меня. Действительно, что искать луч-ше. С Настей мы всегда находили общий язык. Думаю уживёмся.
Целую. Август 2001 г.

* Здравствуй, дорогая моя подружка. Уже год я в Жаркенте. Я ожила, расцвела, поёт моя ду-ша. А сердце, порою забываю, где оно у меня. Нитроглицерин держу, боюсь после стольких-то лет выбрасывать, но не пользуюсь совершенно. Не нужен! Порадуйся за меня, дорогая. Этим летом нас было много: Татьяна приехала с внуком, Верочке дети подбросили своих двоих, да я с Алён-кой, привезла Ксюша на лето, осенью все приедут в отпуск. Конечно, такой благодати в сентябре нигде нет. Тепло, солнце, фрукты.
Огород вспахал нам трактор, посадили всё сами, не торопясь и, не подгоняя друг друга. А уж прополка – одно удовольствие: встанем ранним утром – тепло, чуть заметный ветерок, и устало-сти-то нет. Родные места и лечат и силы новые дают. До того я счастлива здесь, даже прошлое вспоминается без горечи, без раздражения. Было и прошло. А есть теперь – покой и счастье.
Урожай в этом году небывалый – наварили варений, наконсервировали, фруктов насушили. Тебе с оказией (скоро в Алматы поедут соседи на машине) отправлю сухофрукты, картофель, яб-локи.
Целую. Август 2002 г.

От Людмилы.
- Получила телеграмму от Нади. Заедет на три дня, а потом провожу её в Москву, а дальше полетит в Канаду, к детям в гости. Хорошо они там живут, теперь вот Верочка замуж выходит. Едет Надя на свадьбу. Не виделись мы с нею уж лет пять. То-то наговоримся!