В своем отечестве

Ирине Геннадьевне и Вадиму Владимировичу, у которых все получилось - дай Бог им и маленькой Жеке


Сцена первая, щемящая
       …Смешные карапузы такие, толстощекие, одеты хорошо – приют маленький, нашелся спонсор – «из бывших». Они деловито ходят по моему кабинету и все трогают, обсуждая увиденное на птичьем языке трехлеток, прекрасно понимая друг друга.
       Мне уже немного полегчало, но когда в дверях показался смешной колобок в яркой кепке и вдруг, пронзительно крикнув «Мама!», бросился ко мне и облапил колени, так крепко, что я пошатнулась, сердце взорвалось – его клочки до сих пор опускаются где-то в районе желудка. Я растерянно обнимала его, когда в кабинет вбежала Анна Васильевна – член родительского кабинета, волоча на прицепе второго мальчугана. Она привычно оторвала Пончика от меня и извинилась:
- В суд с ними ходила, отказалась мамашка-то, будем определять куда-то, вы уж извините, что сюда приволокла – не успела отвезти их.
       Анна Васильевна – директор приюта, трое из ее четверых детей, как водится, тамошние, хотя, ее огромного сердца хватает на всех детей абсолютно, и даже на меня – непутевую классуху ее третьего сына, родного.
       Я глажу Пончика по голове, а он щурит вишневые глазенки и сосредоточенно сосет карамельку, второй поделился с другом, который сразу же отошел, я привлекала его куда меньше коробки с мелом, третью, развернув, протянул Анне Васильевне – «мама, на».
       У них все женщины – «мамы», и мужчины – тоже. Я вполуха слушаю о затратах родительского комитета на поездки и развлечения, а в голове вырисовывается план действий…
- Анна Васильевна, а Пон..гм, Петра кто-нибудь хочет забрать?
Усталый взгляд:
- Диабетик он, мать-наркоманка, вот, ждем, пока подрастет и в детдом, мы же только распределитель… - она читает что-то такое в моем лице и тон ее меняется.- Не суйся ты, детка, в это, всех не пережалеешь, рожай своего, вставай на ноги, потом возьмешь кого…Да и не дадут его тебе, помяни мое слово…
       Я бы расплакалась уже сейчас, но план сформирован, плакать некогда, надо действовать.
 
Сцена вторая, мучительная

       Пока я собирала документы, Пончика перевели из приюта-распределителя в детский дом. Я все никак не могу привыкнуть к отказам, упорно гну свою линию и вообще, чиновницы меня ненавидят уже.
Председатель совета опеки: «кензо сандал», костюм мягких тонов, лазоревые линзы и руки – немой свидетель пятого десятка.
- …а я Вам, Алина Игоревна, говорю, и не стоит пытаться, Вам нет тридцати, Вы не замужем, у Вас маленький заработок, вы не сможете прокормить себя и инсулинозависимого ребенка!
- Да какое вам дело всем! Я знаю, на что иду, я найду любые деньги…
Пшшш…это иголка опустилась на первую дорожку – и пластинка завертелась вновь:
- нет, нет и еще раз нет!
- но как же так, у нас каждый день практически продают детей заграницу и безо всяких проволочек, а я-гражданка этой стран…
- а я вам говорю, что вы…
Встаю и ухожу, не прощаясь – зачем прощаться, я ведь вернусь еще…
***
-Женись на мне, пожалуйста.
- Не фига себе, поворот сюжета! Ты, мать, часом не беременна? Ты ж отказалась полгода назад, воротило нас с рабочего человека-то, а что нынче? Ну, че молчишь?
(раз, два, три…двадцать девять, тридцать)
- Я не совсем беременна, но ребенка жду, помнишь, Пончик- я тебе рассказывала…
- Да ты что, сдурела? Кто его родители, какая у него наследственность! А может, он вор, алкоголик и маньяк! Нет, эта твоя затея – самая бредовая, пожалуй, жениться я на тебе окончательно передумал…
***
Я знаю в лицо всех представителей чиновничьего аппарата, медицинского и попечительского, или как его там. Вся моя зарплата уходит на взятки и гостинцы для Пончика и его друзей – я не могу прийти к нему и не дать что-то им, он все равно будет делиться, а я и так виновата, что хочу забрать только его. Анна Васильевна не говорит со мной на эту тему вообще, как будто не знает, что я бьюсь головой о чиновничью стену уже почти год… Я – упрямая и самоуверенная – прорыдала все свои глаза и только бегаю, бегаю, бегаю, лишь бы надежда не угасла.

Сцена третья, финита ля…

       Меня не было почти две недели, врач сказал, что если бы не нервное истощение, я поднялась бы после случайного спазма сосудов уже на второй день, но пришлось проваляться столько времени, потому что не было сил даже встать, чтобы налить себе воды – запить таблетки. Сегодня первый день, когда могу прийти к Пончику, надеюсь, он на меня не обиделся.
-…его усыновили… хорошие люди, -воспитатель прячет глаза,- они из Чехии, бездетная пара, лет по сорок, владельцы небольшой семейной гостиницы, сказали, лечить его попробуют. Вообще-то месяц назад уже все знали, просто вам как-то не успели сказать… что с вами?
А я, бросив на пол пакеты с «гостинчиками», ползу вниз по стене и хохочу, и рыдаю в голос, у меня истерика, краем сознания успеваю заметить, как по длинному казенному коридору бежит врач со стаканом воды и каким-то пузырьком наперевес – успокаивать меня будут, сначала убили, а теперь…
***
Мне уже разрешают вставать, но я все равно лежу, мне не хочется в больничный коридор, меня почему-то пугают казенные коридоры, я выхожу и начинаю задыхаться, врачи говорят – астма пройдет, когда пройдет стресс.
       Впервые в жизни жалею, что не сорокалетняя жена процветающего чеха. А в своем отечестве все как всегда…