Жили-были старик со старухами

Герселия ВОСКАН

       ЖИЛИ-БЫЛИ СТАРИК СО СТАРУХАМИ

Деревня умирала. Таких заколоченных, доживающих вместе с заброшенным старичьем селений, на Руси теперь великое множество. Когда-то справная деревенька из заповедных сусанинских мест нынче скукожилась от старости и ненужности нынешнему заносчивому времени до четырех домов, три из которых были заколочены. И лишь в самом крепком дворе как-то теплилась жизнь, которую поддерживали три забытые Богом и людьми старухи. Чтобы не тратить силы и дрова для поддержания каждой своего хозяйства, бабки на своем вече решили, что экономнее жить вместе, чтобы и приглядеть друг за другом, и работать колхозом легче, чем в одиночку, да и веселей коротать зиму в разговорах и воспоминаниях, каждый раз обрастающие новыми подробностями, из-за которых старухи ссорились, обвиняя друг друга во вранье.
Не будь в пяти километрах от деревни турбазы, которая и зимой функционировала, совсем туго пришлось бы старухам. Шофер турбазы Василий, внук бабы Марины, нет-нет да и завернет к подругам, привозя продукты долгого хранения: крупы, тушонку, сахар, муку и прочий необходимый набор для нехитрого сельского существования, а на Пасху в Кострому свозит помолиться в храм Божий. Так и жили три подруги: баба Марина, баба Клава и Митрофаниха, пока не появился в их заброшенном углу городской мужчина - жених лет 70, а может 75, кто их разберет городских! А случилось это так.
В конце августа, когда звездные дожди расчерчивают небо в косую линейку так стремительно, что не успеваешь задумать желание; когда картошку уже можно копать, а капусту снимать еще рано, вот в эту загадочную и радостную пору на видавшем виды москвичонке подкатил ко двору наших старушек мужчина.
- Бог в помощь!- Крикнул он трем задам, торчащим из грядок. Женщины дергали морковку и складывали в корзину, не отвлекаясь на шум мотора, уверенные, что приехал Василий - не барин, подождет. Услышав чужой голос, троица разогнулась, разглядывая пришельца. У забора стоял пожилой мужчина, в общем-то, конечно, старик, но городские выглядят куда моложе деревенских, поэтому стариком бабки его не признали, хотя он и был им ровесник. Мужчина приветливо улыбался.
- Так вот вы какие - баба Марина, баба Клава и Митрофаниха!
- Откель знаешь нас? - спросила самая бойкая Митрофаниха, которая с молоду перед мужиками не робела.
- Да Василий обрисовал и ехать к вам надоумил. Может поговорим?
- А как же, поговорим, вот только грядку дойдем и поговорим. А как зовут-то тебя?
- Алексей Егорыч.
- А ты проходи в дом, Егорыч, водицы попей, а мы скоро.
На вечернем сходе за столом, под грибочки и водочку Алексей Егорыч рассказал о себе: военный пенсионер, похоронил жену, детей имеет двоих: дочь и сына. Внуки тоже есть. Старшего Ромку вырастил сам, поскольку дочь замуж вышла неудачно, скоро развелась и уехала в большой город "устраивать свою жизнь", а ребенка он ей с женой не отдал, от чего дочь возражать не стала, так как до материнских чувств еще не доросла, а больше вертела хвостом. Но теперь все долги перед семьей он выплатил и решил пожить для себя, от всех отгородясь. Почему человек решил уйти от детей и внуков, старухи из деликатности не спрашивали, не принято было излишне любопытствовать. Захочет - сам скажет, а не скажет, значит и спрашивать нечего.
- Я, как граф Толстой, сбежал от семьи. Никто его не понимал, а я понимаю. Так примите меня в свою коммуну? Я вам буду полезен. Что скажете, девочки? В каком доме мне можно устроиться?
- Да-а, трудный путь у души... А дом хоть Клавдии бери, он получше будет, да и от нас рядом... все теплее... - сказала Марина, самая образованная - когда-то была учительницей младших классов.
После этого разговора Алексей Егорыч несколько раз съездил в город, привез свои пожитки, среди которых было много книг и аж два телевизора - один для себя, другой поставил женщинам, чему те были несказанно рады. Для всех началась новая, осмысленная жизнь. Бабки погрузились в простенькие мыльные оперы "про жизнь", которые давали пищу для вечерних обсуждений и дальнейших прогнозов на развитие сюжета, а Егорыч, как теперь именовали старика на облегченный лад, целыми днями строгал, чинил и обустраивал свое жилье, пообещав женщинам, что с Василием они к зиме починят крышу и им.
Весь сентабрь до первых дождей Алексей Егорыч с удовольствием чинил крыльцо, укрепил расшатанную дверь и обил ее войлоком, новыми досками, которые привез ему из города Василий, заменил старые в прогнившем полу, наскоро соорудил верстак и целыми днями обстругивал и покрывал лачком доски, из которых построил книжные полки. Как же хорошо стало в доме, которым не уставали восхищаться старухи, ожидая своей очереди!
- Егорыч, ты и нам так же сделай, и чтобы дверь теплая была, и чтобы полочки... Мы на них посуду поставим, как у городских.
И Егорыч обещал все сделать по первому разряду. Иногда, разминая спину после работы, он садился отдохнуть на крыльцо с папироской и улыбался нивесть откуда взявшемуся счастью.
Раз в месяц Алексей Егорович ездил в город за пенсией, которая у него была совсем не хилая, так как он привозил хорошие припасы и всегда подарки и лекарства своим "девочкам". А уж девчонки-то готовы были в лепешку расшибиться ради своего Егорыча! Первой в свой сундук полезла Митрофаниха и вытащила оттуда занавески с ручным прошивом на окна. Глядя на нее, и баба Марина с Клавдией вытащили новые домотканные половички и льняную скатерку. Все эти подношения были торжественно переданы Алексею Егорычу, а тот так разволновался, что едва не прослезился.
- Сестренки вы мои дорогие, как же вам спасибо! Всю жизнь я старался для других и никто никогда не заботился обо мне... А теперь у меня такая хорошая компания! Жить будем! И по возможности весело...
Так и зажили. Когда Егорыча радикулит прихватил от непосильной для его возраста работы, бабульки и песок горячий в холщевом мешочке клали, и спину мазью какой-то самодельной растирали, и пчелу ставили, и настойку на травках нашептанных пить давали. И быстренько мужика на ноги поставили!
- Ну ты, Егорыч, теперь как новенький! Навроде жениха на нас троих!
А ты не тушуйся, ты у нас теперь как королевич Елисей, а мы тебе царевны на выбор! - И хохотали, прикрывая ладошками щербатые рты.
Зимний день короче, а время длиннее. Рукодельный человек всегда найдет себе работу, а лентяй на печи зиму перележит. Алексей Егорыч рамочки мастерил, оклад для икон подругам сделал и много еще всяких полезных вещей. Старухи не нарадовались на свое новое житье и платили ему любовью и заботой.
Выпиливая лобзиком из фанеры кружева для украшения полочки для икон, он прокручивал свою жизнь в обратном порядке, и в этих воспоминаниях все чаще возникал образ единственной любви, женщины, с которой он мог бы быть счастлив, да не случилось. Теперь он делал смотр своей жизи поэтапно, разбирая главные моменты до винтика, чтобы понять, где же он был неправ и можно ли было повернуть иначе.

Родительский дом не радовал. Отец вернулся с войны психопатом и пьяницей. Доставалось от него всем, но больше всех, конечно, матери. Старшие сестры рано пошли работать кто куда, а потом от родительской кабалы скорее повыходили замуж. Он был предпоследним, а всего детей было семь и все девчонки кроме Алексея. Вот его-то отец и гонял больше других, считая, наверное, что парня нужно делать суровым и злым. Эти воспоминания Алексей Егорыч гнал, они совсем не доставляли ему радости.
После школы уехал в Питер в Морское училище, чтобы полностью на государственное обеспечение и подальше от сумасшедшего отца. Пока учился, переписывался с девочкой из школы. Она поступила в Педагогический. К присвоению первого офицерского звания все курсанты быстренько женились, чтобы в отдаленных гарнизонах, где им предстояло служить, не остаться без женщины. В это время в ход шли подавальщицы из столовок, разбирались все девчонки, стаями ходившие на все курсантские вечера в надежде найти мужа. Вот откуда берутся жены-полковницы или генеральши, на которых без слез и смотреть нельзя. Хорошо, если приобретали специальности, росли вместе с мужьями, а то ведь часто получалось, как в анекдоте: "Пришла генеральша в комиссионку. То одно примерит, то другое - все не нравится. Говорит продавцу: "Дай-ка мне, голубчик, вон те сережки, они мне в ухи подойдут". Тот, конечно, восхищается: "Как вам идет, сразу видно - генеральша". - "А ты, милок, как узнал, что я генеральша, по мехам?" - "Да нет, по ухам".
Галина, как потом выяснилось, свой интерес имела на замужество. Была у нее своя любовная драма, которая ничем путным не кончилась, а замуж пора - неприлично без мужа оставаться. Вот она и вышла за Алексея, все-таки давно знала его, лучше, чем кто попало. .
Распределили его на Дальний Восток, где деньги платили большие, как у них говорили, "за дальность, за тупость, за глупость". Вот тут-то и открылась его беда. Он ведь о Галине по школе помнил. Ну, нравилась больше других девчонок, и все! Пока оба учились, жили в разных городах. Возможности ухаживать не было, одни иллюзии, что полюбит она его, а уж он-то был уверен в себе, потому что парень он был неизбалованный, и полк разбитых женских сердец - это не про него.
Алексей вспомнил первую брачную ночь, которая скомканно и унизительно произошла через месяц после женитьбы. По понятиям его сексуально безграмотной жены она должна была так долго ломаться, чтобы доказать свою девичью стыдливость и честность. С тех пор их жизнь превратилась в редкие и грязные спаривания, которые и предполагали, по Галининым понятиям, супружеские обязанности. Подумать только, для скольких людей самое прекрасное, что есть в любви, ее завершающая точка, нет - восклицательный знак, является лишь унизительной обязанностью! Он пытался развить жену, но всегда натыкался на отвращение с ее стороны и полную отгороженность. Она даже в постели ухитрялась оставаться в лифчике и штанах, чтобы у него меньше было шансов. Вот и говори после эт ого, что мужики кобели. Станешь кобелем после такой женушки!
Случайные отношения на курортах, куда он ездил всегда один, без своего самовара, удовлетворения не приносили, но, говоря в морской терминологии, "корпус размагничивали".
Первый ребенок, дочь, родилась без него. Галина уехала к матери на втором месяце беременности, оставив его на краю земли. Родившую дочь он увидел уже годовалой. Два года прожил в гарнизоне один и не спился только благодаря крепкому стержню, который, как ни странно, укрепил в нем пьяница-отец. Часто дети формируют себя не благодаря, а вопреки, не желая повторять отрицательный родительский опыт.
Дочь не вызвала в нем никаких отцовских чувств ни в детстве, ни во взрослой жизни. Пока была маленькой он откупался от своей нелюбви бесконечными подарками, излишне баловал. Но выросла совсем чужая женщина, похожая на мать как две капли воды, с той лишь разницей, что по закону "вопреки" в трусиках ее всегда было горячо.
Он бы развелся, хотя в Вооруженных Силах такие вещи не приветствовались. По дурацкой доктрине считалось, что если офицер может изменить жене, значит может изменить и Родине. На деле это выглядело так - блуди сколько влезет, но чтобы о разводе не помышлял. Бездетным еще как-то удавалось, а уж если есть ребенок - не моги и думать! Как-то стерпелись оба, а тут выяснилось, что она опять беременна. Ох, и орала же его благоверная, когда узнала, что ей снова предстоит носить от него живот!Этот скандал Алексей всегда вспоминал в другой ситуации.
  Родился сын, и вот тут Алексей попался. Невозможная любовь захлестнула его. Этому мальчику он отдал всего себя. Только благодаря Сережи и сохранился этот постыдный брак

- Леш, ты чего не идешь обедать? - вернул его в настоящее голос Клавдии. Женщины редко называли его теперь Егорычем. Он стал Лешей - любимым братом, а они сестрами. Это уже были не соседи, образовалась семья. Вот и говори о нерушимости родственных уз, о голосе крови и тому подобной ерунде! Сколько их, детей, ненавидящих родителей, и родителей уродующих души своих детей! Алексей Егорович давно понял, что родня по крови - это хорошо, но родственные души - это высшая гармония.
- Иду, Клава, иду. Вот докурю и приду.
- Бросил бы ты курить, так по ночам грохаешь, что скоро стены рухнут, аж нам слышно.
- Брошу, Клава, вот погоди немного.
Уж и не знаю, кем придуман этот закон зебры - белой и черной полосы, но только не обошла она и наших робинзонов. Споткнулась Клава на ровном месте, упала неудобно и сломала эту хрупкую косточку, тоненький перешеек, соединяющий кости таза с ногой, как-будто специально задуманной, чтобы старух убирать. Хорошо хоть летом это случилось, а то бы и не вывезти Клавдию по снежным заносам. Алексей Егорович быстренько погрузил кричищую от боли женщину в машину и отвез в город за 40 километров в больницу. Там, конечно, сделали, что могли, хоть боль сняли, и на том спасибо, но от плохого ухода и больничной бедности начались у Клавдии сначала пролежни, потом отек легких, и умерла она в коридоре без прощального слова и теплой руки через десять дней.
Все это время Алексей Егорович прожил у знакомых, каждый день навещая больную, только успевая отстегивать деньги, чтобы поменяли белье, подали судно и не забыли покормить. Не было Егорыча рядом, когда умерла Клава, за что он себя винил. А чего винить? Кто знает, когда придет курносая с косой?
Как всегда, помог Василий. Хороший все-таки он был парень, хоть и выпивать начал. Своей родни у Клавдии не было, все померли давно, а детей не было вовсе, так как и замужем не была никогда.
Отвезли Клаву домой, там и похоронили на старом, заброшенном кладбище. Марина с Митрофанихой очень убивались, ведь каждая понимала, что скоро и ее очередь настанет.
- Лешенька, ты только не умирай раньше нас, а то как же мы...- говорили старухи на поминках. А он и сам страшился такого поворота, поэтому съездил в город и привез оттуда сотовый телефон. Долго обучал своих бестолковых подруг пользоваться шибко чудной коробочкой, чтобы могли они позвонить Василию на турбазу или другой имеющейся родне.

А помнишь, Алеша, как ты увидел ее впервые? Конечно, разве можно это забыть? Он ехал в военный санаторий в южный приморский город. На какой-то станции на перроне он увидел прогуливающуюся вдоль вагона девушку: тоненькая, черноволосая с модной стрижкой... Потом, когда приехал на место и садился в санаторский автобус, опять увидел ее - она ехала туда же. Девушке было, казалось, лет 20. Он еще подумал, что это наверное генеральская дочка, только зачем ее родители отпустили в этот вертеп? В санаториях нравы вольные, один день за месяц летит. Сходятся и расходятся быстро, через 2-3 дня все женщины, приехавшие без мужей, будут разобраны и распределены. Только уж совсем непривлекательные оставались без кавалеров. Курортные романы возникают и заканчиваются быстро.
На второй день по приезде от нечего делать пошел Алексей на танцы. Сам он не был любителем вращаться на плоскости. Стоит у стены и наблюдает, как пять молодых мужиков взяли в кольцо ту самую девушку, смеются, по очереди танцуют с ней - успех, казалось, оглушительный! Вот только, приглядевшись, заметил Алексей, что ей-то совсем не весело. Глазами ищет помощи, явно хочет вырваться из этого круга нахальных поклонников, а выхода нет! Тут она встретилась глазами с Алексеем, что-то в них, наверное, прочла, потому что, когда в танце поровнялась с ним, протянула ему гардеробный номерок, где ее кофта висела, и сказала:
- Возьми, пожалуйста, я уже устала. - Он кивнул, подошел уже с кофточкой к гоп-компании, накинул ее на плечи девушки и сказал:
- Спасибо за внимание, но нам пора.
Вся компашка талантливо сыграла немую сцену из "Ревизора", а Алексей с девушкой под руку вышли из зала и, только отойдя на приличное расстояние, поклонившись, представился:
- Алексей.
- Варя. Спасибо, вы меня спасли от скандала. Еще немного, и я бы выкинула что-нибудь ужасное. Эти наглецы понимали, что мне не хочется привлекать к себе внимание, ну и хамили от души. А вы сразу поняли, что нужно делать. - И девушка весело расхохоталась. - Так разыграли! Ведь эти дураки решили, что вы мой муж!
- Ну-у, для мужа я слишком стар.
- Это почему же? Сколько вам лет?
- С вашего позволения 37.
- И вы считаете, что стары для меня? Смешно, но мне-то 31.
Вот так обмишурился Алексей. И не генеральская дочь она вовсе, а работает врачом в военном госпитале, и сынишка у нее есть шестилетний, и много чего другого узнали они потом друг о друге. Но это будет потом, а пока они вместе ходят на пляж по утрам, гуляют по городу, много-много говорят и день ото дня понимают, что эта встреча не случайна и даром для них не пройдет.
.
После смерти Клавдии Марина с Митрофанихой как-то поникли. Алексей понимал их и старался почаще баловать: то расписные платки привезет из города, то конфет шоколадных, а один раз привез торт "Птичье молоко", который привел старух в полное изумление. Как-то постепенно они окрепли духом и снова по вечерам пили вместе чай, а иногда, случалось, и водочку. А что? Старушки были тренированы с молоду и пропускали рюмку-другую с большим уважением. Уж и хохотали они тогда, расслабившись, над собой: дескать, посмотрел бы кто на нас со стороны, скажет сказилось старичье! Словом, жизнь снова пошла совсем хорошая.
Однажды Марина сказала:
- Мы с Митрофанихой решили, что негоже тебе одному в Клавдином доме жить. Мало чего может с любым случиться - не сразу и узнаешь.
Но Алексей Егорыч отказался, сославшись на то, что неприлично молодому мужчине с двумя девушками жить под одной крыше. Мысль у Марины была правильная, и Алексей придумал сигнализацию. Провел электрическую сеть со звонком от дома к дому. От радости названивали друг другу целый день, пока не надоело.
Однажды ночью зазвенело в Алешином доме. Быстро одевшись, бросился на помощь, а иначе зачем по ночам баловаться? Митрофаниха лежала на полу, вытаращив глаза, и мычала. Рука и нога висели плетью. Удар. Инсульт. Это Алексей с Мариной поняли сразу.
- Алеша, не дам я ее в больницу. Хватит Клавдии одной. Ничего они путного не сделают. Дома будем за ней ухаживать. Дома и стены помогают.
Алексей согласился и кивнул головой.
Митрофаниха пролежала полгода, когда ее хватил второй удар, от которого она уже не оправилась. Как тараканы наползла нивесть откуда взявшаяся родня. За столом после выпитого лафитничка за упокой души рабы Божьей Анны Никодимовны Митрофановой, расслабились и скоренько повторили, без конца "освежая" рюмки. А потом те, что помоложе, песню дурацкую завели, у которой мотива не было никакого, а из слов сто раз повторялось одно: "Я хочу быть с тобой". Старшее поколение пьяно прокричало два куплета "Шумел камыш" - дальше ведь никто не знает, а песня длинная и очень крисивая. Не выдержала Марина, вышла на улицу, за ней встал из-за стола и Алексей.
- Ну что, выгнать их всех к чертовой матери?
- Не надо, сами уедут, когда протрезвеют. Пусть наследство принимают и в Анютином доме ночуют. - Впервые назвал Алексей Митрофаниху по имени. С тех пор они с Мариной всегда в разговорах называли ее только так.
Одиночество навалилось на них всей своей неизбежностью. Смерть теперь бродила за ними по пятам, не показываясь на глаза, но и не уходя далеко. Дашала в затылок, пугала ночными кошмарами и бессонницей.
- Ты уж, Алеша, перестань модничать, переходи ко мне. Страшно, что и до звонка не дотянусь.
Алексей Егорович молча кивнул и стал перебираться. Устроился за печкой в закутке. И опять как-то наладилось. Теперь они часто разговаривали по вечерам обо всем на свете, но темы прошлой жизни не касались. Только Марина рассказывала о муже, который по пьяне утонул; о дочери, которая укатила в город, где устроилась продавщицей в овощном отделе. Деньги, говорят, там загребают огромные. На сезонных фруктах зарабатывают на целую зиму. Да разве зарабатывают? Наворовывают на обвесе, усушке и утруске. Господи, прости ее душу грешную! Замуж вышла за ханыгу какого-то, Василия родила. Она его в детстве на лето всегда привозила к бабушке, а пока в школу не ходил, так бывало и зиму зимовал. Мальчонка хороший был, прилипчивый. Приедет за ним Полина, а он в рев, за бабушку ухватится и ни в какую не хочет к матери идти. О-ох! Шалава, одним словом. А Васька, вишь, и сейчас не забывает. Жаль выпивать начал. Но он не пьяница, нет, головы не теряет.
Однажды Марина прямо начала:
- Что ж ты Алеша, никогда ничего о себе не расскажешь Вроде не чужие мы. Может грех какой на душе лежит, так ты расскажи - легче будет. А то я все про себя да про себя, а ты рот на замок.
Кивнул, как всегда, и начал рассказывать.

Закрутилась любовь с Варей сумасшедшая. Каждый удобный момент старался приехать к ней, хотя служил километров за сто, а то и больше. Придумывал себе какие-то командировки, чтобы иметь возможность хоть час побыть с ней. А иногда удавалось и на ночь. От неудачного замужества остался сынок, такой же, как его Сережа.
Ничего не требовала от него, только любила безоглядно, ничего не оставляя про запас. Пугала его такая любовь, понимал, что жениться не сможет, а она останется с разбитым сердцем. Все честно сказал, что семью оставить не может по очень многим причинам. Жили в закрытом гарнизоне в служебной квартире: пока служишь - живешь, а выгонят из партии за развод - времена-то были суровые - куда семье деться? Да и не дадут ему развестись, и сам не может оставить детей, особенно Сережу. "Бросить тебя не смогу никогда, уйти можешь только ты". - Так и сказал.
Варя все понимала, только загорались глаза ее как звезды, когда он приезжал. Уж как ни старался ее уберечь, а все-таки забеременела.
Как же она хотела оставить ребенка, но и она подневольная была! Ну как бы она, незамужняя, ходила с животом? Да и жить на что, когда ребенка родит! Он ей сказал, что не было бы большего счастья, но нельзя им. Она и это поняла без упреков.
Приехал он к Варе ночным поездом, и в шесть утра уже был у ее ног на другой день после аборта. Плакали оба, как дети. Вот тут-то он и вспомнил, как орала на него Галина, когда Сережей забеременела. А ведь для нее позора не было! Вдвойне опротивела ему, прикасаться к ней перестал. А она, хоть всю жизнь и старалась избежать близости, тут почуяла неладное. Скандалы закатывать стала. Как выдержал он этот кошмар? - сам не знает. Все реже и реже он смог вырваться к любимой, а она стала постепенно отходить от него и однажды сказала:
- Не приезжай больше, что ж мучиться обоим. Мне нужно жизнь свою устраивать, я наверное скоро замуж выйду, хотя, видит Бог, люблю тебя навсегда.
- И что же, так и вышла она замуж, и больше ты ее не видел? - взволновалась Марина.
- Да нет, видел несколько раз, заезжал к ней на работу, а однажды мне сказали, что она в декретном отпуске. Я позвонил ей, а она говорит: "Приезжай". Рванул, приехал, встречает меня с ребенком полугодовалым на руках. Слезы у нас обоих текут, подумал я, что ведь это наш мог бы быть ребенок. Поцеловал ее крепко на прощанье, а она мне говорит: "Лешенька, я теперь замужем, могу еще родить на всех законных основаниях. Сделай мне нашего ребенка, чтобы видела я в нем тебя". Ты ж понимаешь, Марина, не мог я этого сделать. Уехал и больше никогда не видел. Все!
Постепенно стерпелось, хоть не забылось. Рубец на всю жизнь остался. А через пять лет Галина умерла от рака. И хоть жаль ее было: все-таки жизнь с ней прожил, а почувствовал облегчение. Сережа мой с золотой медалью школу окончил, в Москве в Университет поступил. Хорошим специалистом стал. Потом уехал в Америку работать по контракту, да там и женился. Внуки-американцы растут, которых я никогда не видел. Дочка остепенилась, тоже в полном порядке. Никому я теперь ничего не должен, потому и ушел. Теперь ты знаешь все.

Ох, тяжело Алексею Егоровичу дался этот разговор, всю ночь прокрутился на кровати. Марина тоже не спала. История Алексея ее потрясла. Ничего такого в их деревне никогда не случалось, не встречала такой любви.
От всего сердца пожалела она брата своего названного, хотела сказать ему - поезжай, разыщи ее, не сразу поняла, что ведь и Варя теперь состарилась. Он представляет ее только молодой, да и она его старым не видела. Нет уж, поезд прошел... А все-таки хорошо, что есть у него такие воспоминания. Вот ей и вспомнить нечего: пьянство мужа, потом его смерть дурацкая, дочка, от которой ни привета, ни ответа. Только от Васьки и узнает про нее. Вот Василий один прилепился к ней, не бросает, спасибо внуку.

Как-то заехал на своем грузовике, провизию привез. Алексей Егорович внимательно смотрел на Васю, пока он уплетал Маринину стряпню, а потом и говорит:
- Разговор у меня к тебе есть серьезный. Ты только не спеши с ответом, обдумай сначала, обмозгуй, а потом ответишь. Турбаза твоя совсем рядом, чего тебе там по углам скитаться? А ну-ка, переезжай к нам. Любой дом выбирай!
- Дядя Леша, а вы серьезно? У меня ведь и девушка есть, на турбазе со мной работает. Я если женюсь, пить брошу, вот-те крест!
- Конечно бросишь, я за тебя возьмусь!
К осени Василий сыграл свадьбу, а вскоре он с молодой женой переехал на новое жилье. Глядишь, и возродится деревенька! А там, лиха беда начало, кто-нибудь еще подтянется... Жизнь продолжалась.