Абажур, балкон, скрипка...

Герселия ВАСКАН


       АБАЖУР, БАЛКОН, СКРИПКА ...

Вы замечали, что иногда какое-нибудь незначительное событие в одночасье рушит взлелеянное здание вашей самости, представлений о жизни, привычек... Да мало ли чего еще! Все летит в тартарары от кем-то брошенной мысли, хрустнувшей под ногами веточки или еще какой-нибудь чепухи. И дело, конечно, не в этих мелочах. Они служат побудительным толчком для изменения сознания. Вот таким толчком, перекроившим мою устоявшуюся жизнь, явилась ночь, красный абажур и скрипач на балконе. Я вижу, что мои заумные рассуждения не очень вам понятны. Лучше я расскажу обо всем по порядку.
Моя работа связана с частыми и длительными командировками. Я инженер, специалист по монтажу автоматических линий на заводах. Ну, это в общих чертах. Иногда такая работа продолжается по полгода и больше. Я приезжал домой, ходил на работу на фирму, а потом меня снова отправляли куда-нибудь на полгода. И знаете, мне это нравилось: новые впечатления, новые города, новые знакомства и, естественно, новые женщины. Эта моя нестабильность не способствовала женитьбе, и к сорока годам я был уже злостным холостяком. Я не только привык к одиночеству, но испытывал от этого удовольствие, и уж, конечно, не представлял себя в роли отца семейства в домашних тапочках рядом с женой в байковом халате. Длительные отношения с женщинами вызывали душевную оскомину и зевоту, хотя я совершенно не был женоненавистником. Не могу также сказать, что погряз в беспутстве. Иногда я надолго погружался в откровенное монашество, и периоды добровольного воздержания повторялись все чаще абсолютно безболезненно для моей физиологии. Вашу улыбку надо расценивать как сожаление о бедном импотенте? Отнюдь. Тут что-то другое. Из одного состояние в другое я легко переходил без каких бы то ни было душевных затрат.
Мне нравились женщины, вытаскивавшие меня из очередного анабиоза, и даже испытывал что-то похожее на влюбленность, но я знал, что скоро от этого очарования не останется и следа, а пока этого не произошло, с удовольствием погружался в любовную игру. В мою задачу входило одно: как можно легче для обеих сторон выйти из очередного романа. И знаете, получалось. Со своими женщинами я оставался в приятельских отношениях, а с одной мудрой бабой даже задружил по-настоящему. У нее оказался совершенно мужской склад ума. Она сама говорила, что в прошлой жизни скорее всего была мужчиной, потому что "поросячий визг на лужайке", который часто бывает последним аргументом у женщин, ей был так же противен, как и мне. Эта моя подруга давала точные и хлесткие определения, была, что называется "без соплей", и я уж было подумал: вот оно то, что нужно! Но она была умна как бес и сразу поняла мои пируэты с предложениями пожить вместе. Спокойно и иронично анатомировала наши отношения, показав, в какую яму мы оба провалимся. Нет, сказала моя подруга, давай лучше останемся кунаками. Как же она была права! Вообще должен сказать, что лучшими друзьями-женщинами могут быть только бывшие любовницы, если у них, конечно, нет никаких к тебе притязаний. Кстати, вопреки расхожему мнению, что женщина-друг это нонсенс, я считаю, что как раз лучшие друзья - это женщины.
На комбинате в городе N. я работал уже несколько месяцев. Работа была сложная, новая и мне приходилось допоздна копаться в аппаратуре. Рядом на испытательной станции вертелась девушка, на которую невозможно было не обратить внимания: очень коротко, почти под "нулевку" постриженная голова, вздернутые к вискам широко распахнутые глаза и совершенно буратинская улыбка, что называется "от уха до уха". Готовность улыбаться у нее была какая-то феноменальная. Стоило ей перехватить чей-то взгляд, и она расползалась в этой своей неукратимой улыбке. Что, думаю, за явление? Никакого кокетства и желания понравиться, просто радость бытия хлещет через край и все тут. А в глазах озорство и вопрос. Вот только о чем? Словом, зацепила она старого ловеласа, что и говорить. Но мне нравилось за ней наблюдать. Вокруг нее все время порхали какие-то мотыльки, а она, ни на секунду не переставая заниматься своим делом, успевала весело отдавать распоряжения и даже шлепнуть по затылку какого-нибудь кавалера. И никто не обижался.
Проходя мимо испытательной станции, где она "гоняла" только что собранные моторы, я всегда ей кричал: "Привет, королева бензоколонки!", на
что она парировала: "Привет, рыцарь кувалды и циркуля!"
Однажды я заметил, что крановщица Валя, которая с высоты своего положения обозревала весь двухсотметровый цех, издали заметив, что я оторвался от работы и иду на улицу покурить или в столовую, стала подавать моей красавице знаки: останавливала кран над испытательной станцией и звенела, покачавая над ее головой крюками, которыми цепляют моторы. И тут же моя Лерочка поднимает головку к Вале, а та показывает, в какую сторону я пошел. Ах ты, думаю, лисичка, значит открыла сезон охоты на дичь. И минуты не пройдет, а она уже в столовке впереди меня и рукой машет - дескать, вставай рядом.
Какое-то время мы занимали друг другу очередь в столовой, на что, конечно же, обратили внимание все. Шуточки пошли, взглядики, разговорчики. Меня, мужика, эти знаки общественного внимания не трогают, но вот то, что Лерочке на все это глубоко наплевать, удивило. Неужели такая прожженая, что и сплетни ей нипочем? Вроде не похоже... Но я все больше завязал в этих отношениях, мне уже было необходимо видеть ее каждый день и после смены ждать на проходной.
Часто, как бы случайно пробегая мимо меня, вместо привычного "рыцаря кувалды и циркуля" она кидала: "Вечером встретимся", не оставляя мне времени на раздумье, не спрашивая моего желания, вообще не интересуясь моими возможностями. Просто ставила перед фактом и исчезала. Ее напористость меня смешила, но делать было нечего - после вечерней смены я ждал в условленном месте. Моя подружка болтала без умолку. Казалось, она боялась замолчать, чтобы не оказаться в вакууме. Однажды я не выдержал и сказал:
- Если ты не замолчишь хотя бы на минуту, я закрою этот фонтан своим способом.
Она посмотрела на меня и ответила:
- Закрывай...своим способом, - зажмурила глаза и подняла лицо для поцелуя.
Эта девчонка явно соблазняла меня. Маленькая девочка не понимала, какую опасную затеяла игру. Так, балансируя на грани, мы прогуляли целое лето, не продвинувшись дальше легких поцелуев при расставании.
Было уже совсем по-осеннему холодно. Дул пронизывающий ветер, и моя девочка в легкой курточке дрожала и стучала всеми косточками. Я собрался проводить ее домой, но она неожиданно зло сказала:
- И долго еще ты будешь бегать от меня, как черт от ладана?
- Хорошо, поедем ко мне, я сварю глинтвейн или кофе, как сударыне будет угодно.
Я не всегда жил в гостинице, иногда моим временным жильем были съемные квартиры. В тот раз я снимал маленькую пристройку с отдельным входом. Хозяйка меня полюбила за неизвестные мне достоинства. Во всяком случае она частенько подкармливала и не задавала лишних вопросов.
В тот раз в моей хатынке была протоплена печь, а в завернутом в старую шаль чугунке еще дымилась картошка с двумя сочными колетами сверху. Ну не чудо ли? Девочка моя так замерзла, что еще долго стучала зубами, прилипнув к горячей печке, а я в это время колдовал над глинтвейном из красного вина, меда и зверобоя, который разыскал в кладовке. Мы отпаивались лечебным и хмельным пойлом, и с каждым глотком по жилам пробегал огонь, который не спутаешь ни с чем. Лерочка, как никогда, была молчалива и скукоженная сидела на диване, закутавшись в одеяло. Она ждала. Я понимал ее состояние, но не хотел пользоваться им. С ней мне было трудно. Былая легкость в отношениях с женщинами исчезла, а этого ребенка я просто не мог понять, поэтому заговорил в открытую.
- Скажи, зачем ты все время меня соблазняешь? - Вскинутые брови в ответ. - Ты ведь хочешь быть со мной? Ну зачем маленькой девочке старый, облезлый кот? Влюбилась в меня? Но ведь я на целую жизнь старше, и что будет с тобой, когда я уеду, тем более, что командировка скоро кончается? Ты хочешь, чтобы я женился на тебе? Хорошо, положим ты свихнешь меня на такую глупость. Но ведь очень скоро ты будешь смертельно разочарована и сама же скажешь, что я испортил тебе жизнь. Мне все труднее держать себя в руках. Будь я помоложе и менее тертым, я бы уже давно взял тебя, ни о чем не раздумывая, но я не Бармалей и маленькими девочками не питаюсь.
- Все сказал? Спасибо за честность и откровенность Урок Онегина Татьяне получился вполне. Но я-то дитя 20-го века - другой расклад. Это я выгляжу таким подростком. На самом деле мне 24. Да-да, ты хоть понимаешь, что я давно окончила институт и уже 2 года работаю на заводе? Это, как говорится, в первых строках моего письма. Так что не такая уж у нас гигантская разница. - Я кивнул.- Во-вторых... ты мне очень, очень нравишься, может быть, я даже люблю, но тебя это ни к чему не обязывает. Я выбрала тебя, как только увидела на заводе. Выбрала, не надеясь на взаимность. Я хочу, чтобы моим мужчиной был ты и никто другой, хотя бы на то время, которое мне отпущено тобой. Ты мне нужен. И не задавай, пожалуйста, больше вопросов. Такого поворота я не ожидал. Не было больше маленькой девочки-Лерочки, у которой улыбка от уха до уха, а глаз круглые и вздернуты к вискам. Передо мной была все понимающая женщина, которая почему-то выбрала меня и которая хочет меня...
Лера выскользнула из своего кокона, подошла ко мне, обняла за шею и спросила:
- Я ведь не противна тебе?
- Противна? Да ты хоть понимаешь, что со мной делается?
Подробности я опускаю. Со всеми это случается более или менее одинаково, правда. с разным содержанием... Могу только сказать, что весь мой мужской опыт просто растворился под шквалом чувств и ощущений, доселе неиспытанных. Лера не была ни новичком, ни многоопытной женщиной. У нее была колоссальная интуиция и абсолютная раскованность женщины, которая дарит себя.
Еще две недели продолжалась эта вакханалия, и за все это время она ни разу не заговорила на тему, "а что потом, а что потом?" Я готов был уже просить ее руку и сердце, но боялся, что все кончится, как кончалось всегда: с глаз долой - из сердца вон.
Вечером, накануне отъезда, мы посидели в ресторане, потом поехали в мой "хилтон", где и оставались до утра. Лерочка была мужественной, изо всех сил сохраняла лицо, но я-то видел, как ей трудно. Да и мне тоже... но я боялся "давать поспешные обеты, смешные, может быть, всевидящей судьбе". Оба молчали, утоляя себя взрывами, всплесками и всхлипами.

Я уехал.
Мама, с которой я жил, дряхлела на глазах. Она без всякого вызова произнесла речь, от которой мне стало неуютно:
- Невестку Бог не дал, внуков, соответственно, тоже. Любимый сын кобелирует. Правда, говорят, что он хороший специалист, хоть это радует. Я все время одна. Найди мне приличный дом пристарелых, где бы жили интеллигентные люди. Мне хоть скучно не будет, да и врачи там есть. А то ведь как-нибудь умру в постели и никто не хватится, пока не завоняю.
- Мама, что ты говоришь!..- возмущенно взвизгнул я.
- А ты зри в корень, сынок, зри в корень.
На фирме я сказал, что перехожу на оседлый образ жизни. Поняли меня правильно и дали должность, соответствующую моим опыту и знаниям, с единственным условием: иногда на 2-3 дня выезжать с инспекторской проверкой на места, где я со своей бригадой монтировал установки.
Мама была права. Не прошло и месяца после моего возвращения, как у нее случился инфаркт. И я, слава Богу, был дома и вызвал скорую, и держал ее руку до самого конца, и слышал ее последние слова: "Вода дырочку найдет, а смерть - причину". Она еще пыталась шутить, моя дорогая мама! Умерла она в машине, не доехав до больницы.
Вспоминал ли я в эти дни Лерочку? Вспоминал, но воспоминания эти были пустыми, не вызывали ни радости, ни сожалений - просто ни-че-го!
Время изменило свою структуру - оно еле-еле передвигалось, хоть и укладывалось в сутки. Я снова ушел в свое "глубоководное погружение", а жар женских бедер, который в изобилии исторгали мои сослуживицы и мог бы спокойно отапливать небольшое помещение, вызывал у меня одно желание - скорее выйти на свежий воздух.
Так я просуществовал год или больше. Однажды шеф пригласил всех сотрудников центрального офиса к себе в загородный дом на день рождения. Предполагась светская тусовка с фейерверками, подсвеченным бассейном с подогретой водой, длиннолягими людоедками, которые уже и не утруждают себя честной охотой, а просто садятся на колени и расстегивают ширинку. Ехать не хотелось, но хоть на полчаса отметиться было нужно. И я поехал.
Этих элитных поселков за высокими заборами и вышколенной охраной теперь как собак нерезаных. Крутился я долго, но почему-то все время оказывался не там, куда мне указывали прохожие. Вконец отчаявшись, я въехал в какой-то лесной поселок типа старых дачных кооперативов: двухэтажные деревянные терема внутри огромных участков с соснами. В таких поселках, как правило, жили люди интеллигентных профессий: артисты, художники или ученые. Было уже поздно и темно, и я вполне мог бы въехать в какую-нибудь сосну при развороте, поэтому остановился и решил в машине дождаться рассвета. От скуки стал осматриваться. Внимание мое привлек старый дом напротив. Внизу была большая застекленная веранда. В центре стоял овальный стол, над столом висел давно вышедший из моды огромный красный абажур. Вокруг стола хлопотала женщина, появился самовар... Эта картина зачаровала меня, я готов был смотреть и смотреть на это воплощенное счастье, какого у меня никогда не было, но тут я увидел и услышал нечто другое. В мезонине с балконом зажегся красный свет, идущий тоже от такого же, но меньшего по размеру красного абажура, косым лучем падала занавеска, освещенная изнутри этим невероятным светом. В дверном проеме возникла темная фигура. В руках у человека была скрипка. Он что-то делал с ней, и она издавала неприятные, режущие звуки. Но вот раздирающий ухо скрип закончился, наступила тишина и... родилась музыка. Она была так осязаема и так прекрасна! Вот скрипка сердится, определенно сердится, методично отчитывает; вот она сменила гнев на милость и убаюкивает, успокаивает, шепчет нежные слова; но вот она полна победных сил, она утверждает свое могущество!.. Все, что накопилось в моей душе, все, что я прятал от себя весь этот бесконечно длинный год взорвалось во мне и громкими, совсем немужскими рыданиями вырвалось наружу. Скрипач прекратил играть, вслушиваясь в ночь, а я быстро закрыл окно в машине и затих, чтобы меня не заметили. Скольно я еще сидел, ожидая рассвета, не помню, но с первой утренней сединой я тихо отъехал. На шоссе выехал очень легко и не понимал, почему так блуждал вечером. Начиналась суббота. У меня было 48 часов.
Не теряя ни минуты, не заезжая домой, я рванул в город, где меня ждала, я был уверен в этом, моя девочка-Лерочка. Наверное все существующие на свете боги были на моей стороне: меня ни разу не остановили за превышение скорости, мотор работал как часы, на всем протяжении пути ни разу не было дождя, и через десять почти полетных часов я был на месте.
Припарковав машину в переулке, пошел поискать пропитания, но все магазины были закрыты, а в кафе, куда мы как-то заходили с Лерой, все места уже были заняты. Прихватив в буфете пару бутербродов, я вышел на улицу. Не хотелось тащиться в гостиницу, решил вторую ночь просидеть в машине. Главное, что завтра я увижу Лерочку.
Наступала ночь. В окнах гасли огни, люди укладывались спать. Мое внимание привлек двухэтажный дом напротив с единственным балконом по центру. Какое-то смутное, еще не оформившееся движение души заставило пристальней вглядеться в дом и балкон. В комнате горел красный свет, идущий от старомодного абажура, падала косым лучем занавеска, в дверном проеме появилась мужская фигура со скрипкой... Скрипач настроился, и полилась та самая музыка! Господи, так не бывает!
Я вглядывался в темноту и вдруг понял, что припарковался около дома Лерочки! Видно, судьба вела меня к ней. Я вышел из машины и перешел улицу. Мне не нужно было спрашивать, где она живет, это само собой разумелось. Я поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру, где был балкон, на котором играл скрипач. Дверь мне открыла Лера. Она смотрела на меня своими распахнутыми глазами, любимая буратинская улыбка осветила лицо. Она взяла меня за руку и совершенно просто, будто мы расстались только вчера, сказала:
- Ну наконец-то, я жду тебя со дня на день и уже устала ждать.
Я ничего не понимал и шел за ней, как бычок на веревочке. В комнате горел красный абажур, на столе стоял самовар. С балкона вошел высокий сухощавый джентльмен в старомодной домашней куртке. В одной руке он держал скрипку, в другой смычок. Он приветливо улыбнулся мне лерочкиной улыбкой и красивым жестом пригласил к столу.
- Папочка, это мой возлюбленный, отец твоей внучки. Я же говорила, что он непременно скоро приедет, а не приезжал, потому что у него было много бед, но они уже все позади. Ведь правда?
- Правда... - Я был как сомнамбула. Со мной происходило что-то нереальное, чего я никак не мог понять.
- Пойдем, я покажу тебе нашу дочь. - Она повела меня в соседнюю комнату, где в кроватке спал маленький розовый человеческий дитеныш.
Он чмокал крошечным ротиком и морщил лобик.
- Это наша дочь? - пролепетал я. - Как ее зовут?
- Да, дорогой, это наша дочь. Она до сих пор без имени. Я ждала твоего приезда, чтобы вместе назвать ее. Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой. С тех пор мы живем с папой вместе. Он играет в филармоническом оркестре. Мама моя была полькой. Ей звали Катаржина. Я бы хотела дать дочке мамино имя. А как зовут твою маму?
- Мою маму звали Екатериной...
- Как здорово! Это же одно имя! Значит наша дочка будет Катенькой!

Я опускаю все разговоры, которые происходили в этот вечер. Мы знакомились с Лерочкиным папой и вживались друг в друга. Происходила первая и, наверное, самая главная склейка семьи. Мы вместе решили, что Лерочка с дочкой поедут со мной, а тесть устроит свои дела и приедет к нам позже.
Утром я позвонил шефу и попросил отпуск на неделю для перевоза жены и дочки к себе. У шефа, судя по паузе, отпала челюсть:
- Жены и дочки? Ну ты подпольщик... Познакомишь?
Нам еще много предстояло с Лерочкой выяснить. Всему свое время.
Но есть вещь, которую я так и не смог понять. Это все, что связано с абажуром, балконом и скрипкой. Как только мы переехали в мой город, я повез жену в тот лесной поселок, где увидел дом с красным абажуром и услышал музыку, позвавшую меня к ней. Я хорошо помнил дорогу, но, как ни странно, поселка найти никак не мог. Наконец, после бесконечных блужданий я остановился около старухи, отвязывающей козу на лужайке.
- Бабушка, не скажите ли, как проехать к поселку в лесу? Тут где-то есть лесной дачный поселок, там старые дома, а один дом такой интересный - с большой верандой, мезонином, балконом ... В нем живет скрипач. Я недавно там был, но почему-то никак не могу найти дорогу.
Старуха выпрямилась и внимательно посмотрела на меня.
- Недавно был, говоришь? Чего-то ты, паря, путаешь. Был такой поселок давно, лет 50 назад, никак не меньше, еще при Вурдалаке закладывался, чудно назывался - "Любимцы муз". Жили в нем художники, писатели, музыканты и всякие другие... Да потом пришел в упадок. Дети "любимцев" там жить не захотели, а сами-то все умерли давно. Дома развалились, крапивой заросли, зато грибов, малины и земляники видимо-невидимо. Но наши никто туда не ходят, говорят, что леший там водит. А когда, говоришь, был там? Недели три назад? Точно, говоришь? Да ты счастливчик, паря, раз тебя сначала пустили, а потом выпустили. Только я не советую больше соваться в эти места. Не искушай судьбу. Я одна туда ходить могу, да и то редко, когда грибков-малинки собрать надо на зиму...и не просто иду, а разрешение спрашиваю, да пока знака позволительного не получу, и не суюсь. А тебе не советую...
Лера положила руку на руль и тихо сказала:
- Она права. Тебя привели ко мне, а больше ничего и не надо. Поедем домой.

Вот так все и кончилось, а вернее - все в моей жизни только началось.