Григорий Волков. Мастер и Дедал

       МАСТЕР И ДЕДАЛ.
 Было несколько человек на проводах – несколько горьких и печальных слов. Забрали сохранившиеся картины и рисунки, самодельные бандуры, модель орнитоптера.
На следующий день дворничиха вымела бумажки из комнаты. Одну из них подобрал мальчишка. На пожелтевшем обрывке ватмана было начертано овальное крыло. Из плотной бумаги сделали самолетик, и когда ветер ударял в крылья, они дрожали, как у той давней рукотворной птицы.
Вот и все, что осталось от человека. Да еще три неуверенных слова: «он был гением». Да еще несколько картин, разбросанных по свету, несколько строчек в энциклопедии. Даже год его смерти указывали по-разному.
Пройдут десятилетия, прежде чем его наследие будет осознано. И тогда по крупицам соберут долгие годы его жизни…
Мои художественные идеи приобрели мировой отклик, когда-то писал он.
Русским Пикассо называли его ранние современники.
Мудрым и осторожным Дедалом не рождаются, не был и он исключением.
В юности, убежав из дома, сменил он множество профессий.
Умирал старый век, бурлили страны, в Российской Империи назревала ре-волюция.
 Матросом побывал он в Южной Америке, и выпуклые яркие звезды чужо-го небосклона дразняще стояли над головой.
Борцы, будущие чемпионы мира, испытывали на нем силу и оттачивали мастерство, в опере он был безмолвным статистом, в крошечных мастерских помогал малевать иконы.
И пешком с самодельной бандурой обошел Европу, распевая народные и свои песни.
Первая его сохранившаяся картина относится к тысяча девятьсот десятому году, но писать он стал намного раньше. Дорога странствий привела его в Париж, в мастерскую «великого». Вождь кубизма был очарован русским. Бандурист и никому не известный художник унес из мастерской мешок тюбиков с красками.
То были года исканий и попыток перейти от плоской к объемной живописи. Из подручного материала он создавал фантастические сооружения. Его контрплоскости вызывали смех большинства критиков. Но тогда был он еще Икаром, легким на подъем и на шутку человеком. И был у него друг, нет, не друг - Бог - высокий сутулый человек, мечтающий переде-лать театр. Художник подго¬товил декорации для неосуществленных спек-таклей.
В десятых годах был он членом многих "левых" объединений, что в дальнейшем не простили ему многочисленные враги.
Шли годы, и этот человек - уже Дедал - стал первым художественным конструктором у нас в стране.
Его картины затерялись в запасниках музеев, рассеялись по свету.
В разных городах преподавал он основы конструирования, создал новые образны мебели, нормали одежды. Все интересовало его умелые руки мастерового.
Контрплоскости? никому не нужные безделицы, отмахивался он.
Его редкие друзья пожимали плечами. Художник, посвятивший себя прикладному искусству?..
Молодая промышленность, мечтающая о массовости, не смогла воспользоваться его задумками.
От тех работ сохранилась печь, созданная взамен "буржуйки", кос-тюм и пальто с чертежами раскроя, керамический сосуд необычной формы, несколько стульев из гнутого бука.
Непонятый революционными современниками, неугодный властям, заперся он в своей мастерской на башне колокольни и годами не спускался вниз.
Впрочем, к моменту нашего рассказа мастерскую, некогда предоставленную ему наркомом, уже отобрали.
 Полузабытое его имя постепенно обрастало легендами.
       х х х
Совсем иной была судьба Мастера. Еще в начале века порвал он с классической формой театра, а после Революции создал свой театр, и каждая новая постановка вызывала ненависть и восторг зрителей. Равнодушных не было. Огонь постоянного поиска сжигал Мастера, частицы пламени падали и на артистов. И в просчетах, и в неудачах были победы откры-тий. За границей с нетерпением ждали гастролей театра.
Когда-то Дедал сотрудничал с Мастером, оформляя ему декорации для кинопостановки. Два разных, великих в своем таланте художника, не нашли общий язык. Два замысла, два бескомпромиссных решения...
Еще долго Дедал хранил эскиз каменистого бесплодного берега с острым зубцом одинокого утеса.
Тогда художник ушел, и кинопостановка не состоялась. И хотя в дальнейшем Мастер приглашал Дедала для совместной работы, у того всегда находились другие неотложные дела. Даже среди полного безденежья.
 И когда редкие друзья советовали ему придти к Мастеру, он отвечал в своей насмешливой всегдашней манере.
- У него чины, - отвечал художник, указывая пальцем на потолок. - Одежды богатые!
Сам он вечно носил бесцветный свитер грубой вязки.
 А Мастер сражался, безжалостно сокрушая противников. Не было в мире человека, что не слышал о его театре.
       х х х
А между тем шел предгрозовой тридцать седьмой год. В Испанию прибыл итальянский фашистский экспедиционный корпус.
Советский Союз помогал Республике военной техникой, специалистами. В дальнейшем пятидесяти девяти советским гражданам бы¬ло присвоено звание Героя. В интернациональных бригадах сражались антифашисты из пятидесяти четырех стран. В феврале мятежники были выброшены из Малаги. В марте захлебнулось их наступление к северу от Мадрида. К маю республиканцы впервые достигли перевеса в авиации. Но единое командование так и не было созда¬но, и глава правительства Кабальеро избегал решительных действий. Семнадцатого мая вспыхнул контрреволюционный путч в Каталонии, правительство подало в отставку. Но и Негрин был непоследователен в своих действиях. В июле, добившись успеха под Мадридом в районе Брунете, республиканцы не развили наступление; подтянув свежие силы, мятежники отбросили их обратно. В конце лета республиканская армия вышла к Сарагосе, но не смогла взять город.
А в это время пал Хихон - последний оплот Республики на севере.
В конце года народная армия окружила Теруэль.
А еще в апреле германская авиация уничтожила Гернику, а в мае гер-манские военные корабли обстреляли Алькерию.
В Испании полыхала гражданская война.
А в Эфиопии разбитая армия распалась на отдельные группы, которые, отступив в южные и западные районы страны, развернули партизанское движение. Итальянские фашисты в нарушение всех обязательств применяли отравляющие вещества. Аддис-Абеба лежала в развалинах, мирное население страны безжалостно уничтожалось.
Седьмого июля Япония напала на Китай и в этом же месяце захватила Пекин и Тяньцзинь. Гоминдановская армия с большими потерями отступа-ла. Двенадцатого ноября японцы захватили Шанхай, тринадцатого декабря Нанкин.
В ноябре Италия присоединилась к "антикоминтерновскому пакту".
В преддверии будущей войны Советское государство стремительно, с напряжением всех сил увеличивало выпуск продукции; в трид¬цать седьмом году по машиностроению, тракторостроению, добыче нефти заняло первое место в Европе и второе в мире, по производству электроэнергии, выплавке алюминия, чугуна и стали - второе и третье места, по добыче угля и производству цемента - третье и четвертое.
Шел предгрозовой тридцать седьмой год.
       х х х
И исподволь, незаметно сгущались тучи над Мастером. Строгая реаль-ность жизни избегала феерического полета фантазии.
В ноябре был запрещен спектакль, подготовленный к двадцатилетию Революции, в декабре центральная газета, а за ней театральные журналы обрушились на Мастера.
Как оказалось, театр скатился на чуждые искусству позиции и стал непонятен зрителю. Даже классические произведения русской драматургии давались в антихудожественном виде. Театр клеветнически представлял действительность и изолировал себя от общественной жизни Союза.
И прочая, прочая…
       х х х

В январе тридцать восьмого в последний раз распахнулись двери театра. Некоторые горожане за несколько кварталов обходили опасное место. Публика, "отказывающаяся посещать театр", штурмовала здание, врывалась в фойе. Было оно длинное, высокое, неухоженное, а теперь плотно и жарко заполненное людьми. Входные двери непрерывно отворялись, холодный воздух дымящимися облаками врывался в помещение.
И тогда высокий крепко сбитый мужчина с грубо вылепленными чертами лица зябко одергивал свитер. Даже для зимнего города неестественно белой была кожа лица и кистей рук. Лампы слепили его, он щурился, прикрывался ладонью. Движения у него были медленные, осторожные. Шум голосов оглушал, каждое случайное прикосновение толчками отдавалось внутри.
Летом прошлого года Дедала выгнали из мастерской, чуть ли не впервые после этого выбрался он из дома.
Много лег художник отказывался сотрудничать с Мастером, а теперь пришел на последний спектакль.
На голову выше всех, с лицом, забывшим солнце, среди мно¬жества людей был он одинокой скалой, утесом, когда-то нарисованным им для несостоявшейся кинопостановки.
Некоторые узнавали Дедала, издали кивали ему.
Уже много лет молчала о нем критика.
В конце двадцатых годов, запершись в башне колокольни, переоборудованной им под мастерскую, он создал орнитоптер - рукотвор-ную, устремленную в полет птицу, потом мастерскую у него отобрали.
... Метались по фойе голоса, дымчатыми облаками врывался с улицы холодный воздух.
 Шум, прощальная суетливость провожающих оглушали Дедала.
Но вот три двери, веющие в зал, отворились. Шум стих. В торжественном молчании входили и рассаживались люди. Зал был - холодной белой коробкой с простыми деревянными креслами, сцена была максимально приближена к зрителям, Мастер давно отказался от занавеса. На сцене - изысканная обстановка парижской гостиной конца прошлого века.
 Раздался одинокий полустон - полукрик. Его подхватили.
Дедал сидел в далеком ряду, тяжело уронив на колени крупные ладони. Было неподвижно белое пятно его лица.
И опять стало тихо - спектакль начался. Прощальны и многозначительны были слова и жесты актеров. Едва ли Дедал видел, что происходит на сцене. Даже когда героиня накинула сбрую на двух кава-леров, превратив их в рысаков, не дрогнуло лицо художника.
Он вспомнил свой долгий путь разочарований и неудач. Сгорел его огромный макет дома мира.
Тогда, в начале двадцатых годов, он предвосхитил многие идеи современных архитекторов. Спираль несущей конструкцией опоясала здание. Дом был наклонен к солнцу и вращался подобно подсолнуху. Центральные этажи были отведены для Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов Земного Шара. А над домом на четырехсотметровой высоте развивалось красное полотнище.
И теперь не построили такого здания...
А тогда макет вызвал яростные споры, восторженные отзывы одних, пренебрежительные других. Дилетант вторгся в область архитектуры и сумел найти новое, своеобразное, неожиданное ре¬шение.
Нарком культуры, не признавший макет, предоставил художнику мастерскую на колокольне заброшенной церкви.
Но пропали чертежи с графикой букв единого языка, сгорел макет здания. И почти не выставлялись картины.
Что ж, от контрплоскостей он перешел к художественному конструированию. И от этого периода жизни почти ничего не осталось.
Несколько лег занимался он проектированием города будущего.
 В его городе все было приспособлено для работы и отдыха. После напряженного трудового дня горожане охотились, ловили рыбу, на стадионах занимались спортом.
Нет, он не был мечтателем-утопистом, но все обосновал точными матема-тическими расчетами.
Чертежи и проекты города тоже не сохранились.
И все реже спускался Дедал со своей башни. Его замыслы намного опередили время.
Первые советские грузовики появились в двадцать четвертом году, а он в двадцать шестом создал проект автомастерской для художников.
И эта работа не сохранилась.
И умирало его любимое детище - рукотворная птица. Создавая ее, у журавлей учился он искусству полета, годами наблюдая за их повадка-ми. Ажурную конструкцию венчали трехметровые деревянные крылья.
До сих пор нет еще полной теории машущего полета! А люди издавна стремятся в небо!
Летающий велосипед Дедала был построен и испытан. Энтузиаст, забравшийся внутрь конструкции, не справился с управлением и сло¬мал крыло аппарата.
Ах, как тогда не хватало Дедалу современных прочных легких мате-риалов!
В начале тридцатых годов его орнитоптер недолго демонстрировался во дворе музея Изобразительных Искусств, а потом, сложив крылья, печально ожидал своей участи в мастерской на колокольне. Пока птица была в музее, все мальчишки Москвы бегали смотреть на нее и многие в дальнейшем стали летчиками.
До войны в стране было несколько лабораторий машущего поле¬та, но са-мую жизнеспособную птицу создал художник.
Летом тридцать седьмого года Дедала выселили из мастерской. Щурясь на ярком солнце, прижимаясь к стене дома, наблюдал он, как выносят на улицу отделенные от туловища крылья. Когда в них ударял ветер, то двое мужчин с трудом удерживали их. Крылья мелко дрожали и вырывались. Туловище птицы, разобранное на составные части, Дедал пере-нес к себе, крылья не поместились в маленькой квартирке. Несколько раз они путешествовали из дома в дом. Им еще суждено было затеряться. И каждый, раз, когда их пе¬реносили, со всего города собирались мальчишки. Прячась от них, Дедал издали наблюдал за траурной про-цессией.
Задумавшись, уронив ладони на колени, Дедал в одиночестве сидел в зале - первое действие окончилось. Решившись, он тяжело встал, направился в фойе, откуда доносился тревожный гул голосов. Инстинктивно поднял руки к ушам, но справился с собой.
 На¬роду еще прибавилось, никто не стоял спокойно, казалось, все знакомы и никак не могут наговориться. Несколько раз обращались и к Дедалу, но он молча шел к служебному входу, люди невольно расступались перед ним.
 Легко тронув дверь рукой, и она стремительно отворилась, своим неторопливым шагом Дедал прошел через длинное подсобное помещение, заваленное старыми декорациями. Кто-то попытался остановить его, кто-то безучастно отошел в сторону.
С потухшей папиросой, сгорбившись, Мастер сидел на письменном столе, топорщился галстук-бабочка, лохматились черные, обильно тронутые сединой волосы, остро выступали кадык и длинный нос хищной птицы. Сетка морщин лежала на лице, темные обода окружали глаза.
Под ногой Дедала скрипнула половина, Мастер обернулся.
Дедал стоял неподвижно. Настенные лампы неназойливо, но ярко освещали комнату.
Мастер оттолкнулся от стола, легко спрыгнул.
Мужчины были одного роста, но один тяжелый, неуклюжий, другой - весь порыв и движение.
И вот Мастер оказался рядом с Дедалом, мужчины молча обнялись.
Смутно угадывался гул голосов. Высокое окно плотно за¬навешивала белая складчатая штора, от окна тянуло холодом, пустынно и мертво было в кабинете.
- Все образумится! - выкрикнул Мастер. Чуть отстранившись, он всмотрелся в лицо пришельца, сложил свои морщины в подобие улыбки. Мужчины стояли, положив ладони друг другу на плечи.
- Мы еще вместе поставим спектакль, - прошептал Мастер.
Неподвижно было лицо Дедала. Летом у него отобрали мастерскую, и когда выносили крылья, они вырывались из рук.
- Все вернется! Ошибки исправят! - сказал Мастер.
В отличие от Дедала он еще надеялся.
- Ты не пропадай! Приходи! - попросил Мастер. Его голос звенел натянутой струной.
Пришелец опустил голову.
- Меня зовут, слышишь?! - оттолкнул Мастер Дедала. Тот послушно отступил.
Когда отзвучали тяжелые шаркающие шаги, хозяин поднял голову. Холодна и зловеща была пустая комната. Ветер порывами бил в стекло и штора судорожно дергалась. Безжизненный свет настенных ламп слепил глаза.
Второе действие началось. Мастер угадывал голоса на сцене и молчание зала.
 Театр давал прощальный спектакль.
Дедал пробрался старыми декорациями. Мимо ненастоящих непрочных стен, картонных деревьев, взломанных ящиков.
На сцене артисты изображали жизнь парижс¬кого полусвета конца про-шлого века. Музыка то срывалась на кан¬кан, то оборачивалась вальсом, то сопровождала легкие фривольные куп¬леты.
Он выбрался в фойе, в гардеробе получил облезлую свою шубу. Носил он ее уже не одно десятилетие.
Ни разу не оглянувшись, Дедал вышел из театра. Холодный зим¬ний воздух царапал кожу. Свежевыпавший снег хрустел под ногами. Около театра никого не было. Прохожие за несколько кварталов обходили опасное место.
Большой, неповоротливый, неуклюжий мужчина медленно возвращался домой. Редкие автомобили проезжали по вечернему, скудно освещенному городу. Иногда попадались извозчики. Сугробы сплош¬ной стеной отделяли тротуар от мостовой. На перекрестках в стене были проделаны проходы. Милиционеры были в тулупах и валенках.
Его путь лежал около колокольни, где когда-то была его мастерская. Сквозь пустые проемы окон ее заносило снегом.
Еще медленнее и тяжелее стал шаг мужчины. Он возвращался домой к работе над никому не нужным учебным пособием.
С Мастером больше не встречался.
Еще долгая жизнь од¬ряхлевшего титана ожидала впереди.
Удивительная была та зима в Москве - морозная, суровая, настороженная.