Григорий Волков. Новый Боэсий

       НОВЫЙ БОЭСИЙ*
       *Автор, видимо, имеет в виду книгу Этьена Де Ла Боэси «Рассуждение о добровольном рабстве»

Газораспределитель сломался вечером, когда на заводе почти никого не было, и девочки сразу позвонили мне.
Так называемые девочки, давно уже прошли бурные годы их цветения.
А может быть, и не было волшебных тех лет. Некоторых с детства сгибают и ставят на колени многочисленные заботы и беды, другие за повседневными делами не замечают сумасбродства весны. Не у всех хватает терпения смотреть, как вода подмывает ледяной бортик и веселым ручейком устремляется к ближайшему люку. Стремительный поток смывает спички и окурки, другие следы зимней нашей спячки.
Эти щепки видятся мне корабликами, когда издали наблюдаешь за жизнью портового города. Толпы людей на пристани встречают вернувшихся из дальнего плаванья моряков, корабли их загружены тропическими диковинками.
На соседней пристани провожают путешественников. Грустны и печальны лица оставшихся.
Сколько раз мечтал я отправиться к неведомой земле. Но уходили другие. И пусть иногда погибали, зато у вернувшихся лица были обожжены ветром странствий, а глаза и волосы выбелены солнцем и непогодой.
Телефонный звонок едва пробился сквозь грохот музыки. Телевизор собра-ли из блоков, найденных на свалке. Потенциометр сгорел, и нельзя было убавить звук, провода соединили напрямую.
Как соединяли все на агонизирующем заводике.
Зарплатой жаловали нас редко и неохотно, по ночам пропадали автоматы на действующих линиях, а то и моторы. Оборудование срывали прямо под напряжением, я дивился бесстрашию и сообразительности наших людей. Даже хроническое безденежье не могло подвинуть меня на подобный подвиг.
Может быть, нездоровое воображение было причиной моей нерешительно-сти.
Главный энергетик упивался литературой по технике безопасности. И когда рассказывал об авариях, на лбу выступали капли пота. Они скатывались по щекам, оставляя глубокие борозды, в горле булькала жидкость.
Люди погибали по глупости и по неосторожности. Один помочился на про-вода под высоким напряжением. Электрическая дуга выжгла ему половые органы, и хотя он выжил, куда предпочтительнее была судьба другого, задремавшего на шинах выключенного трансформатора. Аппарат врубили, наверное, он не мучился, хозяин задешево откупился от его семьи.
Обычно отправлял нас на задание мастер. Его хватало до двух, в лучшем случае до трех часов, после чего с трудом добирался он до своего кабинетика и проваливался в тяжелое забытье. Письменный стол, который использовал в качестве лежанки, промялся под тяжелым задом, ножки обломились, вместо них были подложены кирпичи.
Мастер не жаловал гибельные легенды, тем сильнее отыгрывался по вечерам энергетик.
И отправляя на задание, так запугивал, что мы боялись даже игрушечного напряжения.
Поэтому во второй половине дня предпочитали не работать, на крошечном заводике все знали друг друга и несложно было скоротать время за дружеской беседой.
Рабочий день оканчивался в начале пятого, с двух часов некоторые тяну-лись к проходной, иногда охрана недовольно ворчала, чаще всего не замечала нас.
Раньше ворота стерегли старушки, с приватизацией пришли новые хозяева.
Южанин с окраины развалившейся империи поначалу пытался понравиться всем. Очаровывал сказочками. Он де и учился в нашем городе и жена у него русская. Это потом обстоятельства забросили его на историческую родину. К уже чуждым для него обычаям и народу. Но и там, в изгнании мечтал он вернуться, чтобы возродить угасающую отрасль промышленности. И все силы, всю страсть и одержимость…и так далее.
Мало кто верил в эти побасенки.
Мы не знали, что делать с акциями, их надо было выкупать на свои кровные, которых как всегда не хватало. Уже тогда начались перебои с зарплатой, или будущий хозяин уговорил попридержать деньги тогдашнее руководство.
Умел не только тешить сказочками, но и приводить более веские аргументы.
Что ободряюще хрустели в кармане, окрыляли начальство, подчеркивали их значимость.
Не так-то просто увечным своим умишком заработать на хлеб с толстым слоем масла.
Будущий хозяин помог избавиться от отягощающих нас акций. За каждую предлагал солидную /по нашим понятиям/ сумму. И при этом не забывал подсластить пилюлю.
Мол, избавившись от ненужных бумажек, все равно будете вы влиять на принятие решений, вашей волей, умом и мастерством будет процветать, и развиваться производство.
А чтобы ему окончательно поверили, пригнал с юга вагон.
Товар состоял из кое-как упакованных купюр старого образца, только что изъятых из обращения.
И каждому разрешалось обменять несколько таких бумажек. С утра у сбер-касс выстраивались огромные очереди.
Может быть, если как следует попросить, разрешат обменять на одну купю-ру больше или забудут поставить закорючку в паспорте.
Не разрешали и не забывали, а мы все равно надеялись.
Вот этой дешевкой и купил нас новый хозяин.
Что вы делаете? пытался я остановить несчастных, вы же продаете себя в рабство!
Или хотел предупредить, но побоялся оказаться на пути потока, устремившегося к вагону.
Все сметающему на своем пути. Какого-то чудака, разбросавшего руки и попытавшегося задержать толпу.
Его сломали, смяли, копыта вбили истерзанное тело в грязь. Чтобы кровь пролилась и смешалась с соком земли.
Но ничего не вырастет на заводском дворе.
Итак, мы получили негодные купюры, только небольшое их количество удалось обменять на полноценную монету. Остальные почти задаром раздали внезапно появившимся скупщикам, в основном тоже жителям бывших имперских окраин.
И, наверное, за эти пустышки приобрели те другие заводы, открыли забега-ловки, подмяли рынки и оптовую торговлю.
Никогда ранее не видел я столько южан в нашем городе, чем больше их становилось, тем настороженнее мы к ним относились.
И вскоре обвинили во всех бедах.
По вине захватчиков умирал и агонизировал некогда процветающий наш заводик.
С хозяином пришла свора прихлебателей. /Или покровителей, что помогли добыть деньги./ Пробираясь по городу, те поначалу жались к домам и прятали лицо в поднятый воротник.
Но быстро освоились, налились нездоровым соком, раздобрели, обзавелись тачками.
Потом нашу рухлядь поменяли на престижные модели.
Как-то в одночасье разместились на хлебных местах, где не требовалось особых знаний.
И пусть начальник гаража умел лишь вставлять ключ в замок зажигания, зато во всем разбирался его заместитель из наших, что за долгие годы работы по гаечке перебрал каждую заводскую машину.
Родственники и друзья хозяина были посажены на сбыт товара, на связь с общественностью, в многочисленные конторы, что погаными грибами после дождя выросли на месте бывших цехов.
Чем реже и меньше платили нам, тем полнее процветали хозяева.
А чтобы с завода не вынесли сырье и ценное оборудование, в проходной поставили милицейские посты.
Впрочем, со служивыми мы договорились, поскольку одинаково недолюбливали пришельцев.
Район наш рабочий, около проходных открыли пункт приема цветного металла.
Первым делом с завода уволокли медь. Тащили все: материал, готовые из-делия, выкопали даже старый кабель. Завод был окружен ветхой деревянной загородкой с многочисленными прорехами. И если лень было ковылять до ближайшего лаза, достаточно сапогом двинуть по доске.
Специальная команда на следующий день заделывала дыру и кольями подпирала грозивший рухнуть забор.
Хозяин рьяно взялся за наведение порядка. И первым делом возвел крепостную стену. Сложил ее из шамотных блоков, припасенных старым неразум-ным начальством для ремонта печей. Печь может и подождать, и пусть шамот в несколько раз дороже обычного кирпича, хозяин может себе позволить подобную роскошь.
Акции скупил он за копейки.
Впрочем, как и многие наши партийные и комсомольские деятели, что давно обзавелись нужными связями.
Милиция в упор не замечала расхитителей, если мы делились с ними.
Но стоило кому-то пожадничать, как сдавала грабителя хозяину.
Тот выставлял бедолагу за ворота. И этому отверженному почти невозможно было устроиться на другое предприятие.
Голубиная или иная более современная почта сообщала о таких заинтересованным лицам.
Те не выясняли причину их падения. Тысячи безработных бродили по городу. Несложно из многих выбрать робких и послушных.
Словно неведомый вершитель по линейке вычеркивал нас из реестра жизни. Или жирным карандашом замазывал ненужную строку.
Мы как должное воспринимали наказание. За бутылку отказывались от жилья и перемещались на помойки и свалки.
Где от тяжелого духа мгновенно перехватывает горло. И новички долго не могут откашляться, сплевывают с мокротой частицы гниющих внутренностей. А старожилы привыкли, их не берет никакая зараза.
Даже болезнетворные микробы не могут выжить в удушающей вони.
И поэтому давние обитатели свалок не подвержены болезням. В лютый холод разгуливают босиком и в рубище.
Впрочем, особых холодов и не бывает на свалке. Над отходами жизни поднимается слабый дымок нездоровых испарений. А в мороз можно с головой зарыться в гниль.
Говорят, при всеобщем атомном самоубийстве только чертополох, крысы и воронье уцелеют на отравленной планете.
Простаки, ожидающие Армагеддон, не знают стойкости наших людей. Когда планета погибнет, выползут они из своих убежищ. С вороньем и крысами поделят мировое господство. А если не поладят, то еще неизвестно кто выстоит в этой борьбе.
Во всяком случае, на нашем заводе милицию быстренько заменили частными охранниками. Что обязались верой и правдой служить хозяевам. Некоторым разрешено было иметь табельное оружие, остальные ограничились газовыми баллончиками.
Несмотря на строгий надзор, стремительно убывали собранные в былые годы запасы.
Слитки силумина и медные прутки, что хранились на спешно переоборудованном складе.
К этому времени все значимые объекты охраняли натасканные на людей псы. По периметру забора, в закрытых по ночам цехах разместили этих людоедов.
Собачьи великаны заранее предупреждали о своих намерениях. И стоило кому-то пройти рядом с будкой, как струной натягивали цепь и надрывались в неистовом лае.
Только дураки и пьяницы попадали в лапы этих убийц.
Ценности, подлежащие особой охране, возникали в самых неожиданных местах. Стоило одному из хозяев бросить на территории свою тачку. Типа собранного вручную «Линкольна», более похожего на пассажирский вагон. К бамперу мгновенно пристегивали лохматую скотину.
Но мы освоились и научились не попадаться в лапы к людоедам. Заранее вычисляли их по запаху испражнений и злобному рыку.
Гораздо страшнее были другие: молчаливые и терпеливые.
Почему-то все короткошерстные, средних размеров, но с большой мордой и непропорционально развитой пастью.
Эти часами, а то и сутками могли поджидать в засаде.
Не всегда помогали и палки утыканные гвоздями, которыми мы обзавелись.
Искусанные и пострадавшие были готовы засудить, уничтожить владельцев этих псов.
Некоторые сами отправлялись разбираться с ними, других приносили на носилках.
Почему-то оскорбленные и избитые ни разу не доводили дело до суда. По-сле обстоятельного разговора карманы их топорщились.
А хозяйское добро продолжали растаскивать.
Когда нас позвали в котельную, напарник не решился выбраться из нашего убежища.
Одни на поле боя предпочитают нацеплять ватную броню, чтобы в ней завязли зубы, другие передвигаются налегке, надеясь на резвость ног, третьи вооружаются подручными средствами.
Я, скорее всего, отношусь ко второй группе, хотя готов и к самообороне. А чтобы избежать неожиданного нападения, разговариваю сам с собой, разгули-вая по заводу. В надежде, что враг откликнется на мой вызов.
За спиной напарник закрыл на засов дверь.
Мне повезло, псы не напали; и охрана привела не успевшего удрать энергетика.
Мы одновременно с ним ввалились в котельную.
- Газ перекрыли? - выдохнул он. – Специалиста вызвали?
И не слушая лепет операторов, сам повис на штурвале.
И только после этого перевел дыхание, и обтер пот.
- На соседнем заводе так громыхнуло! - вспомнил он. –Ошметки несколько дней собирали!
- Я позвоню, вызову! - поспешно откликнулась Катя.
- Когда будет получка? - неожиданно напала Елена.
 Две женщины дежурившие вечером, обе маленькие, уже начавшие расползаться под грузом неурядиц и разочарований – этим и ограничивалось их сходство.
 Елена пыталась подмять под себя окружавший ее мирок, а если это не удавалось, то отгородиться от него надуманными делами, а Катя беспрекословно выполняла указания начальства.
Когда-то с превеликим трудом окончила она вечерний институт и даже числилась на неплохом счету в своей конторе, но терялась, если требовалось принять самостоятельное решение.
- Надо на газораспределительный пункт! – сообразил начальник. – Даже на вершинах деревьев были ошметки! – вспомнил он.
Я задрал голову, за толстыми стенами ничего не удалось различить, но мне показалось, что воронье дерется из-за падали.
Катя послушно позвонила.
После установления новых порядков, почти все номера передали хозяевам, котельную не решились оставить без выхода в город и довеском присоединили к недавно запущенной пекарне.
Открытой в бывшем гальваническом цехе. Стены и перекрытия старинного здания навечно впитали кислоту и теперь источали яд. Хлеб поэтому получался с особым ароматом и с хрусткой кисловатой корочкой, этот продукт полюбился многим горожанам, его охотно брали соседние булочные.
Южане, конечно, звонили по параллельному телефону; начальник приказал, Катя решилась влезть в бесконечные их переговоры.
- У нас авария! – взмолилась она.
- Я не пойду за специалистом! - отказалась Елена. – Там псы-насильники! Мне муж запретил!
- Ну, пожалуйста! – воззвала Катя.
- Пойдем, - позвал я энергетика.
- Пойдемте, - неохотно согласился он.
 Не знал, как ко мне обращаться, с «ты» переходил на «вы».
 Среди электриков я единственный окончил институт, это сбивало его.
 Трубка обожгла бранью, Катя отдернула ее от уха.
Но нас не испугаешь угрозами; линия наконец освободилась, Катя дозвонилась специалисту.
- Какая работа?…Почему там женщина? – допросила абонента бдительная жена.
- Закройте за нами дверь, чтобы не ворвались - попросил я девочек.
- Обязательно! – поддержал меня энергетик.
 Одна женщина послушно поплелась за нами, вторая удобно устроилась на стуле и закинула ногу на ногу.
 Дверь с лязгом захлопнулась, энергетик ладонями прикрыл затылок.
- Ошметки? – вспомнил я.
- Нет, это вздорные слухи! – отказался он.
Набрав полную грудь воздуха, вслед за мной протиснулся в будку.
Сам распределитель со своими молоточками, зубчиками и прочей хитростью был примотан к газовой трубе, но проволока износилась за долгие годы.
И не разобраться в путаной и бестолковой инструкции.
- Еще столько лет до пенсии! – пожалел себя энергетик.
- Настраивать? – прервал я его причитания.
- А если подождать? – неуверенно предложил он.
- Может в любой момент рвануть, - напугал я.
Он зажмурился и прикрылся ладонью.
А потом отступил к двери.
Мне хотелось одним резким неосторожным движением избавиться и от псов и от новых хозяев. От запаха газа кружилась голова.
Дверь хлопнула, энергетик выскочил на улицу. Или ворвался специалист и оттолкнул меня от взрывателя.
- Не берись, если не умеешь! – обругал он.
В ловких его руках проволока стянула молоточки и пробки на клапанах.
- Может быть, доживем до пенсии, - пошутил я.
Только сильные люди могут цепляться за жизнь, когда к ним подступает палач с раскаленными щипцами. Чтобы содрать избыток жира, а уже потом неторопливо переломать ребра.
Так спасли мы завод от неминуемой гибели. Позволили и дальше обогащаться хозяевам.
И они немедленно отблагодарили.
Девочки забыли закрыть дверь после того, как впустили нас.
Двое южан ворвались в котельную.
Главный пекарь, наверное, привел с собой телохранителя. Высокий, холе-ный и отъевшийся, был тот, по крайней мере, на голову выше заморенной нашей команды и не меньше, чем на пуд тяжелее любого.
Раньше на заводике даже руководители облачались в ватники и спецовки, новые предпочитали дорогие костюмы.
Длинное пальто было распахнуто, объемистые живот и грудь обтягивала переливающаяся блестками черная материя. На широком галстуке во всевозможных позах сплетались крошечные обнаженные фигурки.
- Кто? – взревел он.
Пасть была такой же мощной, как у сторожевых псов и усеяна золотыми фиксами.
Победив, очень сложно вернуться к серой обыденности.
- Я! – удовлетворенно признался специалист.
У телохранителя дернулись уголки рта, приподнялась верхняя губа, пасть по-звериному ощерилась, в горле родилось глухое утробное ворчание.
Специалист с недоумением разглядывал оскалившуюся морду.
Убийца ударил без предупреждения, снизу и резко, лязгнули зубы, человека бросило на трубу, она набатно загудела.
Удар был рассчитан на тяжеловеса или на быка, но легкой пушинкой отле-тел заморыш.
И поэтому, когда убийца снова ударил, кулак его рассек воздух.
Разом загустевший от нашего страха и отчаяния.
- Из-за вас я не смог договориться с заказчиками, - сказал второй и главный пришелец.
- Повремени, - так же буднично приказал своему мордовороту.
Чтобы успокоиться, тот подобрал железный пруток и вцепился в его концы. Мускулы вздулись, ткань лопнула на окаменевших бицепсах.
Пруток изогнулся.
Избитый и униженный мастер спиной привалился к трубе. Потом тело сползло, руки не смогли нащупать опору.
Энергетик застыл соляным столбом. Белый налет обметал щеки. Капли пота прожгли бороздки.
Елена подпрыгнула вместе со стулом. Будто катапультировалась из гибнущего самолета. И в падении отбросила пилотское кресло. Приземлилась около дальнего котла. Прибор зашкалило, согнутым пальцем постучала по стеклу, потом заинтересовалась вентилем подпитки. Так увлеклась, что не замечала нас.
- Сколько раз говорила слесарям! Им хоть кол на голове теши! – по-бабьи запричитала над расхлябанным оборудованием. – Скорее бы муж запретил приходить сюда! – пожалела себя.
Катя рванулась к сползающему по трубе товарищу, тот вцепился ей в плечи и вроде бы удержался на краю пропасти. Но уронил женщину.
- Это я, я звонила! – крикнула она и поползла на коленях.
 Старенькие спортивные брюки протерлись на щербатом неровном полу.
 Мускулы убийцы опали, но морда продолжала скалиться.
 Как на непреодолимую преграду наткнулась женщина на этот оскал.
 Заскрипели суставы, тяжело поднялась и отступила.
- Я звонила, начальник приказал, - повинилась, повернувшись к главному пришельцу.
 Кажется, энергетик научился обходиться без воздуха, грудь его не вздыма-лась, легкие опали и ссохлись.
 В начальнике пекарни с трудом можно было признать южанина, ранняя се-дина облагородила моложавое лицо, жар печей опалил его, нос с горбинкой мог принадлежать и аристократу и хищной птице.
- Русские блудливы как кошки и трусливы как зайцы, - бесстрастно заявил главный обвинитель, выказав изрядное знакомство с нашим фольклором.
- Давить и уничтожать! – охотно подхватил его подручный.
Уже не щерился и не норовил вцепиться в глотку, на губах подсыхала пена.
- Зачем же, пусть живут и мучаются, - научил пекарь.
Медленно и неохотно уходило оцепенение, что сковало мои члены.
Так иногда бывает и с самыми бесстрашными бойцами.
Только безумцы или люди лишенные воображения мгновенно бросаются в пекло. Остальным требуется хотя бы сотая доля секунды, чтобы решится на это.
Время замедлилось, моя доля растянулась на часы.
Я увидел, как сначала по ночам загружали трейлеры нашей продукцией.
Испеченными в скотских условиях изоляторами.
В цехе первичной обработки с оглушительным грохотом вращались шаровые мельницы. Работники этого цеха глохли через несколько месяцев. Бетонный пол был по щиколотку залит едким месивом, в нем вязли резиновые сапоги. Кислота прожигала резину, язвы на ногах сочились гноем.
В соседнем помещении огромные жернова перемалывали бракованную продукцию. Густая ядовитая пыль выедала глаза и губы, не помогали очки и респираторы.
А также спирт, которым начальство щедро подбадривало своих рабов.
Обычно в этот цех заманивали неумелых юнцов или освободившихся зеков. Одним сулили золотые горы, другим хотя бы временную прописку. Мальчиш-ки выдерживали не больше месяца, зеки иногда приживались. Год или два рабского труда полностью выматывали их.
Потом замешанная на их здоровье масса лепилась в цилиндры и поступала в печи предварительного обжига. Подсушивали ее электричеством, с проводов от жары давно осыпалась изоляция, электрики боялись заходить в камеры смертников, кожа у каторжан настолько огрубела, что ее пробивал только сильный разряд.
На этой работе задерживались месяцы и годы.
Более того, некоторые обзаводились семьей и воспроизводили себя в увеч-ном потомстве.
Дети страдали ранее неизвестными недугами, врачи давно махнули рукой на их здоровье, прописывали дешевые и бесполезные снадобья.
После просушки цилиндры попадали на допотопные станки, вывезенные из поверженной Германии. /Правда, начинку их давно заменили доморощенные наши мастера./ И те, содрогаясь от старости, пытались вырезать из них изоляторы. Станины и направляющие были настолько изношены, что большую часть продукции браковали даже снисходительные местные контролеры.
Когда-то, в первые дни приватизации наш завод хотели передать немецкой фирме. Из неметчины ознакомиться с состоянием дел приехали специалисты. И взревели от восторга, увидев наши станки. Оказывается, выпущены они были в начале девятнадцатого века, даже для музея не удалось отыскать пообные раритеты. Наши, конечно, оказались передавать пришельцам ценное оборудование. Даже не обменяли его на самые современные станки. /Все равно их скоро загубят. У русского человека в крови сунуть лом в пасть ис-правно работающей машины. Посмотрим, как ты переваришь эту штуковину./ А тем более начальство отказалось от щедрого денежного перевода на лицевой счет предприятия. /Не им, а неизвестному дяде достанутся деньги с этого счета./ Заграничные простаки не догадались заинтересовать их личной подач-кой.
До сих пор работают у нас страдающие одышкой первобытные эти масто-донты. И бывает, отхватывают пальцы или иным способом калечат зазевав-шихся ротозеев.
И, наконец, после долгих мучений заготовками загружали туннельную печь. Преклонным возрастом она заслуженно соперничала с трофейными станками. Тележки медленно ползли через сотни метров раскаленного ее нутра. В центральной части температура доходила до тысячи градусов. /Вообще-то по технологической карте требуется выдерживать ее с высокой точностью. Мастера не занимались подобной ерундой./
Им хватало насущных забот.
Иногда вагоны сходили с изношенных рельс, авария грозила полной оста-новкой и гибелью производства.
Но всегда находился смельчак, готовый за небольшую мзду вступить в огонь.
Его укутывали асбестовыми листами, обкладывали льдом, окунали в жид-кий кислород.
И все равно больше нескольких секунд не выдержать в этом аду.
Добровольцы покорной и печальной чередой сменяли друг друга. По стро-гому графику, где не учитываются былые заслуги.
И рано или поздно ставили вагоны на место.
Обоженные и изувеченные лечились проверенным русским способом.
Так испокон веков изготовляли мы изоляторы. И не следует менять то, что устраивало наших отцов и дедов.
Сначала готовую продукцию грузили по ночам, экспедиторы без бюрокра-тических проволочек передавали хозяину деньги.
       А утром хозяйская свора подкатывала к заводу. Невиданные доселе джипы и иномарки неуклюжими бегемотами ворочались на тесной стояночной площадке. Некоторые, наиболее пробивные и глупые прорывались и за ворота. Но вскоре отказывались от порочной этой практики, после того, как неизвестно откуда взявшаяся бесхозная кара протаранила несколько автомобилей.
Свора устремлялась в хозяйский кабинет. Если и не по всему предприятию, то по зданию заводоуправления разносились надрывные их голоса.
Не так-то просто разделить деньги и никого не обидеть. Обиженные рвали на груди рубаху. Впрочем, до смертоубийства не доходило. В крайнем случае, отыгрывались на забитых и бесправных местных подручных.
На производственном совещании среди южан каким-то образом затесались двое наших.
Увлекшись, хозяева перешли на родной язык. Русские беспомощно озира-лись, среди тарабарщины различали только знакомые ругательства.
- Пожалуйста! – наконец взмолился главный энергетик.
- Один воз тянем, - буркнул главный инженер.
Десятки темных бусинок недоуменно уставились на них. Недоумение постепенно перешло в гнев.
Но всего лишь оглушительным каркающим смехом покарали строптивцев.
Воронье поднялось и зависло над городом, легковушка выскочила на поло-су встречного движения, грузовик вылетел на тротуар и сбил фонарный столб; долго не могли отсмеяться и успокоиться хозяева.
- Желаете работать, учите язык, - смахнув слезы, предупредил главный.
- Оставим работать, если хорошо попросят, - поправил его другой южанин. Или сказал иное, далеко не все внятно изъяснялись по-русски.
С тех пор энергетику везде мерещилась гибель и разрушение. Если ранее он вроде бы в шутку запугивал электриков, то теперь и сам верил этому.
Почти все предприятия захватили некомпетентные люди, что хотели по-больше получить, ничего не вложив в производство.
На нашем заводе хозяева наживались на рабском труде. Сначала трейлеры загружали по ночам. Народ безмолвствовал, машины стали приходить и днем. А после того, как погрузчик уронил самый дорогой изолятор, южане стали присматривать за каждым работягой на ответственной этой операции. Не доверяя надзор даже вышколенным охранникам.
Вальяжно облокотясь на свою тачку, грубо и сладострастно поглаживая жи-вот. Закатывая зрачки, трепещущим языком облизывая губы.
Если мимо пробегала хоть малость стоящая бабенка.
- Я ее уже, а ты? – бывало спрашивал один хозяин.
- Я тоже, - соглашался другой.
Вывезенные из глухомани, до этого видели они женщин только под чадрой или закутанных в тяжелое ватное одеяло.
И быстро освоившись в суетной городской жизни, так и не привыкли к рас-путному нраву русских женщин.
Да у них камнями забили бы любую, покажи она кончик ножки или ненаро-ком выгляни из укрытия.
Загружали днем, тут же делили прибыль, пересаживались на более дорогие тачки, покупали квартиры и наложниц, с каждой очередной победой все более презирая приютивший их народ.
Который, как всегда, молчал. Вернее проклиная со всей присущей ему стра-стью: широко, бесшабашно, надрывно, по-русски, не стесняясь в выражениях. В отравленных цехах, где никогда не показывались хозяева. Используя проклятия вместо приветствий. Обрушивая на голову врага самые суровые кары.
В словесных баталиях, выпуская пар и обходясь подножным кормом. Деталькой или поделкой, что удавалось утащить с завода. Рискуя жизнью за грошовую побрякушку.
Копя зло и ненависть, чтобы когда-нибудь смертельной волной обрушиться на захватчиков.
Чуть ли не в одночасье возникших из небытия.
Соседка моя по даче выжила после Бакинской резни. Русская, в восемна-дцать лет вышла она замуж за армянина и с ним уехала в некогда благосло-венный город.
И могла часами рассказывать о былом его величии и гостеприимстве. В вос-точной столице безболезненно смешались народы и нации.
Потом что-то случилось, с гор спустились дикари.
И не горожане вырезали инородцев, а эти выродки. Тогда еще уважали они и побаивались русских.
- Она русская! – спас ее проводник из местных предателей.
- Где муж? – потянулись к ней окровавленные пальцы.
- Убежал! Бросил меня! – впервые унизила она мужа.
Бандиты перерыли квартиру, разбили и изломали все то, что не смогли уне-сти.
Но пощадили запуганную ими старушку.
Еще несколько дней назад статную и видную женщину. Эти дни выбелили ее волосы, щеки обвисли морщинистыми мешками, дородность обернулась нездоровой полнотой.
Один из бандитов от бесконечных и бессмысленных убийств ослаб живо-том. И в спальне оставил свою отметину. В дерьме копошились гады и парази-ты.
Мужа спас сосед-азербайджанец. Спрятал его в своей квартире. И когда бандиты начали ломать дверь, мужчины прощально обнялись.
Пришельцы тем более не щадили изменников. Были враждебно настроены ко всем горожанам. И поэтому безжалостно разоряли их дома, желая вольный город превратить в истинную столицу восточного деспотизма.
Кто-то истошно закричал на верхнем этаже, убийцы бросили неподатливую дверь и устремились к более легкой добыче.
Кровь выплеснула из-под дверей и разлилась по лестничной площадке. И прежде чем высохла, кровавые следы разошлись по ступеням. А стены были измазаны отпечатками ладоней. Некоторые были похожи на лапы хищников.
Те гораздо предпочтительнее негодяев. Ибо убивают только ради пропита-ния и не опьяняются кровью.
Мужа соседки вывел из города тот бесстрашный азербайджанец. Глубокой ночью, шарахаясь от каждой тени, поминутно залегая в канавы. Заполненные нефтью, кровью и фекалиями.
       Два глубоких старика бежали ночью из города. Одному из них при-шлось вернуться. И он погиб, неразумно заступившись за человека, по мнению захватчиков отличавшегося от строгих мусульманских канонов.
Через несколько дней старушка уехала, бросив квартиру и нажитое за дол-гие годы добро. За символическую цену передав все это новому горожанину.
Дочка ее жила в Ленинграде и давно звала к себе родителей. Она удачно вышла замуж за украинца, того избрали член корреспондентом или академиком. Но в отличие от большинства своих коллег он не прозябал в бедности, а преподавал в Германии. Русский язык на каких-то курсах. Ведущему специалисту по романским языкам не нашлось другой работы на неметчине.
Семья не нуждалась в деньгах, дачный домик построили за пару месяцев.
Старик, уже не вставая, наблюдал за стройкой. И умер, когда рабочие настелили последнюю черепицу.
Женщины, как всегда, оказались выносливее мужчин.
Соседка почти не выходила из своего подворья. Если я оказывался рядом, то мы вместе наблюдали за толпой на центральной улице. По пятницам и субботам электрички привозили измаявшихся горожан. На электричке к нам легче добраться, чем на машине.
В этой толпе с каждым днем появлялось все больше южан. Для меня все они на одно лицо, старушка дивилась моей непонятливости.
       - Чеченец, араб, азер, армянин, - безошибочно определяла она.
       - Злой, добрый, - сортировала их.
Добрые, по ее понятию, сплошь были беженцами, иногда я соглашался с ней, чаще всего отмалчивался.
У каждого свой опыт, и бесполезно даже с самым внимательными и добро-желательными слушателями делиться болью и страданием.
Пришельцы богатели на захваченном заводе, местные жители давно уже обнищали.
Многочисленные комиссии не могли придраться к завоевателям. Банков-ский счет был чист и непорочен.
/А до других счетов так и смогла докопаться. Если кто-то докапывался и на-стаивал на этом, то мог выбрать одну из двух возможностей. Или забыть об открытии в обмен на более или менее сносное существование или расстаться с суматошной, но все-таки чертовски привлекательной жизнью. Все почему-то выбирали первый вариант./
Городская власть наивно верила шитыми белыми нитками их хитростям. А если и отключала электроэнергию, в надежде, что у наших хозяев проснется совесть и они рассчитаются хотя бы с частью многолетнего долга, то через несколько дней сама шла на попятную.
Электрикам особо доставалось в дни отключений.
Город оставлял тоненький кабель для питания основного производства, тре-бовалось подсоединить к пересыхающему источнику кабинеты хозяев. Мы навешивали многочисленные перемычки, кабель грелся. Приходилось останавливать тот или иной непрерывный цикл.
Продукция шла в брак, что еще больше ввергало нас в нищету.
Если бы мы могли собраться и выступить вместе.
Но не удавалось договориться. Одни считали дни, оставшиеся до пенсии, и не могли позволить себе резких движений, пенсионеры тем более боялись /попробуй, проживи на эти гроши/, большинство прикладывалось к бутылке.
Так повелось, что русские объединяются только в минуты смертельной опасности. Когда, кажется, ничто не спасет нас.
Однако мы выживали ценой жизни сильных и лучших.
И любой другой народ сгинул бы после невосполнимых таких потерь.
А мы закалялись и крепли в борьбе.
Значит, еще не пришел наш час, может быть, немного осталось до его при-шествия.
Подгоняя неторопливый ход времени, надвинулся я на незваных гостей.
В котельной, куда запрещено заходить посторонним.
Двое таких разметали разрозненную нашу команду.
Но несколько поколений предков жили в великом и святом городе. Они встали за моей спиной.
И пусть на Пискаревском кладбище другие лежат под могильными плитами сорок второго года, пусть бабушка, дедушка и мама пережили блокаду, она потом достала их, как рано или поздно достанет нас – детей и внуков тех блокадников. Кровь наша отравлена на века.
Бабушка с дедушкой умерли через несколько лет после войны, маме было отпущено больше. Однажды истощенные лишениями ее сосуды не выдержали, отнялась половина тела. А скоро отказало и сердце.
И теперь миллионы погибших стояли за мной, когда надвинулся я на при-шельцев.
Если главный пекарь ранее был похож на аристократа, то теперь напоминал хищную, потревоженную птицу.
Но когда я уставился ему в переносицу, падальщик этот отступил, спрятал-ся за своего телохранителя.
Наверное, иногда мы можем управлять ходом времени. Мои секунды растя-нулись.
Я увидел, как с лица энергетика сорвалась капля пота. И бомбой устреми-лась к далекой земле. Сначала похожая на маленькую размытую кляксу. Постепенно она увеличивалась. А вой, что издавала, распадался на беспорядочные басовитые ноты.
Или кричала Катя, все шире распахивался ее рот. И казалось, конца не будет этому движению.
Специалист ногтями царапал трубу. Ржавчина заползала под ногти.
Елена проклинала забарахлившее оборудование.
Словно в приветствии вздернув над головой руки. При этом неестественно и мучительно выгибая кисти.
А пекарь спрятался за телохранителем.
Тот привычно и метко ударил. Ногой, как научили западные фильмы.
В детстве мы дрались только на кулаках. До первой крови, а потом бывшие неприятели дружески обнимались.
Теперь же вражда навечно отравила людей.
Медленно поднималась огромная подошва. Штанина задралась, был виден черный волос.
К подошве прилипла грязь, в каблук впилась металлическая стружка.
Ткань лопнула в паху, в прорехе было видно несвежее пожелтевшее белье.
Огромная туша застыла в положении неустойчивого равновесия: откину-лась, ногой нацелилась в лицо.
Чтобы сшибить и растоптать. Разбить черепную коробку, ошметками моз-гового вещества забрызгать помещение. Проучить и запугать врага.
Но достаточно нарушить неустойчивое его равновесие…
Я отклонился от удара.
Нога его провалилась в пустоту; судорожно взмахнув руками, незадачливый убийца плашмя рухнул на железный лист, что прикрывал люк. От грохота заложило уши.
В нормальном масштабе времени, боковым течением выбросило меня из едва не засосавшей временной воронки.
- Нет! – закричала Катя. – Перестань! Ты убьешь его!
- Я буду жаловаться! Дойду до самого высокого начальства! – справился со своим оцепенением энергетик.
И все сдирал с лица коросту. На коже проступала соль.
- Зачем тебе моя работа? – у кого-то спросила Елена. – Всех денег все равно не заработаешь. Я правильная домашняя хозяйка.
- Все на проволочках и на веревочках, - пожаловался специалист.
Пекарь уже одолел свой страх, брезгливо стер с рукава ржавое пятно и вы-бросил замаранный носовой платок.
Аристократ с соответствующими манерами.
Убийца копошился в моих ногах.
- Не убивай! – крикнула Катя и прыгнула мне на спину. По спине размазала мягкую и давно потерявшую упругость грудь. Обожгла шею дыханием. С заметной примесью нездоровой пищи, что могли мы позволить себе за наши копейки.
С запахом увядания и распада.
- Тебе что, жалко? – огрызнулся я и стряхнул легкое ее тело.
Будь она на десять лет моложе…
Женщина услышала и стыдливо прикрылась руками. На раскрасневшемся ее лице почти незаметны были морщины.
- Тебя посадят, - буднично сказала она.
- Какая разница, - лениво откликнулся я.
 Кураж прошел, давно уже я не высыпался, от жары неодолимо тянуло в сон.
- Встать, - тихо и размеренно приказал пекарь своему телохранителю.
Тот отполз от меня и только после этого поднялся.
Большое и рыхлое животное, толком не научившееся ходить на нижних конечностях.
- Напарник телевизор всю дорогу гоняет, спать хочется, - пожаловался я женщине.
- В институте, в лаборатории, жили душа в душу, - вспомнила она.
- А мне бы на огород, такой бы сказочный урожай вырастила, - услышала ее Елена.
       - До самых верхов дойду! – очнулся энергетик.
 Содрал соль вместе с кожей, и теперь его лицо походило на освежеванную тушу.
 - Рано или поздно мы взорвемся, - сообщил специалист.
Собрался в несколько секунд. Жена постоянно держала его на поводке. Иногда он растягивался, давал слабину и мужчина забывал о его существова-нии.
Жена потянула, а когда не удалось подтащить жертву, бесстрашно пошла по веревке. На ней были завязаны узлы, перебирала по ним руками.
 - Мы взорвались, - повторил я.
Телохранитель поднялся. Покачиваясь, стоял около хозяина. На голову выше его, но не нависал над ним, а казался маленьким и беззащитным.
 - Фамилия? Ты уволен, - напугал меня пекарь.
 - Сам ты уволен! – огрызнулся я. И опять не было взрыва в этом крике. Так, отголосок былой бури, слабая тень этого отголоска.
 - Нас здесь много, это мой город, мы уволим тебя из жизни, - сказал я.
 - Уходите, я прошу – уходите! – подскочил к нему энергетик.
Лицо его было похоже на освежеванную тушу.
 И эта неожиданная вспышка забитого человека поколебала уверенность за-хватчика.
 - Все вы уволены! – впервые повысил он голос.
 - Уволены! Уволены! Уволены! – отбивался короткими очередями, отсту-пая к дверям.
Покачиваясь, телохранитель следовал за хозяином.
Двери распахнулись, поднявшаяся пурга поглотила заплутавших путников. Отшвырнула их от дверей во мрак неосвещенного двора.
Как всегда мы выстояли и победили.
 - Пойдешь на обход – вооружись! – предупредил энергетик.
 - Что вы стоите, разжигайте котлы! – прикрикнул на операторов.
Катя послушно дернулась к пульту управления, надсадно загудел вентилятор дымососа.
 - Внеурочную премию, из вашего хозяйского кармана! – заинтересовал начальник Елену.
Словно еще переругивался с пришельцами. Или на том совете отбивался от их наскоков.
Но постепенно сбивался на визг. Наконец выдохся, обмяк, ощупал лицо.
Кожа обвисла тяжелыми складками.
 - После драки – кулаками, - усмехнулась Елена.
 А когда начальник попытался объяснить, нацелилась на него газовым фа-келом.
Запахло паленым волосом, котлы поочередно содрогнулись от огня, на-чальник отступил к двери.
Подняв воротник куртки, специалист шагнул в разыгравшуюся метель.
 Перебирая руками по веревке, жена, наконец, добралась до него.
И втолкнула обратно в котельную.
Чтобы осудить при всех или хотя бы отогреться и собраться с силами.
Котлы уже работали, приходилось кричать, чтобы перекрыть их гул.
 - Оставил меня одну! – пожаловалась женщина.
Некрасивая и невзрачная серенькая мышка. И в обыденной обстановке вряд ли кто-нибудь обратил бы на нее внимание.
Но щеки раскраснелись, шапка свалилась, волосы разметались, концы их встопорщились ядовитыми змейками.
 - Поздним вечером! В гиблую пургу и непогодь! – зашипели эти змеи.
 - Ты что пьян? Отвечай! – принюхались она.
 - Помчался по первому зову! Выпил здесь! Что еще натворил?! – измордовала предателя.
И каждым нелепым и поэтому вполне обоснованным обвинением распинала его на кресте.
Катя оглянулась на энергетика, ожидая указаний.
А тот еще жил недавней битвой, устрашающе сгибал руки, но ткань не ло-палась на хиленьких бицепсах, выпячивал нижнюю челюсть. Гневно и дробно притоптывал.
 - С кем? С этими? – возмутилась жена.
Катя отвернулась, плечи ее поникли.
Жарко было в котельной, рубашка была наброшена на голое тело, Катя не успела переодеться.
И теперь, ей показалось, безжалостно содрали эту тряпку.
Только в молодости полуобнаженной можно бесстыдно предстать перед недоброжелательной публикой.
 Под осуждающими их взглядами еще выше поднимется грудь, отвердеют и чеканно выступят соски.
Но годы и дети старят женщин.
Катя сгорбилась, обхватила себя за плечи.
Елена билась с расхлябанными приборами и проглядела недавнюю драку.
И все же некая ее часть отложилась в незадействованном уголке сознания.
 - Его избили черные! – бесстрашно подскочила она к женщине.
Другая бы отгородилась от вздорных ее обвинений. Но жена готова была поверить самым нелепым домыслам.
 - Правда? И они не помогли? – осудили трусливых мужиков.
Лицо еще больше раскраснелось, глаза обернулись смертельными клинка-ми. Или дулом пистолета. На полку уже засыпали порох, боек высек искру. Змейки нацелились растерзать и ужалить.
 - Настоящий мужчина должен уметь постоять за себя! – оттолкнула ее Еле-на.
 - А твой умеет? – огрызнулась та.
 - Еще как!
 - И поэтому засылает тебя на опасную и грошовую работу? – смертельно сцепились женщины.
 - Перестаньте! – взорвался энергетик.
Кожа на лице еще больше обвисла.
 - Перестаньте! – повторила Катя и, забыв о своей наготе, всунулась между соперницами.
 И этим спасла их.
 Или спас судорожный, похожий на каркающий смех мой кашель.
 Псы на складах и по периметру насторожились и откликнулись тоскливым воем.
Или спас надрывный хрип телефонного аппарата.
 - Бедненький, несчастный! – первой опомнилась жена. И чуть ли не на пле-чо взвалила обмякшее тело мужа.
 - Я больше не пущу тебя, пусть все без тебя взорвется! – причитала над ним женщина.
 - Все мужчины слабаки! Все без исключения! – обвинила нас Елена.
Наверное, начальник приказал или так послышалось Кате – по-матерински утешила она подругу.
Та споткнулась, упала на колени и слабенькими своими кулачками колотила бесчувственный пол, калеча и разбивая кулачки.
А Катя опустилась рядом с ней. Подставила себя под удары. А потом при-жала к груди ее голову. Уговаривала и укачивала.
Женщина постепенно успокаивалась.
 - Не пущу, - повторила жена, уводя вновь обретенную свою половинку.
 - Ничего не было, им показалось, - оправдался тот.
 - Все равно ты никуда от меня не денешься, - успокоила и обнадежила же-на.
Прежде чем шагнуть в пургу, сорвала с себя шарфик и укутала ему горло.
 - Не было! Слышите – ничего не было! – сурово и презрительно попроща-лась с нами.
Порыв ветра раздул пламя факела.
Кашель раздирал внутренности. Я захлебывался и не мог одолеть немощь.
 Только ослепленные люди могут спутать этот кашель со смехом.
 Елена спутала и напала на меня.
 - Ты всегда издевался над нами! – Оттолкнула она напарницу.
Я заслонился растопыренными пальцами.
 - Являлся незваным или подглядывал в щелочку! – напала женщина.
Вскочила и зажала уши, чтобы не слышать бестолковых оправданий.
Я и не думал оправдываться.
Наконец удалось одолеть кашель. Он иссушил, опустошил меня. Хотелось выскочить на улицу и лицом зарыться в снег. Я едва сдержался.
 - Я так устала, - пожаловалась Катя. – Куда пойти, кто возьмет в таком возрасте?
 - Мы не вместе, мы должны быть вместе, - сказал энергетик.
Словно попытался склеить расколотую вазу. Но куски разлетелись в нелов-ких руках.
Руки бессильно упали.
В очередной раз закричал телефон. На этот раз энергетик схватился за труб-ку как за спасательный круг.
 - Нет, у вас свой электрик! – отказался он.
В общежитии, где раньше жили иногородние специалисты, погас свет.
Общага находилась на другой стороне улицы.
 И первые пришельцы поначалу заняли эти бастионы.
Крошечную комнатку на одном этаже, кладовку или заброшенный холл на другом. И появлялись в своих закутках ночью под храп измаявшихся защитников.
А потом развили наступление с захваченных плацдармов. Покупали кварти-ры и переезжали в хоромы, прибирались в соседние комнаты. И объединяли их, многократно увеличивая площадь. Ломали стены, перестраивали, прята-лись за прочными железными дверями.
Привозили родственников. Иногда снятых с горных вершин или с деревьев. Не сразу приучились те пользоваться светом и электроплитой.
И даже на свои горшки привычно взгромождались орлом и могли часами высиживать в неудобной позе.
Но постепенно освоились и изрядно потеснили старожилов.
И вот уже смуглые их дети стремглав носились по этажам.
Наши, держащие оборону по своим клетушкам, старались не попадаться на глаза завоевателям. По ночам пробирались в свое убежище. Некоторые поль-зовались пожарной лестницей. Проржавевшие штыри прогибались под тяжестью тела.
Энергетик объявил войну пришельцам, пусть без еды, тепла и света пома-ются морозной русской зимой.
Я вывалился из котельной, снег падал крупными хлопьями; под асфальтом проходили трубы отопления, вода бурлила, как в весеннее половодье.
Чем дальше уходил с поля боя, чем гибельнее захлестывали волны, тем больше мучили раны.
Подошва вскользь прошла по ребрам, при вдохе бок и грудь откликались тупой болью.
       С мокрыми застуженными ногами, с покалеченными ребрами с трудом добрел до своего цеха. Мимо склада; пес надорвался и сорвал голос. Хотелось подойти и погладить одинокого зверя.
Но мы не могли одолеть разделявшую нас стену.
После долгих странствий вернулся в свою каморку.
 Крик телевизора оглушил.
Показывали драку, больше похожую на цирковое представление.
Вот избиваемого отбросило на канаты, те швырнули его на противника. Но-гами вперед, острыми шипами в лицо. И они ударили, но даже не содрали кожу.
Сцепившиеся клоуны выкатились с ринга, по пути искалечив судью, а те-перь пытались зацепить зрителей. И те убегали с истошными воплями или барахтались среди щедрых тумаков и обломков.
Ребра еще больше разболелись, устало привалился я к стене камеры.
 - Выключи, - попросил драчливого моего напарника.
Сказал почти шепотом, каким-то чудом разобрал он сквозь грохот.
 - Нам бы так наловчиться! – позавидовал артистам.
 - Выключи, - так же тихо повторил я.
 - Куда идти? – сник и расстроился он.
Неохотно дотянулся до выключателя.
На крыше таял снег, я услышал, как тяжелые капли срываются с потолка и разлетаются шрапнелью.
Мокрая одежда прилипла к телу.
И было безумием выходить на улицу.
 Я не безумен, сначала приму душ, насухо разотрусь махровым полотенцем, потом отдохну у жаркого камина. Предварительно развесив на решетке одеж-ду и поставив у огня башмаки.
Вернувшись из дальних странствий, перед очередным кругосветным путешествием. Со стаканом доброго старого эля в руках. И чтобы нежные руки и губы ласкали рубцы. А мраморный дог на коврике смотрел преданными гла-зами.
 И пусть за окном воет и надрывается буря, тем полноценнее короткий от-дых.
Потрескивание сверчка среди поленьев…
 - Пойдем, - позвал я напарника.
 - Куда? – переспросил он.
Я назвал.
 - Зачем? – искренне удивился он.
Как объяснить, что дети останутся без тепла и света? Пусть смуглые, с гортанными голосами, темными бусинками глаз, но все же дети. Пока еще доверчиво взирающие на наш взрослый мир.
Ребра разболелись, я выругался сквозь стиснутые зубы.
Наверное, многие услышали ругательство.
Главный энергетик нашептал несколько цифр. Разметавшись на широкой постели, что еще хранила тепло женского тела. И осталась вмятина на продав-ленных пружинах.
Она ушла, но вернется, услышав зов.
Коды и выходы к их счетам.
И несколько фамилий, что могли пользоваться этой кормушкой.
Женщина услышала, но не откликнулась.
Тогда сказал громче, но сразу же зажал рот. Тяжелые свинцовые ладони придавили губы. В горле забулькала кровь.
Как трудно, почти невозможно сдвинуть эту тяжесть.
 Он позвал ее, у него получилось. Преодолев привычный страх и запуган-ность.
Громко, отчетливо выговаривая каждую буковку и циферку.
 - Если надо, перед любой комиссией и убийцами, - решился он.
И огладил воображаемое, родное тело. Задохнулся от его жара.
 - Если надо, - недоверчиво повторил мой напарник.
 Жена пострадавшего специалиста навалилась, одолела, вдавила в постель.
 Даже на ночь не сняла ошейник. Поводок примотала к ножке кровати.
Совсем не просто отринуть ее опеку.
 - Нет, - попытался он.
 - Скорее, я больше не выдержу! – потребовала женщина.
Змейки попарно сплелись в любовной игре. Или так показалось, просто спу-тались волосы.
Скатилась с него, одеяло сползло, выгнулась гибким телом.
Когда-то соблазнительным и желанным.
…Черный, знакомый треугольник волос в нижней части живота…
И ему удалось содрать ошейник. Острые шипы разодрали кожу.
Он ударил по тени напавшего на него пришельца, уклонился, ушел нырком, опять ударил.
Женщина сладострастно и призывно извивались на смятых простынях.
Напарник неохотно выбрался из камеры. С потолка текло, обычно уворачи-вался он от этих водопадов.
На этот раз попал под струю. А когда отскочил, другая капля грязными ос-колками разлетелась по лицу.
 - Плевал я на них и на их ублюдков! – выругался мужчина.
       Но не было силы и уверенности в этом ругательстве.
 - Если хочешь, устройся на другую, на третью работу, на все работы! – приветствовала Елена мужа, вернувшегося домой после ежедневной привычной каторги.
 - Что случилось? – удивился тот.
 - Ты не пустишь меня туда? – спросила женщина.
 - Ну…, - неуверенно откликнулся он.
 - Не пустишь! – потребовала она.
 - А, гори все огнем! - радостно и облегченно воскликнул мужчина.
 - Гори все огнем! – поддержал я моего напарника.
 - Только ради тебя, - вздохнул он.
 Мы оба вымокли, было безумием мокрыми тащиться в общагу.
 - Ради денег, - утешил я его.
 - Слава Богу! – обрадовался он простому и внятному объяснению.
 Осталось разобраться с Катей. Я увидел, как, озираясь на подругу, подоб-ралась она пульту управления. И зажмурившись, изменила параметры на-стройки, мягче и увереннее загудел котел.
Как всегда, подглядывал я в щелочку.
За людьми, что добровольно отдали себя в рабство. И постепенно притерпе-лись к бесправию.
С привычной своей усмешкой.
Считая себя сторонним наблюдателем, не причисляя к рабам.
Чтобы когда-нибудь изложить это на бумаге.
Командировка бесконечно затянулась.
Напарник мой обманчиво согласился на совместное путешествие. Такой бросит на пол дороге, уйдет, растворится в зимней хмари сумрачного города.
 Но я придумал, как увлечь, заинтересовать его.
 - Обещали щедро заплатить!
 - Как же, - недоверчиво согласился он.
 - Приехали знатные гости, слезли с горных вершин и деревьев!
 - Дети, что им до детей! – проклял он извергов.
 - Только ради денег!
 - Конечно, - согласился напарник.
 - Кому мы нужны, выпотрошенные и пустые? – подвел я итог нашей бесе-де.
 - Если бы все сначала, - размечтался он.
 - Что? – насторожился я.
 - Нет, ничего, конечно, ради денег, - сказал напарник.
 - Чтобы другие, кто за нами, стали людьми, - проговорился я.
 - Ради денег, - поправил он.
 - Конечно, - подтвердил я.
Так было проще считать, и мы почти поверили этому.