Тень

       


       Каждый раз, заходя в читальный зал, я видел его худую согнутую спину с выступающим позвоночником под каким-то застиранным и протертым до дыр на локтях кителем без погон. Седая коротко стриженая голова пригнута к столу, к толстой «общей» тетради, левая рука придерживала ее, правая торопливо писала, часто макая перьевую ручку в принесенную с собой чернильницу-непроливашку. Я не обращал на него внимания, лишь чисто машинально отметил для себя, что он всегда сидит на одном и том же месте, и я, проходя мимо него к стеллажу с журналами, ловил его быстрый настороженный взгляд – так он смотрел на всех, проходивших мимо него.
       Однажды, в морозный зимний день, когда я был в абонементном отделе и стоял в очереди, чтобы получить книгу на дом, он зашел в заиндевевшей от холода ватной телогрейке и в таких же ватных стеганых штанах. На ногах были грубые рабочие ботинки с заклепками, из них тянулись, обматывая тощие ноги, какие-то тряпки, быть может, солдатские портянки. Он поздоровался с двумя библиотекаршами неожиданно приятным интеллигентным баском и, отойдя к обледеневшему от мороза окну, стал снимать рюкзак из-за спины. Достал оттуда несколько книг и положил на деревянный барьерчик, за которым стояли несколько человек в очереди. Нет, он не лез без очереди – просто присел на стул в углу, снял драную шапку-ушанку и стал протирать запотевшие очки, показав темное морщинистое лицо Но пожилая библиотекарша быстро подошла к нему и негромко спросила - какие книги он хотел бы получить. Он одел очки и подал ей с виноватой улыбкой бумажку со списком названий...
       Когда он, получив книги по этому списку, ушел из отдела в читальный зал, расположенный напротив, пожилая библиотекарша негромко сказала молодой, пригибаясь к столу.
       -Античная философия ему понадобилась...Господи! Валенки бы купил с калошами, да носки теплые! –Она вздохнула. – А знаешь, Софочка, он очень образованный человек. Эрудированный, интеллигентный...Преподавал в институте, еще до войны. Потом посадили, много лет был в лагерях...
       -За что же его? Он совсем не похож на преступника. Во всяком случае, по лицу и по манерам, по разговору...
       -За политику...- Пожилая махнула рукой. – Скорее всего помешал кому-то, шибко умным показался. Я ведь помню это время – за одно неосторожное слово люди погибали...А сейчас вот живет он совершенно один, где-то в коммуналке. И пишет...Сюда приходит писать. Стихи, мемуары какие-то...Месяц назад напечатали его стишок в местной газете. Показывал мне ее, радовался как ребенок...
       -Ну, должно же быть какое-то увлечение на старости лет. Вот у меня дедушка рыбками увлекается, аквариум завел...
       -Да, конечно, конечно! – Согласилась пожилая. – Только за аквариум-то беды не наживешь, а вот ко мне, представь себе, уже приходили и попросили присматривать за ним. Да! Нет, все-таки жалко мне его...
       Получив книгу, я тоже зашел в читальный зал. Подойдя к стеллажу с журналами, стал просматривать свежий номер журнала «Юность» и вдруг услышал звук, похожий на всхлипывание. Я взглянул на сидевшего рядом писателя. Он сидел, сняв очки и прикрыв глаза рукой. Потом, как бы справившись с собой, вытер мокрые глаза и одел опять очки. Я успел отвернуться раньше, чем он взглянул в мою сторону. Писатель повернул голову в сторону обледеневших снаружи окон – в них отражались люди, сидевшие в зале. Нет, никто не обратил на него внимания, никто не заметил его слабость... Он взял опять ручку и стал писать...
       Уже синели морозные сумерки, тускло-багровая заря горела над заснеженными крышами, когда я вышел из библиотеки. Автобусная остановка была почти напротив и я, дожидаясь автобуса, увидел вышедшего писателя. Он постоял у входа, хрипло, с надрывом, закашлявшись от морозного воздуха, потом побрел, пригнувшись под своим рюкзаком, к перекрестку. Шла морозная зима начала шестидесятых годов, хрущевская "оттепель" заканчивалась... На углу, возле промерзшего дощатого киоска «Союзпечати», он постоял, закурил махорочную самокрутку, потом затоптал ее и медленно шагая, боясь поскользнуться на обледенелом тротуаре, ушел за угол. Но пока он стоял и курил, я видел не столько ясно его темный сгорбившийся силуэт, сколько его четкую тень от уличного фонаря на заиндевевшей стене киоска.Упрямый подбородок выпирал из шапки-ушанки со свисавшими тесемками, они покачивались как бы от ветра, когда он, затягиваясь дымом, покачивал головой в ответ на какие-то свои мысли. Прошли годы и годы и однажды, увидев одну из фотографий Варлама Шаламова, я вспомнил и эту тень...
       Он ушел за угол, но бесформенная тень еще подрагивала на стене киоска, потом исчезла. Больше я никогда не видел его.