Не делай так больше никогда

Она рассказала мне об этом весной. Разрешила написать
о ней рассказ, поставив единственное условие –
не называть настоящих имён.
Это условие я выполнила.
Представила, что оказалась на ее месте,
прониклась этим ощущением –
и до сих пор не могу успокоиться…

____________________________________________________

Светло-зелёные обои на облезлых стенах, старые кровати, разбросанные по комнате вещи – комната в студенческом общежитии. Моя кровать у окна, Лина устроилась напротив – у стены. Но сейчас Лины нет – она в гостях у наших друзей, в такой же комнате ближе к выходу из коридора.
Мы с Принцем лежим на кровати, нежно и тепло прижавшись друг к другу – в джинсах и свитерах, пока ещё не любовники, но уже не друзья.
- Неужели ты не замечала, как я на тебя смотрел?
- Нет. Я думала, что ты не обращаешь на меня внимания, и поэтому не решалась к тебе подойти.
- Глупая, ну почему ты так думала?
- Потому что ты слишком красив, нечеловечески обаятелен и дьявольски умён. А я – обычная, ничего особенного.
- Ты говоришь мне слишком много комплиментов.
- Тебе это не нравится?
- Нравится. Очень. А ещё мне нравишься ты. Твое прекрасное лицо. Удивительные глаза.
- Теперь ты говоришь мне слишком много комплиментов.
- Тебя это смущает?
- Да. Я к тебе ещё не привыкла. Ты для меня – сон. Красивая сказка.
- Неправда. Я живой и настоящий. И очень тебя люблю.
_______________

Принц идёт рядом со мной – высокий, невозможно красивый, в длинном чёрном плаще. Держит меня за руку, что-то рассказывает – и вдруг, замолчав на полуслове, останавливается, нежно обнимает, целует в губы, смотрит в глаза… Я не могу поверить, что всё это происходит со мной, здесь и сейчас. И мы идём по серой утренней улице к станции метро, я смотрю на Принца, запрокинув голову – его лицо окружено нимбом облака на фоне светлого весеннего неба, тёмно-коричневые глаза похожи на двух бархатных шмелей, пушистых, тёплых.
Всё, что мне нужно – это комната с надежным замком в двери, убежище с каменными стенами, тёмная нора, где мы вдвоём и остальной мир перестаёт существовать. Но сегодня нам некуда пойти – и мы сидим за белым столиком, на подносах остывает вкусная еда, я снова смотрю на своего Принца – и почти теряю сознание от счастья.
- Любимая, ну что с тобой?
- Ты со мной.
- Я разве «что»?
- Ты – всё.
Принц обнимает меня, гладит по волосам.
- Чёрт побери, когда же у нас будет своя комната, - он читает мои мысли вслух.
- Не знаю. Я уже у всех спрашивала – пока без вариантов.
- Ничего, мы решим эту проблему. Обязательно. Ты мне веришь?
Вместо ответа я молча обнимаю любимого, прижимаюсь лицом к пушистому белому свитеру, закрываю глаза.
Мы до полуночи сидим на скамейке в парке, гуляем по городу – чтобы не расставаться как можно дольше, но всё равно приходится прощаться, и я возвращаюсь, иду по коридору общежития в свою комнату. Лина кормит меня ужином – оказывается, я могу что-то съесть, когда Принца нет рядом, и я послушно глотаю какую-то еду, наверное, вкусную.
- Тебе надо поесть, - от Лины так просто не отделаешься. – Ты на себя в зеркало посмотри – скоро от сквозняков падать будешь. Не отстану, пока в тарелке не закончится суп.
Я молча доедаю ужин. Лина сидит на своей кровати, завернувшись в одеяло, и смотрит на меня – невысокая, симпатичная, пожалуй, даже красивая – только глаза у неё усталые и грустные. Мне хочется спросить, что случилось, но нет сил услышать её ответ.
Отодвигаю в сторону тарелку, допиваю остывший чай.
- Ну и хорошо, - довольная Лина собирает посуду со стола, мы идём на кухню мыть тарелки. На кухне, как обычно, много людей, меня о чем-то спрашивают, я что-то говорю в ответ – и не понимаю, с кем и о чём разговариваю.
Мы с Линой живем вдвоём. Подруга знает о том, что со мной происходит, поэтому не задает ненужных вопросов – и я благодарна ей за это. Она рассказывает мне о своем любимом человеке, который должен приехать завтра, и вопросительно замолкает.
- Комната нужна? – догадываюсь я.
- Да, - немного смущается Лина. – Завтра, примерно с полудня до трех часов дня.
- Хорошо, я уйду на весь день.
- Зачем, ему же в три часа на работу уходить, а вечером он уезжает.
- Ну и хорошо, успеешь проводить и отдохнуть.
- А куда ты уйдешь?
- Куда-нибудь.
На часах почти полночь. За окном моего временного жилища – огни соседней улицы и надоевший силуэт Останкинской телебашни, словно прилипший к пыльному стеклу. Лина спит на соседней кровати – спокойно и тихо, а я молча смотрю на дымчатое московское небо.
Ближе к утру моё тело отключается, как холодильник – я проваливаюсь в сон.
Во сне я иду по проспекту Мира и разглядываю витрины дорогих магазинов, спокойно и равнодушно – у меня никогда не будет таких вещей, и я не умею их носить.
- Девушка, ну что же вы проходите мимо?
Около неприметной двери рядом с высокой аркой стоит женщина средних лет, в темно-зеленом костюме.
- Заходите в мой магазин, сегодня привезли новые вещи!
- Извините, - я улыбаюсь ей в ответ, - ничего не смогу у вас купить, денег мало.
- Но у меня очень дешево! – убеждает меня женщина, и я, чтобы не обижать приветливую хозяйку магазина, послушно открываю дверь. За ней оказывается просторное помещение без окон, двухъярусные стеллажи с одеждой занимают почти все свободное пространство. Хозяйка снимает с крайнего стеллажа вешалку с белым пиджаком – очень красивым, с блестками и люрексом.
- Вот, примерьте. Он стоит всего триста рублей!
Я надеваю пиджак. Он мне почти впору, но на груди застегивается слишком плотно.
- Ничего, - говорит хозяйка магазина. – Без нижнего белья он вам будет как раз по размеру.
- Но как же я буду носить его без нижнего белья?
- Носить? Это же одежда для похорон!
Я понимаю, что это магазин похоронных принадлежностей, и мне надо выбрать для себя подходящий костюм. Пиджак мне уже подобрали. Но от этой мысли мне почему-то не страшно. И она не вызывает у меня удивления.
- К пиджаку возьмите вот эту юбку, - приветливая дама протягивает мне длинную белую юбку из тонкого трикотажа. – Можете не примерять, она на резинке, безразмерная. А еще вам нужно что-то на голову… Шляпка, разумеется, не подойдет… Поняла, сейчас принесу!
Через несколько минут у меня на голове оказывается очень красивый белый шарф.
- Запомнили, как его надо завязывать? – спрашивает у меня хозяйка магазина. – Когда вернетесь домой, обязательно покажите вашей подруге, как делать такой узел, иначе в суматохе перед похоронами шарф завяжут кое-как, и будет очень неприятно.
- А как быть с обувью? – спрашиваю я. – Мне, наверное, нужны какие-нибудь недорогие туфли или тапочки…
Узнав мой размер обуви, милая дама задумывается.
- Вы знаете… вашего размера как раз сейчас нет… Но через день-два должны привезти. Зайдите ко мне послезавтра, и я обязательно что-нибудь вам подберу! Как раз успеете.
Я забираю свои покупки, благодарю хозяйку магазина за помощь в выборе вещей и выхожу на улицу. Приветливая дама улыбается мне вслед.
___________________

Утром под подушкой резко звонит телефон. Не просыпаясь, на ощупь нахожу нужные кнопки.
- Здравствуй.
- Доброе утро, любимая!
- Доброе, - соглашаюсь я.
- Я зайду за тобой через час, хорошо?
Сон сразу же слетает с меня, как сброшенное на пол одеяло.
- Тебе же сегодня на работу?
- Нет, я взял выходной. А еще у меня есть для тебя подарок.
- Да не надо мне никаких подарков, - сопротивляюсь я, - приезжай поскорее.
За полчаса я успеваю убраться в комнате, сходить в душ, сделать красивую прическу и макияж, одеться и смертельно соскучиться по своему Принцу. Проснувшаяся от телефонного звонка Лина вопросительно смотрит на меня.
- Он скоро придёт, - сообщаю я ей.
- Я поняла, - соглашается подруга. – Сейчас уйду.
- Спи, мы сразу уйдём гулять.
Лина послушно закрывает глаза, снова укрывается одеялом и отворачивается к стене. Минут через двадцать в дверь стучат, я снимаю с вешалки куртку, беру сумку и выхожу в коридор.
Принц сегодня в хорошем настроении – тёмные бархатные глаза светятся от счастья.
- Здравствуй, любимая.
Он достает из кармана ключ на длинной цепочке.
- Надолго?
- До десяти вечера.
Царский подарок. Двенадцать часов с любимым Принцем в комнате с дверью, которая запирается на ключ, и никто не узнает, где я и как мне там хорошо…
Вечером мы сидим на чужой кухне и пьём кофе из чужих фарфоровых чашек. Незнакомые стены, неудобная мебель. Даже сахар почему-то неправильный, почти не сладкий. И белое махровое полотенце в чужой ванной кажется враждебным. Мы сидим в мягком просторном кресле, словно две дворовые кошки, случайно заглянувшие в чей-то дом, заранее зная, что скоро придется возвращаться обратно на улицу. От усталости у меня закрываются глаза – но я всё равно смотрю на Принца, на его прекрасное лицо, слушаю дивный мелодичный голос.
- Любимая, может, всё-таки пойдёшь спать? У нас есть ещё два часа, успеешь отдохнуть.
- Не пойду.
Я обнимаю Принца за шею, устраиваюсь поудобнее, прячу лицо в пушистом воротнике свитера, чтобы любимый не видел моих слёз – но он всё равно их видит, и обнимает меня ещё крепче.
Вечером Лина пытается накормить меня ужином, но от усталости я не могу есть. Допиваю остывший чай, молча иду к своей кровати и вытягиваюсь в горизонталь поверх одеяла.
Я устала. От бесконечных тоннелей метро, чужих дверей, в которых со скрипом поворачиваются незнакомые ключи, прощальных объятий на пороге общежития. И у меня сейчас нет сил думать о том, что у нас с Принцем всё будет хорошо.
- Подожди, - беспокоится подруга, - идём в душ, тебе надо смыть косметику. Помнишь, как позавчера утром не могла открыть глаза?
- Помню. Но не могу встать.
Лина приносит мне лосьон, я стираю тушь с ресниц и чувствую себя немного лучше. У подруги счастливое, усталое лицо – и я понимаю, что её день тоже был радостным.
- Анатолий приезжал? Как прошло твоё свидание?
- Прекрасно, - Лина улыбается, но как-то неуверенно.
- Что-то случилось?
Вместо ответа подруга присаживается на край моей кровати – и вдруг начинает плакать, громко, по-детски, обиженно. Я обнимаю ее за плечи, прижимаю к себе, пытаюсь успокоить – но у меня ничего не получается.
- Лина, родная, ну расскажи, что всё-таки произошло? Он тебя обидел? Что-то сказал или сделал?
Подруга продолжает плакать – и я чувствую, как из моих глаз тоже текут слёзы.
- У тебя всё хорошо, - всхлипывает Лина, - а я… У него жена, дети, он приезжает ко мне на один день – и опять возвращается в семью, ему там хорошо, тепло и спокойно… Вы с Принцем найдёте комнату и будете там жить вместе, а я живу от встречи до встречи, и не знаю, когда Анатолий сможет снова приехать, и сможет ли вообще…
Мы плачем почти до утра – Лина от накопившихся за последние месяцы эмоций, я – потому что моей близкой подруге плохо, её настроение передается мне, и я понимаю, что у меня тоже всё неуверенно и расплывчато. Ближе к рассвету мы устаём от собственных слёз – и засыпаем вдвоем на одной кровати, обнявшись, а утром просыпаемся легко и спокойно.
Днём я сдаю зачёт по современной литературе. Мне достаётся хороший билет, в кармане удачно находится нужная шпаргалка – и уже через полчаса я выхожу во двор института, счастливая и свободная.
В сумке тихо жужжит телефон.
- Любимая, ты ещё в институте?
- Нет, «современку» уже сдала, сейчас домой поеду.
- Погуляем по городу? Я сейчас подойду.
Улыбаюсь, выключаю мобильник, иду к друзьям, сидящим на скамейке в соседнем сквере. Мы обсуждаем подробности недавнего зачёта, а через десять минут я иду по Тверской куда-то прочь, и мне очень легко и радостно, потому что мой Принц идёт рядом со мной.
- Любимая, завтра может решиться наш самый главный вопрос.
- Правда? – я не верю в такое огромное счастье, останавливаюсь посреди улицы и пытаюсь осознать полученную информацию.
- Да, завтра мне должны позвонить насчёт комнаты. Вечером приеду к тебе и всё расскажу.
Мы опять гуляем до позднего вечера – в городском саду темно, на удобной скамейке тепло и уютно, и никто не мешает нам.
Я жду завтрашнего вечера, каждые пять минут поглядывая на часы. Вечером не ем, ночью не сплю, утром Лина уговаривает меня поехать в институт, потому что консультацию по английскому языку никто не отменял, а экзамен назначен на следующий день. И я послушно собираю сумку, умываюсь, автоматически здороваюсь с однокурсниками, которых встречаю в коридоре общежития – и засыпаю в метро, удобно устроившись на жестком кожаном сиденье, сплю на консультации, и по дороге обратно тоже сплю.
Вечером сижу перед зеркалом, подкрашиваю глаза, причёсываюсь. В зеркале видно, как Лина сидит на своей кровати и улыбается.
- Чему радуешься?
- На тебя смотрю и радуюсь. Счастливая ты, от тебя счастье, как солнечные лучи – по всей комнате.
Я улыбаюсь ей в ответ. На душе легко и спокойно.
Принц заходит в комнату через несколько минут. У него серьёзное лицо, и весь он почему-то жёсткий, холодный и немного чужой.
- Что случилось? – я обнимаю его, испуганно заглядываю в любимые глаза.
- Ничего страшного, не волнуйся. Просто возникла одна небольшая проблема.
- Насчет жилья?
- Нет, там как раз всё нормально. Извини, я должен сейчас уйти примерно на час, вернусь – объясню.
Принц обнимает меня, долго целует в губы, гладит по голове.
- Ну что ты сразу беспокоишься, любимая? Я же сказал – всё у нас хорошо. Скоро приду.
И он уходит. Аккуратно закрывает за собой дверь, успевает обернуться на прощанье – и я вижу его улыбку, прежнюю, добрую. Успокаиваюсь, наливаю себе чай в фарфоровую кружку, открываю конспект по английскому – завтра экзамен.
Через полтора часа я снова начинаю нервничать. Ещё через пятнадцать минут иду в соседний коридор и аккуратно приоткрываю чужую дверь. Принц сидит за столом с друзьями, в комнате полумрак от густого табачного дыма, все молчат и смотрят на меня.
- Привет, - неуверенно здороваюсь я, понимая, что в мужской компании меня не ждут.
- Извини, - спокойно говорит Принц. – Я приду позже и всё тебе расскажу.
Молча закрываю дверь и возвращаюсь к себе. Я понятия не имею о том, что у них там случилось, но на душе становится тревожно и почему-то неловко.
- Что происходит? – беспокоится Лина и отодвигает в сторону учебник английского.
- Не знаю, - честно отвечаю я. Лина встаёт с кровати, подходит ко мне и обнимает за плечи.
- Не волнуйся, всё у вас будет хорошо. Мужчинам иногда нужно посидеть с друзьями, без жён и подруг.
- Но не сегодня же, - обиженно возражаю я, - Нам срочно надо вопрос с жильём решить, а они там проблемы какие-то обсуждают.
- Ну и пусть обсуждают. Придёт твой Принц, никуда не денется. Он тебя любит, не сомневайся.
Я понимаю, что Лина права, и успокаиваюсь.
В полночь я снова иду по коридору.
- А он ушёл минут двадцать назад, - спокойно сообщает мне один из друзей Принца.
- То есть? – растерянно спрашиваю я. – Он же обещал зайти ко мне…
- Ну, не знаю, просто ушёл.
Я возвращаюсь в свою комнату, ничего не понимая, не зная, что делать и куда бежать. Пытаюсь позвонить Принцу, но его телефон выключен. Я в панике, вспоминаю подробности прошедшего дня – нет, мы с Принцем не ссорились, ни о чём не спорили… Лина о чём-то спрашивает меня, снова спрашивает, внимательно смотрит мне в лицо, молча капает в стакан с водой валокордин – и я пью горьковатое лекарство, и через пятнадцать минут проваливаюсь в нездоровый нервный сон.
Утром мы с Линой едем в институт, я каждую минуту смотрю на экран мобильника – но ни пропущенных вызовов, ни новых сообщений не обнаруживаю. Где-то в области солнечного сплетения появляется странное, неприятное ощущение – как будто что-то должно случиться, страшное, злое, нелепое, и невозможно узнать заранее, откуда ждать беду…
За экзамен я получаю удовлетворительную оценку. Добрый профессор расписывается в моей зачётке, по-английски желает мне всего самого доброго – и я выхожу из аудитории, спускаюсь по лестнице, отвечаю на чьи-то вопросы, открываю дверь на улицу.
Принц стоит перед крыльцом института и оживлённо беседует с друзьями – длинные волосы растрёпаны ветром, плащ застёгнут на все пуговицы. Я подхожу ближе и молча смотрю на любимого. На моего прекрасного Принца с бархатными глазами.
И не понимаю, что происходит.
Потому что Принц не улыбается мне.
Он не смотрит мне в глаза. Виновато опускает голову и молчит.
- Что случилось? – спрашиваю я (не уверена, что вслух).
- Я сейчас вернусь, - говорит Принц своим собеседникам и отходит на несколько шагов в сторону.
- Что случилось? – повторяю я свой вопрос.
- Ничего не случилось. Просто мы не будем больше встречаться.
____________________

Я ничего не слышала. Совсем ничего. Он ещё ничего не сказал. Я просто задала вопрос и жду ответа.
- Мы больше не будем встречаться. И я не обязан тебе ничего объяснять.
- Что?!
- Извини, я не имел права обещать тебе то, что обещал.
- Давай поговорим, пожалуйста, объясни мне, что произошло…
Принц молча направляется к соседнему скверу. Я иду рядом с ним, беру его за руку и…
понимаю что он умер
холодная мёртвая рука жёсткие пальцы
тело покрыто инеем седина в волосах лёгкая паутина корни весенней травы
стеклянные глаза нарисованные брови
мёртвый человек идёт рядом со мной уводит меня и я иду с ним
Принц удобно устраивается на скамейке, я стою рядом и смотрю на него.
- Теперь рассказывай, что случилось.
И он рассказывает. О том, что он не умеет зарабатывать деньги – и живёт на содержании у родственников, и нам не на что снимать комнату, и вообще он не имел права обещать мне то, что обещал, и больше мы с ним не увидимся, потому что иначе ему перестанут давать деньги и запретят учиться в институте… Он говорит о чём-то ещё. Спокойным, уверенным, мёртвым голосом.
Я пытаюсь что-то сказать. Напомнить ему о том, как он убеждал меня, что всё будет хорошо, потому что он – мужчина и будет обо мне заботиться, обижался, когда я не верила ему… И, наверное, произношу какие-то слова, но не слышу собственного голоса.
Мёртвый человек сидит на скамейке – там, где раньше мы часто сидели с Принцем. Его холодные губы безразлично сомкнуты. Стеклянные глаза устремлены в загробную пустоту. Я снова беру его за руку – и от пронзительного холода мои пальцы сводит судорога.
- Мне надо вернуться в институт, - говорит мёртвый человек, который при жизни был моим Принцем. – Сегодня экзамен по английскому.
- Удачи тебе, - говорит кто-то вместо меня. – Только не приноси мне цветы.
Не знаю, почему в моей голове возникла эта глупая фраза про цветы. Да, я не умею общаться с умершими людьми. И прощаться с ними я тоже не умею.
Я иду к станции метро и помню о том, что у женщины должна быть прямая спина, потому что это красиво. Поднимаю лицо к небу, смотрю на полупрозрачные облака-перья, чувствую, как тёплые лучи весеннего солнца согревают мою онемевшую кожу, обнимают за плечи.
И улыбаюсь.
Потому что нашла выход.
Такой простой, удобный выход – почему я сразу о нём не подумала?
Принц, светлая ему память, был прав – все проблемы решаемы, и для моей ситуации тоже нашлось подходящее решение.
Бегу вниз по эскалатору, по длинному переходу, почти не касаясь ногами гранитных плит пола. Из тоннеля радостно выползает поезд, весело подъезжает к станции, распахивает двери. Я улыбаюсь людям, мутноватым стёклам, удобным поручням, улыбаюсь всему окружающему миру – и мир улыбается мне в ответ.
В общежитии тихо и пусто – все уехали в институт и остались там, только я, как дезертир с боевой позиции, тихо крадусь по коридору, и за каждым углом притаился враг, а на кухне устроили гнездо снайперы. Оглядываюсь, прижимаюсь к стене, чувствуя всем телом каждую неровность штукатурки, медленно продвигаюсь вперед. Стараясь не шуметь, открываю дверь своей комнаты, закрываю за собой замок, бросаю на кровать сумку.
Мысли заканчиваются. План дальнейших действий чётко вписан в координатную сетку, мерцающую перед глазами.
Быстро переодеваюсь в старые домашние джинсы и любимую майку.
Беру с подоконника безопасную бритву.
Узкие металлические полоски – серебристые, тонкие, как лепестки моих любимых весенних лилий – легко проскальзывают на дно синего шуршащего пакета, который я обычно беру с собой в душ.
Аккуратно собираю обломки пластмассы со стола, выбрасываю их в мусорное ведро.
Поправляю одеяло на кровати, пишу короткую записку Лине, чтобы она не волновалась по поводу моего отсутствия.
Автоматически бросаю в пакет гель для душа, полотенце, зубную щетку, шампунь. Как будто я, как обычно, вернулась из института и собираюсь пойти помыться после тяжелого, утомительного дня.
Оставляю на столе ключ от комнаты, чтобы Лине, когда она вернётся из института, не пришлось его искать.
У женщины должна быть прямая спина, потому что это красиво.
Я иду по коридору к лестнице – красивая, стройная и лёгкая, в старых светло-голубых джинсах и полосатой майке, с синим пакетом, на дне которого лежат две тонкие железные полоски.
Дверь в душ закрывается плотно, на большой неудобный крючок.
Раздеваюсь, складываю одежду на подоконник и встаю под горячий дождь. Струи воды стекают по моему телу, французский гель для душа – подарок Принца, умершего сегодня утром – пахнет цветами.
Серебристыми весенними лилиями с тонкими металлическими лепестками.
Это очень больно – когда кожа и мышцы непристойно раздвигаются под нажимом лезвия, и синеватые кровеносные сосуды оказываются снаружи, и не получается одним прикосновением острого края освободить жизнь от собственного присутствия.
Боль становится воспоминанием.
Тёплый дождь льётся cверху, по моей левой руке течёт горячая красная вода.
Я читаю вслух молитвы – прошу прощения у Бога за свой страшный поступок, слёзы текут по моему лицу, потому что на самом деле я не хочу, не хочу уходить…
Перед глазами плавают зелёные круги, сознание постепенно уходит – и я погружаюсь в темноту, плотную, звенящую темноту, меховую, тяжёлую…
И неожиданно ясно и чётко понимаю: это – не выход.
А выход – вот он, в двух шагах от тёплого дождя-душа, но он закрыт на крючок, и никто никогда не откроет его снаружи.
___________

- Открой глаза!
Доброе лицо незнакомого пожилого мужчины. Наверное, это ангел. Но там, где я оказалась, не может быть ангелов – и я говорю об этом вслух, слышу в ответ многоэтажное нецензурное выражение, пытаюсь возразить – и снова проваливаюсь в темноту.
- Давление не определяется.
Рядом со мной разговаривают незнакомые люди – тревожно, быстро. Сначала я слышу голоса, через несколько секунд чувствую сильную жгучую боль в руке, открываю глаза. Серые тени, пятна, полосы. Но зрение быстро проясняется, где-то вверху обнаруживается ярко освещенный потолок, я поворачиваю голову – и вижу светло-бежевую стену. Пытаюсь приподняться на локте здоровой руки, но в глазах снова темнеет.
- Лежи, не двигайся! – говорит кто-то справа. – В операционную! (это уже не мне).
Лифт бесшумно поднимается, открываются блестящие металлические двери. Снова – яркий свет и длинный бежевый коридор, похожий на тоннель.
Сознание снова возвращается. Лежу на жёстком операционном столе, надо мной нависает огромная лампа – фасеточный глаз гигантской стрекозы. Левая рука болит всё сильнее, но я радуюсь этому ощущению, потому что понимаю: я жива. Меня привезли в больницу.
Врачи задают мне какие-то вопросы, отвечаю, отказываюсь от предложенного хирургом общего наркоза, чувствую, как в руку впиваются ледяные острые иглы…
И понимаю, что всё плохое, страшное, нелепое, случившееся днём, исчезло.
Совсем.
Мёртвый человек ушёл из моих мыслей, отправился туда, где и должен быть после своей смерти. Туда, где не может быть ангелов.
Удивленно говорю об этом вслух – и молодой врач, сосредоточенно зашивающий мои раны тонкими синими нитками, поддерживает разговор, искренне сочувствует, пытаясь отвлечь от новых приступов боли. Но мне уже почти не больно.
Я слишком счастлива, чтобы испытывать негативные эмоции. Счастлива, потому что кто-то, кого я не знаю, выломал дверь, нашел меня на полу душевой и вызвал «скорую». Потому что я живу, и моя жизнь сегодня началась заново, с новой страницы, с первой строки.
Через полчаса моя забинтованная почти до плеча левая рука выглядит вполне прилично, но пальцы почему-то не шевелятся.
Мне становится страшно. Мысли сбиваются в плотный колючий клубок.
Я больше никогда не смогу играть на гитаре. И на пианино тоже.
Буду печатать новые тексты на компьютере одной рукой. Правой.
И как же теперь одеваться, делать причёску, держаться за поручень в метро?
Чувствую, как по моему лицу текут злые слёзы.
Дура... Ну зачем, зачем же я это сделала…
Врач успокаивает меня - нервы и сухожилия через некоторое время срастутся, и очень скоро я смогу вернуться к нормальной жизни.
Прислушиваюсь к словам доброго доктора и понимаю, что именно так всё и будет.
Моя любовь к Принцу, сильная, почти безумная, умерла вместе с ним. Мои душевные раны уже зажили, остались аккуратные швы на руке - когда же заживут они…
Меня снова везут по длинным бежевым коридорам. Я чувствую сильную усталость – как после нескольких бессонных ночей. Весной всегда много работы – надо печатать контрольные и курсовые ленивым студентам, редактировать дипломы, у меня не хватает времени на отдых… Мои глаза незаметно закрываются, и мне кажется, что я дома, ещё никуда не уезжала – и сейчас надо вставать, заваривать себе крепкий чай и снова садиться за компьютер, потому что заказчик придет завтра утром, а работа ещё не готова. Тихо уплываю в тёплый, лёгкий сон.
Через полчаса медсестра аккуратно снимает капельницу. Мне приносят застиранную больничную одежду – короткую рубашку и пёстрый оранжево-красный халат. С трудом одеваюсь, приглаживаю волосы, пытаюсь встать – но голова кружится так сильно, что я почти теряю сознание. Снова забираюсь под одеяло. Наверное, так и придётся лежать до утра.
- Привет! – слышу я чей-то голос и открываю глаза. Рядом с моей кроватью стоит женщина лет сорока – высокая, симпатичная, с добрыми глазами и приятной улыбкой. Рядом с ней – немолодой темноволосый мужчина с бородой и усами.
 - Здравствуйте.
- А чего так официально? Давай знакомиться. Меня Настей зовут. А это – Валентин.
- Очень приятно. Я – Света.
- Хорошее имя. Ты здесь за что?
____________

Через некоторое время я узнала, что всем новоприбывшим здесь задают один и тот же вопрос - «за что ты здесь». Не «что случилось», а именно «за что ты здесь». Мы - преступники, совершившие покушение на самое ценное, что есть у каждого человека – собственную жизнь. Переломанные, порезанные, скомканные, заштопанные жёсткими синими нитками, наказавшие себя за существование в этом мире. Нас охраняют днём и ночью, окна заперты на замки, двери палат и туалетов не закрываются – чтобы мы снова не шагнули за эту размытую границу между жизнью и смертью, чтобы нас опять вовремя нашли…
Но никто из нас больше не хочет уходить.
____________

- Привет, парашютисты! – устало говорит Сергей, открывая дверь в туалет. Невысокий, в серой больничной пижаме, он похож на усталого пожилого воробья.
- Не все, - уточняю я, осторожно пристраивая на колене забинтованную левую руку.
- Но большинство, - возражает Сергей, присаживается на край кушетки, достаёт сигареты из кармана пижамы и морщится: швы болят. Сегодня у всех болят швы, потому что погода меняется, а свежие раны повышают метеочувствительность. С раннего утра мы хнычем, жалуемся, действуем на нервы врачам и медсёстрам, они огрызаются в ответ – и до позднего вечера тянется бесконечный, пасмурный, прохладный день. И уколы сегодня особенно болезненные, и таблетки – невкусные, а о больничной еде лучше вообще промолчать. Единственное спасение от мутной тягучей хандры – разговоры, особенно если в нашей компании появляется кто-то новенький и над ним можно с удовольствием пошутить.
- А почему – парашютисты? – удивляется молодая светловолосая Лора и наивно распахивает глаза. – Вы все занимались прыжками с парашютом?
- Нет, в основном – без парашюта, - вежливо отвечает ей Настя и прикуривает новую сигарету от закончившейся.
- То есть? – не понимает Лора.
- То есть, парашют не раскрылся, - поясняет Настя.
Лора удивленно смотрит на неё.
- Понимаешь, - говорю я, - здесь с каждым произошел несчастный случай. Насте, например, с последним прыжком не повезло.
- Да, точно, - вступает в беседу высокий мужчина в полосатых брюках и тёмно-синей расстегнутой куртке - Николай. – А вот я, например, чистил апельсин, будь он проклят, гадский фрукт, и нечаянно упал на нож.
- Два раза, - замечает Сергей.
- Не два, а три, - вздыхает Николай. Он приподнимает застиранную сероватую майку и демонстрирует наклейку из пластыря на животе.
Лора изумленно смотрит на Николая. Она уже понимает, что мы подшучиваем над ней, но у всех нас очень серьёзные лица, и Лора в недоумении.
- Валентин тоже апельсин чистил, - не выдержав, хихикает Настя и указывает пальцем на сидящего поодаль немолодого мужчину в полосатом махровом халате.
- Не апельсин, а грейпфрут, - уточняет Валентин и тяжело вздыхает.
- Кстати о грейпфруте, - вспоминаю я, вытаскиваю из-под кушетки прихваченный из палаты пакет со свежим цитрусом и протягиваю Валентину. – Почистишь? У меня рука ещё плоховато действует.
- Разумеется, - улыбается Валентин и забирает у меня пакет.
Лора не знает, что сказать. Она растерянно переводит взгляд на меня, смотрит на мою забинтованную левую руку и хочет что-то спросить, но не решается. Николай приходит ей на помощь.
- А Светка у нас тут за что? А, Свет?
- Да вот, такая история приключилась, - очень грустно вздыхаю я, смахивая здоровой рукой воображаемую слезу с правой щеки. – Собиралась я на свидание…
- С любимым человеком, - подыгрывает мне Сергей.
- Да, с любимым, - снова вздыхаю я. – Отправилась в душ, решила, пардон за подробность, побрить подмышки… Знаешь, есть такие очень хорошие бритвенные станки с двойным лезвием…
- И что? – полуобморочным голосом спрашивает Лора, поёживаясь.
- Поскользнулась, упала, и прямо на бритву, - сокрушенно повествую я, демонстрируя Лоре бинты на левой руке. – Теперь вот вся в швах.
- Ну, допустим, не вся, - улыбается Саша, обаятельный молодой человек в джинсах, и с любопытством заглядывает в глубокий вырез моего больничного халата.
- А ты вообще молчи, - строго говорю ему я и плотнее заворачиваюсь в халат. – Лучше расскажи Лоре, что с тобой приключилось.
- Да ничего особенного, - вздыхает Саша. – Собрался я побриться и промахнулся слегка… С двух сторон…
Обалдевшая от новой информации Лора тупо смотрит на Сашину шею с двумя кошмарного вида шрамами, густо смазанными зелёнкой.
- Да ладно вам девчонку пугать, - вмешивается в беседу Валентин и протягивает Лоре сочную дольку красного грейпфрута. Лора, опасливо посмотрев на Валентина, отказывается. Мы делим вкусный фрукт на всех и аппетитно чавкаем, облизывая пальцы.
- Ну правильно, они теперь тут жрать устроились! – в дверь туалета заглядывает пожилая рыжеволосая санитарка Татьяна. У нее сегодня плохое настроение. – Вы ещё телевизор сюда притащите.
- Здесь антенна не ловит, - сокрушается Саша, - а то бы уже давно…
- А девушки что здесь делают? – не успокаивается Татьяна. – Спать давно пора, а вы в мужском туалете сидите.
- А где нам ещё курить? – с неожиданной злобой говорит Настя. – В женском негде сидеть, на лестницу не пускают, в палате нельзя.
Татьяна неодобрительно смотрит на Настю.
- И нечего вообще организм отравлять. Устроили тут курилку, дышать нечем. Здесь больница, а не дом отдыха.
Валентин угощает Татьяну грейпфрутом, та, поворчав еще минут пять, уносит оставшиеся дольки вместе с пакетом.
- Никогда не спорь с медицинским персоналом, - строго говорит Насте Валентин. – Иначе будут неприятности.
- А мне пофигу, - огрызается Настя и прикуривает новую сигарету от заботливо поднесенной Сашей зажигалки.
Лора, невнятно попрощавшись с нами, уходит в палату. Молоденькая, очень благополучная девочка – единственная дочь обеспеченных родителей, у нее есть собственная квартира, оплаченная учёба в элитном вузе и дорогая модная одежда. Однажды вечером Лоре стало скучно, она выпила чашку кофе с коньяком и решила что-нибудь сделать, чтобы скука наконец-то прошла. Результатом размышлений стали два неглубоких пореза на левой руке. Изображающей агонию девочке быстро вызвали «скорую» и отвезли в институт Склифосовского.
Присутствие Лоры раздражает всех нас. У каждого из нас есть своя причина, своя боль, катастрофа – личная или не очень – которая однажды столкнула нас с платформы жизни. Мы упали очень удачно, не задев за контактный провод, не свернув шею на шпалах, отделались уже заживающими шрамами, и теперь можем планировать будущую жизнь, не вспоминая о прошлом. Лора же среди нас – как случайный прохожий, из любопытства остановившийся посмотреть, что же происходит за этими серыми стенами, наглухо закрытыми окнами, тяжелыми дверями. И мы не пускаем Лору в наши долгие откровенные беседы, отшучиваемся в ответ на ее недоуменные вопросы – вообще не воспринимаем ее как одну из нас. И она сидит весь день в палате, изредка выходит покурить, читает женские романы, спит, ест апельсины – как будто приехала на неделю отдохнуть в санаторий.
Настя терпеть не может Лору, но внешне не показывает своего отношения. Мне очень нравится Настя, ее манера разговаривать – всегда вполголоса, пристально рассматривая собеседника, нравится ее готовность помочь товарищам по несчастью в любой ситуации. Ее кровать стоит у окна, рядом с моей, и по утрам мы можем тихо разговаривать, не мешая остальным.
___________

- Cветка, а всё-таки, за что ты здесь? – спрашивает Настя. На часах половина шестого утра, через час дежурная медсестра придет делать уколы. Можно было бы ещё поспать, но погода меняется, у нас болят швы, поэтому мы стараемся отвлечь друг друга разговорами.
- Я же тебе объяснила, по глупости, - отмахиваюсь я от Насти, но она так просто не отстанет.
- Все так говорят. И все здесь по глупости, каждый - по своей. А ты вроде бы еще из-за несчастной любви, дурында лохматая. Ты уж извини, что докапываюсь, но мне интересно – неужели нашелся какой-то козёл, из-за которого…
- Не козёл, - тихо говорю я. – А Прекрасный Принц. Появился ниоткуда и исчез в никуда.
Настя поудобнее устраивается на подушке и внимательно смотрит на меня. Я осторожно пристраиваю поверх одеяла забинтованную до плеча руку и начинаю рассказывать.
- Нет, я больше не могу это слышать! – всхлипнув, Настя садится на кровати, нашаривает в ящике тумбочки пачку сигарет, подходит ко мне, обнимает за плечи здоровой рукой. – Пойдем курить.
- Извини, не надо было тебе об этом…
- Надо! Выговоришься – и тебе станет легче. По себе знаю.
______________

У Насти повреждена рука и сломаны два ребра. Раны на руке уже зажили – майка с коротким рукавом не скрывает свежих шрамов, густо смазанных «зелёнкой», но бок всё ещё болит, и Настя морщится, садясь на кровать, вставая с кровати, поворачиваясь, потому что любое движение вызывает новый всплеск боли. Но она почти не жалуется – как и все мы, виновные в собственной неудавшейся смерти, не говорит вслух о своих проблемах, чтобы не вызывать закономерного раздражения окружающих.
- Настя, а ты здесь за что?
- За глупость, - улыбается Настя, откладывая в сторону очередную недочитанную книгу.
- Знаешь… я рассказ хочу написать. Или повесть. Обо всех нас.
- Классно! – оживляется Настя, резко поднимается на локте и прикусывает губу от резкой боли в ребрах. – Про меня не забудь, обязательно!
- Не волнуйся, я про тебя вообще никогда не забуду. Ты мне очень помогла.
- Да ладно, - смущается Настя и отводит глаза, - Мы все друг другу помогаем. Врачей не допросишься.
- И всё же, ты на мой вопрос так и не ответила.
- Ладно, - Настя достает из верхнего ящика тумбочки сигареты и зажигалку. – Пойдём покурим, расскажу.
Мы удобно устраиваемся на кушетке в нашем «клубе курильщиков» - кроме нас, там сейчас никого нет, - и Настя начинает рассказывать.
История Насти в чём-то банальна, и в то же время трагична по-своему.
Насте «слегка за тридцать», но выглядит она старше, поскольку алкоголь уже успел оставить на ее лице свою характерную печать. Алкоголизм – это страшно, особенно у женщин, потому что зависимость развивается очень быстро, а лечение почти всегда оказывается малоэффективным. Когда-то у моей «сокамерницы» всё было хорошо – после окончания института Настя устроилась на хорошую работу, купила компьютер, сделала ремонт в своей маленькой «однушке» на окраине Москвы, вышла замуж за любимого мужчину. Проблемы с алкоголем начались у нее после развода. Однажды вечером Настя выпила стакан водки, чтобы хотя бы на некоторое время отвлечься от мрачных мыслей, и обнаружила, что выбранное средство оказалось эффективным.
Итогом «лечения от депрессии» стала первая попытка суицида, после которой Настю поставили на учет в психиатрическом диспансере. Она несколько раз пыталась бросить пить, но у нее ничего не получалось. Даже второй муж, спокойный, интеллигентный мужчина, любящий и понимающий, не сумел ей помочь, и в один далеко не прекрасный день просто ушёл, исчез из её жизни. Проводив супруга до дверей лифта, Настя вернулась в квартиру, выпила стакан водки, несколько раз полоснула бритвой по левой руке и вышла из окна третьего этажа.
- Настя, а из-за чего вы расстались?
- Ну, как тебе сказать, Светка… - Настя смущенно улыбается и отводит глаза.
- Что-то очень интимное? – Мне становится неловко, но от этого не менее интересно.
- Да не очень… В общем, он нашел за кроватью мужские трусы.
- А откуда они там появились? – не понимаю я.
- Ну, откуда… Муж на дежурстве был, а я с мужчиной познакомилась. Выпили немного, в гости я его пригласила… Кто ж знал, что этот козел трусы у меня забудет? Ну вот скажи, я что, могла это предвидеть?
Я честно пытаюсь не засмеяться, но у меня не получается.
- Вот и мне теперь смешно, - Настя спокойно улыбается, достает из пачки новую сигарету. – А тогда очень плохо было. Муж обиделся, ушёл на кухню, выпил всё, что в холодильнике нашел, а после начал собирать вещи. Я и уговаривала, и извинялась, пыталась объяснить, что подобного больше не повторится, но – бесполезно… А когда он ушел и дверью хлопнул, я подумала – а на хрена вообще теперь жить? Второй муж от меня уходит, и вполне приличный мужчина, между прочим, а мне уже тридцать шесть… Ну, я и решила… Хорошо, что «скорая» вовремя приехала.
- Хорошо, - соглашаюсь я.
В туалет заглядывает Саша.
- О чём беседуем, девочки?
- Да всё о том же, - отвечает Настя, - обсуждаем причины и последствия.
- Не надоело? – удивляется Саша и присаживается на кушетку рядом со мной.
- А о чём тут ещё говорить? – пожимает плечами Настя. – Психотерапия, опять же. Если несколько раз проговорить проблему вслух, она перестает быть проблемой. Врачей же не допросишься, бегают от нас, отмахиваются.
- И правильно, - не соглашается с ней Саша, - Представь, если они с каждым из нас разговаривать будут, у них же ни времени не хватит, ни нервов. Сами в психушку попадут, пациентами. И нечего к ним придираться, таблетками кормят – и ладно.
У Саши два шрама на шее – справа и слева, несколько швов на обеих руках, и кажется, на ногах. Выглядит всё это кошмарно, нитки, густо смазанные «зелёнкой», стягивают кожу – и Саше больно поворачивать голову, поэтому все его движения кажутся автоматическими, неестественными, но мы уже к этому привыкли. У Саши симпатичное, доброе лицо, он часто улыбается и почти всегда в хорошем настроении.
Саша до сих пор не понимает, как с ним могло такое произойти. Он ехал в Москву на поезде из дальнего провинциального городка. Трое суток в дороге, плацкартный вагон, отсутствие элементарных условий для отдыха, да ещё и с соседями не повезло. Человек, который не спал почти трое суток, не может быть адекватным, это понятно даже людям, не имеющим отношения к медицине. Ранним утром Саша вышел из вагона на перрон Казанского вокзала, посмотрел по сторонам и подумал о том, что окружающие его люди как-то странно выглядят.
А через секунду понял, что все они – мёртвые.
Мёртвые люди сидят на неудобных деревянных скамейках в зале ожидания, прогуливаются вдоль перрона, стоят в очередях к билетным кассам, улыбаются, разговаривают, двигаются… Полупрозрачные стеклянные глаза, сероватая кожа, тусклые волосы…
И Саша внезапно подумал о том, что он сейчас тоже должен стать мёртвым, иначе ему не будет места в этом огромном скопище покойников. Придя к такому вполне логичному выводу, он достал из чемодана опасную бритву, отошел подальше от людей, чтобы не забрызгать их своей кровью, и полоснул сначала по рукам и ногам, а затем и по шее - справа и слева.
К счастью, на вокзале всегда дежурят врачи.
Поэтому до института Склифосовского Сашу довезли живым. После суток, проведенных в реанимации, он пришел в себя. Раны оказались опасными, но не смертельными. Теперь швы почти зажили – только голову ему трудно поворачивать, нитки больно стягивают кожу, да и страшновато – несчастье произошло всего несколько дней назад. Мы жалеем Сашу, потому что он, в отличие от нас, не виноват в том, что с ним случилось – кто же знал, что он не может спать в поездах, что его психика не выдержит непосильной перегрузки… Врачи относятся к Саше нейтрально – не делают лишних замечаний, не высказываются по поводу произошедшего с ним события, и Саша чувствует себя вполне комфортно, с аппетитом ест, хорошо спит и, разумеется, считает дни до выписки. Дней осталось всего пять.
- А мне и таблеток не достаётся, - жалобным голосом говорю я и очень правдоподобно изображаю вселенскую скорбь.
- Совсем? – удивляется Саша.
- Нет, одну только на ночь дают. Розовенькую.
- А, это транквилизатор, слабенький, пей и не беспокойся, - авторитетно объясняет Настя. Она у нас по лекарствам специалист, второй раз оказывается в подобном лечебном заведении, поэтому всё знает – и как себя вести, и какие таблетки пить, а какие – незаметно выбрасывать в унитаз, и что можно говорить врачам, а о чём лучше промолчать.
На самом деле, успокаивающие средства мне не нужны. Да, по ночам у меня болят шрамы, жесткие синие нитки впиваются в кожу, их острые «хвостики» злобно торчат сквозь бинты. В следующий понедельник мне должны снять швы, ещё неделю мне придется есть невкусные больничные каши и смотреть на мутное весеннее небо через тройное тонированное стекло.
Нам заштопали раны тонкими синтетическими нитками, но наши души всё ещё свисают клочьями – их застёгивают на пуговицы транквилизаторов и снотворных, сшивают иглами инъекций, приклеивают к телу успокаивающими настойками. Мы нервные, злые, плачем из-за пустяков, смеемся невпопад – психи, одним словом, настоящие психи, и станем ли нормальными – кто знает…
- Чего грустим? – в открывшуюся дверь заглядывает Валентин. Он улыбается – наверное, у него сегодня не болят швы, или произошло что-то очень хорошее, о чём мы пока не знаем. Валентин присаживается на край кушетки, достаёт сигареты из кармана полосатого халата.
- Света, мобильник у тебя?
- Да.
Достаю телефон, надежно спрятанный в джинсах. Валентин благодарит, набирает номер и удаляется в дальнюю кабинку. Мы слышим его приглушенный голос, спокойный и ровный, и настроение у всех постепенно улучшается.
- Спасибо! – Валентин возвращает мне телефон, прислоняется к стене – длинноволосый, борода не расчесана, то ли бомж, то ли православный священник – не поймешь. Добрые глаза, улыбка, спрятанная под густыми рыжеватыми усами, спокойный голос. В отличие от остальных присутствующих, у Валентина швы незаметны – левый бок закрыт махровым халатом.
Нож в сердце.
Об этом очень страшно рассказывать.
Неприятности с бизнесом, предательство самых близких друзей, проблемы с коммерческими банками, где были взяты кредиты на развитие производства – всё это навалилось сразу, как огромная бетонная плита – и, услышав хруст раздавливаемых костей, Валентин взял с кухонного стола нож.
Я не знаю, почему он выбрал именно этот способ.
И не представляю, что почувствовала его жена Алла, милая, добрая молодая женщина, когда вышла на кухню и увидела любимого человека, сидящего за столом с ножом в груди.
К счастью, рана оказалась не смертельной. Наверное, ангел-хранитель Валентина в последний момент отвел его руку, но немного запоздал с помощью... После операции Валентин провел в реанимации почти сутки, а затем его перевели в наше отделение. Мне нравится общаться с ним – очень спокойным, добрым человеком, который в любое время может выслушать чужую историю и дать полезный совет.
- Света, завтра жена за телефон заплатит, ты не волнуйся.
- Я и не волнуюсь. Там денег на счету много.
Мобильные телефоны в нашем отделении строго запрещены. Никто не может сказать с уверенностью, из-за чего принимается данная мера предосторожности, но, тем не менее, телефонов нет ни у кого, кроме меня. Мне принесла мобильник Лина – в кармане плаща, успешно миновав пост охраны у входа в наш корпус. Чтобы дежурная медсестра или врач не обнаружили запретную вещь, телефон приходится прятать в самых неожиданных местах – за дверным косяком, в носках, а иногда – и в нижнем белье. А если ожидается обход заведующего отделением или еще какое-нибудь серьёзное мероприятие, мобильник остается у Валентина, в кармане полосатого халата.
Без телефона мы никак не можем обойтись – каждому из нас хотя бы раз в день надо позвонить родственникам, чтобы сообщить последние новости и попросить принести что-нибудь вкусное, или просто услышать родной голос, ободряющий и успокаивающий. Поэтому за мобильником всё время очередь, и я рада, что могу помочь окружающим меня людям.
Единственный повод для тревоги – телефон могут обнаружить и отобрать. К счастью, этого не происходит.
____________

Очередное утро начинается с обычных уколов. Мне достается антибиотик, Насте – успокоительное и ещё какие-то лекарства. Сегодня нам не повезло, в отделении дежурит нервная, озлобленная на весь мир медсестра, и поэтому уколы оказываются особенно болезненными.
- Руки бы ей оторвать, - недовольно ворчит Настя, прижимая кусочек ваты к месту инъекции.
- Ладно тебе, - успокаиваю я, - это ещё не самое страшное.
- А что, по-твоему, самое страшное?
- Если бы нас не спасли.
- Точно, - оживляется Настя, - действительно, хватит ныть. Пойдём, чаю возьмём.
Чайник кипятят медсестры и выставляют в коридор на специальный столик, чтобы мы могли в любое время подойти за водой. Утром, перед завтраком, почему-то всегда хочется есть, и мы завариваем чай, а что-нибудь вкусное всегда найдётся в ящике тумбочки.
- Девочки, идёмте с новенькой знакомиться.
Навстречу нам по коридору идет Валентин.
Знакомство с новенькими – это отдельная история. Каждый вновь прибывший, оказавшись в «таком» отделении, испытывает одновременно множество противоречивых чувств – облегчение (нашли, спасли, вернули в жизнь), ужас (что же теперь будет), беспокойство (о людях, которые остались там, во «внешнем мире»)… И очень важно, чтобы к кровати подошел кто-то добрый и искренне готовый помочь, ответил на сбивчивые вопросы, объяснил, как нужно разговаривать с врачами, чтобы выписали быстрее и меньше кормили таблетками. Сегодня ночью к нам привезли очередного «неудачника».
На кровати, стоящей в углу коридора рядом с процедурной, кто-то лежит. Мы подходим ближе. Красивая, совсем молоденькая девушка – лет восемнадцати, не больше. Удивительно милое восточное лицо, разметавшиеся по подушке волнистые темные волосы. Огромные глаза испуганно смотрят на нас.
- Здравствуй, - приветливо говорю я, - давай знакомиться. Я – Света, это – Настя и Валентин.
- Фаина, - тихо отвечает девушка. Из ее карих глаз текут слёзы.
- Ну, и чего плачем? – сочувственно говорит Валентин. – Ты в больнице, всё в порядке, врачи тебе помогут. И мы поможем, если что понадобится. Главное, не стесняйся обращаться, и задавай любые вопросы.
- Понимаете, - голос Фаины дрожит, - я здесь по ошибке…
Я чувствую, как Настя сразу ощетинивается, словно рассерженный ёж.
- Знаешь, девочка, это ты врачам можешь рассказывать, - строго говорит она. – Все мы здесь в свое время ошиблись, нашли неправильный выход из сложной ситуации. Мой тебе совет – лучше не делай вид, что всё нормально. Когда рассказываешь вслух, становится легче.
- Но я действительно по ошибке… - Фаина уже рыдает в голос, я подхожу ближе к кровати и осторожно глажу девушку по волосам. Валентин что-то вполголоса говорит Насте, та недовольно возражает.
- Фаина, а за что ты здесь? – тихо спрашиваю я, и наша новая соседка, немного успокоившись, начинает сбивчиво рассказывать свою историю.
Вчера Фаине исполнилось восемнадцать лет. Разумеется, девушка решила отметить эту значительную дату со своими друзьями. Компания собралась на третьем этаже университетского общежития, в просторной комнате. Праздник получился отличным – много вкусной еды, дорогие напитки, хорошая, весёлая компания, в которой все давно знали друг друга... Ближе к вечеру Фаине стало жарко, и она решила открыть окно. К сожалению, девушка слегка переборщила с употреблением алкоголя, поэтому не удержалась за легко повернувшуюся раму и упала вниз.
На самом деле, Фаине повезло. Из всех возможных повреждений она получила только закрытый перелом тазовой кости. Но, поскольку девушка была без сознания, а характер травмы почти однозначно указывал на добровольность ее получения, Фаину привезли к нам. Придя в себя, она пыталась объяснить врачам, что с ней на самом деле произошло, но нетрезвую пациентку никто не стал слушать.
- Ещё бы они нас слушали, - ворчит Настя. – Здесь у каждого своя история, уши в трубочку свернутся, если всерьёз воспринимать.
Фаина испуганно смотрит на меня, переводит взгляд на Настю, затем – на Валентина.
 - А вы… - дрожащим от ужаса голосом спрашивает она, - вы здесь все… это… сами?!
Я молча киваю головой, Валентин хмурится, Настя отвечает утвердительно.
- А… почему?
- Долго рассказывать, - устало говорит Настя. – Ты отдыхай пока, а лучше – спи, пока врачи с обходом не пришли. Вечером успеем пообщаться.
Фаина отказывается от предложенного чая, кофе она тоже не хочет, а есть ей пока нельзя. Мы желаем ей приятного сна и отправляемся в наш «клуб по интересам», не забыв про чайник, стоящий в коридоре. Удобно устроившись на старой кушетке, мы пьем чай, курим, грызем печенье, которое Валентин принес в кармане халата, и сидим до тех пор, пока дежурная медсестра не разгоняет нас по палатам.
- Не повезло девочке, - задумчиво говорит Настя. Мы лежим поверх одеял на соседних кроватях и ждём врачей. – Представляешь – мало ей перелома, ещё и в дурдом попала…
- У нас же не дурдом, - улыбаюсь я.
- А что же, по-твоему? Мы с тобой, подруга, опасны для себя и общества. На потолке – видеокамеры, выход всегда заперт, таблетки дают соответствующие.
- Мне не дают, - возражаю я.
- Ну, тебе и не надо, ты как раз вполне нормальный человек, - авторитетно утверждает Настя.
- Всё у вас будет нормально, девочки, - вступает в нашу беседу незаметно вошедший врач.
После беседы с доктором мне становится лучше. Если раны будут нормально заживать, швы снимут через три дня, а не через неделю, как обещали вначале. Значит, я смогу вернуться в общежитие до завершения сессии и, кто знает, даже, возможно, сдам несколько зачетов и экзаменов. От радости мне хочется подпрыгнуть до потолка. Насте повезло меньше – врач внимательно просматривает ее историю болезни, неодобрительно хмурится, качает головой.
- Доктор, со мной что, так плохо? – не выдерживает Настя.
Врач равнодушно смотрит на нее.
- Нет, заживление идёт нормально. Но, учитывая рецидив… Вы же здесь не первый раз, правильно?
Настя ничего не отвечает. Она сидит на кровати и пристально разглядывает свои ноги в пушистых серых носках.
- Ну вот, вы сами всё прекрасно понимаете, - одобрительно говорит доктор. – Когда заживут раны, переведем вас в другую больницу.
- В наркологию? – устало спрашивает Настя.
- Скорее всего.
Доктор закрывает историю болезни, направляется к двум кроватям у стены – там обитают лежачие больные, наши «спящие красавицы», одна –эффектная женщина лет сорока, другая – старушка с белыми волосами и очень добрым лицом.
Наверное, это очень страшно – не вставать с постели. Мы хотя бы можем выйти в коридор, сходить в гости к соседям - в мужскую палату, выпить чашку кофе, устроившись на удобном диване перед телевизором, на некоторое время отвлечься от тяжелых воспоминаний. Лежачие лишены даже этих мелких радостей жизни.
Ближе к двери лежит Людмила, очень красивая, ухоженная дама с длинными рыжеватыми волосами. Людмила была актрисой, играла в каком-то известном театре (на вопросы о его названии она не отвечает, равнодушно отмахивается рукой). Полгода назад с ней случилось несчастье – после очередного спектакля Людмила почувствовала себя плохо, приехавшие на «скорой» врачи диагностировали микроинсульт. К счастью, помощь была оказана вовремя. Единственным последствием инсульта стала легкая хромота, почти незаметная и, по словам докторов, вполне излечимая. Людмиле следовало набраться терпения и полгода провести в тишине и покое, дома или в хорошем санатории. Но актриса, представив себе жизнь вне сцены, пришла в ужас и решила, что такое существование для нее категорически неприемлемо.
Последний выход Людмилы состоялся ночью, из окна четвертого этажа. Как и всех нас, в последний момент ее подхватили ангелы, и бедная женщина осталась жива. Но перелом позвоночника, в отличие от инсульта, уже не оставлял никакой надежды на улучшение.
Поясничный отдел.
Всё, что располагалось ниже, полностью потеряло чувствительность.
После нескольких операций врачи уверенно сказали, что паралич неизлечим – спинной мозг был серьёзно травмирован осколками позвонков.
Людмила – самая капризная пациентка, но никто на нее не обижается. Мы понимаем, что с ней случилось самое страшное, что могло произойти. Поэтому не отвечаем на ее резкие и обидные реплики, приносим по первому требованию чай, еду или что-то ещё, экстренно понадобившееся, зовём санитарку или медсестру.
- Как же всё это неинтеллигентно, - говорит Людмила, держа тонкими пальцами сигарету в красивом длинном мундштуке и с наслаждением затягиваясь.
- Молчи уже, кинозвезда! – раздраженно огрызается санитарка, пришедшая поменять ей памперс.
К Людмиле каждый день приходят родственники, но она никого не хочет видеть, поэтому дежурная санитарка приносит в палату пакет с продуктами и терпеливо ждёт, пока Людмила нацарапает на листке бумаги записку. В отличие от остальных, актриса ни с кем не делится фруктами и сладостями, с утра до вечера она шуршит пакетами и обертками, а испортившиеся лакомства кто-нибудь из больных выносит в мусорное ведро. Нам жаль Людмилу, но своим поведением она уже изрядно потрепала нам нервы. К счастью, через несколько дней родственники забирают ее домой.
Второй лежачей пациентке, Зосе, лет семьдесят. Это очень тихая, интеллигентная старушка с аккуратно подстриженными белыми волосами. Зося всегда молчит, днём и ночью, мы слышим ее голос, только когда к ней приходят родственники – муж или брат. Мы не знаем, что случилось с Зосей, она ничего не рассказывает, а спрашивать у посетителей как-то неловко. Родственники Зоси – очень воспитанные, интеллигентные люди, общаться с ними легко и приятно. Они приходят по очереди или вдвоем, тихие, вежливые, и начинают уютно, по-домашнему хлопотать: достают из сумок свёртки с едой, помогают Зосе удобно устроиться на высоких подушках, кормят ее с ложки, аккуратно повязав вокруг шеи белую салфетку. Зося послушно глотает фруктовое пюре и йогурты, почти неслышно благодарит и снова закрывает глаза.
_________

Обычно мы собираемся в мужской палате, расположенной в конце коридора, завариваем кипятком строго запрещенный в нашем отделении кофе и спокойно беседуем или играем в карты. Особенно весело играть в «дурака»: остаться «дураком», находясь в «дурдоме» – повод для всеобщего веселья. Разумеется, мы постоянно прислушиваемся к шагам в коридоре – вдруг медсестра соберется заглянуть к нам и проверить, чем мы занимаемся. Но во время тихого часа контроль ослабевает, никто не беспокоится, где мы и что с нами – медсёстры пьют чай в своей комнате, врачи у нас бывают только по утрам, поэтому можно спокойно прихлёбывать из кружек ароматный напиток и разговаривать, уютно расположившись на широких удобных кроватях.
- А что ты будешь делать, когда тебя выпишут? – спрашивает меня Саша.
Несколько секунд я думаю над ответом.
- В общежитие вернусь, сессию буду сдавать.
- Вернёшься? То есть, с тобой сейчас действительно всё нормально?!
- Да. А если я сдам хотя бы два экзамена до завершения сессии – всё будет просто замечательно.
Валентин смотрит в мою сторону и одобрительно ухмыляется. Настя придвигается поближе, обнимает меня за плечи, пристально смотрит в глаза:
- Светка, у тебя всё будет хорошо, я в этом не сомневаюсь… только… пожалуйста… не делай так больше никогда!
______________

Снятие швов – очень болезненная процедура. Саша выходит из манипуляционной и морщится от неприятных ощущений.
Сегодня его выписывают.
Раны зажили, с психикой нет никаких проблем – поэтому он больше не интересует психиатров в качестве пациента. Саша уже сменил больничную пижаму на «городскую» одежду, поэтому выглядит немного нелепо среди нас, серо-полосатых воробьёв, сидящих на кушетке в «комнате для курения».
- Везёт тебе, Сашка, - вздыхает Настя. Сегодня ей сообщили, что через два дня её переведут в другую больницу, психиатрическую – для предупреждения рецидивов, как объяснил врач. Поэтому настроение у Насти плохое, она злится, курит сигарету за сигаретой и огрызается даже на меня.
- Всем нам когда-нибудь так повезёт! – успокаивает ее Дима. Его должны выписать послезавтра, и настроение у него, разумеется, хорошее. Настя устало кивает головой, соглашаясь.
____________

Вечером в палату заходит дежурный врач, внимательно оглядывает «население» - спящих красавиц, уютно дремлющих перед ужином, новую пациентку Танечку, увлеченно читающую дамский роман, нас с Настей, сидящих на кроватях и тихо беседующих.
- Ну что, Светлана, завтра готовьтесь к снятию швов.
Я удивлённо поднимаю глаза на доктора. Он улыбается.
- Извините, а мне сказали, что только через три дня…
- А зачем ждать? Заживление идёт хорошо, дополнительное лечение вам не требуется. Вы же сами хотели побыстрее отсюда выйти, чтобы успеть на сессию, если я не ошибаюсь?
Эмоции захлёстывают сознание, я пытаюсь что-то сказать, но не нахожу слов.
- Имейте в виду, вам придётся ещё около трёх месяцев принимать транквилизаторы.
Да, я согласна на всё, на любые лекарства, процедуры, обследования, только бы выйти в Большой Мир как можно быстрее, забыть о больничных стенах, тусклых потолочных лампах в широком коридоре, о товарищах по несчастью, сокамерниках, которые останутся дальше отбывать свой срок…
Врач уходит. Настя молчит и внимательно смотрит на меня.
- Этого не может быть, - растерянно говорю я.
- Действительно, очень странно, - соглашается Настя. – Обычно раньше никого не выпускают.
- О чём беседуем, девочки? – спрашивает Валентин, заглядывая в палату.
- Светку выписывают завтра! – радостно сообщает ему Настя.
- Отличная новость! – улыбается Валентин и присаживается на мою кровать, слегка поморщившись – у него опять болит левый бок. – И как планируешь жить дальше?
- Экзамены сдавать. Дальше – пока не знаю.
- А чего тут думать? – неожиданно говорит Валентин. – Перебирайся в столицу. Поживёшь пока у нас, жена в последнее время совсем одна заскучала – составишь ей компанию. А там работу найдёшь, комнатку снимешь – и всё будет хорошо.
Я внимательно смотрю в добрые глаза Валентина, и понимаю, что моя жизнь на самом деле только начинается. С новой строки, с нового города, в котором я останусь жить.
- Ты серьёзно?
- Вполне серьёзно, - уверенно говорит Валентин. – С женой уже обсудил эту тему, она не против.
- Хорошо. Тогда я после экзаменов съежу за вещами домой – и вернусь.
- Ну и прекрасно. Позвони, когда билет на поезд возьмёшь – Аллочка будет ждать тебя дома.
Больше ни о чем не спрашиваю, молча записываю в блокнот подробный адрес и схему проезда. Валентин, проверив зафиксированную на листке бумаги информацию, одобрительно кивает и тяжело поднимается с кровати. Скоро ужин – надо возвращаться в палату. Мы с Настей наводим порядок в тумбочках, помогаем нашим спящим красавицам поудобнее устроиться на высоких подушках, поправляем одеяла.
- Ты действительно съездишь домой и потом вернёшься в Москву? – спрашивает меня Настя.
- Да, - уверенно отвечаю я. – И не просто вернусь, а останусь здесь жить. Спорим?
- Спорим. На коробку конфет.
Через полгода мы будем сидеть на Настиной кухне, есть шоколадные конфеты из большой нарядной коробки и вспоминать этот разговор – с улыбкой, потому что все наши планы осуществились – я нашла работу и сняла жильё, Настя вышла замуж за хорошего, спокойного человека... Но сейчас мы сидим на кроватях, смотрим друг на друга и думаем – каждая о своём.
Утром медсестра снимает мне швы.
Это очень неприятная процедура, но с некоторых пор я научилась легко переносить боль. Страшные шрамы на левой руке закрыты свежим бинтом, я выхожу в коридор из манипуляционной и присаживаюсь на кушетку недалеко от входной двери.
Через два часа я возьму в ординаторской «справку об освобождении» и выйду отсюда в новую жизнь.
Прощаюсь, записываю адреса и телефоны, обнимаю искалеченных, покрытых шрамами «сокамерников». Каждый из них стал мне по-своему дорог за время моего пребывания здесь. Мне говорят много хороших слов, и я говорю такие же слова в ответ.
Настя провожает меня до выхода. Она немного прихрамывает (последствия падения из окна всё ещё дают о себе знать), но держится очень бодро. На пороге отделения Настя обнимает меня, и шепчет, всхлипывая: «Светка, пожалуйста, очень тебя прошу – не делай так больше никогда!»
Открываю дверь на улицу – она распахивается легко и радостно. Медленно иду по больничному двору к выходу – ноги подгибаются от слабости, голова кружится, но свежий воздух быстро помогает мне восстановить силы.
Где-то за решетчатой оградой – шумные улицы, окна высоких домов, люди, которые меня ждут.
И жизнь, которая только начинается.

2007, Москва.