Муки творчества

«И скрестились мечи, и зазвенела сталь. И преломились копья. И скрипели могучие луки, и звенела тетива их, посылая в полет смертоносные стрелы. Люди бились с нелюдями, а Черный Властелин, наблюдая за ходом сражения из своего мрачного замка, в этот миг произносил ужасные заклинания, поднимающие из могил новых слуг Ада. Стоны умирающих и предсмертное ржание коней ласкали его слух лучше любой музыки, а рядом, в почтительном молчании, ожидая приказа, застыл король орков Гэрлаг Шестой…»
Лукьян Соболев, писатель, практикующийся в написании романов в стиле «фэнтези», заканчивал уже четвертую главу своей новой книги, как вдруг в дверь его кабинета постучали. Нет, даже не постучали, а судя по звуку, грубо ткнули ботинком. Так дома мог стучать только один человек, и Лукьян, недовольно ворча, пошел отпирать дверь. На пороге стояла, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Лукьянова дочь, младая отроковица лет тринадцати от роду. Вся в черном, в клепаных ботинках на толстой подошве, с массивной серебряной цепью на шее, а на лацкане рокерской кожаной куртки значок с изображением жуткого монстра. Из наушников Анжелы хрипел Рамштайн, и Соболев почувствовал гордость за свою дочь – как никак, его школа!
- Привет, па, - пропищала пигалица и проскользнула внутрь.
Лукьян слабо улыбнулся и притворил за собой дверь. Сунувшись к его компьютеру, девочка пробежалась взглядом по строчкам и одобрительно (и как это у нее получается?) хмыкнула.
- Ого… Ты уже до орков добрался? Респект папуле! Креатив прет?
- Прет… пока, - тактично намекнул Лукьян на свою творческую занятость, но ребенок намек проигнорировал, и маститый писатель смирился.
- Жрать есть чего? А то в животе уже бурчит после шести уроков.
- В холодильнике. Мама нам котлет нажарила… Ну а в школе как дела? – в свою очередь поинтересовался Соболев, на что его любимая доча неопределенно махнула рукой.
- Я к тебе вот по какому делу, па… - начала Анжела.
- Сколько? – сразу полез в бумажник Соболев.
- Ну-у-у…Пятьсот, - ответила дочка, и спрятав в карман фиолетовую бумажку, продолжила: - Но я к тебе, если честно, не по этому поводу. Мне нужно, чтобы ты написал за меня…
- Анжела! – взмолился Соболев. – Мы же договорились, что свои сочинения ты будешь писать сама! Тем более, у тебя неплохо получается - это я тебе как авторитет говорю!
- Да это не школьное сочинение, папочка! – заныла Соболева – младшая. - Ты же знаешь, что я в литературном обществе состою, а там задание на этот месяц – написать красивую романтическую историю.
- Ну и? – не понял проблемы Соболев – старший.
- Тошнит, - честно призналась Анжела, а из наушников послышался зубодробительный лязг Motor Head. - А победить все равно хочется.
- Тэк-с, - наморщил лоб Лукьян, проникшийся проблемой родного дитяти. – Ты вот что… зайди-ка через часик, постараюсь помочь твоему горю. А пока иди, разогрей себе котлеток, да супчик на плите стоит. Только супчик обязательно слопай, я проверю!
- Ты самый лучший папуля на свете! – чмокнула его в щеку Анжела. – Только постарайся побольше розовых соплей подпустить, ладно? На всякий случай можешь на сайтах эмо-кидов полазать, чтобы понять, что мне требуется.
- Это уж как получится, - не стал обещать Соболев. – Но постараюсь.
«Она сидела на подоконнике, а за окном, в таком чужом и холодном городе, шел дождь. Ей было так одиноко на этом свете…». Лукьян взъерошил свои тронутые сединой волосы и с тоской посмотрел в окно. За окном светило майское солнышко, а на подоконнике стоял аквариум, в котором весело резвились рыбки. Вздохнув, писатель продолжил: «…прекрасный ангел с грустной улыбкой на устах тыц-тыц-тыц легкий шелест занавески тыц-тыц-тыц дрожащие пушистые ресницы тыц-тыц-тыц волны нежности тыц-тыц-тыц полет над городом…»
Соболев почувствовал легкое покалывание в висках. Задание Анжелы оказалось неожиданно трудным, и он начинал сердиться. Ну никак не шло в голову, что надо такое написать, чтобы банальный суицид рефлектирующей малолетки обернулся полетом в вечность.
- Па, ну как там, готово? – в приоткрытую дверь заглянула дочкина мордашка, и Соболев с ужасом понял, что прошел целый час.
- Нет-нет, еще пишу, - замахал руками писатель. – И не беспокойте меня, пожалуйста!
«…Она шла по праздничным предновогодним улицам, среди спешащих по своим делам счастливых прохожих, и ее слезы смешивались с дождем…». «Хотя нет, дождь перед Новым Годом - это слишком, решил Соболев. - Пусть уж будет снег».
Между тем голова начинала болеть еще сильнее, и Лукьян решил накатить стопочку Хеннесси. После коньяка в голове слегка прояснилось, и творец продолжил сочинять свой, как он назвал, «романтический бред». «Нежный свет струился…», - Лукьян уже усвоил, что слово «нежный» должно встречаться как можно чаще, и применительно буквально ко всему: нежный рассвет, нежный огонь, нежная страсть, нежный шепот, нежные слезы…
«Холодный свет… Нет, свет нежный…А может, холодный и нежный свет струился?». Так, еще стопочку!
«Глаза ангела… Рвущееся из груди разбитое сердце…Чистые слезы…Крылья любви…Он ушел, не оборачиваясь… А йа плакаль, ибо йа падонак…». Соболев смахнул непрошенную слезу и снова застучал по клавишам. Поставив последнюю точку, Лукьян почувствовал опустошение.
…Анжела читала папино творение и против своей воли шмыгала носом. Закончив читать, она подняла на Лукьяна полные слез ясные лучистые глаза, и с восторгом в голосе выдала:
- Папочка, ты гений! Такого романтического бреда я в жизни не читала!
- Какие твои годы, - польщено отозвался отец. – Только Анжелочка, больше ко мне с такими просьбами не подходи, ибо сопьюсь раньше срока…
Вернувшись в кабинет, Соболев извиняющимся взглядом посмотрел на портрет Толкиена, помотал головой, вытряхивая из нее последние остатки романтики, и сам себе сказал:
- Ну что ж, продолжим!
«Рыцарь в сияющих латах занес свой грозный меч над серым силуэтом, но тут капюшон упал с головы противника, и он увидел перед собой неземной красоты эльфийскую принцессу. В ее огромных, прекрасных глазах стояли слезы, а губы шептали слова любви…»