Отель Марина

Рес-пуб-ли-ка!
Рес-пуб-ли-ка!
Рес-пуб-ли-ка!

Всю ночь на площади бесновалась толпа, силилась дотянуться языками факелов до высокого южного неба и слизать с него звезды. Осатаневшие цикады вызванивали «Марсельезу», трещали новенькие «Беретты», захваченные на оружейных складах, гулко ухали полицейские ружья, ядовито шипя, взлетали сигнальные ракеты, струился по черепичным крышам огненный серпантин.

Рес-пуб-ли-ка!
Рес-пуб-ли-ка!

Заснуть было невозможно.
Лишь под утро наступила тишина. Голуби – ленивые и бесцветные, как восходящее солнце, вернулись на свои места у фонтана, где вместо монеток, брошенных на счастье туристами со всего света, тускло поблескивали разнокалиберные гильзы, облепили покрытый плесенью памятник знаменитому скрипачу, неторопливо разгуливали по брусчатке, словно ощущая себя единственными хозяевами в городе, внезапно опустевшем после ночного буйства.
Хозяин гостиницы, пожилой добродушный еврей, сам принес мне кофе и сообщил с тоскою в голосе, что обслуга разбежалась, революционное сознание окончательно победило здравый смысл, а значит грабежи и погромы начнутся уже сегодня вечером.
– Надо бежать, – сказал я старику, – оставаться здесь глупо и опасно.
– Я умоляю вас, молодой человек, – досадливо поморщился хозяин, – мы с Ребеккой пережили две войны и три революции, два года назад Ребекка покинула этот мир, а я уже не в том возрасте, чтобы бегать от молодых засранцев.
– Но у вас, кажется, есть дочь?
Старик горько усмехнулся:
– Может быть, я старый шлимазл и плохой отец, но лучше бы ее не было вовсе!
Он подошел к окну и долго смотрел на голубей, меланхолично перекатывающих клювами автоматные гильзы:
– Моя Двойра, моя девочка заодно с бандитами! Вы можете себе представить такой абсурд? Нет? И я не мог, пока не увидел ее собственными глазами в обнимку с пулеметом! М-да, Господь знал, что делает, когда забирал к себе Ребекку, – моя бедная жена не вынесла бы такого позора!
Не зная, что ответить, я молча пил крепкий кофе и думал, как выбраться из города...
– Хотя, если посмотреть с другой стороны, – произнес старик после длительной паузы, – в этом положении тоже есть свои преимущества. По крайней мере, я не испытываю страха за свою шкуру. Что же касается вас, молодой человек, то вам действительно пора делать ноги!

Маленький, давно отслуживший свой срок катер береговой охраны тарахтел и дребезжал так, будто собирался развалиться на части и утопить нас в черной, зловеще поблескивающей воде. Шел дождь, море стало холодным и злым. С берега, сияющего размытыми, дрожащими огнями, доносились звуки беспорядочной пальбы. Несколько трассирующих пуль пролетело у нас над головами, но Двойра успокоила меня, сказав, что стреляют не прицельно, а так, ради забавы, от избытка чувств и адреналина в крови.
Дочь хозяина не имела при себе пулемета, но выглядела весьма воинственно: кожаные штаны, татуировка на выбритом наголо черепе, загорелые руки в серебряных браслетах – и огромные еврейские глаза, в которых, увы, не было даже намека на вселенскую скорбь, не было страдания, тоски или печали, нет, в ее глазах плясали бесовские искорки азарта, неистовства, молодого отчаянного безумства.

– Я помогаю вам только ради отца, – заявила Двойра, сажая меня в катер, – вы ему симпатичны, и это его дело, но лично я не задумываясь пристрелила бы вас как шпиона и врага республики!

Пульсирующий огненными всплесками берег постепенно удалялся; казалось, будто внезапно хлынувшие с неба потоки воды гасят обнаглевший от безнаказанности пожар, и только присутствие Двойры напоминало о случившемся перевороте. Наконец огни исчезли совсем, берег растворился в струях дождя, и через некоторое время я понял, вернее, почувствовал, что граница рядом.
И стало легче...

Поздно ночью я был уже на территории другого государства, в полной безопасности, среди приютивших меня друзей. Принесли французский коньяк, и я пил его рюмку за рюмкой, чтобы снять напряжение последних дней. Кто-то включил приемник, я попросил настроиться на мятежный город, и из сообщения повстанческого радио мы узнали, что врагами республики взорван отель «Марина» – та самая гостиница, где застал меня революционный шторм.
О жертвах не сообщалось.