А вот не возьмёшь! - полный вариант

Максим тупо смотрел в светящийся экран монитора – в Интернет войти он не мог, так как карта была пуста, он её потратил на разговор по мобильному. Надо будет покупать новую… А кому?.. И как голодные тощие птичьи стаи то опускались на землю, то стремительно взлетали в поисках корма, так и его мысли метались, пытаясь за что-то зацепиться, найти хотя бы на минуту успокоение. Но он знал, что как раз этого успокоения-то и не будет. Не будет НИКОГДА.

Он это знал с той самой минуты, когда после ранения очнулся в госпитале, обнаружив себя совершенно неподвижным – ранение в область позвоночника. У него не было слёз, не было истерики. И не было никаких мыслей. Была сплошная пустота. Она заполнила и парализовала всего его – тело, мозг, всю его сущность.

И так продолжалось недели две. А потом приехала его спасительница, его мамка. Ему казалось, что весь госпиталь заполнился её присутствием: она вначале плакала и ругалась с врачами, затем стал слышен её смех, а под конец, перед самой выпиской, она во время уборки в плате начала напевать песни.

Домой его привезли на носилках. Когда уложили на диван, она торжествующе произнесла: «Ну вот, сына, мы и дома. А теперь будем учиться вставать. Что это у тебя глаза квадратными стали? Не веришь? Ты обязательно встанешь!» И через год невероятнейших усилий Максим сел в коляску. Но сколько труда было вложено, а особенно нервов. Мамка без устали ходила по инстанциям, добиваясь то группы, то пенсии, то коляски, то внимания врачей и рецептов на лекарства.
Однажды, когда мамка сидела с ним рядом, он взял её за руки и тихо спросил: «А ты не жалеешь, что взяла меня из приюта?» Она так удивлённо на него посмотрела и сказала удивительную фразу: «Жалею? О чём, сына? Без тебя была бы не жизнь, а прозябание». Она была права – они срослись воедино и были одной ячейкой. И друг без друга они не мыслили своей жизни. Вот сейчас пошел только четвёртый день без НЕЁ, а он всё яснее чувствует, что жизнь его скоро остановится.

В незапертую дверь вошел сосед с верхнего этажа. Бесцеремонно прошел на кухню, начал греметь холодильником, кастрюлями. У выхода появился с двумя бутылками водки и с полным пакетом закуски. И всё говорил, говорил…

– Слушай, Максим, ты чего один сидишь? Пошли во двор, мы там с ребятами в карты играем. Коляски нет? Да мы тебя на руках вынесем. Сейчас позову ребят и вынесем. Ты глянь, а у тебя тут пол-ящика водки осталось. И закусона полно. Да мы так помянем мать, что она из гроба встанет. Сейчас ребята придут, – Витюня поспешил на площадку.

А Максим подумал, что если бы мамка увидела в их квартире Витюню-питуха, то не то что встала из гроба, а вскочила бы и прибежала, только бы выгнать его, нахала, и закрыть дверь. Когда мамка уходила из дома, она оставляла дверь открытой, боясь, что вдруг с ней что-то случится, и он останется за закрытой дверью без помощи. Вот и эти четыре дня дверь не закрывается. Все, кому надо, заходят без стука, а, уходя, плотно прикрывают.

Внутри Максима всё встало на дыбы, и была только одна цель – закрыть дверь. Но как ему добраться до неё? Коляска полгода назад сломалась, и никак не могут отремонтировать, а новую получать срок не подошел. Мамка все нервы измотала, сердце надорвала, пока ходила по инстанциям, добиваясь правды. И вот её не стало. И не успела купить стул на колёсах. Как раз в тот день собиралась идти в магазин, но случился приступ. А телефон от Максима был далеко и пока он подполз, пока приехала «скорая», врачи помочь не успели, у них в машине и скончалась. Говорят, что надо было дать лекарство, а как он мог до них добраться? Казалось, что небо сорвалось и придавило Максима в момент известия о её смерти.

Максим в невероятной злобе скатился с дивана и стал яростно продвигаться к двери, подтягивая руками то одну ногу, то другую, зло шепча: «А вот не возьмёшь! А вот не возьмёшь!» Наконец он подполз, захлопнул дверь, освободив защёлку, повернул ключ второго замка до отказа, повесил цепочку. И в этот момент услышал, как по лестничной площадке затопало множество ног, загомонило пьяное мужское многоголосие. Среди них выделялся весёлый, торжествующий голос Витюни:
– Да я ж говорю, там у него пол-ящика стоит!
В дверь толкнули, и послышался удивлённый возглас:
– Во, а она захлопнулась…
– Да может, он сам её закрыл?
– Да ты что? Он же калека…
Максим, услышав это обидное слово, дико захохотал и зло выкрикнул:
– Что, выкусили? А вот и не возьмёте!!!
А в ответ услышал раздосадованный голос Витюни:
– Ну и подыхай там со своей водкой. Что ты сможешь сделать один без людей? Сгниёшь в грязи.

Но среди этого гудящего многоголосия появился звенящий голос соседки по площадке:
– Что это вы тут толпой собрались? Бесстыжие, совсем совесть потеряли – у человека горе, а им бы только глотку залить вином.

А Максим, сидя на полу, вытирал безвольно катившиеся по щекам слёзы и шептал:
– А вот не возьмёшь!

И непонятно было, то ли он это отвечал Витюне, или это звучало как вызов судьбе…
       ****

Максим не знал, сколько так просидел, но вдруг внизу двери у самого порога услышал поскрёбывание-постукивание, а затем тихий голосок:
– Максик открой. Я знаю, ты здесь. Впусти меня, ты мне очень нужен.

Максим удивлённо слушал это детское лепетание соседской девчонки. И вдруг встрепенулся от звучащих внутри него слов: «Ты мне очень нужен…». Что там у них случилось? Обидеть одинокую женщину с дочкой-малолеткой, этим ещё неокрепшим ростком каждый может. Вон они «герои дворовые» любого скушают и не поморщатся.

Максим заспешил, торопясь открыть дверь. Сколько мамка просила Витюню переставить замок ниже, но он всё отнекивался, игра в карты не отпускала со двора. А как было бы здорово, если бы существовала официальная служба по мелкому ремонту. Максим и сам мог бы сделать, если бы сидел на коляске. Но в то время он не думал, что останется один, да ещё и ползать придётся.

Наконец замок открылся, и в образовавшееся отверстие Надюшка ворвалась в коридор.

– Тихо ты, на руку наступишь, – предупредил Максим, неуклюже пытаясь отодвинутся от двери.

– Не, я осторожно. Максик, а мы завтра пойдём за коляской. Мы с мамкой сегодня после кладбища были на приёме в мери. Я скажу тебе – это концерт был. Я свою муттер такой воинствующей никогда не видела. Ну, она молоток ещё тот. Зауважала я её. Теперь во всё м буду слушаться.

А оттуда поехали в мастерскую по ремонту колясок. Глянь, что они нам дали. – Надюшка поставила перед Максимом деревянную площадку на мебельных колёсиках.

У Максима глаза радостно блеснули, он повертел её в руках, а затем осторожно поставило на пол рядом с собой.

– Малыш, попробуй подтолкнуть под меня. – Он приподнялся на руках, а Надюшка ловко подтолкнула под него площадку, тихонько двинула её, и он покатился на кухню, волоча за собой ноги.

– Ура! Ты можешь немного двигаться!
Максим затормозил, смущённо произнёс:
– Малыш, как благодарить вас с мамой? Вы возвращаете меня к жизни.

Надюшка растерянно пожала плечами.

– Не знаю… Да и надо ли? Мы же от души это делаем. – Она бросила не него быстрый взгляд, а затем молниеносно опустила глаза и тихо произнесла:

– Мама все эти дни плакала... Она боится, что ты в дом инвалидов уедешь.… Она же любит тебя… Максик, женись на ней. А то мы с группой через два месяца отправляемся в Америку на стажировку, а она останется совсем одна. А ты сильный, волевой, за тобой она не пропадёт.

– Остановись, Малыш! Ты не из той оперы запела арию: из меня ни жениха, ни тем более мужа не получится. И прошу тебя, не возвращайся к этой теме, иначе приму как насмешку.

– За насмешку? – возмущённо воскликнула Надюшка. – Да ты совсем слепой что ли? Совсем не сечёшь? В людях разбираться надо.

Ладно, остановимся на этом, потому что слишком много надо сказать. Давай я покормлю тебя.

Надя включила плиту, поставила что-то разогревать в сковородке, принесла коробку из коридора и, накрыв её полотенцем, поставила перед Максимом.

– Это у нас будет столиком на сегодня и на завтра. А завтра после обеда привезём коляску, и тогда всё встанет в норму.

Максим улыбнулся, глядя на серьёзное лицо Надюшки.
– Слушай, старуха, а в школу ты сегодня не пойдёшь?

– Я была на последней паре. Ой, кто-то в дверь звонит. – Надюшка метнулась в коридор, распахнула дверь, ожидая увидеть мать, но от неожиданности отступила назад – перед ней стоял тот самый начальник, с которым она сегодня ругалась, добиваясь ремонта коляски.

– Ну что, шумоватая, впустишь в квартиру? Ты не думай плохо, я не с пустыми руками. – Он крикнул на площадку: – Ребята, заносите!

И вот большая коробка уже в коридоре, двое молодых парней ловко её распаковали.

Надюшка от радости завизжала и поспешила на кухню к Максиму.
– Максик, Максик, посмотри, какую прелесть привезли – просто игрушечка!
А парни тем временем уже собрали коляску и подкатили к Максиму. Им хватило одного рывка, чтобы Максим оказался в коляске, а ноги стояли на подставке.

– Ну вот, это совсем другое дело, теперь можно на равных познакомиться. Я – Синичкин Иван Борисович, в областной администрации отвечаю за работу с инвалидами. А у вас хорошая дочка, с такой не пропадёшь.

Максим метнул яростный взгляд на Надюшку, но она быстро развернулась и встала к нему спиной. И вдруг Максим услышал:
– Да я стараюсь, как могу. Иван Борисович. Нам бы ещё пандус с площадки и у наружных ступенях. Вы говорили об этом. И о работе на дому похлопотали бы, а то ведь скучно весь день одному. У него же золотые руки.

– Ребёнок, ты может быть, помолчишь?! – Строго произнёс Максим, еле сдерживая раздражение.

Надюшку как ураганом унесло с кухни.

– Ох, и шустра, Непоседа! ¬ – Восхищённо произнёс Синичкин. – Зря вы на неё так, Максим. Она же во всём права. Понимаешь, по этим вопросам должно общество инвалидов вместе с нами работать, а там у нас полный развал, никак толкового руководителя не найдём: если здоровый кто приходит, то начинается или пьянка, или воровство. А инвалиды не берутся за такое дело.

– А вы Максима поставьте, а мамка помогать будет, она бухгалтер хороший, а там бухгалтера нет, – донёсся из коридора голос Надюшки.

– А ты откуда знаешь? Или уже и там побывала? Вот пострел – везде поспел. – Иван Борисович говорил со смешинкой в голосе и смотрел с улыбкой на Надюшку, показавшуюся в кухонном проходе.

– Да я ещё с бабушкой ходила, когда коляску искали, – голос у Нади был грустный, как будто она оправдывалась.

– Всё правильно, девочка, будь всегда такой смелой. Иначе в нашей жизни ничего не добьёшься. – Иван Борисович повернулся к Максиму: – А что, может быть, попробуешь, примеришь на себя шапку руководителя. Ты в каких войсках служил? Извини, я не успел навести справки.

– А чего там наводить – я в какие войска не попаду, всё равно останусь шофёром.

–Так это прекрасно!– воскликнул Синичкин. – У нас поступила машина с ручным управлением. Но все почему-то отказываются от неё. Какой-то брак в ней есть, а никто не поймёт какой именно. Если хочешь, бери. Нам с её заменой или возвратом хлопот многовато, легче списать.

А над всеми вопросами ты подумай, а я через недельку загляну. А ты, Надежда, при необходимости сразу ко мне – адрес и телефон знаешь.

Надюшка закрыла дверь за гостями, убрала всё на кухне и сама собралась уходить, но Максим из комнаты позвал:

– Малыш, подойди ко мне.

Ослушаться Максима было выше её сил, и она прошла в комнату.
Максим сидел на диване и с улыбкой смотрел на неё. У Надюшки от удивления брови дрогнули и поползли вверх: как так он быстро смог пересесть из коляски? И что он хочет ей сказать?

А Максим впервые за эти полгода, когда находился в неподвижно-униженном состоянии, рассмеялся легко, как будто с него сняли тяжкий груз безысходности.

– Чем это я тебя шокировал, Малыш? Ты, кажется, хотела выступить в роли свахи? А с чего ты взяла, что мама твоя любит меня? Да ты что стоишь, как на экзамене? Сядь рядом.

Надюшка присела на самый край дивана – куда подевалась её смелость, безудержная лихость, доставлявшие матери множество хлопот.

– С чего взяла, говоришь? А ты что, сам не сечёшь, как мамка смущается, когда ты на неё смотришь?

Надюшка вдруг тряхнула отросшими густыми волосами, точь-в-точь как у Максима, и бросила на него хитроватый взгляд.

– Слушай, Макс, а у тебя в школе какая оценка была по математике?

– Твёрдая четвёрка. А что? – Максим удивлённо смотрел на Надюшку. Зачем тебе мои оценки, Непоседа?

– Непоседа… Меня так бабушка звала. Но ты не увиливай. Раз четвёрка, то значит, считать умеешь. Тебе бумажку дать или в уме посчитаешь? Нет, давай лучше на бумажке. – Она взяла с тумбочки лист бумаги, ручку и передала Максиму.

– На вот книгу, подложи, удобнее будет писать.

– Ну, диктуй, экзаменатор. – Максим не переставал улыбаться.

– Всё шутишь? Ничего, сейчас тебе будет не до шуток. Пиши: 2007 минус 14. Сколько получилось? 1997? Правильно. А теперь за отсчёт возьмём 22 июня.

Максим тревожно посмотрел на Надюшку: он знал, что это её день рождения.

– Так вот, от 22 июня 1997 года отними 274 дня. Что там получается? 22 сентября 1996 года? Ты не помнишь этот день случайно? – Голос у Надюшки стал жестким, с насмешкой. Но неожиданно для неё Максим ответил спокойно.

– Хорошо помню, Надюша. Это день проводов. На следующий день я уходил в армию. А ещё, Малыш, как я теперь понимаю, мы с твоей мамой дали жизнь зародышу, который превратился в тебя. Иди сюда ко мне.

Максим осторожно обнял Надюшку, прижал к себе.

– Ты понимаешь, Малыш, мужчины в большинстве своём эгоистичны. Добившись своего, они забывают узнать, что стало с их женщиной. А ведь там зачастую получается трагедия. А я попал в такой водоворот, или скорее в мясорубку, или всё вместе взятое, когда молодые парни седели, а души их чернели.

Но не думай совсем плохо обо мне, я не забывал о Любе. И даже мечтал о встрече с ней. Она из тех женщин, которые западают в душу и остаются там навсегда, вне зависимости от того, вместе вы или нет. Если вместе, то это большое счастье. А если нет, то всё равно везение, что такая изюминка встретилась на пути.

А потом у меня было ранение, госпиталь, когда и жить-то не хотелось. Когда приехал из госпиталя, она прибежала и готова была остаться. А я оттолкнул её. Поверь, Малыш, если бы я знал о тебе, я бы поступил по другому. Хотя быть обузой для Любы я не хотел.

– Знаю. Мама говорила, – где-то под мышкой пролепетала Надюшка.

Максим быстро отстранил дочь и посмотрел так пронзительно, как будто взглядом хотел вытянуть из неё самое потаённое.

– Мама с тобой всем делится?

– Конечно, мы же любим друг друга, а значит доверяем. А особенно всё, что касается тебя.

– А о других мужчинах мама рассказывает? – Голос у Максима стал хриплым, с запинкой.

– О каких мужчинах? Ты что, белены объелся? У нас в квартире кроме сантехника и электрика никого не было за все годы.

– А они разве не мужчины?

– Да ты что, пап, ты ревнуешь её? – Надюшка счастливо рассмеялась.
И тут раздался стук в дверь.

– Ой, мама пришла! Сейчас обедать будем по полной программе.
Она молниеносно оказалась у двери, распахнула её, впуская мать с подносом в руках.

– Стой, мама, я сейчас!

Она выкатила коляску, расстелила газету, лежащую на стуле в коридоре.

– Ставь поднос, мама. Поехали. – Она осторожно покатила коляску в комнату.

Люба взяла бокал с соком и хотела протянуть Максиму.

– Мама, не зря мы ходили к Синичкину. Вот какой подарок он преподнёс папе.

Рука у Любы дрогнула, выпуская бокал. Он упал и разбился на две половинки.

– Ой, как здорово! – взвизгнула Надюшка. – Посуда бьётся к счастью. Садись на диван, мамочка, а то ещё от радости в обморок упадёшь. Не волнуйся, я всё уберу.

Она собрала лужу, осколки, посмотрела счастливыми глазами на родителей.

– Мама, папа, вы оставайтесь, а я пойду уроки готовить.