Продолжение Война 1941 - 1945 г. г. 10

 
               
                СТАНЦИЯ   АРЫСЬ.               

Когда наш поезд пришёл на   станцию   Арысь,   было   уже   темно.    На   вокзал   нас   не  пустили.   Женщина, стоявшая, на  дверях,  отправила  нас сначала в  санпропускник и показала  рукой, куда идт  к  бане.   Мы  заблудились,  была  ужасная  темень,  на  улицах  не  было  ни  одного  человека,  мы  ходили  около  часа  и  еле  нашли  дорогу  назад, на  вокзал.  Дежурная, видя наш  вид,  сжалилась  над   нами и  разрешила  войти   без  справки  из  санпропускника.  Как потом   оказалось,  баня – санпропускник  был  совсем  рядом. 
 
На  вокзале  было полно народу, мы  еле  нашли место, где бы  можно  было приткнуться.  Нам  сказали, что  люди  ждут неделями, и неизвестно,  когда  будет  сформирован  состав, на  проходящие же  поезда  билеты   не  продают, и проводники  не  открывают  вагонов.  Обязательно надо  пройти  санпропускник,  обратиться к коменданту, зарегистрироваться,  получить  хлебные  и  продуктовые  карточки.               
 
Утром   следующего   дня,  первым   делом   мы  отправились  в   санпропускник,  оставив  вещи  на  хранение  новым  знакомым -   эвакуированным   евреям,   которые  сидели   здесь   уже  несколько   дней.    Санпропускник был  обыкновенной   баней,   только   там,  в  раздевалке,  было  специальное  отделение,  куда   в  окошко   нужно  было  отдать  всю связанную  одежду,  кроме  обуви,  а  после,  как  помоешься,  в  этой   же   раздевалке   получить  из  другого   окошка свою  одежду  уже обеззараженной – поджаренной,  и  на выходе  взять  справку.               
 
Мама   получила  хлебные  и  продуктовые  карточки. За  хлебом  нужно  было   занимать  очередь  с  вечера  и  всю  ночь   ходить  проверяться.  Ночью  около   магазина  дежурило  несколько  человек, а утром,  когда   привозили   хлеб,  образовывалась  огромная  очередь, и начинали искать, кто  за  кем  стоял,  поднимался  крик «Стоял! Не  стоял!»,  дело  иногда  доходило  до толкотни  и  драки.  Хлеба  на  всю   очередь  не  хватало,  тем,  кому  не  хватило, приходилось на следующий  день занимать  очередь  ещё  раньше.               

Продуктовые  карточки   отоваривались тем,  что  привозили  в  магазин. Нужно  было  хватать все, что  только  поступало:  крупу,  горох,  рыбные   консервы, селедку,  мыло…   В  руки  давали, по  одному   килограмму,   одной банке, или одному куску. Как только начинали  что-либо давать,  большие семьи  бежали к магазину, захватив  маленьких детей, оставив  кого-нибудь охранять  вещи. Большая  часть  карточек,  оставалось  не  отоваренными;  но,  все  равно  люди  были  довольны   тем,  что  хоть  что-то  удавалось  ухватить.
 
Многие  эвакуированные  ждали  формирование   поезда, но жили  в  городе,  а  у нас на  вокзале  шла  своя   интересная  жизнь.  Днем  было  тепло, и  мы  бегали без  верхней  одежды.  Ночью  было  холодно, и  от  мороза  лужицы  покрывались  льдом.  Спали на вокзале  вповалку на цементном  полу,  все  жались  друг  к  другу и,  если  кто-то  открывал  дверь,  пассажиры  начинали  ругаться.  Плохо  было  спать  около  двери  или  в  проходах. Обязательно кто ни будь  проходя спотыкался, наступал на ноги. От дверей тянуло холодом.
 
Днем пассажиры  перебирались в привокзальный  садик, сидели  семьями, готовили  еду. Одна семья, в которой было  два  больших сына, лет  так  четырнадцати-пятнадцати, каждый  день  уходила  в  степь. Оттуда они приносили  в мешке  черепашек,  величиной  с  маленькую   тарелку, разжигали   костер  и   по   одной   бросали  их в огонь, черепашки   старались   выбраться  из  костра, но  ребята палочками  снова  их  туда    заталкивали, пока они  не  переставали  дергаться.               

Зажарив, таким  образом,  с  десяток  черепашек,  они  разбивали им камнями   панцирь,  и   мать  ножом   выгребала  мясо в  оцинкованное  ведро, затем  наливали  туда воду  и  варили  черепаший  суп.  Когда  суп   был готов, вся семья,  человек  шесть, садилась вокруг  ведра, полного наваристого жёлтого бульона с   плавающими  в нём кругами  жира  и  приятным  запахом, и  ложками  начинала  хлебать  его,  вылавливая   куски  мяса.

Пожилой   мужчина интеллигентного  вида  в  пенсне  и  укороченном   драповом  пальто  долго  стоял  и   смотрел,  как  соседи аппетитно  лопают  черепаший суп,  потом  решился,  подошел  и попросил продать  ему на   десять  рублей  этого супа.  Хозяйка   налила   ему  почти  полный  солдатский  котелок.  Мужчина  мгновенно   уплел  котелок  и  сказал,  что  это очень  вкусно, и,  чтобы  скрыть  свой  голод  и  готовность  (как и мы)  есть,  что угодно, и сколько угодно, стал рассказывать басни, что в  фешенебельных  ресторанах  Парижа  и Лондона  черепаший  суп -  это  деликатес  и стоит он очень  дорого.               

Одна  взбалмошная женщина,  высокая и  сухопарая, ловила в городе  кошек и  ела их.  Я  с  товарищем  проследил  за  ней   из  кустов  садика.  Она  в   углу,  где  никого  не  было,  вытащила  из   мешка  черную  кошку,  маленьким  топориком  на  доске  отрубила  ей голову,  выпотрошила, сняла  шкурку,  порубила  мясо  и  сложила  в  круглый  солдатский  котелок, внутренности кошки, завернув  в  газету, выбросила  на помойку, потом пошла  к колонке, промыла  содержимое, разожгла  костер  и  сварила   кошку.               
 
Я  два   раза  в   день  разжигал    костер,  и  мама   варила   суп.  У  нас   был   польский  эмалированный  чугун,  литра  на  три, яйцевидной   формы   с  ручкой,  который  мы привезли в Буденовку и  там  все  время  им  пользовались.  Каким  образом  попал  к  нам этот чугун, не  помню.  Уезжая, мама   не  хотела  с  ним   расстаться  и  взяла   его   с   собой.   В  дороге   он   оказался   очень   удобным,  я  обвязал  его  проволокой  и  подвешивал  над  костром.  Этот  чугун  прошел  с  нами  всю  эвакуацию,  приехал  с  нами  в  Мстиславль,  и  еще  много  лет  мама  им  пользовалась, и он был  нам напоминанием о пережитой войны.               
 
Деньги  у   мамы   быстро  таяли. На   рынке   в  Арыси   была   ужасная   дороговизна:  буханка  хлеба  стоила   сто  рублей,   килограмм   картошки -   десять  рублей.  Мама  покупала   килограмм   картошки  на  два    дня,   она   чистила  по  две   картофелины,   брала  пол  алюминиевой   кружки   кукурузной  крупы,   наливала    больше   половины   чугуна   воды  и,   когда  суп  был  готов  (крупинка   крупинку  ищет),  добавляла в него   две   ложки  топленого  масла.  Мама  давала  нам по  куску  хлеба,  и   мы  втроем   уплетали   чугун   супа  в   один   момент,  и  ощущение   было  такое,  ел ты что, или не  ел.      
 
Как-то  на  продуктовую   карточку   нам   удалось  ухватить  два  килограмма   черных   сухарей,  мама  тут  же  их  припрятала  и  сказала,  что  в  поезде  суп  не  сваришь,  но,  видя, что  мы  ходим   голодные,  залезла   в  мешок и  доставала  нам  по сухарю, которые   были  твердые,  как  кости.               
В  Арысе на  вокзале  мы прожили  десять  дней.  Вдруг, неожиданно появились слухи, что поезд  в Ташкенте  сформирован и на следующий день  должен  прийти  сюда. Утром  неизвестно  откуда  появилось   много  народу, привокзальный  садик  заполнился,   битком,  люди  с вещами  заполнили  привокзальную    площадь.               
 
Мама  стала  беспокоиться, что  нам  не  хватит  места  в  поезде,  мы  поспешно собирали  свои вещи, чтобы  в любой  момент могли схватить их и бежать к поезду. Одни говорили, что поезд вышел из Ташкента и вот-вот   должен  быть  здесь,  другие,  что  это  кто-то пустил  слух, и  что  никаких  официальных   сообщений   нет.   
 
                ПРИШЕЛ   ПОЕЗД.               

Где-то  около   четырех  часов  дня  по  радио  объявили, что на  шестой  путь  пришел  сформированный  пассажирский   поезд,  для  эвакуированных.  Мы  схватили  вещи  и  бросились  к поезду.  Со  всех  сторон   бежали   люди  с  мешками  и  чемоданами.   Вдоль  всего  состава  штурмовали   вагоны.  Поезд   был  сформирован   из   пригородных  вагонов,  проводников   не было,  с   вещами,  расталкивая   друг   друга,  люди взбирались  на  ступени. Я  отдал  маме  мешок, толкаясь   и  пролезая,  где  только  можно,  по  краю  ступенек  влез  в   вагон,  и  где-то  в  его средине    захватил  четырехместное   купе.  Проходившим  пассажирам,  поглядывавшим  на  мое  купе,  я  кричал: "Занято!", пока  мама  и  Маня не залезли  в  вагон  и  добрались  до  занятого  купе.
 
Сложив,  мешки  посредине,  мы  сели  и  облегченно  вздохнули. Теперь,  наконец, мы поедем.  Мама  на  радостях  дала нам  по  куску  хлеба и открыла баночку "Кильки в томатном соусе",  которую  нам чудом  удалось  ухватить по карточкам.               
 
Прошло   несколько   часов,  наш   поезд   не   трогался. Стало   темнеть,   пришли  железнодорожники,   зажгли  фонари  в одном  и  в другом  конце  вагона  и  сказали,  что  спешить  некуда,  поезд  будет стоять  еще сутки. Мама   послала  меня  поискать  дров, чтобы  можно  было  сварить  суп.  За  десять   дней,  что  мы  жили  на  станции  Арысь,  я  знал,  что и где    можно  достать.  Под  покровом   ночи  я  сбегал  и  притащил  дрова,  которые   спрятал  под   лавками.               

Когда   мы начали   укладываться  спать,  поняли,  как  неудобно  наше  купе:  если  двое  ложились  на  лавки,  одному  нужно  было  ложиться  на  пол,  причем  ноги  выступали  в проход, по  которому  постоянно  ходили  взад и вперед  пассажиры.  Самое  удобное  было  спать  сидя,  а  спать сидя  совсем   неудобно.  Напротив,   было   шестиместное  купе, там  спали, как  бароны -  двое  на  лавках,  двое  на  полу.               

На   следующий  день,  рано  утром, пока  поезд  еще  стоял, я побежал  в  магазин  в  надежде  отоварить   карточки  на  хлеб, это   оставалось  моей  обязанностью.  По дороге  я  забежал  на вокзал  и  удивился:  вокзал, привокзальный садик  и площадь были  пусты. Как  могло  такое  огромное  количество народа   вместиться в один поезд?               
 
Мне   повезло,   в   магазине   было   мало  народу,   удалось   отоварить   хлебные   карточки и ещё  ухватить   килограмм   макарон.  Я прибежал в вагон сказать Мане, чтобы  и  она  сбегала  за  макаронами. Увидав  мои   покупки, вагон мгновенно  опустел,  но   вернулись  они все  без продуктов.               

Вечером  к  нашему  составу  подцепили  паровоз, и  мы  поехали.  Наш  поезд   шел без расписания, поэтому   он  мог много часов идти без  остановок  или стоять на  каком-нибудь  разъезде.  На больших  станциях,  пассажиры  бегали за кипятком и на  привокзальный  рынок, где  была  ужасная  дороговизна.
 
Чугун нас и здесь выручал. На долгих стоянках  мы варили суп рядом с насыпью. У меня были  две рогатины,   которые  я  втыкал  в  землю и на которые клал  перекладину.  Чугун мы подвешивали над   костром  и, когда   суп  был  готов,  все  хозяйство  приходилось  затаскивать  в  вагон и прятать  под  лавки.  Иногда, когда мы  начинали  варить суп, вдруг  прицепляли паровоз, мы быстро сворачивались и тащили в  вагон недоваренный  суп, и  дрова потушенные водой. Суп, который не доварили, доваривали на следующей остановке.
 
Целую  неделю   мы   тряслись  в  поезде. Мамины   запасы  подходили  к  концу,  и  она   боялась,  что  скоро  нам  придется  голодать,  подтягивать  пояса  уже  было  некуда.  Ночь была самым  тяжелым   временем  в  поезде,  спать   приходилось,   свернувшись  калачиком,  и  стоило  вытянуть ноги, кто-нибудь обязательно  на   них  наступал,  или  спотыкался.  Всю  ночь  приходилось крутиться, вставать и снова ложиться, в то  время,   как смертельно  хотелось  спать.

Мама  узнала у  начальника  поезда,  что   наш  состав   идет  на  Украину,   чтобы  попасть в  Смоленск,  нужно   в   Воронеже  сделать пересадку.    
                ВОРОНЕЖ.               

В  Воронеж  поезд  пришел  ночью.  Мы  распрощались  с  попутчиками,  которые  не спали, надели свои    мешки  и  пошли  на  вокзал.  Вокзал  был  временный, деревянный,  с  деревянным  полом. Так  как  было    поздно,  ас пропустили  без  санпропускника. Народу  было  мало,  мы   нашли  себе  угол  и  улеглись   спать.               

Утро  было  солнечное. Я  вышел  из  здания вокзала,  и  меня  охватил   ужас:  вокруг  стояли  многоэтажные    коробки  с   черными   глазницами   окон,   нигде  в  округе    не  было   видно  ни  одного   целого  дома.  От  одноэтажных   деревянных  построек  остались   только  печи  с  обвалившимися   трубами.  Уходившие вдаль улицы  были   все  в  развалинах.  Это был первый  пострадавший от войны город, который  я увидел впервые.  Вышли мама и Маня,  и  мы  долго  стояли  и  смотрели  на то, что может  сделать  война.   
 

Мама  пошла  к  коменданту вокзала,  и  нам  как  семье  фронтовика,  он  написал  бумажку, по которой мы должны были получить  паек  на  два  дня в привокзальной  столовой.  Мы  получили  две  буханки  хлеба  и   килограммовую банку   американской  свиной  тушенки. 
- Устроим   праздник  и  сварим  сегодня  мясной  суп, - сказала  мама.   
Я побежал искать  дрова  и разжигать костер. Когда  открыли  банку, чуть не  задохнулись  от  одного  только   чудесного запаха.  Мама  положила   в  чугун  сразу  половину   содержимого   банки,  насыпала   больше    крупы,  когда  суп   был  готов,  отрезала  нам по  большому  куску  хлеба -  это был настоящий   праздник!               


В  справочном бюро мы узнали, что через  станцию  Мичуринск идет прямой поезд  до Смоленска. Добраться   туда можно пригородным  поездом до станции Грязи, а там  другим пригородным  до  Мичуринска.               
                СТАНЦИЯ    ГРЯЗИ.               
На следующий день, сели на пригородный поезд, и снова получилось, что  было свободно четырехместное  купе, а так хотелось поспать  по-человечески!  В  Грязи  приехали  после четырех часов.  Маню оставили  с  вещами  на перроне, а я с мамой  отправились  в  санпропускник.          
Маня  стояла  около наших  мешков и  разговаривала  с  какой-то женщиной, тоже охранявшей свой багаж.  Начинал  моросить  дождик,  и  Маня  не  заметила, как подошел мужчина, схватил  самый  большой   мамин    мешок и быстро  стал удаляться.  Женщина,  разговаривавшая  с  Маней,  крикнула: 

- Смотри, вон мужчина схватил  ваш  мешок!
 
Маня увидев, что нет одного мешка и  мужчину,  удалявшегося  в  толпе,  крикнула  женщине:

- Покараульте! - а   сама   бросилась    догонять   вора. 

Догнав его, она   уцепилась  за  мешок,  и  стала кричать:

- Ворюга! Отдай  мешок! 

Мужчина  дергал  мешок  к  себе,  хотел  отделаться  от девчонки, Маня  тянула к себе и  продолжала    кричать.  Вокруг  собрался  народ.  Мужчина  никак  не  мог  выдернуть  мешок  у  Мани,  бросил  его  и  скрылся.  Когда  мы  пришли,  и  Маня  рассказали  о  происшествии,  мама  сказала:

- Черт  с  ним  с мешком,  слава  Богу,  что  он не  убил тебя  .
 
Утром  мама  пошла  к  коменданту.   Нам  как  семье  фронтовика  выдали  талоны   на  завтрак  и  обед в   железнодорожной  столовой.  Наш  поезд  отправлялся  в  Мичуринск  после  обеда.  Этот  день  мы   панствовали -  плотно  позавтракали  и  пообедали  мясными  блюдами, на десерт  даже  был  компот


  11  продолжение   МИЧУРИНСК.     http://www.proza.ru/2008/01/29/260