Игра 3

АПРЕЛЬ. ГОСПОДИН ПОПРЫГУНИЧ. САНГРИЯ.

После объединения всех племен под своей властью в 35 г., Великий Баечник официально провозгласил место своей высадки – село Забегаловку (ныне г. Великое Баечниково) – столицей Байковой Империи, Великой Очень. Забегаловка оставалась столицей до 1637 г., когда от имени пришедшей к власти Боярской Ассамблеи боярин Рукокрюков перенес ее в Шутейково. Город Кукуево был основан по окончании Первого Шутовского нашествия в ознаменование победы над Шутовской Империей специальным эдиктом императора Фозэ IV от 1867 г. как “независимая столица Бивня”. В этом качестве он пребывает до сего дня…
«Сто рож – сто лиц. Познавательное разночтение для любознательных зазноб»

Наконец-то у господина Свистоплюшкина выдался свободный день. День, полностью освобожденный от деловых встреч, подписания контрактов на продажу сырья из Нюсиса-Угау в Бивень и готовой продукции из Бивня в Казимал, Гордевропию, Чукочаку и ту же достопамятную Нюсиса-мамон-бы-ее-побрал-Угау. Равным образом день этот был свободным от постоянных приставаний мадам Свистоплюшкиной (“Милый, ну когда же ты пообщаешься с сынишкой, он уж заждался relations avec son pere” , как говорила она стилем уже знакомого проницательному читателю купца Хрючатникова), чего Свистоплюшкину удалось избегнуть хитрой уловкой. Как бы то ни было, сегодня у него был один из немногих дней, что в среде бузуев и прочего люда имеет название “выходного”, а более грамотные купцы называют его чуждым словом “jour ferie” . По этому случаю герой данного произведения надел свой парадный пиджак в полоску, засунул руки в карманы и покинул ворота усадьбы, не имея, впрочем, никакой определенной цели. Вернее было бы сказать, что целью его было бесцельно побродить по Кукуеву в надежде встретить кого-нибудь из знакомых купцов и при случае пропустить рюмочку-другую джина. Но, понимаете ли, только в хорошей компании.

Итак, г-н Свистоплюшкин вышел на Адлявасовскую улицу (почему проезд, на котором купец некогда обосновался, носил именно такое наименование, сейчас не ответил бы и сам главный архитектор столицы г-н Скрёбонёбов) и направил свои стопы в центральную часть города, к порту. Там находились любимые его кафешки (столичное словцо, так любимое купцом, и не очень понимаемое на остальной территории Бивня) – “Промочигорло” шинкаря Балабольского, “Шальвары 62-го размера” под руководством небезызвестного г-на Шароварова, а также “Gorgee Lampee de Gin” , где заправлял г-н Огурцовкин. Последний из них Свистоплюшкин уважал особливо, ибо там всегда был в изобилии его любимый напиток, что трудно было сказать, не покривив душой, о прочих заведениях.

По поводу сегодняшнего дня господин Свистоплюшкин имел маленькую, но корыстную цель, а именно: втайне от жены немного отвести душу за стаканчиком джина в одном из этих элитных заведений. Кроме всего вышеперечисленного, купец знал, что в сих местах время от времени наблюдаются те господа, что составляют деловую часть Бивня, а ему весьма хотелось бы сегодня повстречать некоторых из них. В частности, Свистоплюшкин давно уже мечтал пообщаться с г-ном Трагицким на предмет продажи ему части сырья, что несколько залежалось на складах в Шутейково, а также г-ном Пузочёсовым, дабы он издал рекламную статью, повествующую об успехах бизнеса г-на Свистоплюшкина. Да и просто (ma parole d’honneur – до чего же въедлив гордевропский!) у нашего друга сегодня было преотличное настроение.

Впрочем, он был не одинок в состоянии своей удовлетворенности. Счастливых людей в этот весенний день в Кукуеве и его окрестностях было значительно больше, чем обычно. Счастлива была стайка девчоночек, беззаботно прощебетавшая мимо купца – весна, знаете ли. Счастлив был нищий у паперти собора Св. Кукуни: тепло, светло и в кепке звенела парочка полушек. Счастлив был г-н Шкафомордин, вышивавший крестиком очередной сюжет из “Казуара” на новом рушнике. Счастлив был г-н Мухобойкин, занятый сочинением передовицы в “Истину Энциклопии” под заголовком “О необходимости защиты ног валенками в целях предохранения от эпидемии простудифилиса из Чукочаки”. Счастлив был г-н Пропилмонеткин, на днях сдавший старшую из своих дочерей замуж, по каковому случаю и не выходил из состояния эйфории вот уже который день. Счастлив был le vieux chicaneur г-н Байканицын – он методично искал в толковом словаре слово “стос” и уже дошел до буквы “к”. Не менее счастливы сейчас были и супруги Балалайкины: жена тому, что все-таки уговорила мужа купить ей новую шубу, а ее муж – оттого, что на недельку госпоже Балалайкиной будет чем сердце успокоить и она отстанет от него хотя бы ненадолго. И даже в далекой Гордевропии престарелый г-н Дурноплод, доживавший свои дни в доме призрения, тоже был счастлив в ожидании ежевечерней чарочки джина. Но довольно словоблудий – теплый и солнечный день уже на дворе, а купец наш давно в пути.

Дойдя до собора Святой Кукуни – покровительницы города, Свистоплюшкин несколько секунд колебался в выборе дальнейшего маршрута. Идти ли прямо, к порту, где возможно встретить г-на Трагицкого? Но вместе с тем этот маршрут таил опасность нежелательной встречи с господами Трехдубовым, который там мог исследовать порцию мореного дуба, извлеченную на днях со дна Кукуевской бухты, и Хреноплясовым, принимающим очередной груз хрена из Кантамалии. Другой возможностью было пойти налево к деловому центру города, где имелась вероятность увидеться с купцами Байкознатичем, Ырыызуусничем и Однозвучным, а также искомым газетчиком Пузочёсовым. Однако же в свете сегодняшнего столь прелестного дня герой нашего романа решил налево не ходить, двинувшись прямиком мимо порта до главной площади Кукуева, которая носила имя Ояврика – легендарного сподвижника Великого Баечника в деле установления слова Энциклопии на всем пространстве Байканских островов.

Господин Свистоплюшкин не спеша шел по улицам Кукуева, по пути глазея по сторонам. Вокруг творилось немало забавного. Вот по правой стороне улицы потянулись ряды менял, алчными глазами впивавшихся в каждого прохожего в надежде выманить у него хоть немного полушек в обмен на пачки разноцветных купюр, трепетавших в их потных руках. И каких только денег здесь не было! Были тут стабильные, степенные и уважаемые финансистами всего мира шёгаву Корридонии и дзигаве Гордевропии. Были также не менее любимые в Бивне казимальские ырыызуусы, чукочакские намидо и эыанские эыани. Кое у кого можно было при желании отыскать более редкие петриканские петрики, раковины карабана, имеющие хождение в одном из бантустанов Диктатории Умелых Шутов, а у одного оригинала меткий взгляд купца приметил совсем уж экзотичные волоски блохи-щетиняки, что служат дензнаками на территории приполярного островка Пшакш. Каков курс этой валюты по отношению к отечественной полушке сегодня, с уверенностью могла сказать бы разве что известная банкирша мадам Перепилкина, и Свистоплюшкину в какой-то момент даже захотелось подойти к разбитному малому с таким вопросом, да уж не стал. Обернув же голову на противоположную сторону торговых рядов, герой нашей притчи увидел, как в мелочной лавчонке хамоватый приказчик обсчитывает лопоухих покупательниц. “Это нехорошо, понимаете ли, неправильно это, дамечек любить надобно, – про себя отметил купец, – сообщить бы кому”.

Однако данное происшествие тут же исчезло под наплывом новых фактов. На углу улиц Адлявасовской и Глеба Байканида некий наглый бузуй пристал к купцу с непотребной просьбой: “Барин, а барин! Дай полушку! Душа просит, и нутро, мамон его, горит!” Само собой разумеется, полушка у барина имелась, также разумеется и то, что оный никак не обеднел бы без данной полушки, но наглость смерда переходила все возможные границы. Поэтому Свистоплюшкин лишь отмахнулся от него, процедив сквозь зубы “Баечник подаст”, продолживши свой променад по вышеупомянутой улице. Чуть дальше, почти у перекрестка улиц Адлявасовской и Глеба Ояврида взгляд его уперся в лоток бродячего офеня, на котором лежало сочинение некоего г-на Арбоглоталкина под скабрезным заглавием “Изучение поэтесс изнутри. Комиксы”. Заглавие рассмешило Свистоплюшкина, он от души захохотал. Не переставая смеяться, купец свернул на улицу Глеба Ояврида, где и столкнулся нос к носу с господином Попрыгуничем – одним из тех купцов, что ворвались в элитное сословие империи так называемой “второй волной” (ежели первой считать исконно байканское купечество.

Тут уместен еще один краткий экскурс в историю Бивня. Дело в том, что имя Глеб являлось крайне распространенным в среде байканского населения. Истории известны Глеб I (он же Глеб Байканид), Глеб II (он же Глеб Ояврид), Глеб III (он же Глеб Тормозид), и так далее. Всего же в истории империи было зафиксировано не менее 127 Глебов, причем 39 из них играли немаловажную роль в исторических событиях, происходивших на территории государства. Поскольку Глебов этих было столь много, то историки уговорились различать их по событиям, в которых они принимали участие, а после этого указывать порядковый номер данного Глеба. Так, Глеб I Байканид был сподвижником Великого Баечника и споспешествовал продвижению слова священной Энциклопии по территории южного из Байканских островов, впоследствии названного именем Энциклопии. Глеб XIV Хреноид первым среди населения Бивня оказал явное сопротивление оккупационным властям Шутовской империи во время I Шутовского нашествия, отказавшись есть хрен, за что и был приговорен к тринадцати годам распятия через повешение. Глеб XVI Ырыызуусид чуть позже выбросил в океан все свои капиталы – 13 тонн золотых ырыызусов Шутовской империи с криком: “Долой ырыызуус! Полушки – вот наши деньги!”, а вслед за ними утопился и сам. Вот почему в каждом городе Бивня улицы имени различных Глебов имелись во множестве. Однако же вернемся к нашим героям, тем более что они уже успели завести беседу.

 – Добрый вам день, уважаемый господин Свистоплюшкин! – приветствовал его г-н Попрыгунич.

 – Да будет и вам он таков же, уважаемый господин Попрыгунич! – ответствовал ему тот согласно традиционной формуле байканского этикета, неизменно сохранявшейся еще со времен Великого Баечника.

 – Что привело вас в наши края? – продолжал вопрошать купец Попрыгунич таким тоном, будто от этого ответа зависело преуспевание и само его существование.

 – Да вот, знаете ли, гуляем-с, воздухом кукуевским дышим-с, понимаете ли, – в свойственной ему манере ответил тому купец. Г-н Попрыгунич был ему маловато знаком, поэтому стиль общения с ним купец пока не выработал.

Однако Попрыгунич оказался не из тех выскочек, что откровенно презирали старое купечество. Напротив, он выразил Свистоплюшкину свое неподдельное уважение.

 – Господин Свистоплюшкин, а как бы вы отнеслись к предложению прогуляться вместе? О делах поболтаем, о том, о другом, а заодно и посидим перекусим где-нибудь тут в guinguette . За мой счет, разумеется.

Герой наш, никогда не относившийся к идеям такого плана отрицательно, колебался не более пары секунд.

 – Я полезных першпектив, друг мой, никогда не супротив, – ответил он кстати вспомнившейся строфой из полузабытой раешной комедии, на которую ходил не то год, не то полтора назад. А Попрыгунич продолжал:

 – Простите меня великодушно, да не тутошние я. В Кукуеве-то всего парочку годков проживаю, а так – из Болванского родом. Там-то я каждую собаку знаю, а тут – вот вас, многоуважаемый, да господина Ырыызууснича, вот почитай и все.

Действительно, купец Попрыгунич сравнительно недавно появился в Кукуеве, переехав сюда с юга, из Болванского. Там он выбился в люди, сделав карьеру на продаже ватников. Да и фамилия его была явно свиньянских корней. Впрочем, Свистоплюшкин не был столь зашоренным (не в пример, скажем, Мухобойкину и Палкоедкину, которые блюли сословные привилегии, как девица непорочность), поэтому перспектива посетить кабачок в сопровождении купца не самых древних родов нисколько его не смущала. А г-н Попрыгунич меж тем продолжал:

 – Так я к чему клоню-то: не подскажете ли вы мне в вашем прекрасном городе какой-такой кабачок – и не слишком дорогой, и не дюже шумственный, а то я драк страсть как не люблю.

Глядя на хилые мощи говорящего, трудно было предположить обратное. Господин Свистоплюшкин решил воспользоваться добротой своего попутчика. Не в упрек ему, но он обычно старался поступать согласно обстоятельствам. А ежели обстоятельства шептали ему: “Объегорь ближнего своего”, то он, ничтоже сумнящеся, так и поступал. Купец Попрыгунич еще не успел завоевать достаточного авторитета среди купеческой общины Кукуева, а посему покутить за его счет зазорным совершенно не казалось. Тем более что он сам это предложил.

Итак, решение было принято однозначно. Оставалось найти место посадки. Конечно же, наш enfant gate de la fortune более всего уважал заведение г-на Огурцовкина, однако в последнее время туда повадился ходить купец Хрючатников (вероятно, из-за названия), а после встречи с ним в “Диком Ауле” Свистоплюшкин не особливо желал созерцать его раскосую физиономию. “Промочигорло” также отпадало, ибо в нем, с благоволения хозяина, собирались в основном его земляки, то бишь хачинцы, среди которых выделялся своей неугомонной натурой и необузданным нравом боярин Бичеватенький. Значит, и “Промочигорло” в данной ситуации также было для наших сотоварищей закрыто, так как ни одно место не могло быть «не дюже шумственным», коли боярин там объявлялся. Ресторация же г-на Шароварова находилась в конце улицы, прямо противоположном тому, к которому направлялись купцы. Так что в ответ своему спутнику Свистоплюшкин сказал весьма туманно:

 – Да, понимаете ли, имеется одно таковое местечко недалеко отсель. Название, каюсь, запамятовал. Да то беда ли? Ежель вы не прочь, то можно и его посетить. Джин там у их завсегда в сортаменте имеется. А вот кстати, а какой напиток вы предпочитаете?

Господин Попрыгунич замялся. Видно было, что спиртное он не особенно жалует. Однако предложение посетить кабачок исходило именно от него, и тут уж волей-неволей приходилось tener l’image . Несколько посмущавшись, он прибегнул к дипломатическому ходу:

 – Я-то? Да что я? Какой во мне-то прок али резон? А в кабачок зайти все же стоит. Там и разберемся. Пойдемте же, уважаемый господин Свистоплюшким, и будьте моим Глебом Байканидом.

Называя Свистоплюшкина именем святого провожатого Великого Баечника, молодой купец ничтоже сумнящеся претендовал на роль не менее как Отца Байкан. Впрочем, его предложение весьма польстило самолюбию сопутника. Они продолжили свой путь по улице Глеба Ояврида, которая, выходя на набережную реки Кукуевки, мимо порта вела их к центральной площади столицы. По пути Попрыгунич, оказавшись необычайно разговорчивым, доложил Свистоплюшкину все последние кукуевские сплетни. Оказалось, что г-н Колхозноватич приобрел в свою коллекцию новый и чрезвычайно редкий экземпляр маски галихчо из Петрикании времен Первого Шутовского нашествия, то бишь почти полуторавековой давности, отвалив за нее ни много не мало почти десять тысяч полушек (“Баечник Великий, на что люди деньги-то тратят!” – изумился про себя Свистоплюшкин). Г-н Хреноплясов всерьез занялся дигибридным скрещиванием хрена с хризантемой, в результате чего якобы получился хрен, цветущий крупными белыми цветками, названный им “хрензантемой” (“Не дай мамон, он его по городу рассаживать начнет – с него станется”). Г-н Мухобойкин послал в Боярскую Ассамблею очередную гениальную идею по спасению Отечества от происков международных осоцинов. Ежели ежей разбросать по тем дорогам, где будет наступать неприятельская пехота, то исколовши ноги об этих колючих животин, солдаты будут принуждены с позором ретироваться. Для поставки такого количества ежей необходимо будет выстроить по всей стране сеть ежиных инкубаторов, что даст Бивню множество рабочих мест. Чтобы же пехота не смогла защитить свои ноги при помощи сапог либо иного предмета обуви, надлежало прекратить экспорт любой обуви, равно как и сырья для ее производства во все страны, которые можно рассматривать как угрожающие безопасности Бивня.

После этого у Свистоплюшкина совсем пересохло в горле. Да, обильна земля байканская дураками. Ведь не сеют их, не жнут, а плодятся дурни энти по всей империи, и никак их не извести. Хуже крыс да тараканов, знаете ли! Глотка купца настоятельно требовало глотка джина, и он ускорил шаги в направлении заветного кабачка с позабытым названием, увлекая за собой г-на Попрыгунича. Тот увлеченно болтал о каких-то выборах и своем желании в них поучаствовать, но Свистоплюшкин пропустил его рассуждения мимо ушей.

Порт уже остался позади, но их уверенное мимошествие (неологизм, который купец Свистоплюшкин avec sentiment orgueilleux впоследствии применял в различных ситуациях с неизменным успехом) натолкнулось на неожиданное препятствие. Было оно персонифицировано в огромной толпе разномастного, в основном бузуйского, сброда, запрудившей как площадь Ояврика, так и прилегавшую к ней часть улицы со впадавшими в нее несколькими малозначными проулками. Достижение цели, вожделенной Свистоплюшкиным, стало весьма проблематичным: купцы, завязнув в людской массе, сначала замедлили темпы своего продвижения, а вскоре и вовсе принуждены были остановиться. Толпа, подобно волглой губке, не пускала их никуда. Что ж, героям этой истории не оставалось ничего иного, как слиться с народом и попытаться разобраться в происходящем.

В основном, конечно же, присутствовали на этом attroupement низшие слои байканского общества – трагики и бузуи. Хотя не без некоторого удивления господин Свистоплюшкин заметил меж ними купца Хрючатникова, восторженно внимавшего каждому слову, слетавшему с трибуны, а также и своего недавнего знакомого – Стакашку (то есть, pardon , Стакания Самогонича), так поразившего Свистоплюшкина своим взглядом. Однако же основную массу слушателей составлял так называемый люмпен-пролетариат, дорвавшийся до умных, то бишь понятных его разуму, речей. На подиуме, сотворенном из осиновых кольев, существовал – иначе и не скажешь – геншут Колпачинский. Кроме того, что он существовал, он еще и увещевал:

 – Мои любимые соотечественники и соотечественницы! Тайга бестолковья распластала черные крыла надо всеми теми, кто в нашем солнечном Бивне верует в лучшее. Посему мы, цвет байканской нации, мы, совесть народа Империи, молим всех, кто еще может думать, кто еще не продался осоцинам! Восстаньте из-под власти чужденцев, сбросьте ярмо поработителей, истребите осоцинов, и тогда вы, коренные байкане, станете истинными хозяевами на земле, освященной сошествием на нее Великого Баечника. Или же Великий Баечник не был прав, создавая для нас Энциклопию? О нет, он не мог быть неправым. Он был, был прав, он был тысячекратно прав, ибо Великий Баечник и правда суть одно, но не одно и то же, а одно целое…

Свистоплюшкин и Попрыгунич уже долгонько прислушивались к разглагольствованию Колпачинского, однако им его речь напоминала спутанный клубок – ни тебе начала, ни конца. Геншут точно так же мог толочь из пустого в порожнее еще полчаса, час, полгода, год до их прихода, точно так же, как и полчаса, час, полгода, год после их ухода. Тут Свистоплюшкин шепнул Попрыгуничу:

 – Друг мой, а может не стоит тратить наше время на всю вот эту пакость? Попробуем-кось выбраться из толпы да уж и идти туда, куда и собирались.

С этими словами он усердно заработал локтями, пытаясь пробиться к берегу бузуйского моря. Толпе это не понравилось. Она зашумела, забурлила и неожиданно выбросила Свистоплюшкина, а вслед за ним и Попрыгунича, на край площади. Здесь не поймешь откуда взялся передвижной шалман – были расставлены столики, на жаровне аппетитно готовилось мясо, а за стойкой, трансформированной из арбы, призывно поблескивала дивизия бутылок градусом одна выше другой. Толстоватый приказчик призывно крикнул нашим героям:

 – Угощайтесь, гости дорогие! Бесплатно для вас, только в этот раз! Колпачинский геншут угощает всех сейчас!

У Попрыгунича глазенки так и загорелись. Понять его было можно: вот удача так удача – и спутника угостить, и ни полушки не заплатить. Однако осторожный купец решил уточнить – как так бесплатно? Все, что ли?

 – Конечно, гости дорогие! – лицо шалманщика расплющилось в улыбочке. – Все, все, что ваша душа пожелает, бесплатно! Сегодня за все платит командир сабантуйных бригад генерал-шут Колпачинский, спаситель нашего Отечества от осоцинов и прочей нечисти.

Тут взгляд продавца сделался более подозрительным.

 – А вы, часом, не осоцины? – несколько менее дружелюбно спросил он.

 – Что вы, что же это вы-то, как же это вы так плохо-то о нас? – тут же затараторил Попрыгунич. – Мы тут – чистейшие байканские купцы. Вот я вот – купец Попрыгунич, оптовая торговля ватниками, а сопутчик мой – многоуважаемый купец Свистоплюшкин, коего представлять смысла не имеет.

Лицо официанта разгладилось.

 – Купцов мы завсегда привечаем. Что закажете-с?

 – Два стакана сангрии, что-нибудь сладенького, и по стакану сельтерской, – попросил купец Попрыгунич.

Свистоплюшкин не особливо любил всякие вина, тем более сладкие и фруктовые. Кроме того, мало хотелось ему и потчеваться за счет сабантуйного геншута, ибо быть сабантуйным бригадамв чем-то обязанным ему слабо улыбалось. Но раз господин Попрыгунич сделал заказ, обижать его не стоило. Тем временем господин геншут продолжал свою филиппику:

 – ...И пусть первым бросит в меня камень тот из вас, кто заявит, что это неправда. Я призываю вас, мои дорогие соотечественники – пусть сюда выйдет человек из народа, из вас, друзья. Пусть на эту трибуну поднимется самый обычный байканин, такой же, как и все вы, и пусть он скажет вам, чего же хотят истинные байкане. Что нужно простому жителю империи? Не осоцину, не казимальцу, не гордевропцу, а рожденному на земле, освященной присутствием Великого Баечника. Итак, слово человеку из народа!

Под аплодисменты толпы и крики “Браво, Колпачинский!”, “Виват геншуту!”, “Да здравствуют сабантуйные бригады!” генерал, сверкнув эполетами, сошел с трибуны и скрылся в рядах своих подчиненных, кольцом оцепивших трибуну. Купец Свистоплюшкин в который уж раз удивился доверчивости байкан.

В толпе меж тем происходило некоторое брожение. Похоже было, что из ее недр, как мамончик из табакерки, готов был явиться миру тот самый la voix populaire , которого так заклинал геншут. “Интересно, Купец, чокаясь только что принесённой сангрией с товарищем, спросил:

 – Как вы считаете, кто же следующим-то будет?

Попрыгунич, вертя в руках бокал, с ответом несколько помедлил. Было видно, что происходящее его явно заинтересовало и заставило задуматься.

 – Ну-у... Найдется какой-нибудь трагик, или бузуй похмельный. Этим завсегда есть чего сказать, хоть тебе свадьба, хоть похороны. Вот таких выскочек до власти допустишь, и что потом делать?!

Наш купец решил однако не делать поспешных выводов, а подождать следующего оратора, тем более что он уже пробирался сквозь плотную толпу к трибуне. Каково же было изумление Свистоплюшкина, когда в том он признал ... Стакашку!

От неожиданности он чуть было не поперхнулся. Стаканчик сангрии сейчас оказался как нельзя более кстати. Купец единым махом заглотнул всё его содержимое и принялся слушать, чего же такого умного сможет высказать фициянт из “Дикого аула”. А тот внезапно заговорил. Заговорил он медленно и отчетливо, свинцовыми гвоздями вбивая слова в уши слушателей. Голос его был таким же бесцветным, как и взгляд:

 – Мы, байканский народ, мы все, коренные жители Байковой Империи, Великой Очень, заявляем следующее. У нас нет более сил терпеть бесчинства и мерзкие выходки осоцинов. При попустительстве безвольного Старшого Баечника господина Елеелина осоцины заняли все руководящие посты в Бивне. Осоцины контролируют нашу экономику, наши банки, наше правительство. Недалек тот день, когда они начнут контролировать и наши мысли...

Свистоплюшкин был потрясен. “Откуда у простого смерда вдруг могла родиться такая речь, сила такая?” А половой, замерев с подносом возле столика купцов, радостно улыбался:

 – Ишь ты, как складно говорит! А ведь из наших, из кабацких. И верно ведь все – поразвелось тут этих осоцинов как грязи, прямо плюнуть некуда. Гнать их взашей к мамону на кулички!

Самогонич тем временем продолжал:

... И поэтому мы, истинные байкане, дети Великого Баечника, заявляем: все пришлые, все осоцины – убирайтесь вон с нашей земли! Бивень – для байкан! Осоцины – прочь в свои осоцинские страны!

И опять купца Свистоплюшкина поразил тот самый взгляд, который он впервые встретил в “Диком Ауле”. Сейчас это был человек, для которого осоцины были смертельными врагами, и если ради этой идеи предстоит завалить весь Бивень трупами – он сделает это, не задумываясь.

При последних словах Стакашки толпа пришла в неистовство. Она стащила его с трибуны и начала качать, скандируя: “Осоцинов – прочь! Бивень – для байкан!” Затем в людской массе началось брожение, перерастающее в движение. Около трибуны отряды парашливых мундиров во главе с Колпачинским строились в походные колонны, прочие присутствующие кучковались за ними. Организовавшись таким манером, демонстрация двинулась в сторону порта. Над колоннами разносилась боевая речевка бригад:

За счастье народа, байкане – вперед!
Геншут Колпачинский на бой нас ведет!
Долой осоцинов и прочих шутов!
Сразиться за Бивень всегда будь готов!

Господин Свистоплюшкин взял еще порцию сангрии и шоколадку, спросив кельнера:

 – И куда это они теперь?

 – Известно куда, – откликнулся тот, – в порт, осоцинов громить.

Шоколадка противно таяла между пальцами, и купец поскорее съел её, запив винцом.

 – Как громить? – ужаснулся купец.

 – А вот так и громить. Дюжине плоскорожих морды набьют, пару ароб опрокинут, тройку палаток сожгут да с полицией подерутся. Да и правильно – нечего этим тут торговать. У самих дела кое-как. Вот у меня третьего дня кошелек из кармана стащили. Ясно, осоцинских рук дело, мамон бы их побрал. Вот пусть за море по домам уматывают, да там и торгуют. А то куда не кинь, везде осоцин.

Он засмеялся, довольный своему каламбуру, и отошёл. Купец обернулся к господину Попрыгуничу. Тот все никак не решался приступить к своей порции сангрии.

 – А вам как, друг мой, все это сабантуйное действо?

 – Да как вам сказать, – замялся тот. – Не то чтобы очень, но и осоцины, по правде говоря, тоже распоясались. Нет, надо мне идти в политику, господин Свистоплюшкин, надобно. Я уже давно подумываю над этим. Господин Елеелин что-то совсем подраспустил иностранцев. Ватники вот и то мои сталиплохо брать. А всё почему? Осоцинские из Нюсиса-Угау дешевле к нам возить, ворт как! Только в них же не вата, а мусор сплошной.

Свистоплюшкин покраснел, так как в тех ватниках использовались отходы с его плантаций. Но Попрыгунич этого не заметил, ибо был увлечён своей мыслью:

 – Нет, теперь я точно решил: будут после Нового года выборы Старшого Баечника, так я на них точно свою кандидатуру выставлю. Уж я-то найду способ, как осоцинов на место поставить, родным купцам помочь и империю к процветанию привести.

 – Дай-то Баечник, – скептически ответил слушавший. – Но громить-то зачем?

 – Ну, громить – может быть это уж через край хватили. Но проучить их все равно надобно. Да впрочем, что нам с того – мы же не осоцины. Давайте лучше выпьем за процветание империи и мой будущий успех.

Купцы выпили, но настроение у Свистоплюшкина было далеко не такое радужное, как с утра. Особенно воздействовали на него речь Стакашки и его фанатичный взгляд. Он пытался себя успокоить (“Да пустяки все это, побузят и разойдутся”), но все равно нутро чувствовало, что в Бивне явно начинало твориться что-то неладное.

Площадь опустела. Порывы ветра кружили над ней обрывки конфетных оберток и мятые листки. Один из них подлетел прямо к столику приятелей. Свистоплюшкин развернул его и глянул в то, что было в нем написано. Однако после первых же слов: “Байканские патриоты! Черная туча опасности нависла над нашей любимой родиной! Враги, которые нам угрожают, всем хорошо известны и никакие шкуры агнцев не скроют их истинный осоцинский оскал....” стало ясно, что это очередная прокламация сабантуйных бригад. Купец скомкал бумажонку и бросил под ноги. Ветер немедля подхватил ее и весело потащил прочь в аромат апрельского дня.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://proza.ru/2001/06/04-44