Ожидание

       

       В этот город я приехала из пригорода, нужно было сдавать экзамены. Просто, в нашем населённом пункте не было ни техникума или училища, ни, разумеется, института. Нужно было искать квартиру, так как мне в общежитии места не нашлось. Туда принимали тех, кто приехал издалека, а я ведь могла на выходные съездить домой…
       Дали мне в приёмной института, куда я принесла документы, три адреса, где сдают квартиры абитуриентам. По одному адресу мне сказали, что уже взяли двух девочек. «Ещё рано»,–подумала я, – «пойду по другим адресам». Шла, шла, мне показалось, что так далеко зашла, дом, который был указан в записке, оказался каким-то нестандартным, высоким Парадное на замке. Потом подошла женщина, открыла входную дверь, спросила, куда мне, и впустила меня. Я поднялась лифтом на шестой этаж, позвонила, мне открыл мужчина, настолько неопрятный, небритый и неприветливый, что я, смущаясь, сказала, что не туда попала. Он захлопнул дверь, а я быстро вызвала лифт и спустилась на улицу.
       Остался третий адрес. Мне пришлось идти в другую сторону, я стала опасаться, что заблужусь окончательно, но тут как раз появилась нужная мне улица с аккуратными невысокими домами, с деревьями по сторонам дороги. Мне место понравилось, я решила, что если никого не взяли ещё на квартиру, то я тут останусь.
       Двери мне открыла пожилая женщина, она пригласила войти, спросила, буду ли я одна или с кем-то. Я сказала, что одна.
       –Вы мне нравитесь, деточка. Если девочка одна живёт в комнате, я беру с неё 30 рублей, но с вас я хотела бы брать только 20 рублей, потому что я вижу – вы скромная и милая девушка.
Я сказала, что согласна, конечно, плата небольшая.
       –А как вас зовут, и если можно, без церемоний, я буду говорить «ты», хорошо? А меня зовут Ада Иосифовна.
       –Меня – Люда.
       –Устраивайся, деточка, вот твоя комната, небольшая, но тихая, за окном клён, он немного затеняет солнце, но тут тебе никто не помешает заниматься.
       Я взяла в библиотеке нужные мне книги и через месяц уже сдала последний экзамен. Ещё через два дня вывесили списки принятых в институт, я была в списке, и так обрадовалась, что купила себе в магазине триста граммов конфет, и все слопала по дороге на свою квартиру. Нам дали три дня отпуска перед началом занятий. Я, конечно, поехала домой – это всего два часа пригородной электричкой.
       Мама и брат встретили меня как героиню, мама напекла пирожков с ливером, сварила наваристый борщ с мясной костью. Мы с братом немного поработали в огороде. Скоро ведь я не смогу помогать маме. Ей нелегко, ведь отца у нас нет уже целых два года. Попал под поезд, возвращаясь с рыбалки, где хорошо отметил счастливый улов… Вот как бывает.
       Но я и не думаю писать тут о себе, о том, как начала учёбу, как знакомилась со студентами. Разве это кому-то интересно? Спросила меня одна девушка, где я остановилась. Я назвала имя бабушки, своей хозяйки, а студента скривилась как-то нехорошо и сказала: «У евреев всегда грязно и чесноком воняет».
       –А ты приди, посмотришь и понюхаешь, – сказала я с какой-то досадой. Не знаешь, не говори. У этой женщины чистота идеальная, а у меня отдельная комната, где тихо, тепло и вообще, я не понимаю, при чём тут евреи.
       Больше мы с той девушкой не вели доверительных разговоров. Может быть, дело в том, что я, наверное, очень провинциально выгляжу. У меня веснушки, волосы хвостиком на затылке, да и наряды мои совсем простенькие. Я очень старалась понравиться педагогам, всегда готовилась к занятиям, и вскоре мне назначили стипендию. На радостях я купила своей хозяйке вкусные булочки, бутылку лимонада, медовые пряники. Так решила отметить свою первую стипендию. До выходных ещё было время, домой я теперь езжу только по выходным и через неделю, одну неделю пропускаю, а на другую еду.
       Ада Иосифовна так расчувствовалась, она согрела чай, мы сидели в гостиной, где на стене висело два портрета мужчин. Один из них постарше, другой – совсем молодой паренёк, красивый. Ада Иосифовна заметила, что я смотрю на портреты и, когда мы попили чай, сказала мне, что, если я хочу и у меня есть время, она расскажет мне об этих портретах. Да, я никуда не спешу. Конечно, я хотела бы послушать.
       –Я сразу увидела, что ты милая и скромная девушка. Другой я не рассказала бы эту историю. Это очень необычная история. Вот этот пожилой мужчина – мой муж, он умер пятнадцать лет тому назад. Это я зажилась, а он не смог пережить смерти нашего сына. Вот этот красивый парень и есть наш сын. Прошло уже двадцать лет, как его нет на этом свете, но у меня есть внук, ты, деточка, его увидишь. Хоть он и живёт в Москве, но меня, свою бабулю, не забывает.
       Мой сын разбился в автомобильной аварии. Сейчас я принесу газету, везде писали об этом.
       Бабушка подошла к старому коричневому комоду и достала оттуда газетную вырезку.
       –Вот, смотри: страшная авария на седьмом шоссе, трое погибших, один пострадавший в крайне тяжёлом состоянии. Это и был мой сын…
       Но это не всё. Я сидела возле его кровати, муж тоже был с нами, мы сидели неделю, две, потом три недели. Врач давно отключил сына от аппаратов. Он сказал нам, что травмы моего Феликса несовместимы с жизнью. Но он почему-то жил и не умирал. Только как жил? Врач показывал нам: «Смотрите, я поднимаю его руку и просто отпускаю её, рука падает. Он фактически уже не живой человек. Только губы подёргиваются, вы же видите. Это называется агональное состояние, понимаете?» Мы всё понимали, видеть его в таком состоянии было невозможно тяжело. «Что нам делать, доктор?» «Нужно помочь ему умереть, нужно дать ему покой, освободить его, наконец. Нет, я не имею права делать ему какой-то укол, как вы просите, у нас в стране нет закона, что можно применять эвтаназию, это значит – помочь человеку отправиться в мир иной». Мы просили, плакали, мы просто не могли больше этого видеть. И тогда доктор сказал нам одну странную вещь.
       –Ты не боишься, деточка?
       –Нет, нет, продолжайте, что же он вам сказал?
       –Он сказал, что бывает такое, что человек перед самой-самой смертью даёт себе какую-то установку. Его мозг даёт какую-то программу. Понимаете?
       –Нет, простите. Как это?
       –Он сказал, что когда привезли нашего сына, Феликс два-три раза повторил женское имя – «Вика». Может быть, – сказал нам врач,– он ждёт эту женщину, может быть, он собирался что-то ей сказать, он что-то не завершил… Он не может умереть, пока не сделает этого. Вам нужно найти Вику, поверьте.
       А Вика – это жена сына, с которой он разошёлся два года тому назад. Конечно, я знала, как её найти. Она была ужасно вульгарной, она захватила Феликса в какие-то сети, делала ему страшные вещи, о которых я за всю свою жизнь даже не слыхала. Она развратила его. Мы потом прочитали с мужем о её подвигах в дневнике Феликса. Там такие слова… я не могу вам всего передать…
       Наконец, он оставил её, ему стало легче. Он стал зарабатывать, купил машину. И вот – авария.
       Я не разговаривала с Викой после их развода, я не знала, что у неё сын от Феликса. Это уже потом, когда мой сын наконец-то смог умереть, я узнала, что у нас есть внук. Он – копия Феликса, всё от него, такие же глаза, такие же привычки, даже голос…
       Когда она пришла в больницу, она попросила нас с мужем оставить её одну с Феликсом… Она потом рассказывала, что присела на стул рядом с кроватью, она видела, как подёргиваются его губы. Вика стала про себя, понимаете, не вслух, а мысленно, говорить с ним. «Я пришла, Феликс,– сказала она,– ты меня ждал? Я хочу сказать тебе, что у нас растёт сын. Он, к сожалению, не увидит своего отца. Его зовут так, как ты хотел – Миша. Феликс, прощай!» – вот такими словами она мысленно говорила с ним. Потом увидела, как его губы сжались, и вдруг всё лицо расправилось, спало напряжение… Она выбежала к нам и сказала: «Он ушёл…»
       Мы с мужем вбежали в палату и замерли, на лице сына – какой-то праздничный свет, как будто он видит ангелов. Потом я упала в обморок. Теперь доктор оказывал помощь мне…
       –Какой ужас… А потом?
       –Мы его похоронили… Вика была на кладбище, я подошла к ней, поклонилась и заплакала. Она тоже плакала, извинялась, сказала, что была дурой, а потом вдруг сказала, что мне пора познакомиться с внуком. Как мы бежали, когда, нагруженные подарками, подъехали к дому Вики! Как мы этого ребёнка целовали, баловали…
       Да, теперь я одна, но у меня есть внук. А для чего ещё жить, я не знаю…
       Вот такая история…
       Теперь я думала об этом странном почти месячном ожидании фактически умершего человека. Неужели такое возможно?! И мы все – учёные, верующие и вообще – люди ничего не знаем, на самом деле…
       Приехав домой в выходной день, я рассказала всё маме, а она говорит:
       –Конечно, мы многого не знаем. Я когда-то видела фильм, там один матрос, как будто уже убитый, всё время что-то передавал с помощью азбуки Морзе. Всё, что он хотел сообщить, уже не было нужно, вокруг него стояли друзья, не знали, что с ним делать. А он, этот неживой матрос, всё время рукой пытался сообщить что-то важное. Один из друзей прислушался и решил, что нужно ответить этому человеку тем же способом выстукивания. Как только он закончил своё сообщение, рука матроса перестала выстукивать, она упала с облегчением. И все сняли шапки. Он умер. Понимаешь? Он уже не мог жить, но рука его, по приказу головы, всё время продолжала своё дело. Странно, конечно. Но ты же знаешь, что я много читала и знаю, что такое бывает… Жалко твою бабушку. Я передам тебе для неё сухие сливы, яблоки. Пусть варит компот. Много пережила эта женщина, будь с ней любезна, дочка.
       Ночью я плохо спала, у нас через два дома в сторону города проложена железнодорожная ветка, стучат не спящие в ночи поезда. Раньше я никогда не обращала на это внимания. Спала крепко. Мне нравился приятно-ритмичный перестук, подрагивание, дребезжание оконных стёкол, но после того, как обжилась у Ады Иосифовны в её тихом уютном доме, мне показалось, что здесь в моём родном доме так шумно, тесно…
       Но ведь речь не обо мне…