Моя весна

Было так холодно, что даже хрустальную рюмку на столе я принимал за произведение резаного льда. За одну темную ночь снег лег на крышах домов, будто невидимый кондитер присыпал все вокруг сахарной пудрой, приняв здания за невиданные причудливой формы пирожные. Надев свою любимую куртку, я вышел на улицу, достал из кармана сигареты и, жадно потягивая яд, пошел прочь. Сахарная пудра больно билась о мои руки и лицо. Они краснели. Мне казалось, что вот-вот еще шаг за тот поворот и снежный город кончится и лед под ногами тоже, а дальше все будет зелено и пахнуть свежей травой с привкусом солнца. Но холод вокруг все не прекращался, а я шел уже так долго, что, пересек почти весь город и оказаться у здания вокзала. Мелькнула мысль: “А что если мне уехать в весну?”. Я зашел. Внутри здания было почти пусто. Подойдя к кассе, я весело улыбнулся женщине в окошке, думая, что она сейчас тоже посмеется над моей шуткой:
- Можно мне один билет в весну? – произнес я, но женщина, вопреки ожиданиям, спокойно спросила:
- Паспорт с собой?
- Нет. К чему мне паспорт? Билетов-то все равно нет, - вздохнул я.
- Ну, от чего же нет? Есть, – ответила она тоном, каким умеют говорить только кассиры. - У нас куда угодно билеты есть.
- И что до весны тоже? – я подумал, что теперь уже шутит она.
- Конечно, – серьезным тоном сказала женщина. – Так что? Брать будите?
Я растерялся:
- А как же паспорт?
- Да на что мне Ваш паспорт? Я и так оформлю. Берете?
“А, была – не была”, - подумал я.
- Беру! Сколько стоит?
- Для Вас бесплатно. Поезд все равно пустой.
- Почему бесплатно? Я могу заплатить, – сказал я, доставая кошелек. - И почему поезд пустой?
- Ну, не пустой. В нем кроме Вас еще семейная пара. Мы поезда под запрос подаем, больше в весну никто не едет. А деньги уберите, говорю же: бесплатно. Имя Ваше как?
Я назвался. Она что-то набрала на своем компьютере, достала из машинки билет и дала его мне. На тонкой двойной бумаге оранжевого цвета было написано: “10.02 17.56, вагон 5, Зима – Весна, места 010, Манеев А.Б., белье включено”.
- Ваш поезд отходит от третьего пути, идите сейчас, а то опоздаете.
Поддавшись какому-то минутному сумасшествию, я быстро вышел на платформу. Поезд уже подали. Он был самый обычный, синий с грязными окнами и жесткими лавками, обтянутыми бардовым материалом. Из всего состава дверь была открыта только в пятом вагоне. Я подошел к девушке, которая проверяла билеты.
- Знаете, а у меня паспорта нет, - протянул я.
- Вы же в весну едите, туда паспорт необязателен. Проходите скорее в вагон, – она ласково улыбнулась и подтолкнула меня к двери рукой.
Я зашел. В вагоне царила удивительная первозданная тишина. Поезд тронулся, а меня внезапно охватил ужас, который невозможно было унять: “Я совершенно один куда-то еду, не знаю сколько на это нужно времени, как оттуда потом обратно вернуться и вообще через два дня меня ждет работа!… ”.
Проводница словно прочла мои мысли:
- Не волнуйтесь, мы скоро прибудем в весну. А поезд потом Вас дождется.
Я, успокоенный и уже ничему не удивляющийся, прислонился головой к окну и провалился в сон. Не знаю сколько прошло времени, но меня разбудил задорный голос девушки.
- Мы приехали. Вам пора выходить.
Я выглянул в окно и увидел там весну. Быстро встав, я вышел из поезда и огляделся. Было тепло и солнечно, как бывает только в начале мая. Деревья уже полностью одетые в листву радовали глаз. Недалеко от станции стояли маленькие деревянные дома, во дворах которых играли дети. А где-то вдалеке текла речка, неся на себе бумажные кораблики. Все это было невероятно знакомо мне. Я спустился с платформы, решив подойти к ребятне. Поравнявшись с крайним домом, я ахнул: это была деревня, в которой я провел все свое детство. В том крайнем доме, крашеном в синий цвет, жили мои родители, а в доме через дорогу - тете Люся, которая пекла дивные пироги с капустой. На ту речку мы с ребятами ходили все компанией рыбачить, а это дерево до сих пор помнит мою разбитую, при падении с велосипеда, голову. Вся деревня – это мое детство, моя вечная молодость, оставшаяся только в памяти и вечная весна. Кажется вот-вот на порог дома выйдет мать и позовет обедать за дубовым столом, а отец, как всегда, опоздает к ужину. Кажется вот-вот ко мне подбегут мальчишки и позовут с собой в чей-то чужой сад с высоким забором собирать еще зеленые яблоки. Мне стало тепло и даже жарко в этой весне. Я погулял по деревне, сходил на речку, обошел все любимые места и, ни с кем не разговаривая, вернулся задумчивый и радостный в свой поезд, увозя с собой в снежный город часть своей личной весны, наполнившей заледеневшее сердце теплотой.

***

Обратно в Москву поезд ехал так медленно, что казалось, он просто катится по рельсам отпущенный машинистом. За окном было темно и лишь иногда во мгле показывался какой-нибудь маленький город, освещенный фонарями столь ярко, что сидя в купе можно было подумать: “Он объят пламенем!”. Попутчицей моей была миловидная девушка с аристократическими жестами и длинным темной ткани зонтом-тростью. Это, пожалуй, самая точная ее характеристика и пусть я не берусь описать Вам ее внешность, я уверен, что воображение читающих не ошибется, рисуя портрет. Единственное, что мне хотелось бы добавить к нему, так это ее имя. Звали ее Ирина. Почти все время пути мы говори с ней. Девушка с жаром рассказывала о своей любви к поэзии, легкой и невесомой, о прозе Гуро, погружающей в мир небесных верблюжат, о картинах Поповой, написанных по осколкам разбитых стекол, и еще много-много о музыкантах, о критиках, чьих имен я не знал или, может, забыл, но после разговора уже снова не вспомню. Ирина говорила и при этом столь проникновенно смотрела мне в глаза, что я чувствовал, как погружаюсь в мир авангарда, обрисованный ею. Мне казалось, что она может вечность растворить в своих рассказах, но вдруг в купе воцарилось молчание. Внимательно осмотрев меня, она спросила: “А Вы из какого города?”. Этот внезапный вопрос ошарашил меня. Я не успел ответить, как Ирина продолжила: “Знаете, я хочу Вам рассказать что-то и думаю, Вы поймете", – голос ее стал тише. Она почти перешла на шепот, каким меж собой обсуждают свой план заговорщики, собирающиеся напасть на царя. - Мне кажется, что все люди на Земле живут в разных городах – каждый человек в своем, - она взяла меня за руку и вся наклонилась чуть вперед. – Вот Вы, например, что своим городом считаете?”. Я хотел было с ходу ответить, но задумался: “А действительно, что такое мой город? Что он для меня?”. То есть я, конечно, знал где живу, но в то же время вдруг понял, что абсолютно не знаю этого. Мне на миг показалось, что там где мой дом может мне совсем и не родной мне город, а родной там, куда я езжу или где родился... Спутница, видя мою растерянность, улыбнулась и продолжила: “Понимаете, люди могут жить на одной улице и видеть ее совсем по-разному. Города - это всего лишь слияние разных мест и чувств, которые пробуждаются в людях, когда они видят что построили архитекторы. Города – это творения множества людей в них живущих и приходящих к ним. Дома, они будто сотканы из тысяч плоскостей воспоминаний разных, чувств, связанных с событиями. Мне иногда кажется, что театры и галереи создают не строители, не танцоры и художники, а люди, которые туда приходили. Они создают то, что чувствовали, находясь внутри. Эти ощущения, они накладываются друг на друга и рисуют причудливые фасады зданий, а иногда и внутренние убранства. Мой город, в котором я живу – это парк рядом с домом, где я гуляю вечерами, это площадь фонтанов, на которой ветер унес мой плащ, и еще сотни мест, о которых во мне остались воспоминания. А у Вас ведь другие места и другие мысли, когда Вы приходите туда ”. За окном уже двадцать верст тянулся частокол леса, облака плыли, полны водой, будто кто-то стирал ими следы, а затем повесил на место не высушив. Я молчал, думал над сказанным и не смел, да и не знал, что ей возразить. Мои сухие тихие слова разбили тишину: “Я понимаю Вас”. Спутница загадочно улыбнулась. Ее глаза осветила радость. “Я знала, что Вы поймете”, - сказала она. И снова до самого приезда в Москву потекли разговоры о лирике, о живописи, только я все думал про ее город. Все думал что же в нем есть кроме парков и авангардистов.