Элис

Девочка проснулась от холода и оттого, что кто-то позвал ее сверху. И посветил фонарем в лицо. До этого были ломкие шаги ходульных ног, и в чудной шляпе человек звал ее знакомым будто голосом.
Она проснулась, но не стала открывать глаза. «Откуда он знает мое имя? Такой смешной, я бы запомнила...»
Худой, весь в черном, потушил фонарь, но остался стоять рядом. Ждал, пока девочка проснется? Или застыл, восхитившись ее красотой? Хм, девочка не была красавицей – слишком худа и большеголова. «Ты – уличный фонарь, и уже утро. А я едва не поверила тебе, да, едва не поверила, что нужна кому-то, нужна еще кому-то кроме кошки, с которой мы по-настоящему и не подруги, потому что у нее есть свой дом, а у меня – нет».
Девочка открыла глаза и очень удивилась. Фонарь улыбнулся ей и приподнял свою шляпу. То есть это был не фонарь, а очень худой и высокий полицейский и жуть как похожий на одного писателя, которого девочка видела когда-то на фотографии в газете, но совершенно не запомнила его имени. «А ведь как кстати было бы вспомнить!»
- А вы знаете, вы похожи на одного писателя?
Иногда лучше сказать, что в голову первое придет, чем молчать.
- Пойдем в участок.
А иногда – наоборот – промолчать.

И даже чаще так!

Когда они пришли в участок, в окно уже вовсю светило солнце. Девочку посадили на стул, и она согревалась и щурилась от его лучей. Полицейский поговорил по телефону, девочка не слушала, после вышел ненадолго и вернулся уже с картонной папкой под мышкой, сел за стол и углубился в чтение.
Было так тепло и в голове совершенно пусто без мыслей. От нее ничего уже не зависело, и только живот от голода мучился тоскливо.
Так прошло около часа.
- Я хочу есть.
Полицейский вздрогнул и обернулся на девочку.
- О Боже, Эллис, я про тебя забыл!
Из ящика были извлечены два бутерброда с маслом и сыром, бумага пропиталась насквозь до того, что казалась съедобной.
- Запивать чем будешь?
- Воды.
Пока полицейский ходил за водой, девочка встала и, жуя, читала бумаги из папки. Там было все о ней и так подробно, что Эллис удивилась чьей-то усидчивости, и порадовалась. Так приятно, когда тобой интересуются, справки наводят, фотографии...
- Спасибо.
Эллис взяла воду и подошла к окну. Полила цветы и допила остатки.
- У меня сегодня необычный день. Во-первых, мне исполнилось тринадцать, а во-вторых, я познакомилась с удивительным человеком, так похожим на одного писателя и даже много добрее его, угостившего меня чудесным завтраком!
- Эллис, ты знаешь, кто я.
Девочка с минуту смеется в кулачок, успокаивается.
- Уф, рассмешили. Женя, а что вы сейчас пишете?
- Ты знаешь, я больше не пишу.
- Не пишите ничего, ах как это грустно...
- И что же грустного?
- Грустно, что я состарюсь, пока вы напишете свой роман. Я чувствую себя распятой на фоне вашего молчания. И уважаю в вас это несебялюбивое упрямство. Я...
- Эллис, ты арестована. Пока ты здесь, но это ненадолго. Когда я закончу с бумагами, ты будешь препровождена в камеру. Там сыро и холодно, и может тогда, хорошенько подумав, ты вернешься к своим прямым обязанностям, я перечислю: школа, дом, долг дочери и внучки перед лицом твоих весьма уважаемых...
Жестом девочка останавливает перечисление.
- Достаточно, я поняла.
- Что ж...
Нажимает на кнопку на столе. Открывается дверь и в комнату заглядывает охранник.
- Уведите эту особу в ту самую дальнюю камеру, в ту, что с крысами и пауками. И не кормите до завтрашнего утра, она очень сытно покушала. До свидания, Эллис.
- До свидания, господин... предатель.

Пауки и крысы. Пауки плетут паутину, они быстрые и беспощадные. У крыс острые зубы и длинный тонкий хвост без шерсти. Это все знают.
Пауки бессовестные, крысы – безжалостные.
Когда встретишь паука – не слушай, не слушай, не слушай!
Когда крысу – беги!
«У охранника нет желания говорить. И даже непонятно, слышит ли он? А может нарочно? На все вопросы ответил и не любит повторяться, ведь все вопросы одинаковые; о чем же еще его могут спрашивать кроме как не о крысах или пауках – брр! А если спросить, скажем, о видах на урожай, окажется милым человеком; разговорится и станет хохотать вдруг и слезы тереть рукавом. И окажется у него семья, и дочь моих лет. И даст мне палку, чтобы я могла показать ее пауку, чтобы он понял, что я не шучу. И крысе, чтобы не оказаться на полу со сломанной рукой».
Коридор завернул и закончился в полной темноте, так что когда распахнулась дверь, девочка зажмурилась и минуту еще ничего не видела; стояла на крыльце и ее не торопили.
Это был задний двор, и дверь снаружи оказалась совершенно ржавая. Девочка ступила в траву, в чертополох, и из-под ног ее разлетелась сотня бабочек. Как тихо здесь. Только кузнечики. Удивительно, но тропинки нет и им приходиться идти, продираясь в цепких травах. Двор огромный и под стать ему лопухи, и стебель у них ну точно как ствол небольшого дерева, а под листом сумеречно, сыро и пахнет грибами.
«Гигантские лопухи! Здесь бы преспокойно поместилась пожарная машина. Даже подпрыгнув, я бы не дотянусь до его пушистого купола. Необычное место, и почему я о нем раньше не знала? Жила, по большому счету, где попало. Спала – где придется. А здесь так удивительно тихо и необычайно яркие птицы проносятся стайками. И я бы не удивилась, встретив озеро. И даже ручей...»
Девочка не заметила, как оказалась одна; охранник исчез, он заблудился.