Не обижайте стариков

       По советской привычке мы продолжаем стремиться к счастливой жизни. Ну там, чтобы деньги были, и здоровье, и молодость. Общество беззаботных, сексапильных и глупых людей – вот наша главная цель. И, естественно, не все подпадают под определение беззаботности и глупости, а значит, не все смогут вписаться в неизбежно грядущее счастье.
       От бомжей мы как-то уже научились избавляться, сочетая общественное презрение с милицейскими облавами. С престарелыми сложнее, хотя проблем с ними не меньше. И едят они, и место занимают, и двигаются медленно, мешая человечеству организованно бежать к пропасти. Да и вид их вызывает мало веселья, а ведь веселье – это и есть главный смысл нашей жизни. Хотя, если рассмотреть повнимательнее какую-нибудь бабуську, то можно улыбнуться. Вон она, такая смешная, стоит у прилавка, ковыряясь в затрепаном кошельке, еще надеясь в нем что-то отыскать, кроме вчерашних надежд. Или стоит на тротуаре, тщетно пытаясь продать старый хлам с антресолей или серые ромашки, сорванные где-то в канаве или на обочине дороги.
       С этим надо что-то делать! И пока интеллигенствующий Запад, протирая очки, обсуждает возможность эвтаназии, то есть лицензионного убийства, у нас стариков давно убивают солидарным отношением: «пожил? Отползай, дай другим пожить».
       А недавно в нашем городе появился маньяк-наркоман. Он выслеживал одиноких старух, провожал до двери квартиры, дожидался, когда жертва откроет дверь, вталкивал в квартиру и убивал молотком и (или) отверткой. Затем новый Раскольников собирал денежки, в обилии хранящиеся у старух, и исчезал. Бизнес неприбыльный, скажем, но нетрудный. Милиция упорно отказывалась верить в слухи о серийном убийце. И поверила только тогда, когда случайно его поймала. То-то было удивленья!
       Общественность, которая была в курсе, ужаснулась, но отнеслась к маньяку с пониманием. Ведь Раскольников посягал не на нее, на общественность, а на тех, кого жалко лишь в контексте повседневного благородного негодования, то есть не в душе. А он, между тем, выступил этаким общественно-полезным пионером, только переводящим бабушек не через улицу, а с этого света на тот.
       
       Когда-то в центральном районе нашего города стоял храм. Это было ветхое деревянное сооружение. Храм был построен до революции, затем в нем лет семьдесят бесчинствовали большевики. В 90-х годах, набаловавшись досыта, они, наконец, вернули его верующим. Износ храма, по оценкам разных комиссий, составлял порядка восьмидесяти процентов. Для справки: при шестидесятипроцентном износе здание признается аварийным с последующим запретом в него заходить. Но настоятель принял всю ответственность на себя, и службы в еле держащихся стенах продолжались. И если бы во время литургии рухнула крыша или сломались сваи, то настоятель незамедлительно отправился бы служить в ближайшую тюрьму, к чему он был морально готов и даже имел в ней (тюрьме) на этот случай кое-какие связишки.
       Было множество проектов по восстановлению храма от частичной реставрации до полного снесения и нового воздвижения, но все это существовало даже не на бумаге, а в бродящих умах. В конце концов, храм все же снесли, а на месте его построили новый, но это было уже позже описываемых событий.
 Отопление простиралось не по всему зданию, в частности, в алтаре его не было вообще. Из-за этого в морозные дни расход кагора в алтаре увеличивался в несколько раз. Но температура в алтаре была не намного ниже температуры зала, хотя и стремилась к уличной. Все потому, что тепло числилось только в счетах N-энергосбыта, а в жизни батареи с трудом растапливали иней на самих себе. Разница в погодах на улице и в храме ощущалась только в сильный ветер – ветер внутри храма не так гулял, как снаружи. Сказывалось, знаете ли, наличие стен и потолка.
       Служить в храме было, мягко выражаясь некомфортно, поэтому этот приход был в епархии чем-то вроде дисбата в армии. Сюда отправлялись проштрафившиеся, а также сомнительные попы исправлять свое неправильное мировоззрение. Недостатка в таких попах в епархии не было, и штат прихода всегда был полностью укомплектован. А потому службы, несмотря на малую вместительность храма и малую посещаемость, отправлялись ежедневно.
       «Приидите, ядите…» - возвещал с аналоя очередной штрафник с чашей в руках, мрачно окидывая взором пустой храм, и не договорив, убирался в алтарь. Приходить и «ясть» в будние дни было некому.
       Впрочем, это не совсем так. Один человек в храме все-таки присутствовал. Это была маленькая светловолосая старушка лет восьмидесяти. Светловолосая, потому что, несмотря на преклонный возраст, седины у нее было немного. За редким исключением она ежедневно приходила на службу и отстаивала ее до конца. К ней уже привыкли и особо не замечали. Поварихи церковной трапезной ее подкармливали после службы, выведывая ее доступные старушечьи тайны. Оказалось, она жила недалеко от храма в однокомнатной квартире вместе с внуком. Внук был взросл, безработен и пьющ. По старинному русскому обычаю он бил свою бабку и отбирал у нее пенсию. Впрочем, он был достаточно веротерпим и отправлять богослужебные надобности своей любимой бабушке не возбранял.
       Я видел эту бабушку, одиноко стоящую в центре маленького храма. Я помню ее белый в цветах, когда-то праздничный платок, который она поправляла, охорашиваясь. И казалось мне тогда, что вся эта служба с попами и певчими, весь этот чудом не рассыпавшийся храм и существуют только ради того, чтобы вечно маленькая девочка – эта бабушка могла придти на свидание со своим Великим Отцом. И все мы, суетящиеся по выходным со своими свечками, нелепыми просьбами и лживым покаянием – всего лишь статисты, бутафория и антураж. Великий Бог Своим Духом укрепляющий трухлявые стены сгнившей церкви не дает рассыпаться этому хрупкому домику только для того, чтобы Его маленькая дочь пришла и рассказала Ему, как она провела еще один день на этой полной греха земле.
       Представьте себе седого полковника СОБРа, наводящего своим именем ужас на всю окрестную уголовщину, сидящего у себя дома на диване и виновато выслушивающего маленькое кудрявое создание, раскачивающееся у него на колене. Да, он не смог придти вчера на ее утренник. Да он забыл купить сегодня акварельную кисточку. Он всюду виноват перед нею, и готов слушать ее укоризны бесконечно.
       Он способен порвать всякого, кто обидит это маленькое существо, да так, что ни одно ателье потом не возьмется за штопку. И зная его силу, его единственная дочь никогда не признается ему в том, что ее кто-то обидел. Грозный и бесстрашный человек, оказывается, находится в подчинении у совершенно беспомощного существа, власть которой над ним абсолютна и непреходяща.
       Вот такой абсолютной властью, казалось мне, наделена была та смешная полуслепая старушка. Непреходящей властью над Богом, властью, которой не обладает ни один из великих властителей мира. И всякий, кто дерзнул бы обидеть ее, не смог бы даже по-настоящему об этом пожалеть, потому что лохмотья электронов, которые остались бы после храбреца, не обладают чувством жалости. Но, судя по тому, что сонм подлецов и негодяев продолжал спокойно существовать вокруг нее, видимо, ни одной жалобы от нее Отцу не поступало. Наоборот, она сдерживала своими молитвами поднимающуюся в гневе Божественную Руку. И других объяснений, почему мой любимый город до сих пор не сгорел, у меня не существует.
       Но через некоторое время родственникам старушки понадобилось жилье в центре, и ее депортировали в неизвестном направлении. Больше я ее никогда не видел, и не слышал о ней ничего. Настоятеля вскоре оставил занятие культом и уволился вчистую. Штрафники исправились, кто как сумел, и, получив, кто по приходу, кто по шапке, тоже исчезли с глаз. В приход пришли свежие люди, снесли старый храм, построили новый. И теперь он в праздники полон грешников, не опасающихся, что им на голову свалится бревно, чего они вполне и давно заслуживают.
       Жизнь наша полна случаев счастливых и не очень. И страшно подумать, что все наши мечты и планы могут рассыпаться в мгновенье ока от досадливого толчка в спину неуклюжей бабки, неторопливо громоздящейся в маршрутку. Что все наши карьеры и бизнесы могут рухнуть от глупых старческих претензий к качеству, заметьте, не нашего (!!) а китайского товара. Что наши здоровье и долголетие могут в одночасье растаять от простого, даже мысленного, пожелания старикам побыстрее очистить этот мир и отправиться на кладбище.
       Я не призываю устраивать новые комиссии и фонды по «поддержке и оказанию», тем более, что толку от них еще меньше, чем от самих пенсионеров. Я не призываю самим поддерживать незнакомых стариков, хотя найдутся наверняка и такие, которые способны подойти к старушке, копающейся в кошельке, сунуть ей десятку и сказать: «Смотри, роняешь, разиня». А есть, наверное, и такие, что могут купить старый дедовский утюг у бабульки, а за углом выкинуть его в урну. Я не призываю думать о других, это было бы просто неприлично в наше счастливое время.
Я призываю всех еще раз подумать о себе, о любимых, и просто никогда в жизни не обижать стариков. А потом жить долго и счастливо.