Яма

Шевченко Иван – бригадир колхозной строительной бригады матом ругался только по делу. Не выйдет кто-то из мужиков по пьянке или ещё по какой уважительной причине на работу, так и схлопочет по самое это самое, ну, первое число.
       
Бригадир обкладывал нерадивого такой трёхэтажной архитектурой, что у того сразу же пропадало желание повторяться в содеянном до ... следующего раза.
       
Виновник, краснея, старался не нагнетать поток нравоучений начальника и по привычке течку поносных слов покорно воспринимал, потупившись, как должное.
       
На сей раз экзекуции был подвержен Харламыч –безалаберный, бесхозный мужик сорокалетнего возраста, перебивающийся подсобной работёнкой в бригаде, божьей милостью, да сердобольностью бабки Нионилы, выделившей сиротинушке сараюшку для жилья на собственном подворье. Залатал Харламыч «хоромы» как мог: замазал глиной с соломой бревенчатые стенки; буржуйку откуда-то припёр; собрал из старья топчан; из ящиков из-под яблок сварганил стол; посудой обзавёлся ... на свалке, да мужики-строители из домов кое-чем подсобили, вот и приютился убогий.
       
Нравом Харламыч не буйный даже под хмельком, и старушке не прочь был помочь когда позволяло состояние.
       
Друзьями бедняга не обзавёлся , но его постоянным спутником стала лохматая псина неясной породы с разноцветными глазами – Шамиль ( так почему-то хозяин назвал своего четвероногого друга ). Бог его знает где начинались истоки их привязанности друг к другу, но по рознь их не встречали.
       
В бригаду Харламыча Иван включил скорее из жалости нежели из-за смысла: уж больно привержен был нехристь к алкогольному делу и чтобы человек окончательно не сгинул, его надо было хоть как-то придерживать на тормозах. Бригадир функцию укротителя возложил на себя.
       
Волей-неволей и Шамиль пристрастился к спиртному и с удовольствием поедал сдобренные водкой или вином кусочки хлеба и не гнушался закусывать спиртное фруктами и овощами. Особо пёс обожал солёные огурчики.
       
Шамиль, блымкая своими разными глазами, сидя рядом с Харламычем, в очередной раз выслушивал свирепые наставления бригадира, направленные в адрес своего благодетеля и не понимал: почему столько внимания уделяется его хозяину и, чувствуя неладное в словах и жестах Ивана, помышлял цапнуть обидчика за что-нибудь мягкое. Но его попытки ощериться тут же пресекались Харламычем жёсткой командой: Фу!

Знакомый нохча Ахмед постоянно, встречаясь с мужиками из Ивановой бригады, грозил Харламычу оторвать голову его собаке за то, что тот носит имя его последнего отпрыска: Шамиль.

- Чё ты докапываешься? – однажды возмутился не сам хозяин, а Семён Аверин – один из членов бригады – Твой Шамильчик когда родился?

- Ну, два года назад. А что? - Не понял вопроса Ахмед.

- Вот, видишь, а собаке уже лет 6-7 будет. Выходит, что не собаку назвали как твоего сына, а твоего сына как собаку. - Бригада загоготала.
       
Осмыслив сказанное, взъярённый чеченец схватился за нож и с криком: - Зарэжу – бросился на Семёна. С трудом удалось подавить конфликт, но Семёну посоветовали остерегаться абрека: злопамятный народ чеченцы.
       
Естественно, что воспитательная работа в бригаде проводилась в присутствии всех её членов, дабы другим не повадно было, но на долго ли ...
       
Сам бригадир всякими там синдромчиками не страдал потому как алкоголь его почти не покорял: пол литровая доза для него выпивкой не считалась. Коллектив начальника уважал и иногда безрезультатно пытался подражать его умению оставаться трезвым даже в „критические“ дни бригады, которые периодически случались после очередной халтуры на пространстве частных владений сельчан: как не помочь хорошим людям в их хозяйских нуждах за сходный магарыч.
       
Гремучая неразбериха послевоенного времени достатком людей не жаловала и лишь те, кто мог что-то умыкнуть из колхозных закромов или кто в поте лица трудился на домашних участках могли позволить себе сносный харч. А многие из колхозного люда корячились с утра до вечера за чахлые трудодни, получая в конце года после сдачи всех продовольственных поставок государству, жалкие крохи. Тут ещё молодцы, нечисть фашистскую сокрушившие, по привычке тянулись к своим положенным фронтовым дозам, посылая подальше тех, кто пытался их отлучить от привычного. Кто сильнее душой оказался, тот выдюжил и жизнь свою направил по трезвому руслу, а многих снесло на обочину жизни. Потеряли верушку в Свет победители: дабы до завтра, а там и трава не расти.

Тихий – приблудный мужик непонятного возраста,- в деревне появился ещё в конце войны. Так и не прибившись ни к одному двору, соорудил себе «жильё» в гроте под обрывом оврага. Бог знает когда мужик получил такую кликуху? А, может, фамилия у него была такая? Лохматый, нечёсаный детина промышлял по дворам, помогая сельчанам по хозяйству: кому огород вскопает, кому дров наколет или ещё что ... и являлся постоянным объектом издёвок детворы. В компаниях старика не потчевали и вход ему на коллективные попойки был заказан. Тихий сам себе создавал «уют» в гроте и его постоянно сизый нос свидетельствовал о причастности старика к спиртному. Неизвестно из каких источников отшельник добывал «пойло», но обездолен он в этом плане не был. Бабы, видать, самодельным винцом да самогонкой почивали бродягу за труды его праведные. Бывало Тихий впадал в лёжку и его по несколько дней ни кто не видел в посёлке
       
Предупреждали ни раз жившего в норе мужика, что грот может обвалиться, но тот к советам предусмотрительных людей не прислушивался и жил особняком, чураясь посторонних. А по весне произошла беда: рухнула нора отшельника, освободив навсегда от мытарств чужака.
       
Тётка Лена с дядькой Жорой – длиннющим детиной тоже в паре парились по дворам более-менее зажиточных сельчан за выпивку и харч и загубили себя, угорев в хилой мазанке после очередного бражничества, не вовремя перекрыв вьюшкой тягу в печи с не догоревшими углями. Кто под трактор попал по пьянке, кто повесился ... Да и мало ли с ней, родимой, повязано жмуриков?!.

Сельский магазин оживал особенно по вечерам и в предпраздничные дни, когда мужики, возвращаясь с работы, забегали на огонёк будто бы прикупить какую-либо нужную вещицу, но всегда «случайно» сталкивались с сотоварищами и как тут не отметить «случайную» встречу.
       
Мужики из бригады Ивана, если у кого-то не было желания пропустить стаканчик - другой после работы, к мероприятию насильно не привлекались. Так было заведено: нет желания поддержать компанию - дело хозяйское, топай домой.
       
С деньжатами у многих часто возникал конфликт, но сердобольная продавщица тётка Настя, пухнущая, видимо, от постоянного «недоедания», некоторым мужикам выдавала "продукт" под запись. Путёвые мужики, у которых были крепкие домашние хозяйства, отказа не знали, а те, что дружили с ленью и с кого не было что взять, сортировались продавщицей на обязательных и необязательных. И тот, кто хоть раз не оправдал доверие «владычицы морской», мог к ней больше не подсовываться. Однако такие случаи наблюдались довольно-таки редко и, берущие под запись, всегда находили способ выйти из положения.

За магазином на территории колхозного грушевого сада располагалась значительных размеров яма. Яма предусмотрительно была от сада отгорожена частоколом и свободный вход на его территорию был заблокирован. Особо граница охранялась в период созревания плодов. Но голь на выдумки горазда и сторожа за поднесённую стопку сами таскали сумками «отдыхающим» вкусную закуску.
       
Водоёмчик был проточным и служил в основном для пожарных нужд, да и скотину из прилегающих дворов многие водили сюда на водопой. В летнее время и пацанва претендовала на пользование ямой-прудиком, что нарушало покой отдыхающих и лишь с наступлением сумерек мужики приобретали блаженный покой.

Арык, снабжающий яму водой, и, берущий своё начало от головного канала, иногда завлекал в поток мелкую рыбёшку, которая, адаптировавшись, даже имела наглость размножаться. Наиболее заядлые рыбаки из подростковой рати днями могли просиживать с удочками над полу мутной водой, вылавливая пескарей и редкую плотву.
       
Арык, до впадения в яму, порос кустами топинамбура и его клубни в любое время года служили для пацанов лакомством, а для любителей "поляны"  - приличной закуской.

Весна щетинила землю сочной зеленью. Молодая листва на деревьях ещё не достигла зрелости и казалась липкой. У ямы воцарилось хмельное блаженство сопровождающееся бестолковым трёпом. Рыжий Серёга, как вепрь, копался в поросшем тапинамбуром береге арыка, выискивая во влажной земле уродливые прошлогодние клубни растения. Намыв в прудике добытое, рыжий вывалил продукт на газету перед расположившимися полукругом мужиками и втиснулся между ними сам. Тут же, сложив голову на ноги Харламыча, блаженствовал Шамиль, без особой назойливости выжидая очередной подачки от участников пикника. Малолеткам Петру и Гришке, которым ещё и по 17 не стукнуло, старшие мужики препятствовали по трезвянке принимать участие в попойках, но те, проявляя самостоятельность и сами создавали алкогольный тандем где-нибудь в сторонке и, подражая старшим, занимались самоутверждением. Но процесс разъединения длился недолго и с наступлением хмельного угара коллектив сливался и становился монолитным.
       
На сей раз бригадир где-то замешкался и на «заседание» припоздал. Мужики уже потирали руки в ожидании начала процедуры , а Петька с Гришкой гнездились у куста под частоколом, независимо поглядывая на старших. Иван, подошёл к пацанам, бесцеремонно протянул руку к ещё не откупоренной бутылке. Ребята не смели противиться босу и молча следили за происходящим. Начальник бесцеремонно залапал своей ручищей водку, открутил залитую сургучом пробку и, налив полный гранённый стакан, дзинькнул об ополовиненную бутылку, выпил. Крякнув, не закусывая, передал остаток дружкам.
- Вам хватит! Завтра на работу не подниметесь. И сильно не увлекайтесь. Накажу - напутствовал бригадир,уходя к старикам.

Бабы знали где вылавливать своих «ненаглядных иродов» и частенько на охоту выходили скопом. Даже самые стойкие не всегда выдерживали натиска своих ненаглядных и некоторые, более слабые духом, ретировались с насиженных мест не доводя дело до войны.

Вот и теперь некоторые из мужиков, нехотя отрываясь от коллектива, поспешают умыкнуть от агрессивно настроенных женщин, но вслед получают такие «пулемётные» очереди, что и оставшимся не до выпивки.

- Федя, сильно не тикай, ваниша от тебя летить. – Гогочет мешковатый Семён Аверин, смеша не подверженных атаке собутыльников.

- На убегающих и щенки бросаются. - Подпевает Семёну кто-то из молодых, но бабы, сорвав удила, уже молотят языками по психике оставшихся на поляне храбрецов.

- Дожрётесь, - касаемо всех мужиков, орёт Пелагея, - вон Гришка Кузин по пьянке полоснул себе жилы, уто его чарты и нанюхали. И с вами то же будя если так водку глыкать.

- Ага, из-за всякой хрени вены пилить ... Сплюнь, зараза! – Уже с возмущением отрывается на Пелагею тот же Семён.
       
Почертыхавшись, и, гневно полюбезничав с не разогнанными особями мужской принадлежности, женщины по-утиному, покрякивая от перевозбуждения, уплывают за угол магазина, не забывая покрыть и Настю с ног до головы «добрыми» словами.

Чокнувшись гранённым стаканом о недопитую бутылку, Иван, хрумкнув уродливым плодом топинамбура, скомандовал:
- Закругляемся, мужики, завтра пахоты много.
       
Нехотя приподнимающиеся работяги, отряхиваясь, пытались закрепиться на ногах и выглядеть перед бригадиром ртанспортабельными.

Серёга, пошатываясь, пытался навести после посиделок порядок за собой: складывал «мебель» под частокол. Так было заведено: алкаши место своего пребывания не загаживали.
       
Убедившись, что оставшиеся в «строю» члены бригады все на ногах, Иван повёл войско на выход. Бригадир, Семён, Харламыч и разноглазый Шамиль шествовали в одном направлении: им было по пути.
       
Проходя мимо Игнатова дома, хозяин которого одним из первых ретировался с места вечерних посиделок, бригадир решил предупредить своего подчинённого чтобы тот с утра сразу же отправлялся на объект и до прихода бригады приготовил штукатурный раствор для работы. На Игната можно было положиться и более ответственные моменты в делах бригаты Иван поручал своему помощнику.
       
Бригадир и сопровождающие его лица впёрлись к Игнату во двор. Огромный серый кобель Болдан, с тупым взглядом, расшиперив ноги, смотрел на вошедших. Заинтересовавшись Шамилем, пёс для приличия пару раз незло гавкнул и улёгся возле будки. На пороге появилась жена Игната Мария со сковородкой в руках.
- Маньк, кликни сваго. – Попросил Иван.
- Щас! Нихай проспится, скотина. Нечего было спаивать. Ты за него что ли по хозяйству будешь убираться? –затараторила хозяйка.

- Ну, позови, тебе говорят! - Повысил голос бригадир.
Хозяйка ссучила фигу и снова залилась сорочьей бранью:
- Поменьше бы к яме шастали, ироды. Жрёте как свиньи, а скотина без присмотра. Зеньки бы ваши повылазили. А ты, ишо бригадир называиси, - переключилась Манька на Ивана – тебе бы их приструнить, а ты с ними за одно. Чтоб вам пусто было. Будете так жрать, подохните.

- Во, бля, собака как собака, а хозяйка как сука. – Не упустил возможности съязвить Семён.
     
 Над головой охальника профурычила сковородка.

- Ты чё, дура, совсем спятила?- злобно прогремел Серёга - убью!

-- Тока попробуй, шас Болдана спущу. Он тебе покажет где раки зимуют.
       
На порог, услыхав перебранку, вывалился сам хозяин. Цыкнув на жену, Игнат выслушав начальника, кивнул головой и, помедлив, направился по навес к стойлу
заложить сена на ночь корове и годовалому бычку.
       
       
Лето наваливалось удушливыми днями и бригада рабочий день планировала уже по погоде: начинали работу с рассветом, делали по полудню большой перерыв и когда жара утихомиривалась, заканчивали запланированное на день.
       
На обед Иван отправился домой. Жена Ивана Степанида на рассвете с шофёром Булатом на полуторке укатила в город к родственнице по каким-то неотложным делам. Машка – дочка осталась дома крутиться по хозяйству и приглядывать за Андрюшкой – младшим братиком. Придя домой, Иван застал дочку и сынишку сидящими за переборкой ранее собранных помидор.

- Папка! – Обрадовался чернявый отпрыск Ивана и бросился в объятия отца.

- Мать ещё не приехала? - Поинтересовался отец. – Вот решил проведать вас, покормить.

- Да что я маленькая?- Нарочито обиделась Машка. – Я что ли сама не накормлю Андрюшку? Да я уже его и накормила. А ты будешь, пап?

- Да ладно, сидите я сам что-нибудь ... – порадовался за заботливость дочки Иван и погладил её по головке. Заглянул в амбар, взял несколько яиц и шмат сала, пошёл на кухню. Очистив луковицу, и порезав кусочками сало, поставил сковороду на электроплитку и стал ждать когда поджарится лучок и посветлеет бекон. Взяв нож, хозяин стал колоть яйца.

- Эх, не стать вам теперь цыплятами. – Подумал Иван, мысленно обращаясь к расползающимся по накалённой сковороде белкам и желткам.
     
 Андрюшка принёс огромный помидор, по размеру и по форме напоминающий бычье сердце, и протянул отцу:
- На, пап, салатик сделаешь.

- Ах, ты мой золотой – засюсюкал довольный папаша и подхватил пацанчика на руки.
       
Не успел Иван отобедать, как у двора остановилась, пофыркивая, машина. Дети поспешили навстречу матери.

Одарив детей гостинцами, Степанида раскладывала покупки по местам, угрюмо поглядывая на мужа.

- Стряслось чё? – Обратил внимание хозяин на замкнутость супруги.

- Да стряслось. Кум твой Сенька Куриков – то повесился. Говорят, на днях похоронили в городе.

- А чё? – растопырил глаза хозяин.

- Чё, чё ? Пил как верблюд, вот и повесился!

- Не пил бы, раньше бы повесился. Такая стерва, как Люська, любого в петлю загонит, тут пей - ни пей ...
       
Расстроившись, и, побурчав для видимости, Иван ушёл в бригаду.

По утру на колхозном дворе мужики, собираясь на объект, чесали языки за жизнь. Бригадир многозначительно рассматривая стрелки трофейных часов, привычно матюгаясь  по поводу опаздывающего Харламыча, неторопливо повёл своих подопечных на объект.

- Шамиль, совесть – то есть, где твой папа?- Сострил кто-то, увидев неестественно виновато приближающегося пса. – Опять перебор учинили, сукины дети?

Разноглазый пёс как-то необычно застыл перед бригадиром и , скуля, направился со двора, увлекая за собой мужиков.

- Что-то не то. – Стали предполагать строители.
     
 Пёс, вертясь, призывал людей следовать за ним. Когда Шамиль устремился к яме, у мужиков скользнула мысль:
-уже нализался соколик. До дел ли теперь?

Однако пёс, минуя яму, углубился в кустарники.
     
 Харламыч лежал, по – детски свернувшись калачиком.

 Шамиль мокрым носом обнюхивал небритое лицо хозяина.

- Звиздец! – однозначно выразился Иван и снял с головы картуз. Другие последовали его примеру.

- Ладно бы зимой замёрз, - посочувствовал кто-то, - а то ведь при такой погоде ...

Ноябрь 2007.