На воде, как на суде

В половодье, река наша Мста, в прошлом судоходная, по которой проходил Северный водный путь России, и сейчас бывает мощной и опасной. Летом, конечно, есть места, что и всю ее можно перейти, не замочив шеи, а весной, оставаясь в высоких берегах, она становится сильной и бурной.
Начинался второй день Первомая. После зимней скуки и однообразной снежной белизны, деревня выглядела значительно интересней. Зелень едва пробивалась на густых зарослях кустарника ивы, ольхи, мелкой березы.
Река, освободившаяся ото льда, синела отражением неба, низко нависшего над нашим небольшим селеньем. Берега начинали зеленеть мелкой травой, и кустиками крапивы.

 Мы с отцом, кажется, распиливали и кололи дрова, возле дома, что стоит на самом берегу. Вокруг дома забора нет, перед нами крутой склон и вода. Если смотреть прямо, то в левую сторону видны берега с банями, огородами, довольно далеко, до самого острова. А в право, уже деревни нет. Река делает иворот прямо перед нашим домом, и уходит в лево. Видно еще метров триста, до другого изворота, где берег пологий, значительно выдается и называется рогом. Кое-где растет ольха, или ива, но в основном берег голый, так что видно далеко.

  Мать, сколько себя помню, всегда бранилась на отца, зачем он перевез избу на край деревни, где и ветра все наши, и людей не видать. Мы и в самом деле оказались в стороне от жизни общины, но зато я ложился спать и вставал видя реку.
  Недавно, где-то прочел, что если из окон видно море, то это- не самое лучшее место для проживания. Будто бы, обилие воды подавляет психику. Но тогда я был на стороне отца и радовался тому, что уехали из центра деревни, где под окнами всегда чернела изрытая топкая дорога.  Дома плотно стояли друг к другу, и рядом находились скотные дворы, речной перевоз. Здесь же было сухо, и чисто.
По реке же, бывало, всякий час что-нибудь да  плыло пусть неодушевленное, не говоря об утках, выдрах и ондатрах. Пусть, по приближении, оказывались там куча мусора, вывернутое с корнями дерево или палка, но все-таки для глаз это же была отрада, надежда и развлечение.

  В пору ледохода, на огромных льдинах проплывают чужие проруби, обставленные елочками, тропинки, куски дороги, с вмерзшими сеном и навозом. Льдины врезаются в берега, выворачивая землю. Другие натыкаются на них, ломаясь и крошась с характерным ледяным хрустом. Они неохотно разворачиваются, устремляясь дальше вниз, словно догоняя остальных.
В те годы сплавляли лес каждую весну. Сначала по бревнышку, потом гуще и гуще покрывалась вся ширь реки бурыми стволами сосен и елей. И длилось это не менее недели. Потом на нескольких челнах сплавлялись лесорубы и подчищали, сталкивали приставшие бревна. В островах образовывался затор, который разбирался, а потом пускались гонки.
  Длинные широкие плоты с двумя мужиками по краям, у встроенных больших весел, посредине горел костер.

После лесосплава вода немного садилась, но течение было еще мощное и опасное.


 Праздник не особенно чувствовался. Так себе, обычный выходной.  Деревня медленно раскачивалась после ночи. Берег был пуст. Бидоны с молоком уже были переправлены с противоположной стороны, и их увезла машина в город. Колхозный челн был привязан  у нашего берега. Кто-то ходил с удочкой напротив первого острова. Пришла Маша Толина за водой и снова удалилась. Базаровы дети выскочили на берег подрались, поорали и снова убежали к себе.
 
Наши деревенские плавсредства, сделанные из семи широких досок, обмазанные несколькими слоями гудрона, все изрядно подтекают, тяжелы на ходу, и весьма шаткие зовутся чёлном, . Управляются и подвигаются при помощи одного длинного деревянного весла, но не как гондола, а гребец, стоит в корме боком, гребет один раз с одной стороны, потом, не поворачиваясь, через бедро, с другой, потом снова перед собой, и опять за спиной. Если не глубоко, так может толкнуться упершись в дно реки.

От перевоза послышался стук весла, звяканье цепи, бурчание. Я видел, как некто в черном, сразу показалось, что человек не трезвый и не ловкий, вознамерился овладеть челном и переправиться. Вот он отчалил, и толкаясь в дно, начал передвигаться вдоль берега вверх по течению. Это правильно, чем ближе к суше, тем слабее напор течения, и легче идет челн. Надо подняться повыше, потом поскорее грести, дабы пристать напротив, иначе унесет на край деревни, где причалить будет затруднительно.

 Я не видел, как он отвернул от берега, как оказался на средине реки, только услышал слабый возглас, стук,плеск воды. Всматриваюсь и вижу, как плывет челн без гребца. Тут и отец заметил, что дело плохо, оставляет пилу, смекает, как поступать. Я был еще на столько мал, что даже в помощники не годился. Молча возмущаюсь, почему никто ничего не предпринимает, ведь по пути стоят у берега еще челны Петруши, у Павловича тоже челн примкнут у берега к столбу, но никому нет дела до плывущего по самому стрежню  перевернутого колхозного челна с человеком поперек днища. Но человек не кричит, и не просит, чтобы его хотя бы к берегу причалили. 
 Вообще удивительно вел себя этот пьяный. Ему было море по колено.
 А мне и страшно было, что он может утонуть, но и хотелось, чтобы помог ему именно мой отец.
 Расстояние он переправы до нас довольно приличное, но, утопающий подвигался довольно быстро, так что отцу пришлось поспешить, чтобы успеть вскочить в наш челн, и сильными гребками выйти наперерез. Я мог хорошо видеть над днищем челна туловища и голову человека, слышал, как он словно с собой что-то говорит.
 
  Немного повозившись, отец каким-то образом зачалил перевернутый челн, и начал тащить его к нашему берегу. Течение быстро уносило их и пристали уже на рогу, к совершенно отлогому берегу, где легко затащили челны повыше на сушу и поспешно направились к нашему дому.

 Подошли, в спасенном я узнал одного из двоих старших братьев Барановых, чьи родители в деревне выше нашей по течению километров в десяти, а сами они к тому времени уже уехали а город. Порядочная семья, и сам он ухоженный, пах парфюмом, ну и спиртным, конечно. Он слегка покачивался,но не унывал и не был не испуган, даже. На нем были мокрые черное суконное пальто, костюм, ботинки. Мой отец увлекает его в избу, я остался.
  Мне досадно было, что никому из деревенских нет дела до такого события. Спасли человека от верной гибели. А если бы не мы с отцом? Но никто не показывался на берегу. Не появлялся и мой заклятый друг Серега, и с кем же я теперь обсужу это непростое дело? А так хотелось поделиться увиденным.

 Спустя какое-то время на дороге показался покачивающийся Сергей Васильевич. -"Ну что, Вовка, кого это твой батька из реки-то вытащил?"
-"Который-то из Барановых",- отвечаю я.
-"Дак это Сашка, он у меня был. Я же ему говорил, не ходи, нет, поперся".
Мы вошли в дом. Мать подавала нехитрую закуску.Отец сидел у лежанки. Пострадавший, переодетый во что-то отцовское, лежал на печке, что-то отвечал.
 Сергей Васильевич забасил:

 -"На водичке ноги жидки".Ха-ха-ха. -"Сашка, вот если бы не было у Саши челна, далеко бы отсюда ты плыл сейчас".

 Отец возразил из скромности: "Ничего страшного, выкарабкался бы, не зима. Он молодец, не растерялся, крепко вцепился в днище, а так, конечно бы в одёже, не доплыл бы до берега".
 Предчувствуя, что и ему достанется "за сугрев", Васильевич благодушен был и словоохотлив. Припомнил еще с пару поговорок, из которых одна мне въелась в память.
  "На воде, как на суде".
 О судах я тогда ничего не знал, кроме народной мудрости: "Закон- что дышло...",
 Подумалось, может быть говорится, наоборот, что на суде, как на воде.

  В любом случае ненадежная это среда, что суды, что вода.
 Но не от слова ли суд, произошло вполне себе водное понятие, как и сосуд, или судно. Или  судьба, есть пословица: кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Что же касается Сашки Баранова, даже не знаю, его дальнейших приключений. Даже не  знаю в каком городе он проживал, и где похоронен.