Последний караван. Суббота, сражение

СУББОТА.

Сегодня - последний день на горе. Завтра отправляюсь домой.
С такими мыслями я проснулся, принял душ, позавтракал и, прикидывая на ходу, как достойно отметить свой отъезд, вышел к подъемнику.
Напротив гостиницы рабочие в синих робах протягивали через опоры несущий трос новой шестикресельной канатки. Вот-вот сбудутся предсказания господина Доппельмайера, и очереди к подъемникам станут историей. Мечтать не вредно, только я пока по старинке подниматься буду. Оно и понятно, дело-то привычное – стоять в очереди. Хорошо, что недолго!
Пристегиваю лыжи, сажусь в подъехавшее кресло и отправляюсь в путь до пересадки на пятую очередь канатной дороги.

Поднимаюсь потихоньку, смотрю по сторонам. Склон за ночь не изменился, канатчики те же самые, и «Белоснежка» все на том же месте. Но нет прежней радости, и легкая грустинка окрашивает последний день в особые полутона. Завтра уеду, и целый год будут сниться снежные горы.

Должно быть, моя бейсболка примелькалась, и канатчики на «пятерке», не спросив абонемента, только махнули рукой: «Прахади, дарагой»! Соседкой по креслу оказалась дама в элегантном сером костюме. Слово за слово, разговорились об уровне подготовки спускающихся по склону лыжников. Мнение дамы прозвучало, как приговор: «Чайники»!

И этот? – я показал на безусловного, на мой взгляд, мастера.

То же!

Почему?!!!

Соседка объяснила, что лыжник спускается по пологому и ровному склону. Недостатки же в его техническом арсенале достаточно серьезные, и не позволят ему быстро и технично пройти крутой участок с буграми.
Давайте, покажу? - предложила она и махнула рукой в сторону длинного могульного спуска под канатной дорогой.

Склон, к которому подвела меня дама, оказался намного круче, чем я представлял себе из кресла подъемника, но отступать было уже поздно. Лыжница нырнула вниз и запорхала среди бугров как бабочка, легко и непринужденно. Я поехал было за ней, но выдержать безумный темп не смог и безнадежно отстал. В середине участка пришлось остановиться, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. Когда, наконец, я подъехал к ней, терпеливо дожидающейся внизу, она виновато произнесла: Что-то я запыхалась немного!

С тех пор я стал лучше понимать свое место в горах. Но каждый раз, съезжая с того злополучного могула, вспоминаю, как легко и непринужденно спускалась в этом непростом месте совсем обычная на первый взгляд дама в элегантном сером костюме. Вспоминаю, и почему-то улыбаюсь.


СРАЖЕНИЕ.

Получив приказ Правителя, воины быстро и бесшумно заняли свои места у бойниц, и вскоре всякое движение в крепости прекратилось. Люди внимательно всматривались в ночь, а неизвестность в свою очередь уже решала, как удобнее распорядиться такими недолговечными и хрупкими человеческими жизнями.
Вскоре со стороны долины в нижнем течении реки стал доноситься гул от ударов копыт о мерзлую землю, ржание лошадей и людской гомон, позвякивание металлических предметов и скрип колес. К рассвету в полукилометре от города стояла сплошная шевелящаяся стена из вооруженных людей, пеших и конных, грязно - серых шатров и невиданных доселе огромных башен на колесах.

Как только солнце позолотило верхушки гор, морозный воздух огласился резкими звуками сигнальной трубы, и тотчас начали свое грозное движение башни. Пронзительно скрипя колесами, они приближались все ближе и ближе к городу. По высоте башни были лишь ненамного ниже крепостной стены. Вот уже стали видны узкие бойницы, из которых торчали копья с крючьями на концах. На обшитых толстыми воловьими шкурами стенах висели длинные штурмовые лестницы. До защитников крепости доносились размеренные команды «рулевых» и подтверждающий выкрик толкающих пехотинцев: Хэй - А-а-хх, Хэй - А-а-хх, Хэй - А-а-хх, Хэй - А-а-хх!

По сигналу Халита начали свою работу боевые расчеты метательных машин. Вращая огромный ворот, четверо воинов пригибали рычаг метателя к земле, двое из них закладывали в ковш бурдюк с «греческим огнем» и поджигали фитиль. После хриплого выкрика наводчика охваченный огнем снаряд с воем уходил в небо.

Три башни загорелись после первых же залпов, еще несколько завязли в глубоком снегу, но большинство «танков» подошли вплотную к крепости и остановились. Из-за дубовой брони на город посыпались странные продолговатые предметы и вскоре все крыши ближних к крепостной стене построек были густо утыканы короткими стрелами, на каждой из которых, как на шампуре, были нанизаны куски жира.
Отстрелявшись, башни медленно поползли на исходные позиции, а на город жужжащим роем хлынули зажигательные стрелы. Огненные линии расчерчивали чистую страницу утреннего неба в гигантские полоски, которые начинались от неприятельской передовой и заканчивались рядом с «шампурами».

Огонь занялся мгновенно. Растопленный жир капал в языки пламени и, шипя и потрескивая, растекался по крышам домов. Горящие капели огненным душем хлынули на все, что находилось ниже, и удушливый дым от загоревшихся построек начал заполнять внутреннюю часть крепости.

И вновь пошли в атаку башни. Выдохи пехотинцев раздавались чаще и нетерпеливее, чем в первый раз: Хэй - Ах, Хэй - Ах, Хэй - Ах, Хэй – Ах! Но дальше половины пути они продвинуться не смогли: достойный ответ пристрелявшихся метателей заставил врага отступить.

На следующий день было отбито еще две атаки и сожжено больше половины передвижных башен. До вечера неприятель восстанавливал свои силы и, как только в долину спустились сумерки, на город двинулась пехота.

Непрекращающиеся залпы метательных машин разливали горящую нефть под ноги нападавших. Крики заживо сгорающих людей не прекращались ни на минуту, но многотысячный натиск не ослабевал. Толпы кочевников шли по упавшим соратникам, обходили огонь и вновь смыкали свои ряды.
Как только первые из них приблизились к частоколу из заостренных бревен, сработали проволочные растяжки, и бревна один за другим начали оглушительно взрываться. В выбросах огня было видно, как над землей разлетаются разорванные части человеческих тел. Враг, ошеломленный мощью крепости, откатился в ночную темень и от дальнейших попыток повторить штурм отказался.

К тому времени последние горожане ушли в горы. Все направления вероятного передвижения противника были предусмотрительно заминированы, оставалось только подготовить ущелье к взрыву. Правитель выделил отряд конных воинов для сопровождения порохового каравана, и глубокой ночью Панаев вместе с Маззи на десяти груженых повозках выехали за городские ворота.

Утром в нескольких местах кочевого стойбища громко засипели сигнальные трубы. Выстроившись «свиньей», монголы двинулись на штурм крепости. На острие клина находилось три танковые башни. Под их прикрытием шла стенобитная машина. Команды рулевых и выдохи пехотинцев были размеренны, - враг экономил силы. Пехота шла за «броней» и в такт своим шагам ударяла саблями в щиты, выкрикивая что-то ободряющее.

Тотчас взвыли метательные машины. Боковая танк-башня слева острия клина с первым же залпом занялась чадящим пламенем. Дым от башни черным флагом развернулся над строем идущих. Вскоре запылала вторая башня, а потом – и третья. В голове строя осталась одна стенобитная машина на огромных колесах с подвешенным горизонтально толстенным бревном и окованной заостренной частью. Очередной залп метателей в очередной раз накрыл огненным дождем шеренги нападающих, но движение клина не прекращалось.

На линию обороны на тележках доставили бетонные ядра размером с футбольный мяч. Следуя рекомендациям Панаева, Халит лично поджег запал одного из них и сделал пробный выстрел. Ядро взорвалось на земле в гуще пехотинцев и разбросало вокруг себя несколько вражеских тел. Халит распорядился укоротить запальные шнуры и дал команду на общий залп большими метателями.
Эт-т-то надо было видеть!
Ядра оглушительно разорвались в воздухе над головами неприятеля, и на поле боя по всему его фронту осталась широкая полоса из лежащих тел. Пехота противника в беспорядке бежала, и повторять залп не пришлось. Это было на руку обороняющимся, так как снарядов конструкции Панаева изготовили не так уж и много.

После полудня начался очередной штурм. Прикрываясь щитами сверху, на крепость двинулась «свинья» численностью не меньше пяти тысяч сабель. Острие клина вместе с тараном было направлено на крепостные ворота.
Метательные машины стреляли реже, и по всему было видно, что зажигательные бурдюки с «греческим огнем» экономили. Огненные ленты горящей нефти разливались вдоль флангов вражеского клина, не давая ему расползтись в ширину.

Как только неприятель подтащил кованый таран к воротам, Халит взмахнул рукой, и огромный дубовый засов с тыльной стороны ворот был снят. С первым ударом тарана ворота распахнулись, и кочевники с победными криками ринулись в проем.
Дорога между крепостными стенами быстро поглотила бОльшую часть наступающего вражеского клина, и с крепостной стены полетели вниз бурдюки с греческим огнем. Пламя рассекло поток нападавших, и тотчас створки ворот заперли ловушку. Широкая полоса огня накрыла первые ряды бегущих, затем последовали удары в середину колонны, еще и еще.
Вскоре в этом гудящем, как мартеновская печь, каменном ущелье не осталось ни одного живого тела.

Кочевники потеряли почти все свое передовое войско, и ожидать повторения атаки этой ночью не приходилось. Самое удобное время покинуть Амгату, пока не подошли свежие вражеские силы.
Так и сделали.
На всякий случай в крепости было оставлено двенадцать добровольцев. Они были нужны на случай экстренного пуска метательных машин. Остальные защитники вместе с Правителем в конном строю и несколькими повозками с ранеными воинами вышли из города в направлении Гоначхира.
Ночью караван остановился у дорожного завала. Спешившись, воины стали переводить коней через снежную насыпь и переносить раненых. В это время со стороны крепости раздались приглушенные расстоянием взрывы.
Город пал. Прощай, Амгата, навсегда!

Караван продолжил путь ускоренным маршем, и к утру беглецы оказались у входа в ущелье. Повозки, не мешкая, по одной стали осторожно въезжать в узкую его горловину и, как только последняя из них медленно скрылась в скалах, за ней скорой рысью последовала гвардия вместе с Правителем и отряд Халита.
Панаев потянул за петлю дистанционного взрывателя. Проволока натянулась струной, но тотчас оборвалась и, свиваясь в кольца, повалилась с несусветной высоты. Эх, мать твою!
Халит, назад! – крикнул Панаев, и полез вверх по веревке. - Маззи, оставайся здесь для связи!

Отряд охраны вернулся к входу в ущелье, рядом встала гвардия Правителя. Не успели они собраться на площадке, как появились вражеские всадники. Немногочисленный вражеский дозор шел быстро. Заметив беглецов, монголы вытянули вперед пики и, набирая скорость, помчались на сшибку. По всем признакам их основные силы были на подходе.
Воины Халита выехали навстречу врагам, рассредоточиваясь и выбирая цель по себе. Бой начался примерно при равных силах: на сорок конников Амгаты – пятьдесят пять ордынцев.

Саяру достался плотного сложения низкорослый степняк с маленькой головой на толстой шее. Он размахивал саблей спокойно и неторопливо. Однако, монгол был очень силен, и скоро щит Саяра был прорублен в нескольких местах. Лязг и скрежетание сталкивающегося железа, крики людей, фырканье лошадей, - все слилось в один неразделимый водопад схватки не на жизнь, а на смерть.
Громкоголосая матерщина бьющегося неподалеку Мишани, хорошо различимая на фоне боя, на мгновение прекратилась, и невероятный бас на всю округу проревел: Береги-и-сь!

Саяр оглянулся – на всем скаку на него летел всадник, одежда которого отличалась от кожаных курток остальных кочевников. Грудь воина была защищена блестящей на солнце броней, руки по локоть в кованых пластинах, на голове стальной шлем без забрала. Отбивая удар низкорослого степняка, Саяр не успевал защититься от неожиданного врага. И быть бы беде, но в этот момент вскинула свой лук Данила, прицелилась и выпустила меткую стрелу прямо в шею нападавшему. Жеребец всадника, потеряв управление, резко остановился бок о бок с конем Саяра, а тело латника безвольным кулем свалилось в его объятья.

Враг был молод, совсем мальчишка. Теряя сознание, он шевелил губами, словно произносил прощальную молитву. Что – не понять. Но внезапно озарение высветило смысл сказанного: Папа, не уходи!
Саяр, придерживая безвольную голову, обломил наконечник и выдернул стрелу. Потом, крепко зажимая ладонью алую струю, перетащил мальчишку к себе и прошептал, как когда-то говорил ему отец: Потерпи сынок, все будет хорошо!

Маззи долго карабкался наверх по отвесной скале, пока не добрался да узкой расщелины, где у конца оборванной проволоки висел на веревочной подвеске Панаев.

Внизу идет бой, - задыхаясь, сообщил Маззи, и если к этим гадам придет подкрепление, мы долго не продержимся!

Все в порядке, - спокойно ответил Панаев, - спускайся и уводи людей.

Как собираешься сам уходить?

У меня будет секунд пятнадцать, - успею.

Прощай, друг!

Прощай и ты!

Дмитрий висел на четырехсотметровой вертикальной стене и хорошо видел, как ущелье заполнилось конными воинами. Вот они осторожно прошли самое узкое место и пустили коней вскачь. Замыкающими шли всадники в ярких лыжных костюмах.

Пора! Он осторожно потянул за проволоку, огонь вырвался из фальшвейера, и пороховая змейка дымно побежала к основному заряду.
Теперь все, - подумал Дмитрий и, развернувшись на веревке лицом вниз, огромными прыжками побежал по стене.

Взрыв застал героя на полпути. Скальный монолит мягко просел и, переворачиваясь острым клином вниз, вопреки расчетам начал валиться как раз в то место, куда бежал Дмитрий. Опережая взорванную скалу, с вышины сыпались камни. Один из камней ударил спускающегося взрывника в спину и сорвал его с веревки.
Лишенная опоры скала легла на бок, прошла юзом по стене и наглухо закупорила горловину ущелья. Земля содрогнулась от тяжкого удара.