Обнимая необъятное

Машина неслась. Она молчала. Это было непривычно для их общения. Он понимал, что что-то не так, и думал, что она молчит из-за него. Несколько раз он пытался нежно погладить ее по руке, потом по ноге, но она не реагировала. Просто смотрела вперед и неслась вместе с машиной. Было такое чувство, что она где-то очень-очень далеко и ничто не может ее оттуда вернуть. Машина неслась, молчание продолжалось…
Несколько дней они не виделись, и она даже не знала, где он. Обижаться она не умела, считая это детской игрой «обиделась-разобиделась». Но что-то очень тревожное засело у нее в груди.
 Первый раз за все время их общения ей показалось, что она совершенно его не знает. Что он совсем другой человек, и она опять все придумала и надумала. Но больше всего в голове крутилось элементарное – неужели нельзя было позвонить и сказать, что занят, или уехал. Ведь не чужие. А может, это она тоже придумала? А ему такое и в голову не приходило? Но ведь раз ей так нестерпимо больно было все эти три дня, значит, он был ей близок. От чужого такого не стерпишь. А она терпела. Да еще как. Стиснув зубы и все, что только можно было стиснуть. Не давая воли слезам, и плохим мыслям. Тогда она думала, что все выскажет, что думает, при встрече, чтобы он знал, и больше никогда этого не делал.
И вот сейчас, когда они, наконец, встретились, в ней будто бы все сгорело, и пустота наполнила все внутри. Она ехала отрешенная, смотрящая в пустоту и ничего не чувствующая. На минуту ей даже показалось, что она не с ним едет, а в такси.
У него было прекрасное настроение, и ему хотелось поделиться им с ней. Но она отвечала на его шутки и слова односложно, и он постепенно тоже замолчал.
Ему это было так непривычно, потому что он всегда слышал от нее потоки рассказов и рассуждений. Она всегда делилась с ним всем: и самым больным, и самым радостным. И это было нормой общения. Иногда ее слов было так много, что он вспомнил, как однажды спросил ее, а что она будет рассказывать, когда все истории ее жизни закончатся. На что тут же получил ответ, что такого никогда не будет, потому что будут неизбежно новые.
И вот теперь он был в каком-то недоумении. Он не узнавал ее. Какая-то вдруг стала чужая и недоступная. И главное, непонятно, что происходит. А потому неясно, что надо делать. Говорит, что не обиделась, что ничего не случилось,… Тогда что же? С этими мыслями и он замолчал.
Машина неслась, и впереди было видно, как грозовые тучи сошлись в одном месте и выглядели очень драматично, даже трагично. Начиналась гроза.
Она смотрела на эти движения на небе сквозь переднее стекло машины и ее внутреннее самочувствие вдруг каким-то образом стало соединяться с природным. К горлу стало подступать, и вдруг хлынуло потоком слез. Сдержаться было трудно. Да и не нужно, видимо. Слезы катились потоком. Он не знал, что ему говорить и делать и потому молчал. А ей в этом молчании виделось еще более худшее – равнодушие.
Было стыдно и неприятно, что он видит ее такой, некрасивой, как ей казалось, и слабой. Но сдержаться уже было невозможно. И вместе с этими слезами вдруг прорвалась вся эта продолжительная пустота.
А природа, вообще ни на кого не обращая внимания, жила своей жизнью. Прогремев для приличия несколько раз, будто напомнив о себе, вдруг тоже хлынула ливнем. Это было похоже на светопреставление,…Потоки воды с ветром буквально сносили машину. Они, будто не ехали, а плыли в океане водной стихии. Все вокруг смешалось, ничего не было видно в окна. Найдя удобный момент, он остановился у обочины, чтобы переждать это неожиданно возникшее стихийное бедствие.
Дождь лил, не щадя прохожих и машины, а они сидели в этом закрытом от стихии пространстве, и мир был где-то далеко. И кроме них двоих в этот момент ничего на свете не существовало.
Положив голову ему на плечо, она успокоилась.
Все стало простым и понятным. Ничего она не придумала. Просто он такой, какой есть, большой и сильный,… И необъятный,… И иногда непонятный,… И она любит его такого. Именно такого и не другого. Обняв свое необъятное счастье обеими руками, и прижавшись к нему всем, чем было можно, она молчала.
И это ее молчание уже было ему понятно.