На поводке

Липучкин Метадон Шарпович, стойко вытягиваясь на рухнувшем заборе дома Синичкиных, позировал перед клопендроидами фотофикций и фотолипажей - Лявой Помбой и Супатом Скукодумом, будущими знаменитостями пирамид журнальных выставок. На очередном выпендросе, в немыслемом раже и выдержке лицокаменности в тугую щель синемании бросая улыбки, ступнул по случаю Метадон Шарпович, в лужу звонко с интонацией. Весь измазюкался в неочередной раз в чем-то клейком и очень знакомом на вкус. Вместе с заванивающимся со скоростью света стойким формуляжем, прокипел до бурого типавета и засох, как остров сокровищ на полке дома Синичкиных. К тому же, теранувшись юзом об остатки столбовых сваин, некоторым образом застыл в рабочей позе и пропотел изрядностью и невнимательностью, что дало повод пропустить разноцветные провода из обзора, которые в наказ процарапали по всему гриму кошачьей метиной – она то, метина и довела Метадона Шарповича до иллюзий неандертальца, и в конец сбила прицел Липучкиной Афродиты, женушки испытуемого Метадона в образе фотомодельного кряжа в воображаемое стадо упертых любовниц. Афродита сначала обнюхала местами и поняла - что или «специально извалялся в грязи паразит думающий или дурака валяет в пылу кортежной любви на неизвестном ей пространстве». Жуть просто. Палкой замахнулась Афродита, а Метадон Шарпович фоточки под носик. А? Все? Вот они свидетельственные закабылки – вот они пространства тайной и покорной любви – вот они гордость ума и трезвость голого смысла…
Натрепались тогда с Лявой и Супатом до коршунов, вышкоблелись на коньячный занавес, устаканились порционно и в плавание кругосветное!