7. Лекция в фсб

       
 Полностью с фото см. в книге автора "Бросок на север", опубликованной в Интернете:

      Как-то, читая дело в ФСБ, я сказал своему куратору, что встречаюсь с ивановцами, рассказываю о своей жизни, знакомлю с книгой воспоминаний. Многие интересуются. Предложил передать его начальству, что согласен выступить и здесь.

       Через несколько дней мне позвонили.
       – Роман Михайлович, с вами говорят из ФСБ, Афонин. Нам передали, что вы согласны выступить у нас. Удобно ли вам будет в среду?
       – С кем я буду говорить?
       – Мы хотели бы, чтобы вы выступили перед нашим офицерским собранием. Оно назначено на среду 3-его сентября в десять.
       Это было для меня рановато, учитывая утренние трудности с умыванием (чайник с водой на газ, разбавить в тазике и т.д.). Приглашавший меня сразу принял моё предложение – "в одиннадцать". Определенно чувствовалась его заинтересованность.

       Должен признаться, под влиянием тревоги домашних в меня тоже вселилось некоторое беспокойство. В голову лезли "мудрые" слова, что стоит проявить осторожность и избегать слишком резких фраз. Всё-таки контора не шуточная.
       Правда, подобные мысли были мне весьма противны, они шли вразрез со всем "мероприятием". Какова была его цель? Я не задумывался об этом. Если 50 лет назад я входил сюда студентом, возмущенным преследованием, которое неожиданно проявилось при окончании института, с чётким намерением вернуть положение гражданина в своей стране, то теперь, почти прожив жизнь, меня, наверное, влекла сюда всегда сидевшая внутри обида, неудовлетворенность, необходимость высказаться в этих враждебных стенах перед наследниками режима.
       Мной владело непреоборимое желание как-то замкнуть мои отношения с этой организацией.
       До этого, встречаясь в Иванове со многими людьми, мне не приходилось задумываться, как и что говорить, я делал это от души.
       Сориентируюсь по реакции публики – решил я и успокоил себя этим привычным правилом лектора.

       К назначенному часу я снова вхожу в серое здание с колоннами, уже ставшее почти свойским. Хотя и что-то таившим. Дежурный в окошке, завидев меня, сразу сказал:
       – Сейчас к вам выйдут, подождите напротив.
       Через пару минут вошел в приёмную – узкую с высоким потолком комнату без окон – среднего роста невысокий без особых примет человек лет сорока. Он с любезной улыбкой представился:
       – Афонин Александр Николаевич.
       – Можно узнать ваше звание и должность?
       – Полковник, начальник отдела контрразведки, – охотно ответил он.
       Мы прошли через зашторенные двери в вестибюль, и снова резанула хозяйская невозмутимость чёрного чугунного лица на пьедестале. У меня даже вырвалось что-то вроде: "А этот зачем здесь!" (Недавно ведущий ТВ-передачи из Нью-Йорка Виктор Топаллер определил этого деятеля предельно точно: "создатель российского гестапо").
       – Хотите посмотреть наши помещения? – отвлёк моё внимание хозяин, превращаясь в гида.
       – Пожалуй, я ожидал, что с началом перестройки здесь будет музей...
       – Ну, пришлось бы сооружать что-то новое, кстати, это здание построено в виде пули, а проект утверждал сам Берия.
       – Понятно, то была эпоха конструктивизма. Вот рядом Дом-корабль...
       – Верно, а там Подкова?
       Мы переглянулись. Показалось, что между нами возник какой-то контакт. А, может, это работала всего лишь профессиональная выучка полковника в штатском. Действительно, когда-то в Иванове одновременно появились большие здания, по форме напоминавшие многопалубный корабль, круглую подкову, да вот ещё, оказывается, и пулю.
       Мы двинулись на второй этаж. Поднявшись по знакомой широкой лестнице, я заметил висевшее на стене большое объявление о встрече с профессором Р.М. Трахтенбергом, бывшим ивановцем, ныне жителем Израиля.
       – Знаете, хотел бы сказать, что я уже давно живу в свободном мире и отвык от ограничений в свободе выражений, мои слова...
       – Можете говорить всё, что хотите, нашим людям это будет интересно и полезно.
       Он открыл дверь и ввёл меня в один из кабинетов.
       – Видите, из-за особой формы здания комната постепенно расширяется и даже имеет два окна наружу.
       Действительно, заметно было что-то уродливое в этом помещении с письменным столом и парой стульев. Выйдя из комнаты, я открыл рот, чтобы спросить своего гида о пыточных камерах, но за очередной открытой дверью увидел ожидавшее меня собрание.

       Актовый зал средних размеров. Препровождающий и я стоим на возвышении типа сцены за длинным столом, а публика – 20 сорокалетних и около того сотрудников обтекаемо-непроницаемого вида разместились внизу в отдалении от сцены. Меня коротко представляют, я шагаю на самый край сцены, поближе к зрителям и начинаю импровизацию.
       Сначала несколько кратких замечаний о моей биографии и зловещей роли в ней КГБ. Воспринимают спокойно, среди публики нет резких движений и попыток возразить. Решаю снять всякие ограничения и говорю всё что думаю, в том числе и об их организации.
       – В течение нескольких дней я читал здесь наконец показанные мне дела отца и брата. Ваш коллега очень тщательно исполнял свою работу, опекая меня. Он неотступно без секундного перерыва часами не сводил с меня глаз, наверное, чтобы не заглянул на запрещенные почему-то страницы. Под запретом оказался и туалет. А между прочим, при советском режиме в 1954-ом меня по пропуску впустили в здание, и я бродил, где хотел. Куратор много раз повторял о приоритете законности и, я понимаю, действовал строго по инструкции. За эти несколько дней, мне казалось, что мы уже достаточно познакомились, однако он отмёл мои попытки пробиться к человеческому разговору, назвав это эмоциями.

       Похоже я напрасно взывал к сочувствию слушателей, но не было заметно и какого-либо злорадства. Тогда я привлёк свой европейский опыт.

       – А вот недавно на экскурсии по Франции, пока я глазел на собор Парижской богоматери, жена успела втиснуться среди интересующихся сувенирами в ларьке. Когда она отошла, то не обнаружила сумочки на плече. А там паспорта и документы. Гид сразу усадил группу на ступени очередного собора и повёл нас в полицию.
       Заштатный вход, узенькая полутёмная лестница, тесное помещение. Навстречу вышли двое высоких, солидных, в форме человека, и один из них что-то произнёс. Естественно, по-французски. Гид перевёл: "Не выпьет ли мадам стакан воды?" А ведь они тоже должны были совершить формальные действия (чуть позже полицейский с трудом примостился за крохотным столиком у пишмашинки и выдал нам необходимую бумагу). Но в первый момент им, видимо, руководило обычное чувство человека, увидевшего растерянную женщину, на которой лица не было.
       Вот я и опасаюсь, что достаточно какой-то новой инструкции и произойдёт реставрация коричневого времени.
       Этот эпизод с французскими полицейскими я рассказал здесь начальнику отдела реабилитации. Он не принял мои намёки. Защитник оскорблённых и замученных тоже назвал это "эмоциями".

       Они слушали, и на некоторых лицах мне виделось понимание.

       – Меня сильно смущает, что в моём городе на главной площади всё ещё стоит Ленин. И это после всего кошмара, поставленного им преступного эксперимента над многомиллионным народом.
       Мне странно было узнать, что в моём городе у власти коммунисты. Пусть, как говорят, уже и не те, что раньше, но сама дерзость власти называть себя так и согласие жителей видеть и подчиняться людям с таким названием – удручает.

       Никаких движений в зале, многие сидели потупившись, но некоторые смотрели на докладчика и мне виделось в них понимание и согласие.

       – Мне дали, наконец, возможность ознакомиться с делами моих растерзанных отца и брата. Однако многие страницы в папках оказались зашпиленными.
       Мне объяснили, что по закону нельзя видеть всё, что касается третьих лиц. Почему? Во избежание ущерба от мести и т.п.
       У меня в руках решение Верховного суда о признании отца невиновным в связи с отсутствием состава преступления. Значит те доносчики, свидетели и следователи, кто написали на него свои сочинения, допустили клевету. Закон требует за такие дела наказания.
       Почему же вы продолжаете игры с пострадавшими и покрываете преступников?

       Они слушали и на некоторых лицах, мне кажется, виделось смущение.

       – Я приехал в это непростое для меня место в надежде, что концы оборванных струн у меня внутри и встречные линии новой системы в России, которые сейчас искрят при контакте, – сомкнутся. Передо мной извинятся, и я пойму, что прошлое исчезло. Моя цель одна – благо моего города. Я кончил.

       Мне хлопали неожиданно дружно и долго. Афонин, улыбаясь, пожал мне руку и вручил два тома книги, которая не распространяется открыто.
       Потом было несколько вопросов. Запомнился один: есть ли в Израиле еврейский национализм? В ответ лектор шумно вздохнул и пожелал, слушателям приехать в Израиль, чтобы самим понять невозможность этакого явления. Еврей в Израиле – абстрактное понятие. У нас евреи со всех концов света, в разных одеждах, с разными традициями, культурой, языками, они резко расходятся во мнениях об устройстве страны... Да вот миллион русскоязычных, разве они едины? Даже здесь, в России, уже существует две спорящих еврейских организации. Конечно, против арабов, которые взрывают наших детей, есть единство.

       Мы вышли из зала, и внезапно Афонин спросил:
       – Может быть, зайдём ко мне и выпьем по рюмке виски?
       – Не откажусь.
       Мы сели за столик в его кабинете, появились рюмки и фирменная бутылка. Короткое обсуждение качества напитка. Вошёл, человек, которого мне представили, как начальника отдела кадров. Отпили ещё втроём. Я отказался снова добавить, мне нужно вскоре ещё выступать в библиотеке.
       – Но у меня тост, – сказал со значением хозяин кабинета. – За безвинно погибших ваших родных.
       Я допил свою рюмку. Затем мы ещё не менее часа беседовали втроём, и я от души досказывал всё, что не успел на собрании. Афонин очень просил подарить им мою книгу. Но она была последней, и я обещал подумать и, возможно, прислать из Израиля.
       – Запишите мне ваш почтовый адрес.
       Афонин подумал и написал, а затем ещё подумал и дописал свою фамилию. Он проводил меня до выхода, и мы расстались, как добрые знакомые.
       Я порядочно был утомлён, но весь путь до дома словно крылья некоей победы над чёрной силой, над собой, над скептиками и осторожными снимали усталость и играли марши.

       Теперь я думаю – могут сказать: вот, простодушный человек, расчувствовался, да они профессионалы, артисты, изобразят что хочешь.
       Действительно, наблюдая на экране ТВ их начальника, вышедшего нынче в президенты, нельзя прогнать подобные мысли. Хотя он имеет дела с незаурядными людьми – руководителями государств свободного мира, но в "искусстве общения" последние выглядят самоучками, наивными детьми перед натренированным спецом.
       И всё-таки не могу отказаться от того впечатления, что было по горячим следам. Никто не может знать, как изменится человек в новых обстоятельствах, но тогда они были искренними. Так мне хочется думать.

       Перечитал последние строки после просмотра "Последних известий" по 1-му каналу России. Очень похоже, что уже опаздывают мои заметки по свежим следам.
       На днях ко Дню Красной Армии 23 февраля (теперь его назвали иначе, и дана команда праздновать его с небывалой помпой) Путин приказал провести стратегические учения, каких не было 30 лет. Весь мир увидел, как, несмотря на грозный взгляд главнокомандующего из-под морской с каракулем фуражки, не взлетели ни первая, ни вторая баллистические ракеты подводных лодок.
       Ну осечка, бывает. Только от граждан России это спрятали. Прирученное телевидение скромно сообщило: "Испытания прошли с невиданным успехом". А затем раздалась его угрожающая антиамериканская речь. Такое всегда называли: "Бряцанием оружием".
       Как остановить лихорадочную реставрацию имперской гордыни? Что делать, если напрочь атрофировался инстинкт самосохранения у этого народа, затасканного фанатиками?

       25 января 2008. Последние известия
       Поступило и подтвердилось сообщение, что в районе Нового Года здание ФСБ (МГБ-НКВД), в городе Иваново, построенное на главном проспекте (им. Ленина) невдалеке от площади того же имени, на которое с надеждой на незыблемое советское будущее указует всё ещё рука мраморной копии виновника всех бед страны и планеты в 20-м веке, дворец с колоннами, предусмотрительно сооруженный в плане в виде пули, по проект утвержденному Берией – сгорело.
       Пожар начался ночью в момент празднования неким полковником какого-то радостного события.
       По свидетельству очевидцев горело хорошо. Пожар длился всю ночь. Были закрыты главные улицы в центре. Выгорели все внутренности.
       По сообщению органов удалось спасти ценную документацию.
       Думаю, что мне повезло увидеть то, что я увидел. Сегодня по уважительной причине я бы ушел с носом.
       Долго же готовился Бог отметить шельму. А может проще – система прячет ещё сохранившиеся концы в воду?

Полностью с фото см.
http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaistrany-95.shtml