***

       ОСТРОВ ЛЮБВИ


       1

       Несмотря на отвратительную погоду, самолет приземлился почти вовремя. «Так Вы говорите: муж должен встретить?» - наклонившись к самому уху, прокричал ее попутчик, стараясь перекрыть шум двигателя старенького ЛИ-2. Он с сочувствием поглядел на эту хрупкую женщину с грудным младенцем, которого она едва успокоила и теперь осторожно спускалась по трапу, прижимая свободной рукой сложенную рулоном домотканную пеструю дорожку.
       « Е-е-сли я ушла из до-о-ма, н-е-елегко меня найти!» - вспомнились почему-то слова песни из недавнего фильма, - «У меня такой характер – ты со мно-о-ю не шути!» Он улыбнулся и, наскоро попрощавшись, нехотя отдал её внушительных размеров неуклюжий чемодан.
       Остров Сахалин встречал пасмурным небом. Было прохладно. «Интересно, кто ее муж? Такие женщины обычно несчастны в любви, но, Боже, какие глаза!» - думал он по дороге в поселок, но вскоре мелькание давно знакомых сахалинских красот направили мысли в привычное русло…
       А женщина осталась стоять возле аэропорта, не зная, что же ей делать: подождать еще немного, но малышка вот-вот проснется (словно чувствует, что сухие пеленки давно закончились) или идти искать хоть какую-нибудь машину.
       Порыв ветра снова откинул одеяльце, и младенец недовольно засопел. Монотонный голос диктора сообщал об отмене очередного рейса, и тогда она окончательно поняла, что сегодня ее уже никто не встретит. Внезапно навалилась такая усталость и обида, что ей захотелось плакать. Но вместо этого она схватила дорожку, подарок свекрови, и будто собрав свою обиду, размахнулась и - бросила ее об землю. Дремавший у стеклянных дверей выхода старый пёс неизвестной породы недоуменно приподнял видавшую виды заслуженную морду – и снова уснул.
       Был июнь 1960-го года. Так закончилось межконтинентальное длиной почти в полмесяца путешествие моей матери со мной из города Тулы до острова Сахалин, ставшего теперь ее вторым домом.
       Ничего не подозревавшему по причине нелетной погоды отцу такой поворот событий не предвещал ничего хорошего…


       2

       Кто знает, может быть гнев матери был бы не столь сильным, и может быть, она даже улыбнулась бы хитросплетениям судьбы, связывающим разные поколения, если бы смогла представить, что примерно четверть века назад в городе Туле, промышленном и купеческом, в рабочем районе Чулково, на улице Гармонной (конечно же, в честь знаменитых тульских гармошек) к своему родному дому, просторному и крепкому, с двадцатью корнями яблонь в саду, шла молодая женщина с новорожденной дочкой.
Стояли лютые декабрьские морозы, но, право, какая это ерунда, если у тебя первенец дышит на руках! Женщина спешила, спотыкаясь по глубокому снегу. Наконец, скрип калитки – вот мы и дома! Но напрасно она стучала и стучала в окно – никого. Неужели в таком шумном обычно доме никто их не ждет?
       Только спустя почти час, когда она окаменела от холода и ужаса простудить крошку, скрипучую дверь наконец робко открыл ее родной брат Костя, так некстати уснувший и теперь виновато улыбавшийся им навстречу.
       Стоял декабрь 1933 года. Так моя мать, нескольких дней от роду, успешно прошла свой первый урок преодоления трудностей.
       Если бы она знала, что больше сорока лет своей взрослой жизни ей предстоит сначала учиться самой, а потом и вместе с этим – учить других, и слово УРОК прочно войдет в ее, да и наш с сестрой лексикон и саму нашу жизнь, в которой главное место всегда занимали МАТЬ и ее РАБОТА.


       3

       Но что могла знать и о чем догадываться пухленькая голубоглазая девчушка, первенец в семье и всеобщая любимица?
       Свое детство она не любила вспоминать. «Ну что могло быть тогда хорошего?» - вздыхала она горестно. Старшая и единственная дочь в семье, она с детства привыкла заботиться о младших братьях, помогала матери, но отец… конечно, именно отец любил ее особенно нежно. Сияющие голубые глаза, умение видеть смешное в трагическом и детский, наивный и чистый взгляд на мир – от него.
       До сих пор в семье живы легенды о неподражаемом чувстве юмора дедушки, умении комично, в лицах рассказать так, как умел только он… Наверное, это и спасало, так как жили -- всегда – очень трудно. Ни чтения сказок, ни прогулок в парке, ни поцелуя на ночь – не было в ее детстве.
       Осенью 41-го мать привела ее в первый класс. «Рановато тебе еще учиться» - сказал тогдашний директор Алексей Титович Родных (он погибнет на фронте через несколько месяцев). На его столе лежала свежая газета. «Ну-ка, какие ты знаешь буквы?» - спросил он, указывая на название. «Коммунар!» - не моргнув глазом, выпалила она в ответ и сразу была принята.
       Так, с началом войны началась и ее школьная жизнь. Наверное, детская память была настолько цепкой, а впечатления настолько страшными, что нам с сестрой, уже в нашем , окруженном заботой взрослых, безмятежном детстве, далекое слово ВОЙНА никогда не казалось абстрактным, как для многих из нас – ведь наша мама помнила не сражения и борьбу полководцев и политиков, а совсем-совсем другое… Поэтому та война останется во всех ее ужасных подробностях, увиденных мамиными глазами.
       Война – это когда в школе первоклассники вместо тетрадей пишут на сшитых из старых газет книжечках между печатных строк, и бумага тонкая и рвется, а буквы расплываются, и после уроков дома всегда холодно и зачастую совершенно нечего есть.
       Война – это когда мама с братом бегут ночевать в подвал магазина Рылеева, а наутро вместо дома Кутеповых видят только угол с иконой, под которой сидел во время бомбежки старенький дед и ел лапшу, потому и цел остался. А в следующий раз снаряд, точнее осколок, угодил прямиком в стену нашего дома, у которой стояла кровать брата Юры, но к счастью никого не задел…
       Война – это когда моя маленькая мама с бабушкой идут на соседнюю улицу, где стояла воинская часть, чтобы попросить там немного отходов для корма, но по дороге мама первая видит далеко впереди неестественно-яркую вспышку и понимает, что это – обстрел, и не успев опомниться, совершенно оглушенная взрывной волной, она видит только, как во сне, что приятель Женька Сысоев почему-то медленно падает в канаву, а она бежит изо всех своих детских сил в очень больших и неудобных ботинках, спотыкаясь и стараясь не упасть, чтобы не порвать чулки, и повторяет снова и снова: «Боженька, миленький! Спаси меня и мамочку мою! Спаси меня и мамочку мою!» И, о чудо! Снаряд уходит глубоко в землю совсем близко от них, почти не оставив осколков.
       Вообще же «катюша» стояла совсем не далеко от нашего дома, поэтому и орудийная канонада, и дребезг оконных стекол – все это вошло в нашу, уже семейную память, так же прочно, как тот злополучный снаряд…
       Вот почему когда через тридцать лет я, счастливая и беззаботная пионерка, путешествуя по Волге под присмотром маминой подруги, впервые оказалась на Мамаевом Кургане, и мы спустились – после долгого и изнурительного подъема по асфальтовой жаре с теплыми фонтанчиками, от которых жажда только усиливалась – а фигура Родины-матери так и не делалась ближе – в прохладный и тихий каменный саркофаг с факелами вдоль стен, и я увидела длинные списки с именами погибших, то мои ощущения были такими пронзительными и реальными, как будто я всегда знала и любила каждого из них! И когда, вместе с похожей на стон, медленно льющейся откуда-то из-под земли музыкой Шумана вдруг хлынули слезы, то казалось, что в них постепенно растворялась, таяла обида за горькое мамино детство, за всё, что не сбылось, и боль стихала.


       4

       Между тем школьная жизнь, начавшись вместе с войной, растянулась на один лишний год из-за возникшей внезапно в 3-м классе и быстро прогрессирующей пневмонии. Но, как это часто бывает в детстве, и саму болезнь, и все, что было с ней связано, мама вспоминает без сожаления, а, напротив, очень радостно.
       Дело в том, что при каждом обострении, чаще всего весной или летом, их увозили в детский тубсанаторий в местечке Лаптево, в живописные места рядом с деревней Федюкино (теперь это город Ясногорск). И эти, может быть самые лучшие, впечатления – тоже часть ее военного детства.
       Доктор Сахно и его жена Мария Филипповна, лечили детишек без лекарств (слово «гомеопатия» тогда не было модным) – свежий воздух, питание, и главное – ЛЮБОВЬ к больным детям – справлялись с болезнью не хуже антибиотиков! Летними теплыми ночами детские кровати выносили прямо в лес, и после целительного сна на свежем, пропитанном травами, воздухе они чувствовали себя бодрыми и крепкими как никогда.
       Надо ли говорить, что мама с нетерпением ждала отъездов в Лаптево и лечилась у таких врачей с удовольствием! Всего несколько лет этой чудесной интенсивной терапии – и диагноз «бронходенит» был снят, и хотя болезнь ещё долго давала знать о себе - то внезапным обмороком, то слабостью и головокружением, - но сам удивительный доктор Сахно, его красавица-дочь с белокурыми локонами, а также первозданная красота здешних мест с их пряным разнотравьем, жужжанием стрекоз и мягким трепетанием бабочек – остались на всю жизнь.


       
       

       5

       День Победы в нашей семье отмечают всегда и, надеюсь, моим детям и внукам не придется объяснять смысл этого праздника.
       А тогда, 9 мая 45-го, моя мама, 11-летняя девчонка, одна, с букетом смешных «красулек» (так почему-то называли настурции), не побоялась отправиться через весь город на Московский вокзал встречать с фронта отца.
       Один за другим шли «поющие» составы солдат, объятия и слезы взрослых – все это было, но вот отца – ни в тот день, ни на другоой – не было…
       Раненый, он пролежал в госпитале с осколком почти год, зато весной 46-го, когда они с бабушкой однажды подходили к дому, мама заметила в окне темную, но отчего-то знакомую фигуру в гимнастерке, сидящую к ним спиной. Это был отец.
       А в следующем году семейное гнездо поделили два брата и сестра бабушки, и отделившиеся Брусенцевы переехали в дом на улице Калинина, в том же самом Чулково, недалеко от Феодосинской церкви (в то время она выглядела без куполов осиротевшей, как и многие другие храмы нашего города…).
       Здесь, в этом маленьком доме, семья начнет постепенно расти: вскоре после войны родится брат Боречка, проживший всего несколько месяцев из-за порока сердца, а за ним – Витюшка, самый младший…
       Этот дом, его двор, дорогу к нему, маленький палисадник я часто вижу во сне, здесь прошло детство, поэтому я помню и скрип калитки, и запах бабушкиной каши, и мокрые после дождя грядки с жирными червями. А зимой прямо во дворе отец набрасывал снега вплотную к забору и заливал водой, а наутро мы с сестрой катались по гладкой как стекло миниатюрной горке в своих розовых цигейковых шубках и шапочках с длинными паралелльными полосками- ушками, спускающимися на воротник. И еще много всего интересного происходило в этом доме вплоть до моих 8 лет!
       А тогда, в далекие послевоенные годы, и в нашем доме, и повсюду , царило какое-то братское всеобщее ликование и ожидание непременного и скорого всемирного счастья, и на нашей улице люди потихоньку обустраивались, а живший по соседству Петр Волосевич даже ездил с визитом в Москву, где торжественно вручал тульский самовар лично маршалу Рокоссовскому.


       6

       Приближалось окончание школы. Тогдашний ее директор Елизавета Яковлевна уже давно наблюдала за способной и энергичной девочкой из 10-го, знала или догадывалась, каким трудом и упорством ей дается учение при неважном здоровье и далеких от идеала условиях жизни. И она решилась сама поговорить с Галей, так как была убеждена: никакие бытовые трудности не могут и не должны стать препятствием для ее образования, ей необходимо уехать из дома, сменить окружение, с каждым днем тяготившее все сильнее. Да и она сама понимала это.
       Интересно, что классный руководитель Анна Алексеевна впервые за свою практику находилась в некотором замешательстве: в том месте характеристики, где обычно перечислялись недостатки учащегося, указать , по её признанию, категорически было нечего…
       В начале лета отшумел выпускной бал с участием мальчиков Суворовского училища (случай редкий, школа-то ведь была женской!) и несколько девушек-выпускниц, живших на соседних улицах нашего города, решают ехать поступать в разные вузы, но все – это было решено почему-то сразу – в город своей мечты, Одессу.


       


       7

       И началась для них новая, похожая на сказочный фейерверк, студенческая жизнь! И какие пустяки, что приходилось ютиться впятером в одной комнатке общежития! Все они, такие разные: голубоглазая Галка, неисправимый романтик, рассудительная Люська с густой косой цвета пшеницы, «безбашенная» авантюристка Лорка с ее незабываемым: «Люблю стихию!», скромная Тося и худенькая и усидчивая Нинка – не просто подружились, но и сохранили тонкую нить теплых и трогательно-заботливых отношений. Спустя годы, они по- прежнему встречались и не раз помогали друг другу, так что навсегда стали для нашей семьи больше, чем родственниками.
       Их, как и всех студенток матфака, называли в те годы почему-то «квадратные корни» и учились они впервые не четыре года, как раньше, а целых пять. Лекции, очень много математики, сложные теоремы с длинными логическими выкладками – и один примус на пять человек. Даже то обстоятельство, что про море и пляж пришлось на время забыть, их совершенно не расстраивало, тем более, что у мамы, например, просто не было купальника. Но море-то, волшебное и неповторимое – было! И как бы невзначай, оно то и дело напоминало о себе – то криком чаек, то прохладным и соленым касанием щеки, и конечно, его, ни с чем не сравнимый, влажный аромат пропитывал город в любое время года.
       Изредка им удавалось выбраться на танцы с курсантами морских училищ, были и ночные прогулки по Дерибасовской, и встречи на бесчисленных ступенях Потемкинской лестницы, и волшебная пора цветения каштанов и белой акации, и - конечно же! - вечная нехватка денег.
       Но никогда она не писала слезных писем домой и не жаловалась, хотя очень скучала, особенно по маленькому брату Витюшке, к тому же там, дома, все считали ее взрослой и верили, что Галинка-то выучится и уж выйдет в люди! А бабушка рассказывала потом, что, каждый раз ожидая весточки от Гали, вкровь стирала руки, расчищая снег там, куда мог выпасть из ящика конвертик с далеким штемпелем…



       8

       И какой же студент не любит быструю езду в колхозы! Только для нас колхозно-картофельная эпопея заканчивалась вместе с первым снегом и морозами, как всегда опережавшими окончание уборки урожая, а тогда студентов из Одессы ожидала «трудовая повинность в раю», ибо как иначе назвать несложную работу в теплом климате среди виноградных плантаций или на сборе лепестков роз?
       Так, однажды они попали в далекое румынское село на осенний сбор винограда. Ох, и уставали они с непривычки! Но, несмотря на это, именно там мать впервые буквально на глазах набирала в весе и уже не казалась однокурсникам такой вызывающе-дистрофичной.
       Вечером собирались на танцы в заброшенном костеле, старинном и таинственном, с каким-то неподобающим для вечеринок захватывающим звучанием, что впрочем, не мешало им веселиться до упаду, не размышляя об этих, поистине библейских, метаморфозах!
       Вообще забавных историй было много, да и как иначе в городе Одессе? К ним с концертами любили приезжать знаменитые на всю страну артисты. Людмила Целиковская, например, с которой они, восторженные студентки, как-то неожиданно столкнулись нос к носу на бульваре, вынуждена была скрыться от них, впорхнув в ближайшую дверь аптеки…
       

       9

       За год до окончания пединститута, проявив политблизорукость и не желая работать в чужой украинской школе, она решила вернуться в родной город, чтобы закончить образование здесь. Конечно, больше всего волновал вопрос: «Куда же предстоит ехать по распределению?» Всем им, еще в солнечной Одессе, почему-то хотелось на Север, чуть ли не за Полярный круг. Они даже писали запросы, в Мончегорск и еще куда-то, но везде ответы были отрицательные. И только спустя время из города Южно-Сахалинск пришло наконец письмо с приглашением на работу.
       Итак, вот он – крутой поворот судьбы!

       « А я бросаю камушки
       С крутого бережка
       Далекого пролива Лаперу-у-за»

       Остров Сахалин – это буквально край света, что могла знать о нем дипломированная учительница из города оружейников? Почему согласилась поехать именно туда? Зачем? Можно, конечно, снова порассуждать о загадочной русской душе и т.д. Я думаю, только Господь Бог да еще Михаил Веллер с его теорией избыточной энергии могли бы дать ответ на эти вопросы…
       Впрочем, наткнувшись как-то на строки из поэта «девичьих грез», подумала: «Ну, чем не объяснение!» Вот они:


       Если ты пленился Россией,
       Если хочешь понять до корней
       Эту душу, что нет красивей,
       Это сердце, что нет верней, -

       Не копайся в ученых книгах
       И в преданиях старины,
       А взгляни среди пажитей тихих
       Лишь на девушку нашей страны.

       Ты увидишь в глазах широких
       Синий север высоких широт:
       В них – легенда о светлых сроках,
       В них - живой этой верой народ.
 
       По разлету крылатых линий
       Меховых темно-русых бровей
       Ты почуешь порыв соколиный
       Неуемных русских кровей,


       А какая упрямая сила
       В очертаньях этого рта!
       В этой девушке – вся Россия,
       Вся до родинки разлита.

       Ну, что тут скажешь? Только одно: «Жаль, что сочинила это не я, а Сельвинский Илья!»


       10

       Передо мной - карандашный рисунок отца: это нарисованная от руки карта острова, которую он с трогательной аккуратностью нарисовал по памяти. Вот она:


 


       Вот сюда, в город Корсаков, доставил пароход молодую учительницу Галину Петровну. И везла она с собой всего две вещи, зато самые необходимые: ватное одеяло и мешок с книгами и, разумеется, в ее, полной честолюбивых планов голове, были только мысли о предстоящей работе.
       Все время, что они плыли от Владивостока, стояла «мертвая зыбь», явление, само по себе не располагающее к дорожным знакомствам по причине полного отсутствия интереса к жизни большинства пассажиров, измотанных непрекращающейся болтанкой.
       И все же по прибытии в Корсаков ее уже сопровождали два симпатичных парня. Один из них жил в Южно-Сахалинске, куда собственно она и держала путь, и пригласил молодую учительницу остановиться у него. Родители приняли гостью (о, времена! о, нравы!) очень радушно. А наутро, поблагодарив всех за гостеприимство, она уже прямиком отправилась в здание ОБЛОНО.
       Здесь юная учительница надеялась осуществить свою мечту и получить направление на Камчатку, такую далёкую и потому ещё более притягательную! Там вакантных рабочих мест не оказалось (и слава Богу!). Вместо этого ей предложили Тымовскую школу рабочей молодежи (ШРМ) – это чуть выше, т.е севернее, судя по карте, и получив положенные ей 15 рублей «подъемных», она выехала в Тымовское.
       Районный центр Тымовское, увы, не готовился к приезду начинающего учителя физики. Хорошо еще, что по дороге в автобусе она познакомилась с симпатичной женщиной. Муж ее работал в местной автоколонне, у них она и прожила первые три дня, здесь же чиновник из РОНО по фамилии Чиков распорядился выделить ей комнату в 2-х этажном доме с печкой, и он же сделал первую запись в ее трудовой книжке. Так Галина Петровна получила свою первую должность учителя физики с окладом в 80 рублей, сначала только в вечерней ШРМ, а спустя месяц – еще и в дневной.
       Работать приходилось каждый день, даже в воскресенье, когда утром специальным автобусом привозили на занятия 10-й класс, состоящий из … работников аэропорта. Эти «десятиклассники» на самом деле были вполне состоявшимися в своей профессии людьми. Так, одним из самых прилежных был … начальник аэропорта некто Лаптев, отец троих детей, другие служащие аэропорта, среди которых – механик Рыбьяков, по прозвищу «дядя Сеня-рыбий жир», но к нему мы еще вернемся…


       11

       А пока – комната в маленьком 2-х этажном доме постепенно обживалась, и несмотря на спартанскую обстановку (кроме кровати и одинокого стола, в ней ничего не было), казалась почти уютной. Слава Богу, дрова привозили часто, и вечером, затопив печь, она допоздна проверяла тетради и, наскоро поужинав, мгновенно засыпала без сновидений, чтобы наутро снова стоять у доски в одном из 10-х ШРМ (всего их было у нее два, второй состоял из военнослужащих).
       Говорили, что с приходом молодого учителя Галины Петровны даже наполняемость классов стала неуклонно расти.
       Удивительно, но взрослые и, в общем, серьезные люди, ее ученики – и авиаторы, и военные - как-то сразу приняли ее, и та, знакомая каждому учителю, хрупкая нить взаимопонимания и доверия, доступная далеко не каждому молодому педагогу, никуда не исчезала, а наоборот – крепла день ото дня, и это окрыляло и придавало сил. В общем, ее любили, а те, кому надо – даже побаивались.
       Но было и еще одно обстоятельство, из-за которого она с некоторых пор чуть дольше обычного стала останавливаться у школьного зеркала, поправляя пышную прядь волос, и смущенно ловила на себе понимающие улыбки старших коллег…
       А причиной всему был невысокого роста хорошо сложенный и немного застенчивый ученик из «лётного» 10-го, механик аэропорта. Она сразу же запомнила его потому, что приходил он на уроки в валенках, аккуратно заправив в них брюки. Эти его милые домашние валенки, и сам он, спокойный, с мягко очерченным ртом и густой копной темных волос, как у героев Джека Лондона, был воплощением сдержанной мужской силы. А его руки, крупные и очень красивые, как будто нарочно бросались в глаза и постоянно отвлекали от заданной темы…
       Как ученик он не был особенно одаренным, скорее наоборот: усваивал новое медленно, с трудом, но всё, однажды понятое, впечатывалось в память навсегда.

       

       
       12

       Как и когда рождается любовь? «Кто знает путь богов – начало и конец?»
       Как и почему стали казаться навязчивыми ухаживания штурмана Чудновского, рыжеволосого и уверенного в своей неотразимости?
Уверенного настолько, что, отбывая в очередную командировку, он уже по-домашнему давал телеграмму: «Доехал нормально», а у нее оставалось только чувство вины и неловкости… Справедливости ради надо сказать, что его самонадеянные жесты не были лишены благородства: например, ради ее любимых духов «Белая сирень» Чудновский однажды на шумном молодежном балу выкупил целиком всю новогоднюю лотерею …
       Пишу эти строчки, а за окном – ноябрь, осенняя слякоть. Темнеет рано, моя Виктория - младшая, пятая по счету внучка у дедушки с бабушкой – мирно спит в своей кроватке.
       Сегодня, спустя жизнь, я снова принимаю своих родителей у себя дома, и мы разговариваем вполголоса: они – устроившись, как всегда, рядом, на диване, а я, как когда-то в детстве – на маленькой скамеечке напротив. Смотрю на их родные лица, знакомые до каждой черточки, и то и дело задаю глупые вопросы: как это ученик, пусть и старше по возрасту, рискнул влюбиться в своего учителя, не постеснялся пригласить ее на лыжную прогулку, да еще и поцеловал в первую же встречу? И не было ли у мамы чувства вины по поводу явной непедагогичности предпочтения одного ученика всем остальным?
       Но они – словно сговорились: отец сдержанно улыбается и как всегда молчит, а мама – смотрит по-детски чистыми голубыми глазами, и нет в них почему-то ни тени сожаления…
       Что ж, наверное – думаю я, - всему виной – переменчивый климат да крутой нрав острова Сахалин, его непостижимая и манящая, суровая красота…
       Подробностей этого стремительного романа мне, наверное, так и не узнать. Осталась единственная и потому бесценнная фотография, где прямо посреди невиданного снега и елей, на сопке, мама летит на лыжах - и падает, в нескольких сантиметрах от колючей зелёной попутчицы.
       Одно лишь известно доподлинно и является теперь неопровержимым историческим фактом: в конце того же учебного года, а именно - утром 23 мая 1959 года, к скромному дому молодой учительницы подъезжала великолепная машина. Это была «Победа», а за рулем этой сногшибательной по тем временам красавицы – герой Советского Союза Иван Афанасьевич Науменко. Сияло солнце, и его лучи, отражаясь от гладких боков и капота, ослепляли и мешали сосредоточиться. Отец очень волновался. Он приехал, чтобы увезти отсюда свою невесту поближе к аэропорту, в Кировское – и начать там новую, неведомую и прекрасную – общую жизнь.


       
       13


       Зачем из Риги плывут миноги
       К брегам Канады, в край прародителей?
       Не надо улиц переименовывать,
       Постройте новые - и назовите!
       В них жили люди, и в каждом – чудо!
       А вдруг вернутся, вспомнив Неву?
       Я тебя НИКОГДА не забуду,
       Вернее ВРЕМЕННО – пока живу.

       Супружеская жизнь началась с покупки двух тарелок, двух ложек и двух вилок, так как, кроме упомянутых уже одеяла и мешка книг, других вещей у невесты не было…
       Первым их семейным жильем станет гостиничный номер, а вскоре штурман Чудновский уступит им свою комнату (что было как нельзя кстати) и уедет из этих мест навсегда…
       Маме придется сменить несколько школ, чтобы быть поближе к аэропорту, где продолжал работать отец. К ней, уже беременной, на урок придет Чиков, тот самый чиновник из РОНО, после чего в ее трудовой книжке появится первая благодарность. И ее карьера, приостановившись для рождения двух дочерей, будет стремительно двигаться вверх, но это – уже совсем другая история…




Послесловие:

       Я благодарна Богу за то, что сумела, надеюсь, сделать главное – рассказать о своих родителях. Знаю и верю, что они сами и время, воспитавшее то поколение, достойны, по крайней мере, одной маленькой главы в семейной саге, которую быть может, продолжат мои дети, ведь ее автор всегда непредсказуем и актуален, ибо он – сама жизнь…
       
       Леонова Елена Семеновна, г. Тула
       8 ноября 2003 года