Владимир Абрамович

     
ВЛАДИМИР АБРАМОВИЧ


http://www.youtube.com/watch?v=Dd_4ECnU0so&feature=related

       Отрывок из повести "Возвращение"

Самуил Минькин

 ...Евреи русские таланты,
Разбросанные на Земле.
МЫ все немного эмигранты:
В Берлине,Праге и в Орле.
Мы всюду дома, как не дома,
И каждый вновь бежать готов,
Едва услышит всем знакомый .
привычный возглас"Бей жидов "!
...Про нас легенды распускают:
Что мы неправильно живём,
Что всех на свете презираем,
Что Русь Массонам отдаём...
Твердят про нас.что Золотому
Мы поклоняемся Тельцу.
Что по ночам сидим мы дома
И добавляем кровь в мацу.
...Во всём всегда вина евреев:
Что нету масла,сыр пропал,
Что плохо греют батареи,
И,что автобус опоздал
Идёт ли снег, иль дождик мочит,
Иль не приходит коммунизм,
Иль кто-то сильно выпить хочет.....
ВСЕГДА ВИНОВЕН СИОНИЗМ!
...Евреи,русские таланты:
Житомирцы и москвичи,
Учёные и музыканты,
Пенсионеры и врачи.
Давайте жить на свете будем,
Красиво, долго и всеръёз!
А,если кто-то нас не любит,
Так что ж "А гиц ин Паровоз!"
Не будем никого бояться
И просыпаться по ночам.
А будем весело смеяться,
НАЗЛО РАЗЛИЧНЫМ СВОЛОЧАМ!
И в эти времена лихие,
Я повторяю всей душой:
СПАСИБО ВАМ, ЧТО ВЫ ЖИВЫЕ!
СПАСИБО ВАМ, ЧТО ВЫ ТАКИЕ.

Аркадий Хайт.

    Кода я пришёл работать на Стальзавод, в руководстве завода находилась ещё старая гвардия, которая во время войны, на Урале в Нижнем Тагиле, в тылу ковала победу. Старый директор Аверин, утром приезжал на завод, выходил из машины у ворот мартена, начинал свой рабочий день с мартеновского цеха. Затем переходил на заливку первого цеха, и на обрубку и термообработку. К началу рапорта он уже знал обстановку на заводе, и по селектору устраивал разнос всем начальникам.

    Когда его переводили после войны из Нижнего Тагила работать в Брянск, восстанавливать Стальзавод, он перетащил и некоторых своих сотрудников с Урала, которые работали с ним в глубоком тылу. Одним из них был Владимир Абрамович Тандлевский. Когда я начал работать на заводе, Тандлевский работал начальником производства. Иногда случайно по не выключенному селектору можно было услышать его спокойный требовательный голос с небольшим акцентом.

     Когда Лабанов, гл. инженер завода окончательно спился, и его прихватывали несколько раз в своём кабинете в стельку пьяным, директор, старый Аверин, добился поставить главным инженером Владимира Абрамовича, с которым проработал многие годы. У Тандлевского не было высшего образования, он родом бал с Харькова, где он окончил кузнечнопрессовый техникум. Был эвакуирован с заводом во время войны на Урал, на Нижнетагильский вагоностроительный завод, работавший на войну.

     Владимир Абрамович обладал исключительной работоспособностью и трудолюбием, огромным производственным опытом. К людям он относился вежливо, с уважением не взирая, на социальное положение. Он был один из тех, от кого никогда никто не слышал грубого слова, или мата (как было модно в то время на производстве, особенно из уст нача льства). Можно было полагать, что он родился и рос в порядочной культурной семье.

    Находясь в Москве в командировке в министерстве в нашем главке, Тяжелого и транспортного машиностроения, проходя по коридору мимо кабинета, двери которого были обиты черным дерматином, был слышан отборный мат, который разносился по всему коридору. Я нашел нужный мне отдел, где за столом начальника сидел приятный мужчина, сотрудник министерства в сером костюме. Нужного мне сотрудника в кабинете не было. Начальник предложил мне сесть, подождать. В процессе разговора я спросил у него:
-Чей это кабинет с обитой дверью?
-Это кабинет начальника главка Арутюнова, - ответил мужчина.
- Ну и мат разносится по коридору с этих дверей, я думал, что только у нас в провинции, на производстве, начальники обкладывают своих подчиненных.
- А сейчас только так, иначе никто ничего не понимает.
- Так это же распущенность.
- Говоришь распущенность, а ты бывал в центральном комитете партии?
– Нет, не бывал, да и кто меня туда пустит?
 – Вот там бы послушал, как разговаривают на басах.
В это время позвонили по телефону. Мужчина, по-видимому, разговаривал с каким-то директором завода. Вначале шла нормальная беседа, потом работник министерства стал повышать голос, а потом стал обкладывать трёхэтажным и четырёхэтажным матом, говорившего на другом конце провода. Положив трубку, взбудораженный, и видя, что я с него не свожу глаз, уже спокойно сказал:
- Только так приходится разговаривать.

     Владимир Абрамович относился к другой категории людей. Мне по роду работы приходилось сталкиваться с Тандлевским, его особенностью было: он внимательно выслушивал собеседника, быстро схватывал сущность вопроса, вникал в него, и благодаря огромному опыту, и компетенции предлагал точное и грамотное решение. Если идея ему нравилась, он не только давал добро, но старался всячески помогать на своём уровне. Если он считал, что идея плохая, он просил закрыть вопрос, и больше к нему не возвращаться. С Владимиром Абрамовичем было легко, интересно работать, он всегда знал, что нужно делать, степень важности вопроса, и подключал в помощь нужных специалистов. На совещаниях, у него в кабинете, Владимир Абрамович выслушивал присутствующих, распределял обязанности, и требовал неукоснительного их выполнения. Если задания не были выполнены, жёстко требовал, немедленного выполнения без грубых выражений.

   Когда старый директор Аверин уходил на пенсию (он сумел выбить себе персональную пенсию), своим приемником он поставил своего однофамильца Аверина Евгения Константиновича, который был секретарём парткома. Рассказывали, что когда в составе делегации, от нашего завода ездили на Лейпцигскую выставку, директор и секретарь парткома Евгений Константинович, то секретарь бегал у старого директора в холуях, был всё время на подхвате, бегал за пивом и пр. По приезду, возможно, или из-за угодничества, или чтобы сохранить на заводе директорскую фамилию, или по решению партийных организаций, старый директор переда дела Евгению Константиновичу, который стал директором завода.

    С уходом старого директора на пенсию, многие старые работники подвергали сомнению дальнейшую хорошую работу завода. Молодой Аверин несколько лет проработал в мартене обер-мастером и дальнейшая его работа была на партийной работе в парткоме. Сравнить его со старым Авериным никак нельзя было. Старый директор, был настоящий директор, он относился к той категории руководителей, которые создавали отечественную промышленность, и по внешнему виду, авторитету, и по стилю работы, и по отношению к подчинённым, умевшему заставить работать, и одновременно был требовательный к себе, и с уважением относился к подчиненным.

    Однако ничего такого не произошло, завод продолжал хорошо работать. Тандлевский много лет работал начальником производства, с уходом старого директора, кроме своих функций, дополнительно взял на себя всё производство выпуска продукции. Практически, получилось так, что по всем основным вопросам шли к Тандлевскому.

    Тот период, когда Тандлевский был главным инженером, это был золотой период нашего завода. Мы ежемесячно получали премию, приблизительно 20 – 30% к окладу. В цехах было внедрено огромное количество новшеств, что значительно увеличился выпуск литья. Было освоено новое производство. Расширяли производственные площади цехов. Начали строить литейный цех №3, где планировалось смонтировать пять автоматических литейных линий, с западногерманским оборудованием. Владимир Абрамович своей энергичностью и дальновидностью видел завод на десять лет вперёд.

До Тандлевского и после, него никогда главные инженеры не приходили в наш проектно-конструкторский отдел. Бывало при нём, когда разрабатывалось крупное мероприятие, Тадлевской мог придти в отдел, сесть рядом с конструктором и сидеть до тех пор, пока не осмыслит, и совместно не найдёт, нужное решение, и даст соответствующее указание. Бывали случаи, что только уйдя из отдела, через несколько минут возвращался и снова садился за доску, пока не добьётся полной ясности.

    Когда в первом цеху, в процессе постоянной модернизации и усовершенствования, участок обрубки и термообработки стал одним из узких мест, который не пропускал увеличивающийся выпуск литья. Был разработан проект, где за счёт площади мартеновского цеха, где срезали машину Галдобина, отливавшая болванку. Начато было  строительство дополнительного корпуса термообработки литья. В кабинете директора завода было генеральное совещание, где присутствовали все службы, которые были задействованы в данном проекте, и где должно было быть принято окончательное решение. Тандлевский сидел за большим столом, зарытый в чертежах, где тщательно изучал все грузопотоки, конструкцию оборудования, энергообеспечения и пр.

     Совещание длилось более четырёх часов, все решения принимал Тандлевский, а в это время директор завода, Евгений Константинович, ходил по кабинету, близко не подходя к тому месту, где решалась судьба завода (его звали мальчик в коротких штанишках, он любил носить укороченные, выше щиколоток штаны). Курил сигарету за сигаретой, подходил к окну, открывал форточку и выбрасывал в нее окурок.

    Тандлевский был человек дела и слова. В то время я болел желудком, и выбил себе путёвку в санаторий в Пятигорск. Начальство завода, постоянно уезжая в санатории, выбивали себе помощь на лечение в размере оклада. Я решил, что я тоже начальник, и мне тоже положено, и подал заявление в завком. Председатель завкома разъяснил мне, что денег у него для меня нет, и хитро подмигнув, сказал:
- Сходи к Тандлевскому, дела на заводе сейчас идут хорошо, тебе, возможно, он даст немного денег.

     Танлевский в своём кабинете сидел один. Я сказал ему, что болею, получил путёвку, и вот я еду в санаторий, немного похныкал. Тогда он спрасил меня:
- Что, Ты, там хорошего нарисовал последнее время?
Как раз в это время ничего хорошего не было.
- Да вот была небольшая работа по второму литейному конвейеру.
- Неважно, давай сюда, - он что-то записал у себя в настольном календаре. Через несколько дней он вызвал меня к себе.
- Иди в кассу получи сто рублей из директорского фонда, да смотри, меньше распространяйся, – предупредил он меня.

   За период работы главным инженером Тандлевский подбирал руководителями среднего звена толковых, грамотных трудолюбивых по деловым качествам специалистов. Продвинул одновременно нескольких еврейских ребят. Меня сделал начальником бюро, хотя партком три раза по мне заседал, не давал согласия. Перетащил Соколовского с Ирмаша, где тот был главным металлургом, и других. Успешно трудились в цехах и отделах инженеры и техники евреи. Партком, то ли по своей инициативе, то ли нажимом сверху, был явно не доволен этим явлением.

    Директор завода, секретарь парткома, и ещё несколько прихлебателей, которые составляли элитную группу, своей компанией они собирались, отмечали, события, которое нужно было отметить. Тандлевский в эту компанию не входил он был лет на 15 – 20-ть  старше их.  По-видимому этой группе не нравилось, что практически заводом руководит еврей, хотя завод отлично работал, занимал первые места в главке и министерстве. Были претенденты молодых инженеров, имевших высоких покровителей, которые предлагали новые передовые технологии,  считали, если возьмут бразды правления, то завод будет работать намного лучше.

   В связи с тем, что вагонное литье, относилось к категории повышенной ответственности, детали подвергались как внутреннему заводскому контролю, так и внешней приёмке. Руководитель внешней приемки был Митус, который не был в штате завода, работал от МПС, но состоял на партийном учёте, на нашем заводе. То ли он сам, то ли по наводке парткома, или кого-то из его членов, написал письмо в Москву в центральный комитет партии. Митус не был работником завода, и не боялся портить отношения с главным инженером. В письме Митус указал, что главный инженер завода объевреил производство. Что основные должности занимают евреи, что русскому, специалисту нет никакой возможности продвинуться, и т. д

    Из центрального комитета письмо переслали в обком партии, из обкома в райком, с резолюцией «разобраться». Из райкома в партком нашего завода. Партком вынес этот вопрос на общезаводскую партийную конференцию. Когда зачитывали содержание письма, Тандлевский сидел в президиуме, у всех на виду. Мне отлично было видно, как он неловко себя чувствовал, слушая этот пасквиль. Зато вокруг меня слышны были реплики,  что, наконец, нашёлся человек, который высказал всю правду.

   В прениях выступил директор и обрушился на Митуса, главным образом за то, что не соблюдая субординацию, написал в центральный комитет, что этот вопрос можно было разобрать в парткоме, в крайнем случае - в райкоме. Директор требовал строгий выговор с занесением в учётную карточку. Выступали и другие ораторы, которые осудили поведение Митуса. Но нашёлся оратор, который одобрил действие Митуса, и требовал, чтобы партком серьёзно занялся этим вопросом, так как на заводе создалась не терпимая обстановка, в подборе кадров. В задних рядах даже захлопали.

    Митусу партийная конференция приняла решение объявить строгий выговор. Я здорово переживал за Владимира Абрамовича. Как мог этот мерзавец так поступить? Ведь этот самый Митус, сидит на совещаниях у Тандлевского, решал с ним вопросы. Когда решался разработанный нами проект испытаний рамы и балки, где Митус вместе Тандлевским одобрил проект. Пользовался всеми благами завода, и так подло поступил.

     Я очень болезненно воспринял этот антисемитский поступок парткома. Он оскорбил и унизил нас всех евреев на заводе. Из конференции, я ушёл расстроенный:
- Всё при первой возможности уеду из этой антисемитской страны, - решил я.
Вначале я ни как не мог понять, зачем парткому нужно было выносить этот вопрос на парт. конференцию. Можно было этот вопрос разобрать на парткоме, объявить выговор, и не раздувать это дело. Но потом до меня дошло, парткому необходимо было, а возможно он был инициатором, чтобы ограничить поле деятельности Тандлевскому, чтобы евреев не брал больше на работу. Теперь, после такого партийного собрания, действительно, нужно было подумать, прежде чем взять на инженерную работу специалиста еврейской национальности.

    Вскоре Тандлевского освободили от главного инженера, но открыли штатную единицу зам. главного инженера. Руководство завода понимало, что без него завод может многое потерять. Причина была возможно по тому, что у него был пред. пенсионный возраст (на Урале у него был заработан горячий стаж). Возможно, решено было готовить молодые кадры, которые могли бы поднабраться опыта. А возможно, это были последствия партийной конференции. На третьем этаже, рядом с нашим отделом выселили юристов, и этот кабинет занял Тандлевский. И хотя он уже не был гл. инженером, а только зам. однако со всеми вопросами шли к нему. И мы ещё продолжали получать премии. Он продолжал руководить заводом, как в сфере производства, так и сфере развития предприятия. Андрейчиков бывший гл. металлург, став гл. инженером продолжал в основном заниматься технологией.

    На заводе появилось молодое поколение инженеров, которые считали, что старики руководят устарелыми методами, что если бы они были в руководстве, они бы начали внедрять новые технологии и предлагали провести реорганизацию производства на основе новых достижений науки и техники. Одним из таких новаторов был Любезный Владимир Николаевич, отец его был Герой Советского Союза, а другом его отца и семьи, был второй секретарь обкома партии Смирнов.

   Смирнов как-то прибыл на завод, его проводили в кабинет директора. В процессе беседы Смирнов спросил директора:
- Что же, Вы, Евгений Константинович зажимаете молодые талантливые кадры?
После его посещения завода, при отделе металлурга было создано бюро по разработке нового оборудования литейного производства. Начальником бюро естественно стал Любезный. Это бюро практически дублировали работу нашего отдела.

    Они взялись за разработку проекта по реконструкции землеприготовительного отделения первого цеха. Работа оказалась огромной и своими малочисленными силами, и отсутствием достаточного опыта, работа оказалась им не под силу. К этой работе подключили наш отдел, как помощников, но основная работа перешла к нам.  Бюро Любезного якобы руководило нами. Между нашими службами сразу завязалась негативное отношение. При нашей доработке, в их проектах, оказалось много ошибок. Нам приходилось указывать им, на их недоработки, а они злились. В дальнейшем все наши упрёки и насмешки, нам дорого стоили.

    Вызывает меня мой начальник Полозов, в свой кабинет, у него сидит Любезный. На столе него развёрнуты чертежи трубопровода большого диаметра вентиляционной системы. Разработаны чертежи конструкции врезки двух труб под углом, и даны чертежи развёрток.
- Минькин, посмотри, развёртки правильно сделаны – спрашивает меня Полозов.
- Мне нужно полчаса, - отвечаю я, забираю чертежи.
Начертательная геометрия в институте у меня была у одного из лучших. Прорисовываю конструкцию методом шаровых поверхностей. Развертки Любезного абсолютно неправильные.
Возвращаюсь в кабинет Полозова, показываю, как должно быть. Полозов звонит Любезному. Приходит Любезный, показываем ему, как должно быть правильно. Он со злостью забирает чертежи и уходит. Остаёмся вдвоём с Полозовым, я говорю:
- Вот наглец, вместо  спасибо, проявляет недовольство.  Полозов говорит:
- Работать не умеют, а считают себя профессионалами.

     Тандлевский на должности зам. гл. инженера работал  несколько лет. Когда ему исполнилось 55 лет, и отметили его выход на пенсию, он ещё несколько лет продолжал работать. Завод продолжал хорошо работать, выдавать продукцию сверх плана. На лестничной клетке, против дверей нашего отдела, и кабинета Тандлевского собирались ребята курить. Однажды поднимаясь по лестнице, я услышал голос Витьки, конструктора работавшего у Любезного, и любителя выпить:
- Сколько ещё этот еврей будет здесь сидеть, подошёл пенсионный возраст, дёргай от сюда, сиди дома, смотри телек, дай дорогу молодым.

    Когда Тандлевский ушёл с завода на пенсию, в тот же день на его место был назначен член парткома, член завкома, Любезный. В этот день, когда вышел приказ, о назначении Любезного зам. гл. инженера, в его бюро был праздник. Витька срочно был отправлен не заготовку, и сразу после работы, закрыв дверь, принялись отмечать назначение. На следующий день, во время перекура Витька сказал:
- Теперь власть перешла в наши руки, мы теперь покажем, как нужно работать, о то тут всякие Абрамовичи путались под ногами.
Все отлично понимали, что эти слова не Витьки, это шло сверху, возможно из парткома. В бюро Любезного было два человека члены парткома.

    Первое общение с Любезным, как с зам. гл. инженера произвело на меня плохое впечатление. Когда раньше возникали трудно решаемые вопросы, и нужно было решение на более высоком уровне, я шёл к Тандлевскому, он в настольном календаре записывал вопрос, разбирался, давал решение, а если нужно собирал совещание.

    Зайдя в кабинет к Любезному, я спросил его:
- Владимир Николаевич можете уделить мне несколько минут?
Выслушав меня, сказал:
- У меня нет времени сейчас этим заниматься, иди к начальнику первого цеха, если не найдёте решения придёшь снова ко мне.
С начальником цеха мы решения не нашли, и я снова пошёл к Любезному. Зайдя в кабинет, и не успев раскрыть рта, Любезный подняв олову от бумаг, резким голосом сказал:
- Мне с тобой сегодня заниматься некогда, придёшь в другой раз.

    Гл. металлург мне уже несколько раз звонил начать разработку проекта. Нужно было решение на более высоком уровне. Я пошел третий раз к Любезному. Я стоял и ждал, пока он разговаривал по телефону, и вдруг обратившись ко мне, сказал:
- Ну, что, Ты, всё ходишь, мешаешь работать. Не хочешь работать, можешь подать заявление. Ходить ко мне больше нечего, пускай ходит твой начальник Полозов.
Я вышел и подумал, если так будут решаться жизненно необходимые для завода вопросы, то передовым предприятием завод наш больше не будет. Больше никогда к нему в кабинет не заходил.

    Мои предположения вскоре начались осуществляться. Дорвавшись до власти, под руководством Любезного начали разрабатываться проекты технического перевооружения завода. Первый, основной цех, с годами устоявшейся технологией, давал приблизительно более 60% основной продукции. Проектные институты постоянно предлагали внедрять на нашем заводе новое, совершенное, высокопроизводительное оборудование. Владимир Абрамович относился к ним с особой осторожностью. Прежде всего, он интересовался, где это оборудование опробовано, и работает, посылал в командировки.

   Не изучив досконально все за и против, новое руководство совместно проектными институтами рьяно взялись за реорганизацию производства. Для начала, на заводе было принято решение, по первом ведущему цеху, демонтировать две сто тысячные формовочные машины(дававшие 1/3) плана, и установить прессовую линию. Активным инициатором был Любезный, так как эта линия по своей характеристике, имела огромную производительность, и целый ряд операций был спроектирован в автоматическом режиме. По замыслу устроителей монтаж и запуск линии должен был осуществиться в течении трёх месяцев.

  Как только демонтировали формовочные машины, производительность цеха упала приблизительно на 30%. Монтаж прессовой линии затянулся на годы, где были постоянные ошибки и недоработки. Когда, наконец, эту ужасно дорогостоящую линию, смонтировали, то она стала выдавать сплошной брак. Литьё пошло с пригарами и пористое, высокая плотность формы имела другую газопроницаемость. Для прессовой линии нужна была другая технология. Линия постоянно буксовала, автоматика не работала. На обслуживание линии потребовался штат в несколько раз больше чем на обслуживание формовочных машин. И в конечном итоге оказалось, что такая высокая производительность никому не нужна, все равно участок заливки и термообработки не мог принять большее количество формованных опок.

   Просчёты оказались и в других цехах. Третий цех, который начали строить при Тандлевском, где изначально планировалось устанавливать оборудование западногерманских фирм, после Тандлевского переиграли и начали устанавливать отечественным оборудованием, рекомендованные, советскими проектными институтами. Многие новые разработки, которые оказались не работоспособными, были изготовлены впервые и нигде не испытывались. По своей неопытности Любезный увлечённый новинками все внедрял, не изучив предложенные проекты. Монтировали линии, они оказывались не работоспособными, срезали и монтировали новые. Всё это стоило огромных денег.

   Завод перестал выполнять план. Резко возросла себестоимость продукции, из года в год положение ухудшалось. В главке и в министерстве диве дивились, и ни как не могли понять, как могло так случиться, что самое передовое предприятие, занимавшее первые места в главке и в министерстве и получавшее премии, вымпелы, ордена, оказалось на дотации и на последнем месте. Сняли директора, заменили новым, заменили гл. инженера, а завод всё равно работал всё хуже и хуже.

   Любезный на должности стал внедрять своих людей. В нашем отделе, освободили от должности  начальника отдела Танцуева, начальником стал Шлёмин, работавший в бюро Любезного конструктором. Он был специалист совершенно другого профиля. Но зато был член парткома, и очень активный по партийной линии. Новый начальник отдела не вникал в суть проектов, и все оставлял на опыт начальников бюро. Благо, что начальники бюро за долгие годы работы набрались опыта.

   Чтобы хоть как ни - будь оправдать плохую работу завода, из кабинета Любеного вначале робко, а потом более громко, затем официально была выдвинута и принята версия, что во всём виноват Тандлевский. Что в период его правления, варварски эксплуатировалось оборудование, работало на износ, по принципу, план любым путем, и окончательно было добито. И теперь нужны капитальные вложения, на техническое перевооружение завода. А детище Тандлевского, третий цех, это катастрофа для завода.

   Эта версия очень многим оказалась по душе, и особенно руководству завода. Они услышали то, что хотели слышать, и искренне верили в эту версию, потому что хотели верить. Деваться было некуда, нужен был козёл отпущения.

   Тандлевский скоропостижно умер от обширного инфаркта. Когда мне утром сказали, я бросил все дела, хотя у меня была срочная работа. Весь день я пробыл в доме Тадлевского, я искренне сожалел, что он ушёл из жизни. Он всё своё здоровье отдал заводу, работая по 12 – 14 часов в день. У меня было желание помочь, чем только могу его приятной, доброжелательной жене, на которую обрушилось такое горе, этой прекрасной и интеллигентной семье. Я чувствовал себя должником перед этим истинно замечательным человеком, с его человеческим отношением и еврейскими мозгами.

Самуил Минькин. Кириат Хаим. 18. 12. 2004 год