Аб-Аф. Глава 4. Москва - город чудес

Это четвёртая глава автобиографической повести «Дао отморозка до айсберга».
Кому интересны первые три – кликните на моё курсивное имя вверху, и увидите там, на странице, в соответствующей папке.
Иначе – вот краткое содержание:
«Герой припёрся поступать в Москву на филфак МГУ и совершенно обнищал, даже не успев заделаться студентом».


Я брёл по улице, раздираемый двумя противоречивыми чувствами. Первым было - никотиновый голод, вторым – сыновний долг.

«Достаточно ли я сволочь, - думалось мне, - чтоб употребить последнюю мелочь на приобретение пачки сигарет, а не на звонок в Питер?»

Решив, что я по-любому сверхдостаточная сволочь, – зарулил в отделение связи. Напомню, шёл 93-й год, мобильники в ту пору имели габариты и вес силикатного кирпича, в карманы обнищалых недостудентов – не помещались категорически.

Подумав, позвонил бывшей однокласснице.

«Здравствуйте. Лена дома?»

«Да… Артём? А вы где сейчас? Почему по межгороду?»

Прикусив губу – отвечаю:
«Потому что я в другом городе. Так вы не могли бы Лену позвать?»

Пауза.
Пауза.
Блин! Разъединят же…
Пауза.
Наконец –
«Тём, а ты где? Тут твои звонили, и…»

Перебиваю, не вполне учтиво:
«Передай им, что у меня всё в порядке, вписка есть, жрачка есть, документы сдал, скоро поступаю. А откуда звонил – не говори».

«Да я…» - бип-бип-бип.

Ну вот и пообщались…
 Что ж, Ленка – барышня ответственная. Прифигеть-то прифигеет с этой моей конспирации – но весточку передаст.
К чему такая конспирация? К тому, что этот мир слишком тесен, и того теснее – небосвод, где сияют светила отечественного «словолюбства». Они ж все того – лучиками-то переплетаются. И кто даст гарантию, что мой Oldman не протрёт свой дальнозоркий шар-палантир да не законнектится с местной Галадриэлью Глаголов? «Дорогая М. Л., тут мой – не знаю, каким словом он обозначит мою блудную персону – в ваши края, кажется, намылился, так вы уж…» Это ж реально мафия! И пусть я параноик – но пока лучше бате не знать, что я в Москве.

***

«Хочется курить, но не осталось папирос», - пел Майк Науменко в моём мысленном плеере.
Что очень дурно с его стороны – он повторял раз за разом эту свою горькую жалобу. Заклинило. «Дорогой друг! Хочешь, я расскажу тебе сказку… грустную…»

Цигарку можно было б, конечно, и стрельнуть у прохожих. Благо, не один я в Москве, а ещё восемь миллионов рядом отираются, и не меньше половины – курящие. И ничего, право, нет зазорного в том, чтобы стрельнуть одну маленькую сигаретку. Все так делают. Сколько раз у меня у самого стреляли. Совершенно незнакомые люди. И если вежливо обращались – я никогда не отказывал. Почему бы одному благородному дону не выручить другого благородного дона? В такой-то малости.

Правда, если обращались нахраписто – я демонстративно затягивался и отвечал «не курю»… Но это если нахраписто, по-хамски. Однако ж, сам-то я – парень культурный и дипломатичный? Так что мне стоит улыбнуться, обратиться? «Простите великодушно…» Или «великодушно» - перебор со старосветской учтивостью? Слишком заискивающе? Чёрт, как же они сигареты-то у меня просили, чтоб я давал? «Братиш, сигареткой не угостишь?» Чего-то вроде. Стихи, блин.

Кому-то, наверное, покажется, что я кокетничаю со своими «дворянскими» заскоками. Но я правда вот, дожив до семнадцати лет, ни разу не стрелял сигареты у незнакомых людей. Курить начал в пятнадцать – и тогда уже, в общем-то, водились у меня деньги на оплату своих пороков. И пачка в кармане всегда топырилась. Если ж кончалась – то в более или менее знакомой компании, где церемонии не в ходу. Но вот на улице?

Это было неутешительное сознание, поскольку я привык считать себя парнем довольно-таки решительным и коммуникабельным, когда надо, но – следует признать очевидное: я позорно колебался в таком пустяшном деле, как папиросная стрельба у прохожих. То есть, может, в родном Питере и не колебался бы, но эти жлобские москвичи… А ну как пошлёт, будто собачонку-побирушку? Скажет чего обидное? И что тогда? В рыло ему сунуть и с тушки сигареты снять, в порядке моральной компенсации?

«Гхм! – думал я. – Вот что удивительно, если не сказать – «феноменально». Сколько себя помню, я, будучи личностью интеллигентной, высокодуховной и даже рафинированной, неизменно питал глубокую, истинную и даже истовую антипатию к модус вивенди и… эээ…. «модус мыслинди» тех кругов молодёжи, что именуются, dans les milieux populaires, «гопниками». Промысел их представлялся мне столь же неблагородным, вульгарным, сколь низки и манеры, присущие им. И в той моей экзистенциальной нелюбви к означенным уличным racaille-et-chacals нет ничего странного, и тем загадочней возникший ныне вопрос… КОЙ ЖЕ БОЛТ МЕНЯ ТАК И ТЯНЕТ КОГО-НИБУДЬ ОБУТЬ?!»

Да, не стану кривляться: это был актуальный вопрос. Ибо, хотя сигарету можно было стрельнуть, преодолев дурацкие комплексы, но это не решало всех моих проблем. Говоря без вычурности, я не жрал со вчерашнего вечера, а было уж два часа пополудни, и под ложечкой – сосало пылесосом «Самсунг»…

«Надо срочно намыть где-нибудь денег! – думал я. – И какие варианты? Что я умею? Могу копать, могу не копать… могу электрическими пёсиками торговать… могу книжки переводить… могу морду набить… Или – попробовать альфонсизм? Склеить какую-нибудь мажорку? А что: душ я принял, носки-трусы свежие… Много ль ещё надо для любви большой, чистой и взаимовыгодной?»

Я огляделся. К своему немалому удивлению – обнаружил прямо перед собой рослого каменного мужчину в свободном, как мятущийся дух, костюме. Он стоял на постаменте горделиво, чуть откинувшись назад, и явно собирался достать нечто важное из широких штанин.

«Здрасьте, Владимир Владимирович…» - пробормотал я и остановился в озадаченности.

Гхм! Это что же получается? Я – на Маяковке? Вот так, за своими раздумьями, не приходя, можно сказать, в сознание, я сел на метро, проехал пол-Москвы, перешёл на Театральной с красной на зелёную ветку, и вот – я на Маяковке? Чего только не бывает с послетравья, голодухи да «бескурья»! Чисто – Иванушка Бездомный в погоне за «консультантом». Вот только я-то за кем гонюсь? И куда, спрашивается, меня ноги несут?

Постояв чуток в нерешительности, пялясь на свои кроссовки, я разгадал их намерение: определённо, они несли меня на «БисА». То бишь – к Булкаговскому дому, некогда 302-бис, к той самой «нехорошей» квартирке. Да, тут и случайная аллюзия – в тему. Ибо в этом мире ничего не бывает случайно…

«На Бисах, - думалось мне, когда я шагал мимо сада Аквариум, - всегда кто-нибудь тусуется. В основном – публика прихипованная, «системная», но на сей раз там обязательно будет один из вариантов моего босяцкого счастья. Либо мажорка на предмет «соблазнить», либо гопники на предмет «обуть». Второе – даже предпочтительней. Да, я никогда не опущусь до БАНАЛЬНОГО гоп-стопа… в ближайшие пару часов – точно нет… но развести и «загопстопить» гопников – это совсем другое. Это будет честная экспроприация. Конечно, всё, что ни есть у гопников – суть плоды грабежа. Но я-то буду добросовестным приобретателем. И, кстати, мне пофиг, какую музыку они слушают, и какие маечки носят. Да, я – не гопник. Определённо…»

Ноги донесли меня до заветной узенькой арки и завернули туда. Вот и дворик, милый дворик. Да, после питерских «колодцев» любой московский дворик покажется милым и приветливым. Ржавые тарантайки без колёс? Почёт заслуженным ветеранам автопрома! Переполненный мусорный короб? Как похвально, что местные жители выбрасывают мусор не абы куда, а в короб! Культура, блин!

Ну и довольно лирики: я ведь по делу пришёл. Итак, собственно булгаковский подъезд – в глубине. А тут у нас… Я скосил взгляд налево… О! «Счастье есть, его не может не быть…» Нет, тогда ещё было далеко до времени, когда диджей Грув бросил в массы этот свой супер-оптимистический слоган, но я предвосхитил его и подумал именно так.

Оно, счастье, стояло в просторной и глубокой нише сразу за аркой, и было его, счастья, человек двенадцать. И очень такой характерной наружности: с кришнаитами и по обкурке не перепутаешь. «Как же мило с вашей стороны, ребятишки, что не заставили меня искать вас где-нибудь в Подольске, Одинцово, Желдоре, а взяли – и сами приехали в Москву, на Садовое…»

Да, их было с дюжину, такого порядка. Впрочем, не уверен: я ж обувать их пришёл, а не считать? И, по правде, тогда, по «бескурью», мне было решительно пофиг, сколько их. «Вырубить альфа-бабуина – вот этого, остальные – моментом нишкнут, плесень!»

Они смотрели на меня с интересом, в котором, впрочем, не было ничего хищного. «Чуют, что ли, что я пустой, совсем пустой?»

Подступив к ним, я осклабился и галантно попросил:
- Пацаны! Закурить е?

Вот тут – никаких проблем со стрелянием «чипиросин». Тут я был в своей тарелке. Подумал: «Очень хотелось бы услышать возражение: «Это кто тебе тут пацаны?» Отзыв: «Ну дык звиняйте, девчонки!» И понеслась…»

Но нет – мне протянули раскрытую пачку «Космоса».
«Вот ещё новости! Что это с гопниками сталось? Куда мир катится?»

И я скривился, с невыносимой надменностью:
- «Совок» не курю!

«Ну теперь-то? Ну?...»

Облом: персонаж, идентифицированный мною как «альфа-бабуин», извлёк из кармана треников пачку «Мальборо».

Я принял сигарету и поинтересовался с уже почти затухшей надеждой:
- А пачкой угостишь?

Он с улыбкой раскинул руки:
- Да какой базар между ворами?

«Нет, можно, конечно, было пристебаться с понтом «Кто тебе тут вор?» - уныло думал я, направляясь от их компании к булкаговскому подъезду, с презентованным «Мальборо» в джинсовке. – Но вообще как-то западло докапываться до таких миролюбивых и сознательных гопников. Да, это полное фиаско. Следует смотреть правде в глаза, Тёма: уличный грабитель из тебя никакой…»

Честно сказать, я до сих пор не вполне понимаю, с чего вдруг те ребята были столь любезны и терпеливы. Я был в джинсовке, а потому было бы излишним тщеславием объяснять их миролюбие видом моей мускулатуры. Да и ничего эпического в ней, по хорошему счёту: сорок четыре где-то бицепсы тогда были, не больше.

Что ж, возможно, мне впрямь довелось наткнуться на компанию кришнаитов. Только очень латентных. Но что вернее – то были «депешисты» с Маяковки, которых я ошибочно принял за гопников. Они, поклонники Depeche Mode, тоже обычно бывали коротко стриженными, и одевались «цивильно-функционально», во всякое спортивное и вроде того, но публика – в целом приличная. Тогда я просто не очень силён был в московских реалиях.

«Ладно! – думал я, по мере того, как лёгкие мои наполнялись дымом, а натура – привычным благодушием. – Как бы то ни было, курить уже есть. Жизнь налаживается…»

Я сам не знаю, зачем зашёл в подъезд. Большинство моих действий в тот день отличались… дабы не употреблять слово «безмозглость» - скажем так: они отличались «спонтанностью». И вот я не знал, зачем зашёл в подъезд. Не знал – покуда не бросил взгляд на ступеньки, ведущие в подвал. «Ой, какие интересные бумажки!»

«Так вот зачем зашёл я в этот подъезд!» – подумал я, пряча в карман две подобранные пятикатки. Что ж, это фатум. Друзья к тому времени уж давно привыкли к моей манере обнаруживать деньги в самых необычных местах, но в самый подходящий момент. И когда, бывало, в разгар школьной попойки у нас кончались финансы, они на полном серьёзе предлагали: «Так! Железнова на поводок – и шукать!» И я неизменно оправдывал доверие. Они же, «догоняясь», рассуждали не без зависти, чтОя больше: глазастый - или везучий?

Но в действительности – я просто такой, какой есть…

***

Я возвратился к Маяковке, свернул на Тверскую и дошёл до Пушкинской. Поклонился бронзовому Александру Сергеичу, передал привет от Владимира Владимировича – и забурился в Макдональдс.

Как я отношусь к Макдональдсу? Признаюсь честно, где-то в конце восьмидесятых я его почти что ненавидел. Слушал излияния манерных мокрощёлок-одноклассниц, с предыханиями почти что оргастическими, – и ненавидел. «Ездили в Ма-аскву и были в Ма-акдональдсе… Два часа в очереди – но это ба-ажественно!»

Зло думал: «Хер там божественного? Булочки с котлетами. Стоять за ними в очереди два часа? Я тоже бывал в Ма-аскве, но что меня в последнюю очередь там интересовало – так это банальная американская забегаловка, где подают булочки с котлетами. Тем более – если за ними нужно стоять два часа на улице. Да пошли они!»

А в середине девяностых те же барышни с теми же предыханиями вещали: «Вот мы тут отвисали в Тита-анике – было реально круто. А вот у Светки бойфренд – так он её как-то в этот самый… в Макдональдс затащил. Не, ну ты прикинь? Вот в эту лоховскую жральню…»

Я улыбался, а про себя думал: «Милая моя овечка! Вот соорудить бы сугубо такую совковую рыгаловку, где подают позавчерашние разогретые пельмени да чебуреки с начинкой из ужасов ветеринарной энциклопедии. И втереть тебе – что это усраться как круто. Так ведь побежишь туда, копытцами искры высекая. И потом будешь блеять на всех углах, как это реально нипадецки круто…»

Впрочем, та же идея, кажется, мелькнула у Минаева, в «Духless».

Ну и что сказать? Сам я – чертовски неприхотлив в еде. Нет, у меня всё в порядке со вкусовыми рецепторами. И я могу отличить свежего запечённого лосося от разогретого в микроволновке (не буду называть тот пафосный московский кабак, где попытались усомниться в этой моей способности… с не очень хорошими для них последствиями). И по уверению всех моих жён (двух; поочерёдно замужних за мной) – сам я неплохо готовлю. Но при этом – действительно неприхотлив. К еде отношусь как к биотопливу. Только б в рот лезло и только б мне гарантировали, что жрачка – не отрава.

И вот Макдональдс – он предлагает, кроме шуток, приличную и надёжную жрачку. А к тому времени, к девяносто третьему – он превратился в то, чем и полагался изначально. В приемлемую, достойную и доступную закусочную, не претендующую на пиетет и не создающую полукилометровых змеевитых очередей у своих врат. Соответственно, я часто пользовался Макдональдсом в девяностые – и сейчас порой не брезгую, особенно на трассе. Хотя понимаю, что у Бокюза хавка вкусней и изысканней. Но – Бокюз далеко, и если летать во Францию всякий раз, когда хочется жрать, – когда-нибудь сдохнешь в самолёте от старости… И в некрологе напишут: «Всю свою жизнь он посвятил стремлению к гастрономически прекрасному». И это очень здорово, но самое здоровое – что это будет написано не про меня…

***

Исполнившись сытой неги, я решил вернуться на «Спортивную». И прошвырнуться по Лужниковскому вещевому рынку. Что я хотел там купить? Ничего, разумеется. Тысяча рублей, да за вычетом пары бигмаков и колы – не та сумма, на которую можно купить что-либо вещественное. И вот это угнетало. Да, жизнь налаживается, я поднял на ровном месте пачку сигарет и немножко денюжек – но на сколько этого хватит?

И тут я вспомнил, что помимо «копать-не копать, переводить книжки и бить морду» - ещё умею разгружать фуры. А потому, значит, дорога на вещевой рынок, самый крупный в Москве. Ну и там – поспрошать, поискать…

Я праздно шатался по рядам, думая: «На самом деле, я просто вышел на разведку. Нет, сегодня я ничего разгружать не буду. Чего-то нега такая… аж истома… Просто – поглядеть, чо-как…»

- Э, парень! – меня ухватили за плечо. Смугловатая, волосистая лапа. Принадлежащая смугловатому, волосистому айзеру. Да, я уже тогда различал кавказские племена. И этот – был айзер. Да их там большинство было, строго говоря. Этот – торговал кожаными куртками.

- Э, парень! – повторил он. – Вот как раз твой размер есть! Кожа – реальный, как… шкура! Так на тебе сидеть будет – все ахнут реально!

«В Питере, кстати, у меня классная кожанка осталась…» - мимоходом подумал я. И, сам не зная, зачем, остановился. И даже попросил:

- Покажи!

Он показал, растопырил куртку, раскинув руки, весь сияющий и знойный, как пожар на Бакинских нефтепромыслах.

- Ты хочешь сказать, что это натуральная кожа? – уточнил я.

«Господи, зачем мне это надо? Я ж по-любому ничего покупать не собираюсь…»

- Натуральная? Не веришь? – он возмутился. – Ты не веришь?

«Верю… всякому зверю…»

- Сколько? – спросил я, думая отмазаться непомерной ценой и уйти.

- Десять тысяч! – гордо выпалил кавказский негоциант.

Тут уж я скривился:
- Сикоку-сикоку?

Он тотчас обнаружил склонность к разумному конформизму:
- Нет, ну брать будешь – восемь отдам!

Я протянул руку, пощупал изделие. Нет, матерчатого шуршания, как у изнанки кожзама, не наблюдалось, но и кожаного скрипа – тоже.

- Ты точно уверен, что это натуральная кожа? – снова спросил я.

- Слушай, зачем обижаешь, а?

- Я проверю?

- Да конечно…

Видимо, он не совсем понял, что я собирался сделать. Ну да – не мои проблемы. У меня ж – как раз была запалённая сигарета меж пальцев…

«Пшшш!» - и на чёрном борту изделия тотчас вспупырилась язвочка от никотинового ожога.

Я усмехнулся, устало и укоризненно:
- Ты кого наебать хотел?

И, повернувшись, побрёл прочь, думая про себя: «Вот будь я большой и сильный – предъявил бы ему сейчас, за такую беззастенчивую дезинформацию, и отобрал бы его чмошный бизнес. Но я – маленький и слабый… Значит, разойдёмся мирно…»

Продавец, однако ж, держался иного мнения. И всё кричал:
- Э! Куда пошёл? Ты вещь испортил! А ну стой сюда!

Он распалился до того, что аж вкогтился в моё плечо, намертво. Столь энергично, что поскользнулся и упал, хлюпая расквашенным носом. Я глянул на свой локоть – крови не было – и пошёл дальше.

«Ну вот, сейчас меня в лоскуты и порежут…» - думал я, философично. Я был сыт, исполнен курева, благодушен – самое то, чтобы сдохнуть.

Однако ж – я благополучно дошёл до конца ряда, и лишь тогда мне преградили дорогу двое ребят. Один был коренастый лысоватый блондин, другой – долговязый сухопарый брюнет, но явно не кавказец.

- Братан! Разговор есть! – объявил высокий сухопарый.

Я смерил его взглядом: чёрт его знает, что за боец. Весьма вероятно – при волыне, но едва ли станет шмалять на рынке, средь народа. Лучше, впрочем, линии огня вообще не давать ему, сблизиться сразу же, по возможности….
Посмотрел на второго: вот это явно борец. В случае чего – будет пытаться пройти в ноги. Значит – рубить сверху, строго в стык шеи и ключицы. Ну и – таблом на колено принять, когда поведёт его…

- Обо что разговор? – я улыбнулся.

Долговязый неопределённо повёл головой:
- Да вот хотят с тобой тут потереть.

Борец дополнил:
-Да ты не ссы!

Что ж, мне не десять лет, чтобы с негодованием опровергать кощунственное предположение, будто я могу «зассать» в подобных обстоятельствах. Тем более – чего там опровергать очевидное? Нет, конечно, я слегка нервничал, шествуя с этим почётным эскортом меж рядов. Но при этом думал: «Да ладно! Распихать этих двух и дать дёру – это всегда успеется!»
На самом деле, сколь ни суицидально-благодушна была моя сытость – я не собирался вот совсем уж за здорово живёшь - дать порезать себя в лоскуты…

Мы прошли к вагончику, вроде строительной бытовки, вознесённому на стальных опорах на метр от земли, с железной лесенкой у двери. Я поднялся и вошёл.

Внутри был шум. Источником шума – был рослый мужчина в армейской камуфляжной куртке над гражданскими серыми брюками, выглаженными в стрелочку, и он вещал в рацию: «Нет, вот так! … Да, вот так!... Нет, и никаких «или»!... Конец, бля, связи!»

Потом он отложил рацию и поворотил ко мне своё бывалое, мужественное лицо, украшенное типично боксёрским, неоднократно ломаным носом.

- Так! – сказал он веско и сурово. – Давай сразу проясним. Я – Коля Салехард. Меня так все здесь знают. А ты?

Замечу, он говорил с тем самым пресловутым, тогда лишь входившим в моду «отмороженным» акцентом, который впоследствии дал столько изюмистого хлеба пародистам и зрелищ – их публике. Вот те самые «увесисто-арктические» интонации, то самое «северяцкое» отвердение согласных, то самое «жлобское» проглатывание окончаний, и фонетика – чуть гундосая (в данном случае, возможно, сказывались и травмы носа).

Мне это показалось забавно, и дабы усугубить эту забавность, я представился своим полудетским погоняловом, в той же манере:
- Я – реально Тёма Крейсер!

Он нахмурился, «размышляя бровями». И уточнил:
- А ты вообще – с кем? Или как?

«С кем я? Вот же вопрос…»

И я ответил, за весомостью интонаций пряча легковесность своей фигуры:
- По рынку – я один гулял. Как, чисто, покупатель. И вот я немножко не понимаю, когда какой-то хач мне впаривает дермантин как кожу. И я спросил: «Я проверю?»

Мужик прервал меня, замахал рукой. Помотал головой. И молвил уже вполне по-человечески:
- Слушай, парень, ты ни с кем – и это понятно. Поэтому – не напрягайся! А что до зверька этого… гхм! – он хмыкнул. – Да это видели, как ты его отрубил!

Он помолчал, и вдруг, невесть откуда, извлёк ту самую псевдо-кожанку, запечатлевшую покус моей сигареты.

- Ну и как бы то ни было, - продолжал он, - вещь-то попорчена… Сколько бишь, зверёк этот, Ариф, с тебя слупил?

Обдумывая каждое слово, я ответил:
- Он сказал: «Куртка стоит десять штук».

Коля Салехард присвистнул. И уточнил:
- СКОЛЬКО? Нет, он реально это дерьмо за столько ставит? Ну… это мы разберёмся… Но! – он поднял палец. – Факта не отменяет. Ты попортил эту вещь – и должен её взять!

Я хотел было возразить – но очень скоро порадовался тому, что не стал торопиться с возражениями. Ибо Коля продолжил:
- Значит, лепень этот – ты возьмёшь. Раз уж попортил. Ну а что Ариф с тебя десять косых слупил – так это беспредел, без базара. Реально – оно три штуки стоит. Поэтому…

Тут он достал из кармана пачку денег и принялся отслюнявливать, приговаривая: «Значит, семь косых тебе сдачи…»

Я смотрел на это – и не верил своим глазам, сколь бы ни были они глазастыми и везучими. Нет, он вот так серьёзно собирается подарить мне куртку, пусть и не натуральной кожи, а вдовесок – семь тысяч рублей «сдачи» от денег, которые я не платил? Открыть ему, что ли, глаза на это недоразумение?
Ой, я порою бываю такой застенчивый, по части открытия глаз…

- Значит, вот! – сказал этот благодетельный кривоносый бандит, вручив мне деньги и куртку. – Пожелать «носи на здоровье» - такого не пожелаю. Ты ведь такую херню один хер носить не будешь. Я ведь людей, блин, - вижу!

Я скромно промолчал. Коля продолжал:
- Ну и ты, кстати, подумай! Один, сам себе крутой – это здорово. Сам таким был когда-то. Но реально – в этом мире надо с кем-то… кооперироваться. И вот что ты себе думаешь, в этом плане?

Вздохнув, я открылся:
- Да я вот думаю в вуз сейчас поступить. Студентом заделаться, с ****орией институтской кооперироваться.

Коля, казалось, необычайно воодушевился:
- Студентом? Да это реально! Это почётно! Слушай, я тоже был когда-то студентом. И – знание сила, ****ь-копать. Но и на «поебать», и на «покопать» - тоже маза. Тогда, вот, стройотряды студенческие были. А что? Бабла реально намывали! А сейчас? Думаешь, сгинули они, стройотряды? Да нихера. Но просто – строят нынче не «ЧТО», а – «КОГО». Усекаешь?

Он подмигнул. Я усмехнулся в ответ, давая понять, что – усекаю.
Мы распрощались в высшей мере дружески. Но на самом деле – немножко не входило в мои тогдашние планы заделаться «быком» в рыночной «бригаде». Да, те ребята имели «место под Солнцевом», и возможен был какой-то рост в рамках той мега-мафии – но меня это мало прельщало. Не потому, что я такой уж был законопослушный – ещё чего! А потому что…

«А, лень анализировать, - подумал я, вернувшись на свою, то бишь Родионову, квартиру. – Сейчас вся озабочка – поступить! Это – дело понта. Который, как известно, дороже денег…»

Поджаренную фальшивую кожанку – я подарил Родиону. Она была безбожно велика ему, он тонул в ней, как кузнечик в нефтяной луже, но – за домашний халат в зимнюю пору могла сканать.

Сам же, часа два поимев подушку головой, вечером вышел на улицу с одной лишь суеверной мыслью: «Слишком всё как-то фартит мне! Может, я попал в счастливую волну – но кто знает, когда низвергнут буду с гребня её? Нет, ради равновесия – нужно сейчас разбавить свой фарт непрухой!»

И я обратился к первой подвернувшейся барышне. Она была в очках, вида строгого, неприступного.
И я спросил её:
«Барышня? А вот если б прямо на улице какой-то хам вздумал бы свесть с Вами знакомство? Куда б вы его послали?»

Она остановилась, поправила свои тонированные очки, оглядела меня пристально и ответила:
- Нууу… смотря какой хам…

- Вот и правильно! – категорически мотнул я головой. – Вот именно нахуй – мне сейчас и ступать!

И я прошвырнулся по Москве, думая: «Не, Тём! Вот в эти дни перед поступлением – никаких романов с девицами, никаких романов на перевод! Денег на ближайшую жизнь – тебе уже хватит…»


Рецензии
Под впечатлением от вашего рассказа написал "траву". Очень хочетцца услышать ваше мнение, тем более, что обещана злобная критика)))))) Не сочтите за труд... Буду признателен.

Вигур Могоболав   14.02.2008 03:14     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.