Последняя глава

1.

Дождь равнодушно, словно заспано, льет на землю. Поднимешь вверх голову, капли забарабанят по глазам, лбу, растекутся, как слезы, по лицу – небо темно, не вглядеться.
Белые листочки бумаги на дороге. Дождь, словно гвоздями, приколачивает их каплями к мокрому асфальту. На листках – буквы, растекшиеся в чернильные пятна под дождем.


«…Все это время не выбираюсь из своей комнаты. Летом одно время ходил в Мариинский парк, но там на свежем воздухе 29 августа прихватил второй инфаркт. Думаю, что, как писал Есенин, «пора последние вещички в последнюю дорогу собирать»…
…Вряд ли мы еще встретимся…
…Спасибо за поздравление. Я не мог тебе ответить тем же вовремя, а позже не было смысла. Сейчас постепенно выкарабкиваюсь из своего инфаркта. Но далеко ли выкарабкаюсь?..
…Дважды был у нас твой юнкер до и после праздников. В одном мундирчике, как ты его выпустила без джемпера! Шли сплошные дожди, и было ужасно холодно. Парень мировой и до сих пор восторженные слова о своей мамочке.
У меня состояние можно было бы назвать заключительной главой из Форсайтовской саги – «Последнее лето». Креплюсь, не подаю виду, может быть, кого и обманываю, но не себя.
Сижу сейчас у рабочего стола в своем кабинете. Лампа. Вокруг – книги. Собирал их почти с начала века. На нескольких полках еще отцовская библиотека. Как они выжили тут в войну? Смотрят на меня, такие родные, такие понимающие… На коленях плед. От него тепло, но колючее. Ночь. За окном бьет об асфальт дождь.
Представляю себя со стороны. Старик. Восемьдесят с лишком. Пора на боковую. Пора… Это когда подумаешь со стороны. Жизнь движется, и человек не может жить вечно. Само сознание конечности создает ощущение весомости, значимости, ценности. Даже если бы в моих силах было сделать себя бессмертным, я бы не стал.
И все-таки как ужасно хочется жить. Жить! Забыть о старости и об инфарктах, не носить одряхлевшее безобразное тело. Выбраться из нудной изношенной оболочки. И жить. Наконец начать жить.
Знаешь, я, как муха, попавшая в вязкую жидкость. Увяз всем телом, а душой подняться хочется, взлететь. Но как не пытаюсь стать бароном Мюнхгаузеном, никак не удается вытащить себя за волосы.
Может, все-таки есть на свете Бог?.. И все дело в том, что телу просто не по пути с душой. Это оно состарилось и износилось, а душа мучает молодостью и все зовет, зовет куда-то?»


2.
Какие удивительно красивые цветы! С виду они совсем простые, совсем обыкновенные, разве что крупнее обычной полевой ромашки. Желтое ребристое донышко и лепестки. Белые-белые. Приглядишься к ним, и удивительно становится. Резные зеленые листья, стволы. Вглядишься пристально, кажется, что они живые. Головки все повернуты к окну – тянутся к редким солнечным лучикам, которые забредают днем сквозь толщу листьев стоящего напротив окна дерева.
Солнце не жадное, нет. Оно, напротив, очень открытое и великодушное. И дерево тоже не жадное. Оно иногда даже виновато оборачивается и, глядя на цветы, словно извиняется за свои листья. Листья – дети дерева. Им ведь хватает солнца, оно даже вредит им, сильно припекает и жжет, а они все равно рвутся: «Солнца! Солнца! Солнца!»
Вот и получается, что кроны дерева почти все солнышко съедают и цветам ничего не остается, как ловить на «авось» - вдруг что перепадет. Они наготове повернулись к окошку и прямо почти вжались соцветьями в оконное стекло.
Они особенные, эти цветы. Если вглядишься. Особенные. Непохожие на тысячи других. Даже ромашек.


3.
Дятленок жил напротив окна, как раз в том самом дереве. Вернее, в стволе этого дерева. Его папа-дятел пробил своим клювом круглую дырочку в коре и в верхнем, наружном слое ствола, а внутри дерево было совсем мягким. Папа-дятел взрослый и умный. Он обещал показать дятленку, когда малыш вырастет, как находить мягкие стволы.
Мама и папа целыми днями летают, летают, а дятленку одному скучно, и он, когда совсем надоест сидеть в дупле, высовывает свою головку и смотрит вокруг. Интересно! Только мама однажды застала его за этим занятием и рассердилась. Дятленок очень любит свою маму, и ему совсем не хочется ее огорчать. Но все-таки так интересно выглядывать из дупла! Особенно если раньше ничего кроме дупла не видел.
«Нет, все равно, в моем дупле лучше, здесь мягко, темно и тепло, а за дуплом вода часто капает, холодно, как от маминых крыльев, когда она прилетает, и глаза режет», - думал дятленок.
Однажды дятленок выглянул из дупла и увидел в окошке, как раз напротив, цветы. Дятленок никогда раньше не видел цветов и сначала подумал, что это живые глазки на палочках с белыми ресничками.
- Глазки, глазки! – обратился к ним дятленок. Цветы удивленно обернулись к нему и вдруг разом все вспыхнули. Это солнечный лучик пробежал к ним.
- Как вы мило улыбаетесь! Какие вы красивые, глазки! - приветливо заговорил дятленок, но вдруг услышал шелест крыльев и быстро спрятался в дупло. Прилетела мама. Она накормила его чем-то сладким и вкусным, а он неожиданно почувствовал себя таким голодным, что даже не успел разглядеть, что же мама принесла.
Малыш наелся и, совсем позабыв о запрете мамы, спросил, что это за глазки глядят в окошке напротив. Дятленок не подумал, что мама догадается о его непослушном поведении.
 - Ты опять нос из дупла высовывал! – рассердилась мама. – И совсем это не глазки. Это цветы.
Прошло несколько дней. Цветы в окошке пожелтели, осыпались и завяли. Но рядом с ними выросли маленькие зелененькие бутончики, которые однажды раскрылись и стали точно такими же белыми ромашками с желтенькими ребристыми донышками. Потом постепенно и они завяли, кроме одной, последней ромашки.
Дятленок проснулся утром, выглянул из дупла и обрадовался – небо было чистое, без туч, и во всю ширь улыбалось солнце. «Сколько у него лучиков, совсем как лепестки у ромашки», - улыбнулся дятленок. И вдруг увидел ромашку. На нее падали косые солнечные лучики, и она светилась вся изнутри счастливой солнечной радостью.
Дятленок поглядел на нее и вдруг подумал: «А ведь скоро она состарится, как и другие ромашки, станет совсем некрасивой и умрет. И ее больше не будет. Никогда-никогда…»
У него больно сжалось сердце, и он спрятался в дупло. Ему стало грустно-грустно, и он горько заплакал. Ему было жаль последней ромашки.
 - Не умирай, ромашка! Пожалуйста, не умирай! Я знаю, что ты должна умереть, но ты не умирай. Я очень-очень тебя прошу… Хочешь… хочешь, я отнесу тебя к солнцу, и у тебя будет его столько, сколько ты захочешь. Я могу, честное слово, могу. Я буду лететь, сколько у меня хватит сил. Только ты не умирай, пожалуйста, не умирай… А хочешь, я принесу тебя к себе в дупло? Здесь хоть и нет солнышка, но зато всегда тепло… Ты не умрешь тогда?! Нет?! Нет… Все равно ты умрешь… Ну скажи, что, что для тебя сделать, чтобы ты не умирала? Что сделать?! Миленькая, хорошая, самая лучшая на свете, самая красивая и самая добрая….Ромашечка… Не умирай...


Дождь равнодушно, словно заспано, льет на землю. Поднимешь вверх голову, капли забарабанят по глазам, лбу, растекутся, как слезы, по лицу – небо темно, не вглядеться...

1987