Жил котёнок во дворе...

       Жил котёнок во дворе…
       Серенький такой, тихий… Маленький пушистый котёнок с круглыми ещё ушами, почти слепыми мутными глазами непонятного цвета, мелкими зубками и мягкими коготками… Он помещался на раскрытой ладони, только никто почему-то не брал его на ладонь. Он умел мурлыкать, громко и всем своим маленьким существом сразу, только никто не знал этого, потому что никто не протягивал руки, чтобы одним лишь пальцем осторожно и ласково погладить его лобастую голову между ушей. К нему не подходил никто, а сам он ещё не знал, как и куда идти. И только сидел в тени.
       Пока чьи-то руки – в насмешку, в шутку ли – не подняли его с холодной земли, не пригрели под тёплой курткой, не приласкали твёрдыми пальцами, не осознающими, что тем же прикосновением могут с лёгкостью сломать его тонкую жизнь, не задумываясь, что именно делают, одним касанием обняли и навсегда остались в памяти каждой клеточки, отпечатались запахом и звуком, и чем-то неуловимым, но властным и всеобъемлющим… Руки, которым хотелось довериться сразу и без остатка – возможно, только потому лишь, что были первыми, так просто и так много позволившими себе…
       Ничего не обещавшие, они вдруг оставили его одного, и котёнок, ничего не понимая, умирая от одиночества и неожиданного сознания своей ненужности, задыхаясь от потребности в этих руках, метался в темноте под холодной моросью с неба, оскальзываясь в павшей листве, жался и дрожал под засыпающими деревьями и боялся любой проходящей мимо тени, боялся – остро нуждаясь хоть в ком-то, один раз узнав тепло человеческих рук. А больше всего давило и отнимало едва наметившиеся силы непонимание – отчего?.. что он сделал не так?.. чему напрасно поверил?..
       Стали лучше видеть глаза, затвердели маленькие когти…
       Человек проходил мимо не раз, знакомый голос, запах и звук шагов стали привычными – и вот в один момент руки снова протянулись к нему, снова дрогнули мягкие уши, неуверенно в предчувствии приподнялся треугольный хвост… Знакомое и желанное тепло руки, смех, прикосновения, неосознаваемые и верные…
       А потом он снова ушёл, закрыл дверь перед ищущим взглядом, предпочёл не заметить бегущее за ним существо…
       Котёнок ждал. Скрёбся в дверь, поднимался на дрожащих лапках и отчаянно, с надеждой – зачем ты снова меня позвал?..
       Стали острыми зубы, проявился рисунок на густом мехе, глаза заблестели золотистым огнём. Проходящие мимо люди стали замечать гибкую, нескладную ещё тень в потёмках, протягивали руки, даже иногда гладили дугой выгнутую спину, звали за собой, только руки их пахли иначе, тем те, и несмышлёныш всегда убегал от чужого дома, как бы тепло и надёжно в нём ни было… Он не верил чужим рукам, не ждал ласки и боялся отвечать на неё.
       Только вновь и вновь, словно что-то властное звало и тянуло, приходил к однажды найденному порогу, давал знакомым рукам взъерошить мягкую шерсть, оставался ночевать у закрытой двери… А стоило только уйти подальше, как человек вновь появлялся, вновь звал, прижимал к широкой груди, словно вновь хотел защитить… Но он теперь сам спрыгивал и уходил прочь, прятался за темнотой, не верил.
       Котёнок вырос в гибкую кошку, вроде самую обычную, серую, с тёмными полосками по спине и мягким рыжим мехом на груди, чёткий уверенный след оставляла лапа на мокром снеге, надёжно держали когти на неровных стволах деревьев… Холодные жестяные крыши чуть гудели, когда она прыгала на них, согревались там, где она сидела, с интересом глядя вверх или безразлично – вниз… Люди не пугали больше, иногда она даже с радостью и надеждой шла вместе с ними к тёплому огню и манящей запахами кухне, сама приходила и тёрлась головой о подставленную ладонь…
       Но потом ветер за окном вновь приносил запах… запах весны или свободы, запах влажного неба или первых листьев… или даже запах, который забыть было необходимо и невозможно. Кошка прыгала на окно, и горе тем рука, что хотели удержать её – не желая, но не находя иного выхода, она царапала тех, к которым потом и вернулась бы, если бы они не напугали, не схватили так сильно… А если руки не держали, но с каждым разом отпускали всё неохотнее, с каждым разом закрывали окно всё плотнее, - она однажды просто не решалась возвращаться к ним, а потом подолгу сидела у стены, уже не мучаясь выбором, но не решаясь, не желая терять взамен неприкаянной свободы надёжного дома. Но человек за окном не мог всегда держать его открытым, не мог вечно ждать… не мог прыгнуть за кошкой на ночную крышу – а значит, она всегда уходила верно.
       По двору проходили разные люди, она и сама теперь не боялась выходить за его пределы, не боялась мира вокруг, ведь он был так велик, что, если не кидаться на него с когтями, просто не замечал мягких, прошедших по нему лап. И в этом мире тоже были люди. Дети, с которыми радостно и легко было бегать за бабочками или ловить снежинки, – и дети, от чьих камней и палок надо было убежать скорее. Старики с лучиками вокруг ясных добрых глаз, которые становились теплее, если просто посидеть с ними на весеннем солнце и, зажмурившись, послушать их убаюкивающую речь, - и старики холодные и неживые, норовящие пнуть кошку в чистый бок грязным от осенней слякоти ботинком за то лишь, что рядом пробежала. Были люди весёлые, просто так улыбавшиеся кошке, гуляющей по забору, а были такие, к которым подходить лучше бы не стоило.
       Но были и такие, что не звали, не улыбались и не гнали прочь. Они сидели, сжавшись и спрятавшись от мира, и тогда кошка подходила к ним – иногда, чтобы просто посидеть рядом на лавке, даже глядя в другую сторону, иногда, чтобы осторожно, чуть слышно мурча, отвлечь руку, не дать сделать необдуманный лишний шаг…
       Были люди, всегда разговаривавшие с кошкой просто потому, что в золотистых её глазах находили понимание и поддержку. Они никогда не прогоняли кошку от своего окна, а она никогда не просилась в их дом, и тонкая надёжная граница стекла была прочна и незаметна, как паутинка в сентябрьском воздухе.
       Только иногда ночами кошка видела свет в окнах, и в тёплом этом свете люди держали и гладили мягкую шерсть других кошек и смотрели на них так, что хотелось спрятаться, свернуться клубком, закрыть глаза хвостом – и не думать, что дорогу к единственному порогу, от которого не уйти, найдёшь и так, без света и звуков, даже без запахов – только лишь внутренним чувством.
       Только вот у этого порога ждать никто не будет. Знакомый взгляд вновь скользнёт по притихшему силуэту, и кошка вновь опустит голову, словно бы случайно сюда забрела. Или будет смотреть насмешливо и гордо, свободная приходить и уходить. И человек вновь ничего не скажет, рассеянно скользнёт по мохнатым ушам рука, привычный «мурр» вырвется откуда-то изнутри, защекочет слух.
       И снова разойдутся.

       Кто осудит её за то, что ищет дом – только свой, и ничей больше, и человека – только своего, хорошего ли, плохого, но того, кто будет сидеть с ней на крыше по ночам и ловить летом бабочек - лапой без когтей, чтобы полетела потом в глубокое небо?.. Кто осудит, что бежит от решёток и устроенности, сытой, но не полной, материальной всей и слишком не кошачьей какой-то?.. Кто осудит кошку, что приходит и уходит сама по себе, что не объясняет, зачем делает что-то?.. Что живёт под небом, а не под крышей?..
       Это теперь её все видят. А раньше? Серенький и тихий, беззащитный и незаметный… Кто разглядит такого? Может, и вспомнит кто…
       … жил котёнок во дворе…