Девять

Р а з…
Розоватый младенец с золотистой прядкой, выбивающейся из под чепчика, вдруг сильно дернулся и перестал сопеть. Часы тикнули стрелкой раз, другой, третий… Молодая мама почувствовала тревогу еще во сне, с трудом открыла левый глаз, пока не понимая, о чем встревожилась. Потом прислушалась к шумам в квартире: часы, холодильник, хлопающая дверь соседнего подъезда…
Сын! Она не слышала дыхания ребенка – именно его не хватало в общей звуковой картине ночи. Ладошку к маленькому носику – нет, даже легкого ветерка. Слёзы еще не выступили из глаз, еще заливал лоб ужас и страшное предчувствие, а она уже включила свет и снова кинулась к мальчику.
- Ать-ать-ат-ат, -как-то с затягом вслипнул младенец, втянув в себя воздух и задышал опять уверенно и спокойно.
Полгода она не спала по ночам, изучила всё, что могла на тему внезапной младенческой беспричинной смерти, кидалась к единственному своему чаду ежеминутно, как только казалось, что опять… И – ничего. Он сопел и даже как-то с недоумением посматривал на маму, всем своим видом показывая, что ничего не случится.
Об этом она никому не рассказала, боясь спугнуть что-то неосязаемое. А потом и забыла.

Д в а…
- Рыж пекарит, остальные – за мной! – скомандовал Лёнька и все послушно выстроились за его спиной, ожидая своей очереди.
Рыж приготовился: его задачей было вернуть консервную банку на кирпич, если её собьет Лёнька – и успеть добежать первым до места броска, пока Лёнька не схватил свою меткую палку и не вернулся сюда сам.
Бросок. Самолично выточенная палка бросавшего, с торчащим гвоздём «для баланса» должна была миновать Рыжа, но попала точно в висок. Кто-то бросился врассыпную с криком «Шухер!», кто-то оцепенел. Только Ленька подбежал к упавшему, осторожно дотронулся до откинутой навзничь головы, из которой торчал злополучный гвоздь и рявкнул назад:
- Звоните в скорую, чё стоите!
Когда приехала скорая, Рыж уже сидел, отковыривая корочку загустевшей крови со свитера и вяло отбуркивался от ошарашенного Лёньки. Рядом лежала дубинка с торчащим гвоздём, почти полностью покрытым чем-то вязким. В больницу Лёнька поехал вместе с Рыжем – врач качал головой и попросил больше его так не разыгрывать. Перед тем, как отпустить Рыжа домой, он еще раз посмотрел на залитый кровью свитер, что-то хотел сказать, но промолчал, пожав плечами.

Т р и…
- Сам ты – сифон! – крикнул Лёнька. - Тебя до сих пор мамка, как маленького, через дорогу переводит!
Крыть было нечем – В свои десять лет Рыж, действительно, шел в школу вместе с мамой – ей было по пути. Дороги он и впрямь боялся: временами совсем пустая, она вдруг оживала и по ней проносились ряды грузовиков с плохо завернутыми палатками, укутывающими холмы из пшеницы – район давал стране очередной рекордный урожай.
- А кто сдрейфил, когда по путям ходили, а? – в свою очередь вспомнил Рыж.
И это была правда – Лёнька боялся поездов, как чумы какой-то. Паровоз свистел еще за сто метров, а мальчишка уже прыгал на мелкий гравий насыпи, вопя громче паровозного свистка.
- А на слабо: если я до самого поезда высижу – ты в школу без мамочки пойдешь?! – предложил Лёнька.

Сели на рельсы подальше от дома, возле стрелки. У Лёньки с собой был двойной кусок хлеба со щедро намазанным и уже потекшим маслом, обильно посыпанным сахаром. Располовинили, конечно.
- Идёт, - предупредил более глазастый Рыж.
- А ты чё не уходишь?
- Да я с тобой посижу, меня-то поезда не пугают, я ж не дрейфила, как некоторые, - съехидничал Рыж. И правда – боялся он только большегрузных фыркающих машин, поезда оставляли его равнодушным.
- Ну, сиди, сифон, - подначил в ответ Лёнька и стал утираться после бутерброда.
Поезд был всё ближе. Оба сидели.
А последующее произошло как-то очень быстро. С намеренной ленцой вставание Рыжа с рельсов, окалина на гайке, зацепившая штанину, падение на шпалы, прыжок Леньки, его крик:
- Ры-ы-ыж!
А потом – тишина, тишина, тишина…
И вдруг опять в уши ворвался шум, стук уходящего поезда, вопли Лёньки.
- Чё орёшь? – хмуро, потрясывая немного кружащейся головой спросил Рыж.
- Так ты это…тебя ж… Ты чё – совсем целый, что ли?
- Вроде. Спрыгнуть, видать, успел.
- Рыж, я не слепой – нифига ты не успел.
- Ну а на кого тогда ты пялишься?
Лёнька молчал всю дорогу до дома. Как-то так получилось, что эту историю никто из них не рассказывал никому. Хотя, странно, конечно – такое приключение… Но оба молчаливо уговорились не посвящать в это других.

Ч е т ы р е…
«Вертушка» вся вибрировала, как старый лодочный мотор деда, пацанов набилось много, сверх нормы. Но командир дал добро, хоть взлетели с трудом – и потихоньку задергались в сторону равнины.
Дальше было громкое шипение, толчок, ослепительное пламя.
Очнулся Рыж в палатке от холодной, выплеснутой на него воды, заухал от неожиданности и даже подскочил, сбив какие-то стойки и мензурки.
- Везунчик, - коротко сказал немолодой военврач в очках с поддернутыми рукавами и кому-то кивнул.
Кроме Рыжа удалось выжить только двоим. Одному – наполовину, так как его сейчас везли в Ростов на полную пересадку кожи после множественных ожогов. У Рыжа расплавились пуговицы и почернели ногти. Больше он никак не пострадал. Впрочем, его еще недели две возили по госпиталям, проверяли и изучали, комиссовав, в результате, за последствия перепадов температуры и давления. На словах главврач сказал, что актуальными могут стать проблемы с барабанной перепонкой. Рыж не сказал, что слышать стал даже лучше – видимо, вышла застарелая пробка.

П я т ь, ш е с т ь…
- Рыж, а ты помнишь эту стройку? Ведь уже сколько прошло – мы тут лет в десять играли – а всё стоит, никому не нужная…
- Да застроят. Сейчас, вон, какой спрос на землю – и это спишут сначала, а потом и какое-нить казино забабахают, - ухмыльнулся Рыж.
- А слабо щас прыгнуть со второго этажа? – подначил Лёнька.
- Неа. Не слабо, - скучно, - пожал плечами Рыж. – Хоть с пятого.
- А – могёшь??
- Лёнь, я, кажется и с десятого могу.
- Ты… про т о…?
- Ага.
- Это что, получается, что ты…?
- Ага, - снова кивнул Рыж. – Бессмертный. Ну, вроде того. Или – заговоренный.
- Рыж, я бы засмеялся, но чё-то не хочется. Сам же всё видел. Как думаешь – а ограничения есть?
- Не попадались.
- А если кто-то с тобой рядом?
- Так в вертушке и были. Не помогло.
- А как оно чувствуется? Ну вот если с десятого прыгнешь?
- Да прыгал я уже, проверял. На последних метрах – как будто придерживает кто, смягчает. В конце больно, - ну как если бы со второго и не сгруппироваться. А потом – как эйфория, как наркота.
- А ты т а м пробовал наркоту эту?
- Нее… Может, я как раз от неё и не заговоренный, не хочется проверять. Я, знаешь, всего раз с верхотуры-то прыгал – для вот этой самой эйфории. Ощущения – закачаешься! И высоты теперь не боюсь – наоборот, захватывает.
- Эхх… Завидую, конечно. Ладно, еще поболтаем, пора на смену. Давай завтра, как высплюсь, на Камень махнём, как раньше?
- Давай. Звони, как продрыхнешься.
Рыж свернул за угол, постоял, потом не выдержал, вернулся к стройке, чертыхаясь забрался повыше и, минутку постояв, прыгнул вниз.

С е м ь…
Прыгали с Камня, пока не устали. В детстве, напрыгавшись, они спорили о том, какие пиратские клады таят в себе полузатопленные ржавые корабли возле Камня. А сейчас – просто лежали и молчали, каждый о своём.
Отдых прервал только чей-то истошный крик. Лёнька приподнял голову, прикрывая глаза от солнца:
- Кажется, кто-то не выныривает из клопят. Вон там, где дебаркадер, показывают.
Оба, не сговариваясь, прыгнули с Камня. Мутная вода, тягучая тишина. Наконец, задыхающийся Лёнька увидел медленно поднимающуюся из воды девочку, будто вытолкнутую кем-то из глубины. Грести до берега, перевернуть, надавить, качать – это Лёнька делал автоматически – он даже и не знал, откуда это всё помнил, с каких уроков по «гражданской обороне». На удивление быстро девочка порозовела, её тяжело вырвало, она задышала сама. «Скорая» , суета – только после этого Лёнька вспомнил о Рыже. Тот как раз выходил из воды, потирая затылок и ворча:
- Вытолкнул чадо, а сам башкой звезданулся, еле выкарабкался из-под этих железяк.
- Ох уж эти твои «еле-еле» , - тихонько хохотнул Лёнька, опять вспомнив вчерашний разговор.
В этот день больше не купались.

В о с е м ь…
Кот стоял прямо посреди автострады, припавший на, видимо, сломанную ногу, весь взъерошенный, лохматый, рыжий ровно той же рыжиной, что и сам Рыж.
Первую половину дороги Рыж перебежал без проблем, но вот когда перепрыгнул невысокий разделительный бортик, нагнулся к урчащему животному и взял его двумя руками за пушистое тельце, рядом взвизгнули тормоза, что-то сильно стукнуло в бок, рявкнуло и померкло.
Впрочем, рявкание тут же продолжилось – только уже из уст водителя слетевшей на обочину «девятки». Тот не знал – ругать или радоваться тому, что этот обалдуй с котом в руках валяется на гравии и улыбается. Рыж встал, по-кошачьи передернувшись отряхнул с себя мелкие камушки, не выпуская из рук мохнатого друга и сказал:
- Да всё нормально, командир, езжай и извини – сам видишь…
- Да ты в рубашке родился, идиот!
- Я знаю…

Кот выглядывал из полураспахнутой куртки Рыжа, поудобнее пристроив раненую лапу и думал о том, как же он мог ошибиться. Ведь сначала коту показалось, что к нему бросился его сородич – от спасителя отчетливо пахло множеством жизней – такие вещи в возрасте кота определялись мгновенно. А теперь он чувствовал запах только одной оставшейся, как у всех людей. Это было правильно, но всё равно кота что-то смущало.
Впрочем, через некоторое время боль в ноге стала стихать, рыжий задремал, улыбнувшись последней сонной мысли: его кошачьи оставшиеся восемь, да одна - хозяина, так напомнившего ему сородича – вот и получается полноценная девятижизненная единица. Чудно.