Зеркало в гримерной

- Шла Саша по шоссе и сосала сушки. Карл у Клары украл кораллы, Карла у Карла украла лорнет. На дворе трава, на траве - дрова. Ы-у-а-ы-у-а.
Он забавно растягивает свой рот и морщинки, уютно облюбовавшие лицо, разбегаются лучиками к глазам. Эти глаза вводят меня в транс. Я видело много глаз, но эти... Курносый нос, круглое лицо, пухлый рот. Типичный русский мужик. А вот его глаза видели многое. Не столько глазами, сколько душой. Когда страдаешь внутри, это показывают глаза.

А сейчас будет самое страшное. Это - граница. Я сейчас на стыке миров. Человеческих миров. Вот, он улыбается, подбадривает коллег. Вот, посмотрел на семейный фотопортрет. Волна тепла покатилась, покатилась, качнула пудреницу, грим, отскочила от подставки с париками и укатилась вдаль, расширяя этого человека. Сейчас он станет другим. Еще до грима, еще до костюма. Он наклонил голову, вдохнул, выдохнул, вдохнул, сжал ладонь в кулак и расжал. Поднял голову и... И глаза его неведомым образом наполнились грустью еще больше, перемешались с иронией и любовью к жизни.
- Господи, я все понимаю, мы - избранный народ, но... Не мог бы ты найти какой-то другой избранный народ?

Он оказался уже совсем далеко. Он перестал быть тем, кем пришел и новые черты лица проявились, затеняя какие-то другие, изменились манеры, жесты, интонация. Он начал гримироваться и переодеваться. Пятнадцать минут до выхода. Он больше и больше погружает себя в другой мир, он крутит назад стрелки часов, меняя эпохи, он представляет лица своих знакомых и близких из того времени. Сейчас он - неведомо заброшеный в будущее персонаж действа. Он догадывается, что будет через несколько минут.

Выход.
Он отворачивается от меня и уходит походкой другого, более молодого человека с хитрым прищуром в глазах. С горькой правдой в глазах.

Оглушительные аплодисменты - я их слышу даже здесь - смолкли быстро, как задернутые властной рукой - маэстро начал движение души.
Идет представление - временами крики, музыка - полтора часа. Он возвращается, пережив больше горе - за это время он прожил не один год. Он изменился и постарел. В глазах надтреснулась вера в Человека и Брата. Рука испачкана кровью - хоть и бутафорской, но он не видит бутафории - он дрожащими пальцами стирает с рук следы. В глазах стоят слезы.

Бездна - впереди, через коротких триста двадцать три вдоха - потери, которых не вынесет иной человек. А он вынесет. И покажет другим, что это можно пережить, что всегда есть надежда. Его плечи осунулись под тяжестью ударов. Многое было, но сколько будет - он стирает кровь и слезы стоят в добрых глазах, а руки дрожат. Снова выход. Это не бой, это не представление для него - он в том мире, он живет той судьбой.

Еще полтора часа и зал взрывается. Аплодисменты оглушительны и не прекращаются еще пятнадцать минут. Один из прожекторов рассказывал мне, как Он выходит на поклон. Едва стоя, под грузом горя от смерти близких. Он шагал и кланялся, а публика кричала "Браво!"

Он вернулся ко мне и сидел молча сорок минут. Он не мог пошевелиться или вздохнуть полной грудью. Его не беспокоили коллеги - все знали, что маэстро должен отойти от роли.

Он вышел из роли, вернулся в наше время, мыслями к своей семье, коллегам, соотечественникам. Но он стал старше на одну жизнь, изрытую потерями, трудную, едва посильную одному человеку. Морщинки стали более глубокими.

Завтра он снова придет сюда, ко мне. Завтра он станет старше еще на одну жизнь. А послезавтра он умрет. Но сегодня я этого не знаю. Двадцать седьмое января... Идет снег девяносто третьего года. Когда Леонов ушел из гримерки и выключил свет, я, театральное зеркало, плакало навзрыд.

--
Фантазия. Смотрите "Поминальную молитву" с Евгением Леоновым.