Десять рассказов о вреде невинности

ДЕСЯТЬ РАССКАЗОВ О ВРЕДЕ НЕВИННОСТИ.

1. СЕСТРИЧКА

Негромкая музыка раздававшаяся из соседней комнаты внезапно прекратилась и из приоткрытой двери женский голос произнёс – я спокойна.
Завёрнутая в тонкое полупрозрачное одеяло тело смотрело на меня расширенными от боли зрачками. Тонкая, загорелая шея, острые кости ключицы, вытянутая рука держащая стакан с тёмной жидкостью. Выхваченная из темноты вспышкой случайного света она стояла и её некрасивое, побелевшее лицо пыталось не рассыпаться окончательно и бесповоротно. Похоже ты не любишь боль, не испытываешь той чудесной, болезненной зависимости от резкого перепада ощущений когда раздираемое перегрузками тело распадается на разноцветные пазлы боли, похоти и страха. Не тому тебя учили в школе сестричка, не тому. Разве там преподают ускоренный курс беззаветной любви к российскому народу и его лучшим представителям в моём лице? Уродливые целлулоидные куклы и потрёпанная книга «Как стать суперженщиной» украденная в школьной библиотеке, вот твои университеты. Привычка любоваться собственной болью, раздирать и раздаривать собственное тело не стала благоприобретённой. Мне пришлось настойчиво внедрять её в нетронутые интеллектом мозги, погружая свои тонкие дрожащие пальцы в самые сокровенные внутренности твоей тушки. Ты боялась боли и ещё больше боялась смерти, но это вначале, потом путём усиленных тренировок и монашеского воздержания я заставил бояться себя больше чем колченогой смерти и горящего колеса. Приходя с очередным подарком я заставал тебя в одном и том же месте. Погрузив тело в жёсткую ватность кресла подруга бессмысленно вглядывалась в рисунок выцветшего ковра, ожидая очередного приступа моего безумия. Словно по монументальной лестнице выложенной квадратиками затвердевшей похоти ты поднималась к сверкающим вершинам моего равнодушия, спокойная и готовая ко всему. Словно кусок цветного пластилина размягчённого в мягкой ладошке я мял тебя превращая в ничто, в радужную бесконечность. Ты цеплялась за окружающие предметы пытаясь спастись; алкоголь в неумеренных количествах приводящий тебя в состояние ступора, именно в один из таких уходов я отрубил тебе фалангу мизинца по примеру японских братьев. Теперь эта вещь хранится у меня в малахитовой шкатулке среди других не менее интересных предметов. Очнувшись через несколько дней ты нисколько не удивилась некоторым изменениям которые в тебе произошли. Только теперь при разговорах с малознакомыми людьми ты старательно прятала руку в карман. А нелепая и неумная попытка спрятаться. Думая что пройдёт некоторое время и я исчезну, растворюсь как этот тяжёлый, удушливый жёлтый воздух. Однако ты просчиталась, всё это время я чувствовал как изможденная плоть покрытая сетью разнообразных шрамов взывала ко мне, требовала моего присутствия. И поэтому когда всё наскучило я нашёл тебя по запаху источаемому центром. Не удивившись и собрав вещи сестричка безропотно вернулась и уж тогда мы оттянулись по полной программе и ещё один продолговатый рубец в форме полумесяца украсил бёдра. С этого момента твой путь в пустоту стал неостановим и я не смог отказать себе в удовольствии наблюдать за процессом разрушения. С каждым днём от твоего сознания откалывался кусок падающий в тёмную бездну а неустойчивый рассудок двигал по мне останки настойчивой, пьяной женщины. Я и не заметил как из девушки ты постепенно превратилась в женщину; неряшливую, громоздкую с пыльным лицом деревенской дурочки словно моя мечта о наказании приобрела необходимую силу в самой неприятной форме. Вздутое, покрытое сеткою вен старушечье лицо смотрело уже ничего не требуя. Равнодушие и покой, безволие; мягкие зверьки отсутствующего разума вселяли уверенность в неминуемую разлуку. Я уже боялся заходить в комнату рискуя получить подарок в виде лужицы засохшей крови, изрезанной одежды или вскрытого маникюрными ножницами фиолетового зайца произведённого в Восточной Европе. Ты обустраивала норку для себя и под себя, наполняя её на первый взгляд ненужными предметами, словно готовя расходные материалы для липкого кокона в котором сольются все твои сущности в одно совершенное, целое. Твоя заиндевевшая огрубелая кожа потрескалась подобно обезвоженной земле ожидающей благодатную влагу исходящую из моего тела. Лишь я был способен прервать мучения, выпустив тебя из своих цепких лапок на свободу. Отпусти христианскую душу на покаяние – как в назойливом сне твердила мать сестрички в небольшую щель между полом и дверью. Как ей было объяснить что от меня уже ничего не зависело и её дочь приближается к разумному и необходимому завершению своей жизни. Эта жизнь была посвящена мне, самому дорогому для неё человеку. Вместе со мной она проделала путь удовлетворения духовных потребностей, готовая разделить весь ужас существования двух родственных тел в этом безразличном, больном мире. Сколько раз мы оказывались вместе не зная что делать, о чём говорить как молчать и лишь боль, благословенная боль соединяла вместе, не давая уснуть обтягивая воспалённые глаза тканью мятой одежды и голоса шептали сухой скарлатиной – И тогда ты сказала; сделай мне пожалуйста Джими Хендрикса.

2. ХОЛОДНАЯ БЫСТРАЯ МАШИНА

И тогда я сделал себе татуировку. Холодными пальцами в ноябре прочертил направление движения машинки и наложил грифелем карандаша узор. И в самом деле зачем на моей руке появилось несколько бесформенных пятен тёмно-синего цвета. Неужели избавиться от страха нельзя иным способом, менее беспокойным. Отводя глаза от набухшей и покрасневшей кожи пытаюсь сосредоточиться, представляя как сотни тысяч возбужденных старух поют жалобную песнь о успокоении сердца. Мастер с силой надавливает на кожу пытаясь добиться необходимой точности, пальцы с обкусанными ногтями расправляют, мнут в предвкушении чуда появления крови. Пристальный взгляд с фотографии старой, нетрезвой женщины с дряблым отвисшим животом и перекрестьями влажных морщин у лица. При всей бессмысленности этой фотографии в данной ситуации мне кажется что так и должно быть и женщина подглядывающая за мной и мягкая ткань кресла под локтями составляют на сегодня единственно возможный жизненный опыт. Боль текущая от медленно разделываемой руки по всему телу не успокаивала как я рассчитывал а лишь пыталась не дать упасть в забытьё, поддерживая в пристойном состоянии. Ещё никогда боль причиняемая мною добровольно не была столь сладостно равнодушна, будто я и она существуем параллельно друг другу, идём где-то совсем рядом но не соприкасаясь а лишь наблюдая за взаимным движением. Откинувшись представляю как машинка вгрызается всё глубже и глубже, перегрызает верхние ткани, покусывает сухожилия, вены с утробным чавканьем доходит до костей и останавливается не в силах идти дальше. Меня со всех сторон захлёстывает мутная жидкость не позволяющая дышать, я захлёбываюсь, погружаюсь на самое дно но неожиданно всплываю живой, здоровый и лишь небольшой затянувшийся шрам указывает на прошедшее небытиё. Интересно наблюдать за выступающим рисунком следить измученным телом за тем что произойдёт дальше. Ты видишь как паучки татуировки собираются вместе, сползают к запястью где им предстоит находиться в моей вечности. Нравится? Мне нет, но избежать этого невозможно да и не нужно. Сигаретный пепел постепенно осыпается на грудь оставляя неряшливые пятна на ковбойке, рискуя её прожечь. Однажды в детстве пришлось наблюдать как сосед по палате доставший где-то раскалённый кусок проволоки с ожесточением прикладывал его к своему худому мальчишескому животу. Неровный дымок скользил по разгоряченному телу и еле слышное шипение предстало перед испуганным подростком. Тогда было по-настоящему страшно, ведь впервые я столкнулся с той неведомой силой бессмысленного разрушения которая окружает меня вот уже столько лет. Сейчас с этим удалось смириться и как-то пообвыкнуть, сумев использовать ощущение сугубо в мирных целях, направляя силу очередного приступа не на себя и своего ближнего а на достижения какой-либо малозначительной никому не нужной цели. Ещё хорошо если на неё тратится много времени. Как например сейчас. Наблюдаю за ходом операции надо мной, вглядываюсь близоруким зрением в стрелки часов подавляя подступивший ком тошноты.
Скоро всё это закончится, произойдёт всё то что я давно ожидал, проворачивая в голове радужные картинки ближайшего будущего; вот десятки тонких целлофановых трубочек с медными раструбами по краю подобно прядям горгоны впиваются в обнаженное и распростертое тело а рядом стоит женщина и что-то нашёптывает, бормочет, почти поёт. Да я её и не пытаюсь понять, весь мой остаток сосредоточился, собрался лишь для одного, последнего усилия… Что это будет за усилие и зачем понадобится 6 не знаю. Но уже сейчас готовлюсь к этому неизбежному действию, хрусталиком глаза собирая движения, судороги, корёжа окровавленными ногтями деревянный наст пола. Ты сидишь рядом собирая из кубиков вавилонскую башню с новогодней звездой на самом верху.
Звук машинки убаюкал меня, присыпав в зрачки горячим пеплом воспоминаний, растворил останки твоей памяти. Я плыву то погружаясь, то всплывая на поверхность не замечая как проносятся яркие пятна детского бреда и жгучие сгустки старческого маразма. Чья-то рука нежно прикасается пытаясь разбудить моё тело, выпихнуть его из влажного месива рассудка. Открыв глаза вижу оскаленную пасть животного распростёртого на руке, а кто-то настойчиво пытается разбудить. Подчиняясь этому невольному насилию соскальзываю с кресла в крепкие мужские объятия под звуки ритуального оркестра из разорванного динамика. Старуха со стены приветливо подмигивает разводя скрюченные колени в разные стороны. Мол присоединяйся ко мне. Мастер поддерживает за плечи позволяя сделать лишь один шаг по направлению к двери, ощущая приближение очередного зверя. В самый раз подруга ты сегодня успела, с неба сочится золотая полоса света а тело подрагивает собираясь в единое целое голосом подземной шлюхи. Таким тихим я ещё не был, завернув рукав продолжаю двигаться держа над головой набухшую руку. Мне хорошо, таким другим я себя ещё не знал. Предметы изменили свои точные очертания стали ватными текущими. Казалось было достаточно до них дотронуться чтобы они изменили свои привычные контуры. Яркий солнечный свет бьющий в глаза пронзает тело болью а циферблат разбитых наручных часов одним за другим выблёвывает радужные цифры. Опустевшая и обезлюдевшая улица принимает в свои ещё тёплые внутренности, на свой ещё тёплый асфальт, обдувая разодранные человеческие лёгкие еле слышным криком безразличия. Когда я снова открыл глаза мне уже ничего не хотелось. Распластанный нечеловеческой болью молча вглядываюсь в своё тело распознавая неясные знаки судьбы. Ты меня считаешь сидя на колченогом стуле перебирая имена и даты.. Год назад выплыла из тёмной бездны освещая лицо матовым фонариком. Влажный сахар ладоней собирался в горсти и плыл по моим глазам жадным взглядом. И вот теперь тебе хорошо, настолько хорошо что можешь себе позволить спокойно наблюдать как кораблик вены бьётся на сухом запястье.

3. ДЕВУШКА ИИСУС

И в который раз её тело было здесь, рядом со мной. На расстоянии руки. В пустом осоловевшем зеркале нас тоже двое. Так мне хочется. Я провожаю тяжелым взглядом видения прекрасной безысходности, торопясь занять опустевшее место на вокзале. Электрички выбрасывают на платформу пассажиров, гуттаперчевые дети вглядываются в ценники, шевеля бескровными губами. Через некоторое время посетители вокзала исчезают и я остаюсь один, ожидая последний на сегодняшний день поезд и не теряю надежду.
Ты утверждала что Иисус всегда рядом с тобой, что бы ни делала чем бы ни занималась. По ее уверениям всё это случилось с ней в шесть лет. Она в это время была на кухне что-то рассказывала матери и вдруг их маленькая комната засветилась спокойным ярким светом и внутри девочки образовалась некая тяжесть, болезненная, слизистая. Эта тяжесть и сообщила что отныне она Иисус и теперь будет в ней навсегда; не спрашивая впрочем согласия. В начале было трудно – жаловалась она, но потом привыкла. Только вот тяжесть внутри тебя с каждым годом росла, становилась всё больше и больше. Я не верил, я даже не делал вид что верю. Меня вполне устраивало что ты была рядом со мной, не мешала распоряжаться собственной жизнью и иногда оказывала мне различные услуги. Для того чтобы не перепутать её с другими женщинами я придумал особое имя: Иисус.
Иисус была той редкой девушкой которая не создавала проблем а решала их в поступающем порядке. С ней невозможно было расслабиться, бесконечная боль за всё страдающее человечество буквально корёжило её тело заставляя проводить всё свободное время в трудах и заботах. Соседские дети, малолетние уроды за которыми Иисус следила на время отсутствия родителей, любителей русской словесности собиравшиеся пор вечерам на свой творческий сходняк, несколько мужчин среднего возраста и брутального вида; какую роль в её жизни они играли до сих пор остаётся загадкой. Единственно что известно, все они высокоодарённые личности и в отличие от тебя, здесь Иисус делала паузу; добрые и заботливые. Каждое утро вставая с продавленного дивана она составляла график передвижения, чтобы никто не смог избежать её любви и заботы. Встретить Иисус дома было невозможно и мне часто приходилось бессмысленно долго ждать её вечером, почти ночью. Озверевшим, взбешенным, готовым убить. У Иисус отсутствовал вкус и она была почти некрасивой а перед сном читала стихи Ахмадулиной. Вслух! Это было почти непереносимой пыткой. Так она прививала мне творческое видение мира. И к тому же Иисус не умела пить. Пьяное лицо Иисуса покрывалось красными бляшками пятен и она до этого такая некрасивая становилась ещё ужасней. А потом Иисус громко блевала оставляя радужные разводы на полу. Её духовная жизнь впрочем как и личная была на редкость однообразной и на мой взгляд довольно забавной. Более несексуального существа в своей жизни я ещё не встречал. Её забота о ближнем и дальнем превращала всех потенциальных мужчин в невольных духовных братьев и сестёр без всяких шансов на взаимность. Поэтому утром касаясь её тела я испытывал муки совести как эстетические так и религиозные. И хотя Христос была и однообразна в своём выражении любовных чувств, энтузиазм и добросовестность скрашивала в целом неприглядную картину. С ней нельзя было успокоиться, с неё можно было только убиться какой-нибудь алкоголесодержащей жидкостью и прийти домой где на раскладушке лежало существо женского или мужского пола заботливо укрытое пледом. А её подружки это отдельная песня о любви и покое. Эти девушки не вызывали у меня никакого энтузиазма в любом другом случае обычно срабатывающим. Ко всем многочисленным физическим недостаткам добавлялось желание петь и играть на гитаре песни советских авторов в собственной обработке. Такое сочетание убивало меня и корёжило ещё до того как они что-то начинали делать. Я тогда смотрел на Христос и её подруг особенно нежно и был необыкновенно заботливым. Эка вас угораздило – думал вглядываясь в выступающую челюсть одной из женщин, несчастные вы мои, кто кроме меня вас утешит, расскажет на ночь сказку, напоит тёплым молоком, даст пососать титю а утром разбудит и отправит на работу. Я был благодарен за это. Иисус впустила меня в мир сбежавших из передвижного цирка уродов и карликов за которыми гоняется злой Дуремар с семихвостой плёткой. Там над ними издевались, мучили, ставили безжалостные эксперименты, но и убежав женщины вынуждены прятаться по тёмным и пыльным углам чтобы не дай бог случайно не выдать себя на людях. Входя в их комнаты я чувствовал сладковатый запах тлена а из-под шкафа всегда кто-то смотрел и шевелился. Ежедневно Иисус куда-то исчезала из своей комнаты и я оставался один, перебирая старые фотографии, раздолбанные игрушки, засохшие крошки хлеба, несвежее постельное бельё, тела погибших до меня мужчин, высохшие хлопья спермы и капли вина, надписи на стенах и дверях, книги издательств «Северо-Запад» и «Университетская книга». Разбираясь в этом хламе я пытался что-то понять, может быть даже простить но не находил повода. Перечитывая письма, пыльные и неряшливые как ты сама я видел потное женское тело с тёмным треугольником волос и богом где-то там внутри в самом центре. Новые слова на влажной земле, прикосновения свежей, горячей плоти через плёнку целлулоида. Иисус сидит на моём теле и обещает десять тысяч лет божественного экстаза. Я зажимаю пальцами её бедро, до боли до вскрика повторяя про себя детскую считалку. В чёрном зале на вокзале кот сидел без головы, пока голову искали руки, ноги унесли. Из телевизора блюющего в соседней комнате слышны детские голоса производства киностудии им. Горького. Снова и снова я обещаю что всё будет хорошо, мы наконец-то откроем форточку и дым от овальных сигарет уступит место свежему морозному воздуху а я останусь живой, упруго глотая живительную влагу. Умиротворённый и спокойный как после просмотра учебного фильма.

4. НОЧЬ В СТИЛЕ ДИСКО

Втолкнув своё тело внутрь, туда где свет и звучит музыка я вновь убедился что большой, радостный мир существует и в нём ничего не изменилось. Всё те же женщины двигались на освещенном танцполе всё те же мужчины вбивали в себя спиртные напитки. Уездные шлюхи с безобразно яркой китайской косметикой освещали мой путь вспышками зажигалок окуривали дымом сигарет с ментолом, запуская руки в обдолбанные глаза.
Взведённой новой жидкостью я взбудоражено перебираю в кармане пачку сигарет пританцовывая под хит прошедшего лета. Посасывая очередной леденец мимо проходит девочка-мальчик с короткой стрижкой и голубыми волосами. До пояса она одета как провинциальная пост-панк гёлз, чуть ниже переходя в некий еле видимый садо-мазохизм чтобы закончиться у пола клубной девицей работающей по вызову. Старая знакомая, я не знаю ни имени ни адреса но помнится на встрече нового года мы вступили с ней в неясные близкие отношения. Хотя кто знает, кто знает, женщины такие одинаковые, словно сошедшие с конвейера автомобили. Пока не поставишь на ней свой личный номер ни за что не отличишь. Толпа танцующих дрожит своим многоголовым телом подогретым пивом, водкой и привычной похотью. Нестерпимое, несдерживаемое желание стекает по влажным стенам, запотевшим окнам к ногам незадачливых посетителей. И я вхожу и меня засасывает по самое горло. Ко мне протягивают ватные руки, кто-то задаёт наводящие вопросы хлопая по спине, произнося имена и даты, протягивая бутылки, стаканы и иную тару с мутной жидкостью. Всё как обычно, всё как обычно, некая сила прокатила меня по привычному маршруту давя разбухшие окурки и окружающих людей. Но прежде чем отдаться на волю воли замечаю старых знакомых; любителей ультранасилия высматривающих новых жертв своей обходительности. Помнится и я с ними встречался и не скажу что они слишком понравились.
Упругий звук бьёт по больной голове, вбивается в пересохшие лёгкие и крупной свинцовой дрожью пробегает по спине к ногам. Обдолбанные люди с оскаленными ртами как с рекламы зубной пасты бьются в любовном припадке сталкиваясь друг с другом, падая и поднимаясь вновь словно кто-то невидимый но достаточно могущественный играл в гигантский кегельбан. Женщина кричит в сладостной истоме то ли получая удовольствие то ли давая, впрочем не вижу в этом большой разницы. На меня падают многочисленные мужские и женские тела нелепые, нетрезвые с покрасневшими прыщавыми лицами, что-то кричащими издающими цокающие звуки. И если бы я мог полностью раствориться во всём этом, отдаться процессу разделки мясных туш, падать на пол стирая тысячелетнюю пыль и взлетать вверх к стеклянным звёздам дискотек. И смотреть тревожным взглядом на упругие женские соски, прогоняя терпкую жидкость по своим гландам любовно и преданно всматриваясь в осоловевшие глаза друзей. Но здесь я один, совсем один и несмотря на вибрирующих вокруг людей одинок словно Микки-Маус из ещё не нарисованной серии. Здесь я центр сверкающей пустоты, место гигантского взрыва от которого во все стороны разбегаются звёзды и галактики. Но моё тело продолжало двигаться абсолютно автономно, подогретое маленькой литиевой батарейкой передвигаясь по зашифрованным квадратикам бетонной поверхности. Ты стоишь прижавшись к подруге оживлённо переговариваясь о новинках целлофановой моды вычитанных из журнала «Подросток-переросток» и последних событиях непритязательной жизни. Я нахожу взглядом твои глаза, пытаясь что-то объяснить, успокоить, поправляя спадающие очки, соприкасаясь разгоряченным телом с детской татуированной плотью пальцев. Пролезая внутрь, туда где тепло и влажно а мама не загоняет рано домой. И пусть ты мне не веришь и пусть ты привычно киваешь словам, напряженно сосредоточенно думая о дальнейшем. Мы танцуем вместе заинтересованные продолжением бесконечной истории. Мы танцуем заползая друг в друга ожидая момента беззащитности, открытости, неброской наготы нашей плоти. И голубые волосы ткут мою ладонь что-то объясняя. А я обещаю что буду хорошим, не буду делать тебе больно и быть может привыкну к теплу. Ну а теперь запоминаю твой воздух, твою неспешную речь, запах нагретой кожи, постепенно проваливаясь в наступившее безразличие. Нам осталось лишь убежать из этого передвижного цирка но ты не слышишь меня и словно что-то задумав меняешь свой цвет и свои позывные. Несовершеннолетний сопливый урод с бритой головой хватает тебя за руки и уволакивает прочь в темноту отхожей ночи.
А я продолжаю танцевать мало по малу входя в нужный ритм, понимая правила здешней игры, всё удачней бросая костяные кубики. Двигаюсь забыв обо всем, повторяя одни и те же слова с легким нетрезвым акцентом. Запоминая пейзаж посланный мне из прекрасного далёка. Продолжая ночь в стиле буги.

5. ДЕВУШКА-СУКА

Девушка сука. Я тебя знаю девушка сука, приблизься ко мне. Ну не бойся я не сделаю тебе больно предполагая лишь одно, стремясь лишь к одному. Пробираясь по твоим пионерским внутренностям, шаг влево шаг вправо побег. Запомни меня молодым и красивым заполняя лёгкие алкогольной жидкостью и нечленораздельная сказка Ласло Ковача запакована в цветной целлофан. Включи погромче раздолбанный корейский магнитофон прежде чем произнесёшь самые важные слова в своей жизни девушка сука. Запри дверь если не хочешь внезапного приезда родителей с межвузовской конференции по педагогике младшего школьного возраста и расслабься, напевая фиолетовую кришнаитскую песенку выстукивая замысловатый ритм о матовый письменный стол. Аллегоричный рисунок над твоей головой подарок тридцатипятилетнего старика хоттабыча обучавшего тебя на дому искусству кройки и шитья, сколько раз я проходил мимо чернильных переплетений пытаясь угадать в котором из них запрятана твоя очередная невинность. Будучи по природе своей человеком спокойным и даже интеллигентным девушка сука я не искал тебя в окуляр прицела, не выслеживал обшажённую тушку на пляже уездного аэропорта где под шум взлетающих боевых единиц наших славных вооружённых сил ты занималась словесной инсталляцией и духовным поп-артом. В меру своих сил я пытался привыкнуть к тебе девушка сука, занимался атлетической гимнастикой, повышал свой интеллектуальный уровень и прошёл полный курс молодого мужа с последующей практикой с юными мамашами призывного возраста. Но ничто не помогало, при виде тебя я рассыпался на множество составляющих, растекался фруктовым пюре по твоим многочисленным платьям и ты брезгливо корчила рожицу произнося – И это всё? Да всё, а что ты ещё хотела девушка сука от поклонника творчества Бодрийяра. Аскеза и только аскеза стали моими путеводными звёздами по твоему телу. Сверху вниз, потом по краям ямки и трещины в прекрасное далёко, как пел хор девочек с бантиками и белыми гольфиками на загорелых лодыжках. Я потерял последнюю надежду встретиться с тобой в домашней обстановке на мягкой продавленной тахте, где между просмотром очередного японского боевика и поеданием сладких ромовых «баб» ты мне объяснила сладость содомского греха и что-то ещё о злостных похитителях детскоё невинности действующих под личиной сотрудников санэпидемстанции. А твои фаянсовые, едва накрашенные лаком пальцы девушка сука перебирающие билеты спортлото мне бесконечно дороги даже если не проводишь по моей спине, скользя по влажной коже. А что делать мертвецу в Москве, пусть рассказывает кто-нибудь другой заключённый в клетке своего здравомыслия. Тяни леденцовую конфету моя прекрасная бэби, запоминая только одно: я здесь рядом, совсем недалеко притворяюсь живым и спокойным в самом начале трудного дня. И мне не поможет ни ром с клофелином , ни мама-анархия и даже партия игры в го на койке общежития им. Клары Цеткин. Так что успокойся и рот закрой девушка сука, всё будет хорошо, серьёзные мальчики уже занялись твоим трудоустройством, заботливо оглаживая начищенные «зипперы» Made in Китай. Добрые руки людей сохранят жизнь телу, выставляя на ежедневную продажу законченные объекты. Несовершеннолетняя душа насосавшаяся пива будет колыхаться в чёрной пустоте так никем и не востребованная. Ну это потом а пока танцуй собирая желатиновые кости потребительница внутренней секреции, задыхайся в родильной горячке не произнося ни одно слова, танцуй напрягая осторожные вены прикасаясь разгорячённым похотливым телом к мужчинам из глубинки. Напрягай их, заставляя двигаться от одной точки пространства к другой, мало помалу теряя терпение и условные единицы. Маленькая, лежащая с закрытыми глазами девочка сука тяжело дышит. Её речь невнятна а корявая плоть бесполезна и даже не нужна. Но это ничего настанет утро и ты пробудишься для новых свершений напевая утром в раздолбанном туалете «Августейшие любовники, августейшие любовники, где вы?.....»

6. ПОСЛЕДНЯЯ ГРЕТА ГАРБО

Возле маленькой кафэшки где продавали разбавленный спирт в розлив я сидел и пытался пить. Был вечер в розовом и зелёном, деревянная крышка стола тонула в искуренном тумане и как лиловые призраки на ней возвышались плоскости стаканов и мои длинные омертвелые пальцы мнущие сигаретную пачку.
Мёртвый мир с искажёнными лицами соседей синеющими по направлению к Свану был реальностью, где всё было привычно, где бессмысленность фраз произнесённая пьяными голосами обитателей пропахшего мочой рая гармонировала с мятыми лицами покрытыми засохшей чешуёй, замешенной на клейкой слюне медленно капающей изо рта. С ширяющимся алфавитом мата перескакивающим с одного столика на другой. Это было моим домом, часто единственным домом. –Спички есть – спросил коренной житель территории
-Есто – я протянул ему спичку – извини больше нет, последняя.
-Спасибо браток, ну у тебя и юмор.
Это прибежище всех тварей земных, здесь жили провинциальные боги с нетрезвыми взглядами уездных врачей, экс-патриции в дешёвых демисезонных плащах потрёпанных и прожженных, испанские гранды дурнопахнущие с всклокоченными бородами шепчущие какие-то молитвы. Их испитые голоса можно было легко различить в общем кладбищенском гуле. Потасканные женщины с шершавой, кирпичной кожей обгрызанными до мяса ногтями бредили над стаканами дешевого портвейна. Когда они улыбались то становился виден рот в котором редко недоставало нескольких зубов. Жизнь проехалась по ним пригородной электричкой выдавив как пасту из тюбика сюда к нам на дно. Этих ****ей я любил, их тела были слишком дешёвой добычей чтобы тратиться на них.
Но было скучно. Ко мне пытались подсесть несколько потаскушек, но я им объяснил куда следует идти отсюда. И они ушли.
-Мужчина огоньку не найдётся?
-Пошла отсюда…
-Почему так грубо.
-Уйди – привяжется такая мадам и никакими силами не отгонишь. Стоит над душой будто выпрашивает что-то дышит перегаром и глазки строит, а в глазах мой стакан плавает.
-Мальчик я тебе нравлюсь?
-Очень – зря ответил как показывал здешний опыт существования надо или бить или уходить желательно быстро.
-Меня зовут Грета а тебя?
-А меня зовут Гарбо.
-Твой отец что татарин.
-Нет швед. Шведский коммунист. Приехал в Россию раздувать пожар мировой революции да так и остался.
-Да – удивленно произнесла женщина вытягивая губы в трубочку.
-Нет.
Она замолчала будто заснула прикрыв глаза, бессмысленно вглядываясь в буфетную стойку. Такой взгляд я видел у обкуренных или совсем датых.
-А кто тебе дал такое имя, столь странное для среднерусской полосы?
Грета вздрогнула, несколько секунд смотрела в глаза, будто уже не узнавая.
-Я сейчас - сказала и растворилась убежав в глубину зала. А задница у ней ничего, пожалуй единственное что у неё сохранилось в целостном виде.
Вот так всегда, только привыкнешь к чему-нибудь так тут же ей нужно пойти помочиться или допить стакан к сопливому алкашу. Убить бы её, ведь наш разговор уже начинал приобретать вполне человеческую форму, а тут… Нет надо менять свою жизнь иначе окончательно сольюсь с окружающим пейзажем или сопьюсь. Вот стану добрым и хорошим, возлюблю ближнего, заведу супругу с маслянистым взглядом и плодовитым брюхом. Нарожает она мне кучу детей, я их буду время от времени пороть и учить уму разуму.
Внезапно какая-то божественная сила вырвала меня из-за стола и ударившись головой о скамейку я упал на пол. Ничего не понимая пытаюсь приподнять голову, но чья-то нога бьёт в лицо и кровь из разбитой брови и носа потекла окрашивая представшее передо мною пространство в розовый цвет. Вот что значит увидеть мир через розовые очки.
Я снова попытался приподнять голову на этот раз меня не остановили. Первое что я увидел была задница Греты в давно не стиранной юбке, рядом с ней возвышались ноги в потёртых спортивных штанах с надписью «MODA ITALI»
-Игорь ты представляешь он меня назвал обезьяной.
-Мразь – произнес мужской голос – убью, называть мою жену обезьяной!
Нет вставать ещё рано, прикинусь трупом.
Получай – и тяжёлый армейский ботинок застучал по моим ребрам.
Гул корповника на время затих но такая история здесь была привычной и шум воцарился снова заглушая выкрики Игоря.
-Ну ладно пойдём отсюда а то менты прибегут. А он трус, подумал, такой большой а трус я бы на его месте не остановился бы. Думать-то я думал но не шевелился зная, дольше пролежу дольше проживу.
Они отошли от меня, потоптались возле буфета и пошли к выходу. Мужчина поддерживал женщину а та семенила не успевая за ним . Время от времени она оборачивалась и смотрела в мою сторону с улыбкой полной духовного превосходства.
Дождавшись когда за ними закроется дверь, встал вытер рукавом кровь и сел. Ко мне подбежал продавец и что-то спросил, но я не слушал его а лишь улыбнулся и попросил полотенце и водки. Мне было хорошо.

7. ИЗБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ

…вечер мы провели под тремя женщинами, подружками, ****ями – нужное подчеркнуть. Фарфоровая, Анси и выпускница высших женских курсов разбавили нашу сугубо мужскую компанию, придав отношениям непозволительную трогательность и трагичность. А ведь я предупреждал не стоит доверять женщинам, что уж проще пришли, использовали и ушли, но нет зачем же было бить и добиваться от них невозможного. Давно пора понять Сергей что девушкам в этом возрасте не свойствен сохранять невинность и требовать её предоставить немедленно и сейчас по-моему слегка легкомысленно. Но а теперь вернемся к тому что задумывали в начале. Романтический ужин с легким белым вином и рождественной свечкой в центре стола, незабываемый танец под тихую музыку с плавным переходом к мягкому садо-мазохизму. И совершенно не стоило набрасываться на женщин тут же в прихожей, связывать их а тем более избивать. Нет поймите меня правильно я не противник некоторого насилия тем более как говорил Заратустра «Собираешься к женщине? Не забудь взять шестихвостную плетку». Но совершенно не стоило избивать их до полусмерти, ломать ноги или как несколько фривольно выразились вы Борис – отбивать почки. Согласитесь что они ещё могли нам пригодиться в будущем. Тем более крик, шум, визг, лужицы мочи на паркете придавали картине избиения не совсем эстетический вид. А как известно эстетика в сексуальном влечении играет немаловажную роль. И о каких последующих нормальных сексуальных отношениях можно говорить при таком начале! И это при том что вы Сергей знали о моем гуманизме, добролюбии и любви к животным, так что ваше поведение как бестактность я и буду рассматривать.
Но продолжим нашу «злосчастную повесть». Женщина это капля росы на утреннем лепестке освещенном восходящим светилом Борис а не отверстие (или как вы себе позволили выразиться – дырка) для отправления естественных надобностей. Я прекрасно понимаю что ваше видение сексуальности и влечения может отличаться от видения Фарфоровой, но не до такой же степени? Стоит вам напомнить что в человеческом обществе существуют некоторые ограничения к которым я вам бы советовал прислушиваться, ну хотя бы иногда. К тому же добротой и лаской от женщины можно добиться гораздо большего чем насилием и жестокостью. Возьмем к примеру меня, свою женщину я и пальцем не трогал, хотя на нее возможно и произвело некоторое впечатление то что вы сделали с остальными. Нет я был с ней корректен, почтителен и заботлив. Вначале преподнес букет свежесрезанных роз, после чего прочитал 3 стихотворения Пастернака, 4 Ахматовой, 5 Блока и 1 Ахмадулиной и уж после этого стал добиваться невозможного как весьма неосторожно пошутила Анси. На этом фоне Сергей со своим гинекологическим чемоданчиком (кстати моё изобретение) смотрелся пусть он меня простит за невольную резкость каким-то средневековым монстром ставящим безжалостные опыты над беззащитными жертвами. Дл сих пор в моей памяти встает выражение глаз выпускницы высших женских курсов, когда к ней стал приближаться Сергей со своим самым грозным орудием №18 (кстати тоже мое изобретение; легированная сталь покрытая сверху никелем, три поршня обратного хода, двойные зубья, полная автономность а вес всего 12 килограмм – ну не чудо!) и это при моей такой ранимой психике. Ну не шалун ли он после этого. Я прекрасно понимаю что эстетика насилия и боли существует в нашем современном мире и Сергей её может разделять (хотя с его представлениями идей Фуко на практику анального с/м я бы и поспорил) и что в конце концов он по другому и не может удовлетворять своё растущее либидо, но все-таки как это не изящно. И потом если уж занимаешься этим хотя бы раз в неделю принимать ванну.
Ну а вы Боря поразили меня прямо в сердце. Когда утром вошел в свою уютную комнату для размышлений с такой прекрасной кожаноо тахтой что я там увидел. Ну это конечно ваше дело отрезать ноги, руки, вытаскивать внутренности и посасывать кровь, хотя вы могли бы вести себя и более цивилизованно, все-таки в гостях. Но зачем я вас спрашиваю надо было вспарывать мой чудесный диванчик, он вам чем не понравился, он вам чем не угодил.
Следующий раз я вас буду оставлять в четырех стенах своей пыточной каморки, так что не жалуйтесь потом на мою невнимательность. Да и ещё. Ну не стоило так поступать с Анси. За время проведенное с нею я успел к ней привыкнуть может быть даже полюбить. Вполне возможно мы с ней могли зажить вместе, растить детей и читать романы Тургенева вслух. А ваша жестокость Сергей и ваша похотливость Борис свели все планы на нет. Как жаль! Ах как жаль! Но впрочем повеселились на славу или как говорит персонаж фильма снятого в эпоху алюминиевых тарелок «хорошо оттопырились». Так что жду вас в следующую среду, надеюсь не забудете старика, навестите. А уж у меня будет чем вас угостить и усладить слух. Кстати обещала заехать в гости кузина Нини со своими подружками и чувствую будет хорошо. Кланяюсь и желаю счастья. Ваш дядюшка.

8. ПОСЛЕ ВЧЕРА

Стержень авторучки потёк оставляя на руке несмываемые пятна. Иссиня-чёрный узор впитался в кожу. Липкая масса рвоты засохшая на полу. Я с трудом вспоминаю мутное вчера. Ошмётки памяти болтаются в тугой голове по запутанным параллелям и диагоналям не собираясь в единое целое а лишь оставляя от себя неумолчный гул. Вот какая ты ****ская музыка и что в тебе находят многочисленные адепты ежедневно ставящие запиленный винил в свои пожелтевшие лёгкие, пропуская по пищеводу вниз в темноту мягкого желудка. Смотреть в тусклое стекло уровнем жидкости, ошалевшими набухшими пальцами сдавливая податливые стенки пластмассовых стаканов и ещё при этом сдерживая себя от желания остаться в этой высокой траве заброшенной стройки. Но опять ничего у нас не выходит, смотрю на часы и убеждаюсь что необратимые изменения уже наступили и мне пора снова выходить на тропу войны за тусклое детство. Горячий крепкий чай, дешевая сигарета из помятой красной пачки, кусок свежей булки забытый на столе мой сегодняшний ужин. Я не торопясь взбалтываю остатки слабогазированного напитка «Буратино» высчитывая хватит на сегодня или нет. Мультипликационный зверек с экрана телевизора призывает построить мост усатых моржей с лицами учителей физкультуры, что вскоре они и делают под радостную песнь психоделической мыши руководящей процессом постройки. Забавно но в детстве лишь мир телевиденья казался мне достаточно реальным, будто в густом пространстве воздуха вырезали голубой прямоугольник окна и в него можно просунуть голову заглядывая в иные миры. Добрые дети кричат что-то на непонятном языке, забрасывая спортивные сумки в кучки, обозначают неточные ворота и начинают продолжительную, шумную игру под пристальными взглядами нескольких одноклассниц. Бог в помощь. Гигантские барабаны завода отбивают замысловатый ритм на моём запястье а пустой стакан дрожит на выщербленном столе. Неряшливый индустриальный пейзаж оскоплённый и опрокинутый вползает в окно. Пыльные стёкла с трудом пропускают свет, звуки включенной радиоточки просачиваются в комнату огибая колченогую, тяжелую мебель, толстые набухшие ковры и грязную посуду. Засохшая пена с линиями волос размазанных по опасной бритве брошенной в мойке вместе с кусками окровавленной ваты. Добрые звери ручного зоопарка отчитывают моё время, отмеряя деревянной школьной линейкой отпущенный срок. Ну ничего неужто зря шестидесятники топтали рассохлые «Саламандер» по снежному насту советского времени. Вот и наступил конец прекрасной эпохи. Забегали оцинкованные дети в защитной форме по учебному полю, застрекотали швейные машинки бесконечной строчкой опутывая шёлковой нитью ноздреватые, разбухшие тела уездных Лолит производства 1985 года. Мне сверху видно всё, ты так и знай – шепчу я дотрагиваясь до твоего лица, опуская руку вниз в глубины узкого подсознания где есть всё, нефритовые джунгли, крепкий голландский табак в вакуумной оболочке, липкие пальцы незнакомых девушек в городском парке, лица африканской национальности идущие по слежавшемуся снегу.
Ещё раз опутывая сизым табачным дымом комнату сына, выпуская на волю хлопья никотиновой воды в узких стеклянных колбах. Резкий запах мужского тела заботливо лечит меня, напряженное тело скручивается тварной болью деталей женского пейзажа. Словно наступил Новый год, утро первого дня творения. Пустая, выжженная белым улица, утомлённые люди дремлют в узких квартирах а я выползаю дышать новым воздухом ещё до того как все сделают это. И мне достанется самый свежий, самый чистый ворованный воздух города погруженного в нескончаемое тепло сырых подворотен. Спите цинковые мальчики вас ещё догонит скупой отходняк, ваши дети заполнят пустую тару рубиновой мочей и всё будет хорошо. И лишь наши не прилетят на помощь, не сбросят белые купола парашютов защищая поруганную невинность. Нам останется лишь ждать момента когда всё закончится и старуха-процентщица перережет розовый шнур жизни обдолбанного папы Карло. Седое старческое тело, вот каким я буду, вот каким я стану. Слезящиеся глаза в роговой оправе потрескавшихся очков, сморщенная, плюгавая кожа в трещинах вен и набухших артериях. С ужасом буду вглядываться в бесконечную даль перебирая имена друзей, одноклассников, подруг покинувших меня почти навсегда. Безразличные родственники занесут всё это в реестр необходимых расходов и я не смогу ничего сделать, даже пошевелить атрофированной рукой. Но пока я жив запоминаю время работы гастронома, настраиваюсь на волну «Маяка», добавляю воду в медицинский спирт, накалываю куски варёной колбасы, забываюсь в мягком и женском. И подростки с заточенными штырями в правых кармашках пусть немного подождут. Хотя бы пару лет, пока не стану большим, большим. Выше облака, ниже солнышка. И льётся детская кровь и умирают целлулоидные карлики протягивая крохотные ручки к потревоженным небесам. Забывайтесь в своих жёлтых снах, прячьтесь в пуховые немецкие одеяла, господин Ка вышел на свою работу обмотанный пулемётной лентой крест накрест. Ну бандерлоги ближе, ближе…

9. 80 км. в час

Ещё несколько женщин и всё будет хорошо, черно-белая киноплёнка на лицах, движения дрожащих рук.

Женщина- У тебя ковбойка помялась.
Мужчина- Ну и ничего.
Ж- Меня сегодня сделали два раза.
М- Моя женщина танцует, моя женщина двигается.
Ж- Короткие причёски, какао-порошок и туфли лодочки, мирный атом, французские духи, запиленный винил.
М- Яркая помада, грязный песок Ялты, тела пионерок средне-русской полосы, студия звукозаписи.
Ж- Представь себе. Йоко Оно была как и я китаянкой.
М- Японкой.
Ж- Пусть японкой, зато она не напрягалась.
М- Литография на обеденном столе, рифлёная бумага, карта страны восходящего солнца, буги-вуги на паркетном полу, диско made in itali, дискотека за продавленным бетонным забором.
Ж- Полка с книгами. Так что ты от меня хочешь.
М- Ничего, ничего, ничего. Вирджинский табак поможет спасти меня ещё раз. Начнём всё с самого начала – вот тебе девочка Кошкин дом и юбка в оборочку.
Ж- На стене нарисован яркий закат. Рисунок был небольшой с мою ладошку.
М- Полукруглые львовские автобусы везут нас на юг. Представь яркое солнце, назойливая духота, выцветшие шторы на окнах. Ты розовыми коготками держишь оплавленный пломбир а из радиоприёмника раздаётся голос Муслима Магомаева.
Ж- Представь себе зелёные очки такси спешащего в парк, вагон-ресторан утыканный цилиндрами салфеток, старшеклассниц продающих свои упругие тела на уроке физической культуры. Бледные соски пробиваются через хлопчатобумажные майки. Треск любительских кинокамер, я на фоне черноморской волны пытаюсь влезть на надувного утёнка.
М- Мы остановились возле автоматов газированной воды и бросив три копейки жадно пили липкую воду. Мимо проезжала продукция Московского и Горьковского автозаводов и ты проводила рукой по моему лицу. Было больно.
Ж- Мягкий типографский шрифт твоего тела. Запоминаю твою жидкость, одевая то мини то макси. Фотография на письменном столе. Склизская улитка переползает веко. Где-то на горизонте плывущий сухогруз, а розовые буйки почти не видны.
М- Томики венгерского детектива в язвах золотого песка и мутные листы «Коммунара Ялты» на лицах отдыхающих. Я опустил на глаза панамку и ещё больше погрузился в паралоновый матрас. Огромные окна парикмахерской открыты настежь. Реклама индийского фильма в полстены, на которой шкодливой рукой районного художника нарисовано тонущее судно «Танкер Сармат».
Ж- Держи шоколадного зайца и два портвейна «Розовый». Мама достала из заднего ящика репринт Троцкого «Тактика городской партизанской войны» и сказала: читай. А потом мы играли в детский бильярд и ты проиграл. А потом мы выпили портвейн и уничтожили зайцев.
М- А потом я выгнал из комнаты надоевшего чау-чау.
Ж- Весёлые волосатики с гитарами «Урал» наперевес исполняют со сцены Зелёного театра медленные баллады производства развитых социалистических стран.
М- Стягиваю с тебя водолазку и фирменные джинсы привезённые в подарок на день шестнадцатилетия заботливым дядюшкой и удивляюсь крепости работы. Хорошо потрудились товарищи голландцы, соединяя одни листы ткани с другими под песни Мирей Матье. Хотя на мой вкус такие экзерцисы с тобой лучше было делать под Бетховена. Шума и конспирации однако больше.
Ж- Оленёнка с «волги» сняли. Отец ругался и грозился оторвать руки тому кто это совершил. В киоске «Союзпечати» свежие газеты пахнущие ранней весной и мартовские алкаши пересчитывают мелочь с гербом несуществующего государства. Линзы солнцезащитных очков на близоруких глазах. Набережная санатория «Красный пищевик», отдыхающие выгуливают свои грузные тела а юные ****и в цветастых одеждах машут руками юным полярникам в просоленных тельняшках.
М- Жёлтые вагончики автомобилей на ВДНХ, гагаринская ракета над мальчишеской головой.
Ж- Волны выбрасывали шары медуз на берег, запах морской капусты щекотал ноздри, диктофон отца записывал детские голоса…
М-…белые гольфики. Я смотрю на тебя, я делаю тебя. Препарат из моего кармана перешёл в тебя растекаясь по кровеносной системе. Дима такое состояние называл левлещенко и обычно находясь в нём хватал со стола микрофон напевая песни А.Челентано в собственной обработке.
Ж- Легко. Постепенно я выправила ситуацию, поставила крепкие запоры, нанесла несколько слоёв краски, в общем обустроила любовное гнёздышко начала 80-х годов под жёлтым колченогим торшером.
М- О моя необъятная родина как ты прекрасна, колосятся твои обильные нивы, многотонные трактора взрыхляют упругий перегной а бравые пограничники наблюдают за следовой полосой поглаживая мозолистой рукой насторожившуюся собаку.
Ж- В детстве мечтала походить на главную героиню «Гости из будущего». Делала себе такую причёску каре как у ней. Так же мечтательно вытягивала губы, подражала сухой, властной речи и первую свою косметику хранила в коробочке похожей на мелафон в киосках «Табак» продавались настоящие кубинские сигары.
М- Лёжа на продавленном паркете наблюдал за взлетающими самолётами «Аэрофлота», за твоим телом в нижнем белье производства фабрики «Большевичка» смутно вспоминая что-то из Джо Дассена, валуны Прибалтики и некоторые тексты из книги Жолковского А.К. Синтаксис сомали. Глубинные и поверхностные структуры. М «Наука» 1971, аплодисменты румянощёких доярок. Со сцены председатель общества «Знание» рассказывает о тайных религиозных орденах эпохи Возрождения. Пустая стеклянная посуда отправляется в грузовик и звон битого стекла будит микрорайон.
Ж- Уроженцы Кавказа торгуют на центральной улице гвоздиками, лёгкие платья под порывами ветра поднимаются вверх. Начало дня, румяный рабочий с плаката призывает ударным трудом встретить первомайские праздники. ЛЕЗВИЕ «Невы» проходит по твоей коже стирая мыльную пену с подбородка. Маленький порез кровоточит, где-то в Биафре идёт гражданская война и я смотрю но не понимаю куда, похоже мне плохо.
М- Зажёванная магнитофонная плёнка, бобина бессмысленно крутится перебирая потерянные голоса живых, правая рука лежащая под тобой затекла и я боюсь пошевелить ею.

10. НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАЩИТУ МОЕЙ НЕВИННОСТИ

Приехали мы поздно, собравшись на четырёх углах за киоском обсудили очередные партийные вопросы. Был третий час и множество теней отброшенных нашими телами пересекались в неимоверных сплетениях. Позади нас стоял человек и курил овальные сигареты. Через некоторое время я остался один и увидел как кто-то подобрался к юноше и нанёс удар ножом. Всхлипнув, тело погрузилось в серый асфальт почти наполовину. Потрясённый видением я вытянул вперёд правую руку и дотронулся до лица, то было на месте а в самом низу на потрескавшейся от жары земле растекалась радужная струйка крови. Всего несколько капель. И к тому же не было стен. Лишь где-то там угадывалась некая местность. Тёплое, тягучее тёмное пиво глотками заскользило по телу. Открыв глаза стал наблюдать как стоящий за палаткой человек прохаживался прижимая к животу некий свёрток обтянутый розовой изолентой. Мой взгляд не мог оторваться от этого свёртка весом по предварительной прикидке килограмма два, три. Казалось от него исходило яркое сияние в котором тонули все окружающие меня люди и свет выжигающий внутренности куском безнадёжной боли а из набухших глазниц что-то текло. Прошла минута, другая обесточенные лёгкие вбирали воздух выдыхая оплавленные сухожилия. Проходящая мимо женщина с сильно равитыми молочными железами повернула ухоженное, холёное лицо двадцатитрёхлетней буки и на некоторое время отвлекла меня от тяжёлой, нечеловеческой работы. Провожая тело своим собачьим взглядом, отмечая некоторую неточность в движениях, излишне крупные ладони. Представил как задыхаясь от бега она входит в двухкомнатную квартиру и начинает обтекать вниз. Её мясо, кожа, жир, волосы сползают вниз, грудь опадает и двумя разбухшими шарами лопается. Удивлённое, жаждущее боли лицо стирается теряя индивидуальные признаки а освобождённые кости согреваются ярким солнечным светом. Приятная тяжесть пакета успокаивала а измождённая плоть просвечивалась насквозь оставляя на руках лишь диаграмму вен в танцующем припадке очередного приступа. Стигматы кровоточили, только не в положенных местах а по всему лицу, постепенно захватывая тело. Да, так и никак иначе – шептал всматриваясь через треснувшие очки в пробегающих людей, раз, два, три, четыре, пять вышел зайчик погулять. Ждать осталось меньше часа и если не произошло ошибки то скоро я увижу восхождение на Фудзи продавца дров почтенного Бо. Обычно он появляется со стороны кинотеатра в строгой набедренной повязке на утлой ладье которой Бо весьма искусно управляет. Подходит не сразу, внимательно оглядевшись и теряясь в спешащей толпе. Ему как раз некуда спешить, осторожность при восхождении своего рода искусство ныне к несчастью почти утраченное. Меня Бо замечает издалека в ореоле божественного сияния. Я для него лишь блаженная цель в ореоле божественного сияния. Да и к тому же его увидел почти тут же. К человеку со свёртком он подходит спокойно. Смущённо прикрывает лицо, неброско одетый почти слившись с людьми был бы почти незаметен если ни глаза; большие, полупрозрачные с выжженными белками которые можно принять за глазницы слепца. Человек с пакетом делает попытку спрятаться но не от Бо, а от чей-то другой тени, может быть моей. Где по размытому центру тонкой кистью прорисовано слово: равновесие. Заползая в рваные горы краска светилась на обнажённом женском бедре и плоский фотомонтаж; человек/стена; пакет/рука; рука/набухшая; газетный киоск/детская коляска. Вот приближается ко мне, внешне спокойный опустив левую руку в карман и я знаю что там. Нет от него не исходит ровный спокойный свет а лишь слабое сияние с трудом но улавливаемое. Так должно и быть, чего можно ожидать от стопки нарезанной бумаги неясного номинала. Прямо на стене чья-то рука нарисовала розовым фломастером: «…когда расступились мировые воды и человек цеплялся за выступ чудом сохранившейся суши, Бог заметил в его левой руке небольшой пакет обмотанный красной изолентой и приказал сомкнуться водной глади – истфак 3 курс, братья Мишкины». На его теле не было никаких опознавательных знаков, но это был свой. Их я мог узнать при любом освещении и любой обстановке, достаточно было провести рукой по шершавой коже чтобы понять кто здесь. И вот Бо всё ближе, иногда он касается меня, но тут же удаляется в сторону показывая странный танец, словно гигантская птица совершает брачный обряд. Хотя это так и есть, мы оба желаем друг друга вернее того что каждый из нас друг для друга приготовил. Любой из нас несёт на себе частицу вещества готового взорвать окружающий мир, стереть его в бесконечную радужную ленту.
На теле синеватые знаки татуировки и я вижу как в зеркале мечутся тени испепелённые каталкой пресс-папье. Где-то там скрывается он упрятанный тканью одежды, спокойный и безразличный. Наконец подойдя совсем близко человек протянув руку притронулся к пакету и неожиданно ощутил не приятную гибкость пластика а холодную, влажную кожу запястья. Его вытянутая ладонь была пуста, у него ничего нет, совсем ничего нет. Ноги подгибаются, глаза мутнеют я прижимаю локти к темнеющему набухшему животу и погружаюсь в неловкое забытьё. Разобранный человек падает вниз и продавец дров вместе с пакетом исчезает из поля зрения. А мёртвое тело сползает по мне безликим распоротым трупом.

11. ДОМАШНЕЕ ПОРНО

Забавный ангел заполнил свои внутренности святой водой и духовной пищей. Надписи светящейся краской на лице, шее расползались фиолетовыми паучками. Шершавый язык разговаривал с дедушкой немецким акцентом обещая малиновые реки и щербетные берега. Дополнительная плоть собиралась в потайные карманы и хранилась до лучшего часа обернутая мятой фольгой украденной из соседней столовой №5. Две сестрички занимались длительной любовью на мягком диване в подвальном помещении мебельной фабрики куда заходили серьезные мужчины восточной национальности оставляя при входе россыпи зелёных и жёлтых купюр различного достоинства. Это была несложная работа для выпускника Университета им. Доватора. К тому же хорошо оплачиваемая и вполне нравственная. Мой духовный отец благославляя утверждал, что лишь таким образом я достигну высокооктановой нирваны и погружусь в глубины социалистического реализма. Холодный осенний воздух считывал цифры с твоего лобка а счетчик такси измерял глубину залегания принадлежностей для игры в гольф. Тёмное месиво подъезда приближалось к нам все ближе и ближе поэтому требовалось изрядное усилие чтобы не сжечь никотиновые легкие горючей жидкостью твоей бабушки. Изгрызанные подростковые ногти вцеплялись в нити вытянутого свитера в районах напряженного животика и будущая мама спрашивала о переходном периоде, психической нестабильности и видениях мистической овцы преподобного Мураками. На спортивной площадке где ещё несколько лет назад она во все глаза смотрела на брутальных мужчин занятых тяжелой физической работой теперь собирались лишь отдельные брачующие особы, украшая пейзаж свежей ржавчиной. Спусковые отверстия сливных механизмов были заполнены до крайнего уровня и от меня пахло тормозной жидкостью и бензиновой зажигалкой в форме японского гоночного автомобиля. Ещё один день проведенный под днищем жестяного неба северной провинции где правили суровые короткостриженные фараоны второй династии совершающие ежедневный обход подвластной территории, даря свою милость и гнев скукоженным подданным. Собирая дань, забавляясь в нечестивых забавах они резали друг друга острозаточенными финками, валили на кафельный пол душевой комнаты ярконакрашенных пьяных телок оставляя утром пустые бутылки ликера «Амаретто», лужицы засохшей спермы и смятые пачки облигаций Госбанка. Эпоха раздвинула свои кривые волосатые ноги обнажая мясные подробности заляпанные кровавыми сгустками и нам не избежать её античной пасти усыпанной никелированными зубами.
«Манифик, манифик»- кричит продавщица продуктовой палатки и выдает мне упаковку газированной воды, пачку дешевых сигарет, стопку нарезанной бумаги. Ещё одна женщина утвердила проектную смету работ по изменению пола. И закипела работа застучали заводные молоточки, газетные многотиражки выходили с передовицами призывающими больше и дальше. Кафе «Заря» прекратило выдавать килограмм продукции в одни руки и сосредоточилось на саморазрушении.. Антон Иванович перестал сердиться и устроился в банк старшим кассиром снабжая районные филиалы ксерокопированными инструкциями. Быт налаживался; самолёты «Аэрофлота» везли граждан новой России на средиземноморские курорты в поисках дешёвого золота и бархатного песка согревающего бледные тельца узников совести. Старухи вставляли фарфоровые зубы, посещали врачей, умирали у помойных куч, прятались от милиции, хоронили своих сыновей, забавлялись просмотром мексиканских телесериалов. Я еще раз пытался вспомнить образ девы Марии, но окончательно понял что теряю память. Помню жестяную банку газировки в твоей руке, пятна взлохмаченной кожи, яблочную настойку разлитую по стеклянным стаканам. Последние слова и мы прижатые к зеленой трубе мусоропровода откуда улыбается большой вислоухий заяц произведение чей-то шкодливой руки. Алкогольное (?) собирало нас по утрам и голос из магнитофона шептал, насвистывал, щелкал пальцами доказывая реальность существования воздуха в комнате. Ребенок собирал из крошечных пазлов изображение тигра и я ничем не мог ему помочь; пальцы не слушались а бритая голова безвольно болталась на шее подрубленная и одинокая. Зажеванная лента цветным серпантином взлетает вверх и первомайский салют над моим городом. Близняшка досматривает гостей на предмет проноса неположенных предметов и только после этого впускает в святая святых своего организма. В потаенные кладовые, отдаленные комнаты. Порезанные на дольки ждут своего часа мужчины и женщины, промасленная газета свисает со стола и полные губы с облупившейся розовой помадой видны на мутном затертом лице моей знакомой. Мир обнесенный железной решеткой прекрасен. Набираю побольше воздуха в легкие и кричу призывая на помощь. Беременная женщина переваливаясь с ноги на ногу переходит дорогу прикрывая лицо платком.