О себе, о поэтах, читателях и просто хороших людях

Кумиром моей советской жизни был Владимир Семёнович Высоцкий. Впрочем, Владимиром Семёновичем он стал потом – тогда он был просто Володей. Не для меня, конечно, но назвать его «Семёновичем» в то время можно было только в шутку.
Где-то году в 68-ом в фойе кинотетра «Ракета», который размещался на улице Саксаганского неподалеку от Площади Победы, я впервые услышал этот хриплый мужественный голос:
«Здесь вам не равнина,
Здесь климат иной»…
А потом:
«Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а так»…
И еще:
«Лучше гор могут быть только горы»…
Я не мог оторваться от динамика. В этих песнях звучала правда - это был шок.
Что такое песни Высоцкого в те годы, – и вплоть до девяностых, - рассказать нельзя. Те, кто пережил «застой», меня поймут. Те, кто помоложе, пусть просто поверят на слово.
Отношение к поэту Высоцкому в те годы было более, чем небрежным. Люди слушали – чаще со снисходительной улыбкой, реже с надменным почитанием. И верили, что вкус у них лучше, а этот парень - хулиган, пусть и забавный, но не Моцарт.
Это уже потом все вдруг согласились, что да, таки гений. Таки талант. И музеи открыли, и премии выдали посмертно, и книжки напечатели. Все как всегда.
Сегодня песни Высоцкого я не слушаю. Мне уже не интересно. Не спрашивайте почему – я не знаю. Не интересно и всё. И многие на меня обижаются, что мне не интересно. А я слушал тогда, когда было нельзя, когда другие, - многие нынешние почитатели,- воротили нос (да-да, уж можете мне поверить). Такая вот рокировка, и никто в этом не виноват. Просто я старался быть честным и независимым в оценке тогда. И сегодня тоже стараюсь. Ничего хорошего в этом, возможно, и нет. Но так уж я устроен.
Я навсегда останусь благодарным ВВ – он был лучом света в царстве тьмы. Но сегодня для меня это уже памятник.
Высоцкий – как экзамен с открытой книгой, где все на поверхности: и текст, и подтекст. В противоположность ему есть поэты-символисты, а позднее – просто шифровальщики.
Целую плеяду современных поэтов-шифровальщиков породило творчество Иосифа Бродского. Здесь я не говорю о самом поэте Бродском или о его творчестве. Его творчество и без меня увековечат. Я говорю о почитателях-продолжателях, эстетах-шифровщиках, которых после смерти Бродского развелось, как тараканов.
Нет-нет, я совсем не возмущаюсь тем, что пишут непонятно. Еще меньше раздражает меня то, что кому-то это нравится. То есть совсем меня это не раздражает. Людям должны нравиться разные стихи, страны, языки, музыка, философия и т.д. Только так. Но если уж говорить о раздражении, то не нравится мне психология толпы, когда вчера унижали тех, кого сегодня водрузили на пьедестал. А завтра скинут снова и всё по кругу.
Не нравится мне зависимость индивидуального мышления от мышления коллективного – вот такой я человек. Потому и жить при Совке не мог, и сегодня испытываю определенные трудности, общаясь с «товарищами». А уж за ними не заржавеет – многие из них теперь святее Папы Римского, а по сути – все то же стадо.
Меняются вкусы, меняются. И у меня тоже. Только не как в том анекдоте, когда «колебался вместе с политикой партии».
А теперь самое главное – раз уж мы все стареем, господа, то не лучше ли устремить свою энергию на удовольствия, общение с природой, хорошое времяпровождение – будь то интересная работа, отпуск или просто выходной? Я уж лет десять ни с кем не спорю. Так, беседую только. По-моему, не стоит тратиться понапрасну – ну, переубедим мы смертного (соседа, скажем, или двоюродного брата) и что изменится? Война прекратится на Ближнем Востоке? Или все бросят слушать Розенбаума и начнут читать Марселя Пруста?
Нет, не спорю я с людьми. Кто-то посчитает сие преступным равнодушием. Мне кажется, что это мудрость прорезается ближе к финишу. Вот так: нравится – получай удовольствие. Не нравится – не напрягайся, от этого давление повышается.
Обращаюсь я к вам пусть и ненавязчиво, не с броневика на митинге, но с любовью и состраданием: да здравствует свобода и духовная независимость, дорогие друзья! И здравый смысл.
Всё хорошо и всё преходяще – будь терпимым. А с людьми время само разберётся. Во многом я сомневаюсь, но в этом убеждён несомненно.