Бизнес-леди

Анна Алексеевна, женщина лет сорока пяти, с усталым лицом, старившим её сосредоточенным выражением лет на десять, собиралась на работу. Неожиданно стало очень важно, как выглядеть. Стремительная и, как ей казалось, ничем, кроме слепого случая, не обоснованная, карьера обязывала соответствовать высокому положению директора фабрики. Анна или дома, просто Нюта, ещё с вечера приготовила старый, но почти не ношеный костюм, неясно выраженного голубого цвета, но теперь он ей совершенно не нравился. В комнате, в шесть утра освещенной таким же электрическим неярким светом, как и вчера вечером, он представлялся ей убогим и не солидным. Она вертела вешалку во все стороны и удивлялась себе, как можно было вчера на этой вот блёклости успокоиться.


Пока было время, Аннушка разгребла свои вещи торопливым перебором рук и вытащила из них серую плотную юбку. Она считала, что к ней здорово подойдет дырявого, по задумке вязальщиков, вида шерстяная кофточка, с очень глубоким вырезом. Вырез уже при взгляде в зеркало, был ей оценен как вызывающий. Тогда она безжалостно уменьшила его прелесть, поддев блузку в мелкую полоску и повязав на шее легкий газовый шарфик. Сумка у неё была только одна, поэтому выбор своей проблемой отпал.


Теперь надо было проверить, как муж, уже спавший в соседней комнате, накормил скотину ранним утром. Сделать это полностью одетой на службу было трудно, но если соблюдать аккуратность и ни к чему не прислоняться, то можно. Отменить проверку было нельзя – четыре поросёнка, которых они держали, находились весьма в непростых отношениях. Почему-то невзлюбив Афоню, густо покрытого чёрными круглыми пятнами, трое других, белых, совершенно не давали ему поесть. Он бедняга тощал на глазах, наверное, придётся резать раньше времени. Муж Аннушки, хоть и старался внести дисциплину в это общество, но был как все мужики весьма беспечен – вываливал корм в корыто и, долго не разбираясь, наводил временный порядок кирзовым сапогом. Как только сапог исчезал, в маленьком стаде опять воцарялся беспредел.


До работы было по городским меркам два шага, а по деревенским и того ближе. Минута, как Аннушка покинула дом и уже поднимается по скрипучей деревянной лестнице к себе в кабинет. Кабинет она сразу по назначению на должность выбрала себе поменьше, то есть тот, который в старые времена предназначался заместителю, теперь же и должности такой не было. Вообще из-за экономии многие должности или потеряли смысл, или сильно видоизменились. Должность секретарши, которую ранее исполняла сама Анна Алексеевна, ныне занимал Олег, числившийся как специалист по информационным технологиям. При двух с половиной компьютерах и малом их использовании, естественно, более он занимался секретарскими обязанностями.


Но все смешалось на фабрике. Например, очень часто, словно по старой памяти, Аннушка всем, кто был у неё в этот момент в кабинете, готовила кофе. Да и Олегу не раз предлагалось испить кофейку у неё, а не отдельно, в приёмной. Казалось, вообще ничего не изменилось, – прямо сейчас выскочит из большого кабинета предыдущий директор товарищ Романов, попыхивая вполне сталинской трубочкой, и выдаст, чего-нибудь не вполне печатное. Все сразу забегают, стремясь исчезнуть с глаз долой, но невнятно поставленная задача, также невнятно будет и исполнена.


Аннушка, понимая свою несостоятельность во множестве технических вопросов, ни на кого не давила, но управляться с обязанностями заставляла. Всё, по секретарской привычке, записывала, на всё без исключения назначала сроки, как ведения работ, так и отчёта о них. Будучи легка на ногу, она несколько раз в день обходила все сложные участки и особенно такие, которые давали собственно выход готовой продукции или подачу сырья в производство. Она сохраняла олимпийское спокойствие, разбирая всевозможные склоки, которые постоянно возникали в коллективе, умела легко пристыдить любого виноватого, без потери для последнего своего лица.


Идеалом руководителя она, однако, не была. Когда всё это никчёмное производство становилось невмоготу, когда и люди и ненавистные сводки и другие бумаги, особенно листочки от мастеров с требованиями доплаты за всякие сверх и не сверх урочные её особенно доводили, она запиралась в своём кабинете и с большим чувством плакала. Чаще всего, при этом, она вспоминала то, каким красавцем был, когда она только выходила замуж, её Константин. Вскорости, он получил жестокую травму на охоте и остался после этого инвалидом на всю их долгую совместную жизнь.


Обедать все ходили домой, но Анна Алексеевна почти никогда не ходила обедать. Она пользовалась этим тихим временем, чтобы подготовиться к вечеру и завтрашнему дню. Наконец, часам к восьми её рабочий день заканчивался. Аннушка шла домой, но иногда её путь удлинялся, но не лишними метрами, а заходом в местную библиотеку. Ключи были у неё свои, и ей было всё равно есть там кто-то или нет. Она отпирала дверь своим ключом, зажигала свет и всегда с удовольствием, расширяя ноздри, дышала запахом книг.


Полки в библиотеке были самодельные, но очень удобные. Библиотекарши сами отспорили у мастеров их незамысловатую архитектуру. Всё было сделано очень просто и красиво, а фонд библиотеки был просто огромен, учитывая размеры посёлка. Всё это было заслугой фабрики – если бы не фабрика, то не видать бы библиотеке такого богатства. Основой фонда были книги, приобретённые в пятидесятых шестидесятых годах, боже подумала Аннушка, уже прошлого, да, да, прошлого века. Она медленно продвигалась вдоль полок и уходила постепенно в самый дальний и самый любимый ей угол.


Вокруг стояли книги, которые Аннушка постепенно переносила сюда и нарушала при этом порядок, заведённый ещё старушкой Арсеньевной, которая уж два года, да, да, уже два года как умерла. Никто больше не будет ругать Аннушку за нарушение порядка, некому больше ругать – нынешнюю библиотекаршу саму можно, чуть не сажать – гуляет с мужиками, да вино пьёт, и какое ей там уже дело до книг, да никакого.


Проходя мимо полок, Аннушка поднимала левую или правую руку и проводила рукой по их корешкам, сама не замечая, какая ласка заключалась в этом простом движении. Книги тоже не понимали этого, но то, что было у них внутри, понимало. Тома провожали Аннушку, отвечая ей только тем, чем могли, а могли они без прочтения немногое - отвечали лишь поскрипыванием корешков или шелестом страниц, если были уже небрежно перевёрнуты новой библиотекаршей. Аннушка села, положила тонкие свои руки, сильно разбитые тяжёлой домашней работой, с изуродованными ревматизмом пальцами себе на колени. Так она целую длительную минуту находилась без движения.


Однако, движение было. Это было движение, чего-то непонятного и не совсем ясного, но очень важного, оно прослеживалось в воздухе почти материально и шло от Аннушки к книгам и от книг к Аннушке. Потом Аннушка словно очнулась и начала замечать что-то вокруг, но вокруг - это были только книги, – она протянула руку и взяла толстый том в синей обложке по цвету напомнившей ей отвергнутый утром костюм. Это оказался А. Дюма, «Двадцать лет спустя».


Она начала перебирать тома и увидела своего любимого Альфонса Доде, «Сафо». Потом она взяла в руки светло-зеленую, тяжелую книжку Проспера Мериме, на секунду задумалась о том, где такая есть страна Корсика. Нашла она и ярко-оранжевую Майн Рида и тёмно-зеленую, тоненькую Флобера и строгий, цвета серого сукна, том Оноре де Бальзака. Но оставила она в руках фиолетовую книгу Стефана Цвейга – там ей очень нравилась одна новелла о старике, который безнадёжно был влюблён в молоденькую девушку. Да, она сейчас её прочитает и пойдёт домой. Пока открывала книгу, на момент задумалась, когда лучше будет заколоть с чёрными пятнами поросёнка, на какой ближайший праздник, но не успела это продумать до конца, она нашла эту новеллу…