Блаженный

Можно ехать по трассе, а можно сразу свернуть в этот город, на узенькую дорогу. Если выбрать первый вариант, то километров через пять надо будет всё равно сворачивать, но зато въедешь прямо в центр. Советовать не берусь. Не так велик этот городишко, чтобы выгадывать какие-то километры. Всегда так было – не был великим этот город, а всегда глушью городской оставался. Местная телефонная книга, тонюсенькая, начиналась с выдержки из старинного справочника об этом городишке.


Там было написано так: «город Кадыславль, никакого торгового и промышленного значения не имеет, население занято изготовлением лаптей и сбором ганабобеля», и далее, о более глубокой древности: «…на свадьбу сына Царь подарил ему перстень с изумрудом, шубу соболиную и город Кадыславль». Мало что изменилось со времени свадьбы царского сына. Город крепко спал между огромными холмами, следами былого ледника. Просыпаться он не собирался. Скорее потягивался во сне, но глаз не открывал. Даже результаты потягиваний, к которым вполне можно отнести местное производство, - нефтебазу, артель народных промыслов, сельхозтехнику, сельхозхимию, - ничуть не впечатляли. Потянулись и бросили. Всё бросили, исключая нефтебазу – она процветала и даже расширялась.


Этому сонному состоянию городишке ничуть не мешал еже утренний, полуденный и вечерний вой Блаженного. Вой, словно с минарета, разносился по всей округе с верха колокольни с точностью выхода в эфир шестипиковых радиосигналов. Часы жители по крику не проверяли, потому, как не было у них часов. Достаток позволял, но носить никто не носил. Зато китайские будильники с имитацией крика петуха стояли почти в каждом доме.


Блаженный, а другого имени никто не знал, человеком был тихим. Поговаривали, что когда-то очень давно он был председателем одного дальнего колхоза, но, приехав в город по делам, запил, получил спьяну травму головы, да так тут и остался. Приютили его в местной церкви, которая составила бы золотой фонд исторического наследия в любой Венеции, но не Венеция у нас, а Русь. Кто их, когда записывал эти церкви.


Записывали иногда какие-то совсем оторванные от реальности люди, но дела это не меняло. Конечно, церковное начальство всё давно переписало, речь не об этом. Записать – означает спасать, а тут никто пока этого не делал, кроме батюшки, служки, одной-двух бабок, да редких случайных помощников. Блаженный никак, ни в какой жизни общества не участвовал, тем более не занимался сбором денег или ремонтом. Что о нём говорить, если даже на колокольню, замечательной красоты и высотой более сорока метров, никто в городе не обращал внимания.


Роста Блаженный был совсем небольшого, даже для этих мест, где мужики, в своём большинстве, носили сорок первый размер обуви – тридцать восьмой был у Блаженного. Не знал он об этом. На ногах его болталось всегда одно и тоже страшное чудо. Ботинками это, наверное, не было никогда, но сейчас это не было ничем. На плечи ему был наброшен, как-то не верилось, что он сам одевается, киргизский ватный халат. Лица не было у Блаженного вовсе. Огромные прозрачные глаза были всем его лицом. Прорубь в ручье под солнцем – и один и второй.


Ходил он так, будто его несло ветром. Словно смятую газету ветер несёт. Захочет - остановит. Захочет – дальше понесёт. Путь до колокольни из церкви, точнее из маленького закутка в приделе, занимал у Блаженного всё его свободное от крика или воя время. Идти ему было тяжело. Церковь стояла под холмом, а колокольня на самом его верхе. Не может ветер загнать газету даже и в гору. Не может ветер забросить её на колокольню. Блаженный поднимался и в гору и на колокольню. Это занимало всё время его жизни. Люди рождались – Блаженный шёл в гору. Люди умирали – Блаженный лез на колокольню. Он ничего больше не делал.


Город проснулся однажды и не услышал крика или воя Блаженного. Блаженный не смог в то утро подняться даже в гору. Его нашли прямо у ограды. Он лежал на спине. Одна рука его была прижата ко лбу, другая к животу. На лицо его нападал тонкий в мороз слой снега. Снег не таял на лице Блаженного. Глаза были открыты – две ледяные прозрачные косточки – были его глаза.


Батюшка проделал трудную работу в архивах, изъездил всю округу. Теперь на могиле написано: Здесь лежит раб божий Василий Петрович Полыванов Блаженный. Рядом написаны самые важные даты.