Прогулка за жизнью

Идти ещё далеко. Подняться в громадную гору, слева останется церковь, миновать железнодорожные пути, режущие надвое посёлок Юрьево, потом прошагать мимо бывшего клуба. Он теперь только роскошное пристанище для сельской администрации, состоящей из двух человек. Было это памятное наследие продовольственной программы, успешно провалившейся, но для Юрьева неожиданно материализовавшейся отличным клубом. Как в России нищие распоряжаются предметами роскоши вполне хорошо известно. Так и тут было, ничего нового. Огромные окна были почти везде залеплены фанерой, с эффектного козырька свисали какие-то утеплительные и влагонепроницаемые лохмотья. Клуб погибал в своём нереализованном величии.
Валька не обращал на такие вещи никакого внимания и не рассуждал на такие темы никогда. Вся жизнь представлялась ему данностью, даже не от бога, его он вспоминал редко, а просто взявшейся неизвестно откуда. Было ветрено. Когда поднялся на гору, шваркнуло так слякотью в лицо, что пошатнулся даже Валька. Опять утихло, снова двинуло по уху. Приходилось кутаться в высокий воротник полушубка, то так его повернуть, то эдак. Перед пилорамой натекло из сугробов столько воды и разлилась такая огромная лужа, настоянная на навозной жижи из старого коровника, что пройти по ней пешком, даже в сапогах было невозможно.
Валька и не пошёл, путь он знал. Надо пройти через пилораму. Внутри помещения стоял грохот и Валька думал: это хорошо, что грохот – работа есть у мужиков. В такую слякоть иметь круглый лес на производстве просто счастье. Дядя Сеня мужик оборотистый или припрятал до времени или достал его где. Здорово мужики. Привет Валька. Больше никаких вопросов – некогда. Вот тут, уже в поле, протоптана тропинка, она и выведет на дорогу. Валька поправил на плече рюкзак, так не идущий ему ни своим цветом, ни модным ременным фасоном и последовал далее.
Поле резко уходило вправо, скатывалось прямо на горизонт широкой дугой. На горизонте опять был лес. Лес кругом, а рубить нечего - или гнильё или молодь. Вывозили издалека. Калечили технику и самих себя, дорог лесных путёвых не было. Беспокоило всё это мужиков, но не очень. Опять же данность, когда было по другому, никто и не помнил. Валька увидел над кромкой леса, расправившиеся в полоски тучи и прорвавшееся между ними солнце, задрал голову повыше и потопал далее. Дума его была простой и понятной. Думал он о Ленке, которая, конечно, не ждала его в Пеньках, но к которой он шёл. Чего девка кочевряжиться, – это не он, уже другие так думали, - парень справный, весёлый (раньше был, до Ленки), не пьющий, работящий.
Золото в понимании простейших преимуществ жизни. Пеньки ещё далеко. Старая лесная дорога его приведёт к ней. Можно было идти и по бетонке, но километров на семь дальше. Пешком это много. На машине бы Валька доехал быстрее, но никто ни на какой машине подвозить его к Ленке не собирался. Вот если бы Ленка рожала, например, тогда бы подвезли. Ленку подвезли, не его же. В Пеньках оставалось всего несколько домов. Несколько домов и почта. Её в этом году закрывают. Школу уже закрыли, а почту закрыть опоздали. Почтовые чиновники проиграли во времени чиновникам образовательным. Кто быстрей всё уничтожит – такое у них соревнование.
Валька и об этом не думал. Отмечал просто про себя – в этом году почту закроют. Куда Ленка денется с почты? Валька мечтал, что она денется прямо к нему в дом. Таким мыслям, слишком радужным, он развиваться не давал. Неизвестно, как всё обернётся. Ну и что, что удалось ему, наконец, победить её в нелёгкой уламывающей борьбе, подавить её бабье сопротивление, более для показа предназначенное. Ничего это не меняло. Удовольствие давно прошло, вот ощущения только и осталось. Были эти ощущения вопреки логике победной нерадостные. Словно поманили его густым медовым раем и опять как ненужную вещь в сторонку отложили.
Что ему теперь делать с этими ощущениями. Волком Вальке выть по ночам, метаться в горенке, куда он на полночи скрывался от удушающей жары натопленной залы. Метаться так, что мать иногда приходила, спрашивала его: Валь, ты, здоров ли, сынок? Здоров, буркал в ответ Валька, вставал, уходил из горенки в свой угол в избе и дальше до утра продолжал метаться. Вот ведь какая радость ему была от минутных плотских Ленкиных утех.
Ленка была существом загадочным. Огромные раскосые глаза её никогда не смотрели на мир прямо. Немного исподлобья или вкось. Ленка подсматривала за миром, она его будто побаивалась и это при её то характере, когда быка лопатой по носу долбила и в хлев загоняла. Вправляла она так в разум не в меру расшалившегося производителя. Бугая, загонявшего бурёнок до полусмерти и избившего бодливым тараном всех в округе молодых бычков. Только попадись ему на опущенные рога. Ленка его рогов не стеснялась, будто частью мира его рога не воспринимала.
Колошматила она эту природу по носу лопатой и загоняла туда, куда ей бабе надо было. Как только дотягивалась она до башки этой бесшабашной, ведь роста была малого. Фигурой была Ленка совершенно не взошедшей на постамент женщиной с веслом. Качал головой, думая о фигуре Валька, уже повернувший за лес. Тут ещё два поля, между ними овражина и считай, дошёл. Головой качал Валька по разным причинам. Восхитительным и жалеющим. Восхищался он, особенно выпечатывая из памяти на вид тот момент её полной капитуляции, когда стояла она перед ним нагнувшись и с мольбою повернув набок голову и, вытягивая его на себя своим раскосым взглядом, совершала надломленные амплитудой движения самым чарующим своим местом. Мольба была понятна и оправдана, давай милый мой, старайся, что же ты…
Ох, Валька не смог продолжить движение. Остановился, закурил, отшвырнув пустую пачку далеко в ноздреватый снег, и ни сколько не пожалел, что она кончилась. Ленка курить при ней запрещала, будто городская изнеженная фифа. Двинулся дальше. Курил Валька не жадно, дыхание его не сбивалось, он уже подошёл к оврагу. Дорога врезалась в овраг глубоко. Когда-то и здесь возили лес.
Овраг и дорога. Валька опять остановился и начал смотреть, как переплелись эти два вида жизни. Вида жизни человеческой, суетливой, непредсказуемой, грязной. Вида жизни природной, степенной, понятной, своей глубиной и признательностью к миру остальному, - доброму и нужному. Лесу нужна была речушка в овраге, ему нужно было поле, для хранения снежной, чистой влаги. Лесу также нужно было небо голубое и чистое, пронизанное пользой до самого небного дна, до самого недоступного донного верха… Всё им между собой было важно, всё приносило пользу.
Ленка тоже приносила пользу Вальке, она приносила ему такую пользу, которой не добиться и не получить никакими ощущениями и маятой. Ленка была нужна ему как этот холодный, влажный, капризный подвижностью воздух, со всеми вплетенными в него запахами стылой реки и печального мудрого леса. Валька подумал, что не будет жить на свете, если Ленки не будет у него в доме до конца этой самой, неизвестно кем данной жизни. Он не додумал эту страшную мысль до конца.
Кончалась дорога, виднелась почта, это был крайний дом в деревне. Валька подходил с нужного края. Когда он подошёл совсем близко к крыльцу, хлопнула входная дверь. На крыльце оказалась Ленка, она смотрела на него недоверчивым взглядом раскосых глаз, но недоверие это уже относилось только к остальному миру, а не лично к нему, к Вальке. Ему казалось, что это так и есть.