Сытый конному не пеший

   — А помнишь, как мы вместе бежали от грозы? — спросил заяц.
   Я припомнил. Припомнил, как вспышки молний пугали меня, как второй гром гнался за первым... Как огромный пласт земли сползал с холма под пинками тяжёлых ливневых струй, высвобождая Нечто из Ничто… Страх упал на глаза, как пара увеличительных стёкол, и я бежал, а рядом бежали олени, лисы, ежи… и этот заяц тоже бежал. Я содрогнулся.
   — И что, теперь ты меня съешь?
   — А ты считаешь, что после той пробежки мы стали друзьями?
   — Да, — нагло ответил заяц. — Я всем говорю теперь: Знаете волка? Большого такого, серого, сильного? Так вот: он — мой друг! Мы с ним вместе однажды спасались от грозы!
   Я не был польщён… нет, был. А заяц был нагл.
   — Представь, — продолжил он и уставил взгляд в небо — смелый эдакий взгляд, какой может быть лишь у того, чьим другом считается большой, серый, сильный волк. — Ну съешь ты меня… или пусть хоть ногу откусишь… — заяц поморщился, — но что скажут тебе другие? Как ты мог, — скажут они, — как ты смел? Скушать, да нет же, просто сожрать своего друга! Нет, братец волк, ты не джентльмен! Оно тебе надо, такое отношение?
   Я задумался…
   — А если изгнание?
   Я задумался.
   — Остракизм?
   Я задумался!
   — Презрение и плевки в лицо?
   Я задумался, чёрт побери!
   — Что, задумался? — считал с лица заяц.
   — Заткнись! А не то съем.
   — Друга?
   — Ну… лапой по ушам хвачу.
   — Друга?!
   — Ну… зарычу!
   — На друга?!! — голос зайца вознёсся до небес, и сам он тоже вырос и сжал в руке карающий меч.
   — Хитрый ты, заяц… — сказал я, прижавшись к земле и прикрыв лапами голову.
   — А то! — ухмыльнулся заяц и вернулся в обычные свои размеры. Наступило неловкое молчание. Оно было прервано ежом, вылезшим вдруг, но медленно из рядом торчащих кустов. Увидев нас, ёж опешил и позабыл, видимо, куда спешил. Не каждый день наблюдая мирно беседующих волка и зайца, он решил проморгаться. Затем, осмыслив, он поклонился мне со всей возможной ежовой неуклюжестью, кивнул зайцу с УВАЖЕНИЕМ, и профырчал: "Вы тут, значит, БЕСЕДУЕТЕ? А я тут…" — и с этими словами скрылся в дебрях необъяснённого.
   Когда стих последний шорох его лапок, я повернулся к зайцу и спросил его зловещим голосом:
   — Ну, и что мы с тобой будем делать, дружбан?
   Заяц не заметил в моём тоне ничего сулящего неприятности.
   — А что? — сказал он, будто бы даже удивившись. — Ну, пойдём прогуляемся. Или вот… — он порылся в заднем кармане брюк. — …морковку хочешь?
   — Хочу! — взрычал я, отобрал овощ и схрумал его.
   — Эй!.. — слабо вскричал заяц. — Это… это была моя последняя морковь…
   — Ничего! — провозгласил я благородно и откусил его правую заднюю — самую вкусную, между прочим! — ногу. — Отведай и ты моего угощения! Держи!
   Заяц от удивления и боли не почувствовал.
   — Т-ты? — прохрипел он. — Меня? Мне? Другу? Ногу??!
   Нога эта между тем была зажата в протянутой мною лапе.
   — Кушай, — ласково сказал я. — Кушай, друг.

   Когда яма была закопана, из кустов вылез давешний ёж.
   — А… простите… а что это вы тут?.. — едва не заикаясь, спросил он.
   — Как что? — миролюбиво и сыто ответил я. — Зайца вот хороню!
   — А зачем? — осмелел ёж от моей сытой миролюбивости. Я уронил слезу на свеженасыпанный холмик.
   — Другом он мне был. Это же и ежу понятно!
   — Понятно, — грустно сказал ёж и наш общий горестный вздох встрепенул отлетающую душу зайца.
 КОНЕЦ.
 19.09.02 г.